Смерть князя Игоря: легенды и реальность. Князь игорь рюрикович

Великий князь Руси Игорь - это одна из фигур нашей истории, на которую вылили немало грязи. Его смерть в изложении «Повести временных лет» наложила негативный отпечаток на всё его правление, в котором было пролито много пота и крови для укрепления русской державы.

В летописи о последних днях князя сказано следующее: «Сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдём, князь, с нами за данью, и ты добудешь, и мы». И послушал их Игорь - пошёл к древлянам за данью, и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошёл он в свой город. Когда же шёл он назад, поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите домой, а я возвращусь и пособираю ещё». И отпустил свою дружину домой, а сам с малой дружиной вернулся, желая большего богатства». Дальше сюжет всем известен по школьным учебникам истории, древляне на вече решили: «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». Древляне организовали засаду и убили князя и его дружинников, «так как было их мало».

Картина образная, яркая, запоминающаяся. В результате мы с детства знаем, что великий князь русский Игорь - это алчный и глупый грабитель (сунулся с малым числом воинов к уже ограбленному племени), бездарный полководец (сюжет сожжения русского флота «греческим огнём» в 941 году), никудышный правитель, который не принёс пользы Руси.
Правда, если рассуждать здраво и помнить о субъективности исторических письменных источников, которые всегда писались под заказ, то можно заменить несколько несоответствий. Дружина говорит великому князю, «а мы наги». Всего год назад - в 944 году византийцы, испугавшись мощи войска Игоря дали ему огромную дань. Князь «взял с греков золота и шелка на всех воинов». Да и вообще смешно говорить о том, что дружина великого князя (военная элита того времени) «нага». К тому же летопись сообщает, что Игорь взял с Византии «дань, какую Олег брал и ещё». Олег брал по 12 гривен серебра на брата (гривна равнялась примерно 200 грамм серебра). Для сравнения хороший конь стоил 2 гривны. Боевая морская ладья с набойными бортами - 4 гривны. Понятно, что после такого богатства, «сокровища» древлян - мёд и меха - это обычная дань (налог).

Следующее несоответствие - образ «неудачливого князя», бездарного полководца. За долгие годы своего правления (правил с 912 года - погиб в 945 году), Игорь проиграл всего одну битву - в 941 году. Причём, соперником русов была мировая держава того времени, обладавшая передовыми военными технологиями - Византия. К тому же, победа была одержана византийцами из-за отсутствия фактора неожиданности - греки успели хорошо подготовиться к битве (о нападении русов сообщили болгары), и использования мощнейшего оружия того времени. Это был т. н. «греческий огонь» - горючая смесь, которую применяли в военных целях, его точный состав неизвестен. От этого оружия не было защиты, горючая смесь горела даже на воде. Надо учесть и тот факт, что военная кампания в целом была выиграна Игорем. Уже через три года великий князь собрал новое войско, пополнил его варягами, заключил союз с печенегами и двинулся на врага. Византийцы испугались и направили посольство с просьбой о мире. Князь взял богатую дань и заключил мирный договор. Игорь проявил себя не только, как воин, но и дипломат - зачем воевать, если враг сам предлагает выгодный мир? Не забыл он и предательство болгар - он «повелел печенегам воевать Болгарскую землю».

Почему князь Игорь приказывает печенегам? Ответ есть и также не укладывается в образ «грабителя и авантюриста». В 915 году, когда «пришли впервые печенеги на Русскую землю» великий князь смог принудить их к миру. Понятно, что если бы Русская земля была слабой, ситуация сложилась бы иным образом. Как в те времена, так и сейчас, народы понимают только язык силы. Печенеги откочевали к Дунаю. В 920 году в летописи о печенегах есть ещё одна фраза - «Игорь воеваша на печенегов». Обратите внимание - не отбил набег, не в Русской земле сражался с ними, а «воевал на печенегов», т. е. сам пошёл на них и победил. В результате печенеги решатся испробовать силы Руси только в 968 году. К тому же, если участь тот факт, что Игорь мог в 944 году «повелеть» печенегам воевать Болгарскую землю, они были в вассальной зависимости от Руси. По крайней мере, часть племён. Это подтверждает и участие вспомогательных печенежских сил в войнах Святослава. 48 лет (два поколения) печенеги не смели трогать русские земли. Это говорит о многом. Всего одна строка - «Игорь воеваша на печенегов», и целый забытый подвиг русского воинства. Удар был такой мощи, что смелые воины степей два (!) поколения боялись нападать на Русь. Для сравнения, половцы, пришедшие позже печенегов, за сто пятьдесят лет сделали только пятьдесят крупных нападений на русские земли. Это не говоря о мелких рейдах, которые и не считали. А если взять период правления крестителя Руси Владимира Святославича, то ему пришлось сооружать линию крепостей по южным рубежам государства, сгонять туда ратников со всех концов державы. При Владимире отношения Руси со Степью резко ухудшились - шла непрестанная «великая брань» с печенегами, которые почти ежегодно прорывались к киевским предместьям. По данным византийского императора Константина VII Багрянородного, печенежские орды кочевали на расстоянии всего одного дня пути от Руси.

Иноземные источники подтверждают мнение о мощи Руси во времена правления великого князя Игоря. Арабский географ и путешественник X века Ибн-Хаукаль называет печенегов «остриём в руках русов», которое Киев обращает куда захочет. Арабский историк, географ Аль-Масуди называет Дон - «Русской рекой», а Чёрное море - «Русским, потому что по нему, кроме русов, никто не смеет плавать». Это во время правления Игоря Старого. Византийский писатель, историк Лев Диакон называет Боспор Киммерийский (современная Керчь) русской базой, оттуда Игорь водил свой флот на Византийскую империю. Из договора с Византией от 944 года понятно, что Русь при Игоре контролировала и устье Днепра, и проходы в Крым из степи.

Спрашивается, кто великий государственный деятель? Игорь, которому платила дань могучая Византийская империя, печенеги были «острием его оружия» и два поколения не смели тревожить русских пределов, правитель сделавший Дон «Русской рекой». Или Владимир «Святой» - участник братоубийственной междоусобной войны, владевший сотнями наложниц, и строившим остроги на Десне, от печенегов, которые кочевали в дне пути от русских городов.

Загадка гибели Игоря и роль Ольги

Спрашивается, как великий государь, полководец и дипломат, бравший с греков золотом, серебром и шелками, попался в ловушку созданную жадностью его воинов? По мнению историка Льва Прозорова, Игоря убили не древляне, а варяжская дружина, которая преимущественно состояла из христиан. Об этом говоря несколько фактов. Во-первых, настоящая русская дружина не оставила бы князя. Дружина и князь были единым целым. Дружинники не могли оставить князя во враждебной земле. Дружина князя понесла значительный урон в 941 году. Поэтому для сбора дани он взял варяжские отряды и «малую дружину». Во-вторых, войско Игоря перед походом на Византию 944 году была пополнена варягами. После второго похода на Византию, в договоре 944 года упоминается, что значительная часть русов присягает в соборной церкви Ильи-пророка на Киевском Подоле. Летопись поясняет: «Ибо многие варяги христиане». В-третьих, жадность (официальная причина гибели Игоря и малой дружины) не была свойственна русам и вообще язычникам Севера Европы. Русы, славяне всегда изумляли инородцев своей щедростью и бескорыстием, которая часто переходила в расточительность. Христиане-германцы, христиане-поляки наоборот отличались жадностью к добыче. В-четвертых, византийский автор Лев Диакон пишет, что Игоря убили «германцы», а христианство на берегах Варяжского моря тогда называли «Немецкой верой».

Интересен и факт возвращения дружины в Киев, князь и его ближайшие соратники убиты, а воины живы и здоровые вернулись. Их не наказывают, и их нелепая история становится официальной версией. Ясно, что у убийства был заказчик. Христианская община Киева в то время чувствовала себя хорошо, ещё князь Аскольд принял христианскую веру, при Игоре появляется соборная церковь. Был у христианской общины и высокий покровитель - княгиня Ольга, жена Игоря. Официально считается, что в то время она была язычницей, и приняла крещение от рук византийского императора Константина. Но византийские источники не подтверждают эту версию.

Ещё больше вопросов вызывает «месть» Ольги. Она якобы мстила за мужа «по жестокому языческому обычаю». Надо отметить, что языческим обычаям кровная месть была делом узкого круга мужчин - это брат, сын, отец убитого, сын брата, или сын сестры. Женщины, как мстители не рассматривались. Кроме того, в те время дела христиан были не менее (а то и более ужасны), чем язычников. К примеру, христианский император Юстиниан Великий на столичном ипподроме приказал вырезать 50 тыс. восставших христиан, а император Василий II приказал казнить 48 тыс. пленных болгар (также христиан).

Удивляет число погибших, только на «кровавом пиру», согласно летописи убили 5 тыс. упившихся греческим вином древлян. По тому, как Ольга спешит и числу убитых, складывается впечатление, что это не месть, а «зачистка» возможных свидетелей. Правда, видимо, мы никогда не узнаем, была ли Ольга среди организаторов этого убийства, или её использовали «втёмную» агенты Константинополя, которые действовали через христианские общины Киева и Древлянской земли.

Сын Рюрика Игорь (ок. 877-945) стало править самостоятельно. Он вынужден был пойти войной на древлян, которые платили дань Олегу, но от нового князя «затворились в градах», то есть не пустили к себе Игоря и его дружину.

В степи тем временем появились кочевники печенеги, угрожавшие и Руси, и Византии. Игорь заключил с ними мир. Это позволило ему в 941 году отправиться в очередной поход на Константинополь. Но греки уже представляли, какая угроза исходит от Русской земли, и хорошо знали самих русских, так как княжеские дружинники со времен Олега состояли на службе у византийских императоров. Болгары предупредили греков о том, что многочисленные русские ладьи движутся к границам Византии, и греки отбили натиск руси. Против ладей они использовали особую горючую смесь — «греческий огонь». Уцелевшие после разгрома под стенами Константинополя воины Игоря рассказывали, что у греков есть оружие, которое, словно молния, сжигает корабли.

Византийцы используют «Греческий огонь» (древнерусская миниатюра). Против русских ладей греки применили особую горючую смесь — «Греческий огонь».

Игорь вернулся с остатками дружины в Киев и стал собирать новой войско. Послал он и за море к варягам, призывая их «на греков». В 1944 году, наняв печенегов, Игорь вновь двинулся к границе Византии. Войско его остановилось на Дунае, и туда к князю явились греческие послы с предложением мира. Игорь внял советам дружины и не пошёл вновь испытывать судьбу под стенами Константинополя. Был заключен новый договор с греками, но он уже не содержал льгот, дарованных прежде победителю Олегу.

Зачем Игорь пошел на Константинополь? Дело в том, что договор о мире заключался, как правило, на 30 лет и в 941 году истекал срок выгодного договора Олега. А новый князь хотел заставить греков продлить его.

Игорь опять вернулся в Киев. Дружина роптала. Она не получила богатств, о которых мечтала, и князь решил возместить потери за счет дани. Он снова отправился к древлянам. Они отдали дань, которую платили ему прежде, но князь с малой дружиной остался в их земле, желая получить больше. Древляне прислали к Игорю послов. Они предупредили, что всю положенную дань он уже собрал. Но Игорь не внял их словам. Тогда древляне убили его (византийский историк рассказывает, что Игоря привязали к согнутым деревьям, которые, распрямившись, разорвали несчастного).

Древляне отправили послов к вдове Игоря Ольге. Послы сообщили, что муж ее убит, ибо был он «как волк, уничтожающий стадо». Их же князья — добрые пастыри, и древляне предлагают Ольге своего князя в мужья. Ольга для виду согласилась на новое замужество, но сама велела перебить послов, а затем и сватов. С дружиной и малолетним сыном Святославом она отправилась в древлянскую землю, чтобы оплакать мужа на его кургане, а потом войском прошла по ней огнем и мечом.

Но летописец рассказал о мести Ольги не только для того, чтобы устрашить подданных русских князей. Результатом ее деяний была правовая реформа: Ольга отменила полюдье. При этом способе сбора дани князь с дружинниками разъезжал по подвластным племенным землял, а в апреле, когда на Днепре сходил лед, возвращался в Киев. Ольга установила во всей Русской земле, от Киева до Новгорода, новую систему сбора дани. Теперь дружина стояла (гостила) в особых пунктах — погостах, куда и свозилась дань. Родоплеменное право уступало праву государственному.

Ын Рюрика Игорь (ок. 877-945) стало править самостоятельно. Он вынужден был пойти войной на древлян, которые платили дань Олегу, но от нового князя “затворились в градах”, то есть не пустили к себе Игоря и его дружину. В степи тем временем появились кочевники печенеги, угрожавшие и Руси, и Византии. Игорь заключил с ними мир. Это позволило ему в 941 году отправиться в очередной поход на Константинополь. Но греки уже представляли, какая угроза исходит от Русской земли, и хорошо знали самих русских, так как княжеские дружинники со времен Олега состояли на службе у византийских императоров. Болгары предупредили греков о том, что многочисленные русские ладьи движутся к границам Византии, и греки отбили натиск руси. Против ладей они использовали особую горючую смесь – “греческий огонь”. Уцелевшие после разгрома под стенами Константинополя воины Игоря рассказывали, что у греков есть оружие, которое, словно молния, сжигает корабли.

Византийцы используют “Греческий огонь” (древнерусская миниатюра). Против русских ладей греки применили особую горючую смесь – “Греческий огонь”. Игорь вернулся с остатками дружины в Киев и стал собирать новой войско. Послал он и за море к варягам, призывая их “на греков”. В 1944 году, наняв печенегов, Игорь вновь двинулся к границе Византии. Войско его остановилось на Дунае, и туда к князю явились греческие послы с предложением мира. Игорь внял советам дружины и не пошёл вновь испытывать судьбу под стенами Константинополя. Был заключен новый договор с греками, но он уже не содержал льгот, дарованных прежде победителю Олегу. Зачем Игорь пошел на Константинополь? Дело в том, что договор о мире заключался, как правило, на 30 лет и в 941 году истекал срок выгодного договора Олега. А новый князь хотел заставить греков продлить его. Игорь опять вернулся в Киев. Дружина роптала. Она не получила богатств, о которых мечтала, и князь решил возместить потери за счет дани. Он снова отправился к древлянам. Они отдали дань, которую платили ему прежде, но князь с малой дружиной остался в их земле, желая получить больше. Древляне прислали к Игорю послов. Они предупредили, что всю положенную дань он уже собрал. Но Игорь не внял их словам. Тогда древляне убили его (византийский историк рассказывает, что Игоря привязали к согнутым деревьям, которые, распрямившись, разорвали несчастного). Древляне отправили послов к вдове Игоря Ольге. Послы сообщили, что муж ее убит, ибо был он “как волк, уничтожающий стадо”. Их же князья – добрые пастыри, и древляне предлагают Ольге своего князя в мужья. Ольга для виду согласилась на новое замужество, но сама велела перебить послов, а затем и сватов. С дружиной и малолетним сыном Святославом она отправилась в древлянскую землю, чтобы оплакать мужа на его кургане, а потом войском прошла по ней огнем и мечом. Но летописец рассказал о мести Ольги не только для того, чтобы устрашить подданных русских князей. Результатом ее деяний была правовая реформа: Ольга отменила полюдье. При этом способе сбора дани князь с дружинниками разъезжал по подвластным племенным землял, а в апреле, когда на Днепре сходил лед, возвращался в Киев. Ольга установила во всей Русской земле, от Киева до Новгорода, новую систему сбора дани. Теперь дружина стояла (гостила) в особых пунктах – погостах, куда и свозилась дань. Родоплеменное право уступало праву государственному.

Теперь я знаю, что такое "последний кадр" . Это когда к тебе подлетает ражий мужик в непонятном одеянии и возбужденном состоянии, с самой настоящей саблей в руках, замахивается на тебя, а ты не знаешь, ударит или нет. Но на всякий случай мило ему улыбаешься: авось пронесет...
Так вот, этот самый "последний кадр" мне удалось сделать в хуторе Погорелов, где проходили Каяльские чтения, посвященные битве князя Игоря с половцами, якобы имевшие место именно здесь. Я, слава Богу, остался жив, и теперь могу рассказать, почему князь Игорь (которому посвящен древнерусский эпос "Слово от полку Игореве" ) на самом деле предатель, грабитель и клятвоотступник. Таким ли должен быть народный герой, именем которого до сих пор на Руси называют детей?

Под катом - немного фоток с тех самых Каяльских чтений, а также небольшой экскурс в отечественную историю, посвященный "Слову о полку Игореве"

Историческое сражение дружины князя Игоря с половцами произошло в 1185 году. Рассказ о нем дошел до нас из глубины веков, причем событие описано не только в поэме "Слово о полку Игореве", но также упоминается в других древнерусских летописях, что свидетельствует о его значимости. Казалось бы - неудачный поход какого-то князя на степняков... Но с Дикой Степью воевала Русь постоянно, чего же такого натворил князь Игорь, за что его так воспели?

На Дону многие уверены, что это событие происходило именно в наших местах, а конкретно под Белой Калитвой, где уже традиционнымии стали "Каяльские чтения на Дону и реке Калитве" (якобы последняя и есть та самая речка Каяла, упомянутая в "Слове"). На Караул-горе в Белой Калитве установлен памятник "Воинам Игоревой рати - храбрым русичам". Тем не менее исторические факты о том, где и как полегла дружина Игоря, не совсем соответствуют представлениям, бытующим в современном массовом сознании...
В глазах современников образ князя Игоря - романтичен, легендарен. Игорь - несомненный герой, пошедший войной на половцев за Землю Русскую. Так ли это было на самом деле?


В вихре яростных атак - не разбей себе пятак

XI-XII века - начало эпохи Крестовых походов, которые по сути своей означали стремление Европы взять под контроль торговые пути с Востоком. Этому активно препятствовали сарацины и турки-сельджуки. В результате военных действий в Восточном Средиземноморье сильно возросло значение северного торгового пути: через Дунай, Черное и Азовское моря, далее через Дон на Волгу и Каспий. Но и на этом пути к концу XI века появились воинственные половцы. Поэтому русско-половецкие войны приобрели общеевропейское значение. И не случайно одно из первых выступлений на половцев князя Владимира Мономаха совпало с началом первого Крестового похода европейских рыцарей на Святую землю.

Но единства среди русских князей не было. В январе 1180 года Игорь Святославич стал князем Северской земли, и заключил союз с двумя могущественными половецкими ханами - Кончаком и Кобяком. Новоиспеченные союзники двинулись было на Киев, с целью хорошенько пограбить его, но тут вышла осечка: русско-половецкое войско Игоря было разбито русскими дружинами под командованием Рюрика Ростиславича. Игорь вместе с Кончаком и остатками войска бежал на ладьях. Но все равно, в итоге действий Игоря из состава русских земель выпало огромное пространство Черниговского и Северского княжеств, вместе с людскими, экономическими и военными ресурсами, что не могло не сказаться на обороноспособности всей Руси.

Еще один "последний кадр".
Ну прямо средневековая жестокость!
И от такой милой девушки...

Игорь не участвовал и в большом общерусском походе против хана Кобяка, который возглавили князья Святослав и Рюрик в 1184 году. Тогда Кобяк был пленен вместе со своими сыновьями, а дунайско-черноморский участок Великого торгового пути расчищен от половцев. Князя Святослава поздравили с этой победой большинство государств Западной Европы: Священная Римская Империя, Чешское королевство, Византийская империя, Венецианская республика...

В феврале 1185 года хан Кончак снова предпринял большой поход на Русь, чтобы восстановить утраченные позиции половцев, причем князь Игорь прикрывал правый фланг этого войска. С большим трудом совместные силы южнороссийских городов отогнали половцев от границ. Битва за Хоролом 1 марта 1185 года окончилась победой русских, но Кончак отступил, сохранив свои основные силы. В погоню за ним было послано войско в 6000 "черных клобуков" под начальством воеводы Кунтувдея. Половцам удалось ускользнуть, пользуясь весенней распутицей.

Как раз в это время (апрель-май 1185 года) и последовал сепаратный поход на половцев князя Игоря, который неожиданно, не посоветовавшись с другими князьями, решил ударить в спину своему бывшему союзнику Кончаку. Поход, который дорого обошелся и самому князю Игорю, и всей Земле Русской.

Многие исследователи отмечают, что это фактически был набег княжеской дружины на сопредельную территорию. Князь Игорь рассчитывал, что главные силы Кончака находятся в стороне от намеченного им маршрута, вблизи Днепра, и, следовательно, половецкие кочевья беззащитны. В юртах, где оставались только женщины и дети, можно было взять хорошую добычу. Словом, мотивы похода Игоревой дружины были весьма неприглядны, даже с точки зрения его современников.


На поле боя - кто толще, тот и побеждает

Где же произошло сражение с половцами дружины князя Игоря, которое и легло в основу знаменитого "Слова"? Где находится та река Каяла, на берегах которой полегло русское войско? Существует множество вариантов различных историков: Н.М. Карамзина, Н.А. Аристова, А.В. Лонгинова, В.Г. Федорова...
Ученые брали как параметры для своих исследований географию пространства, называвшимся Полем Половецким, величину суточного перехода кавалерии, искали на карте название реки, созвучной Каяле: Кальмиус, Кальчик, Кагальник. В качестве одной из версий фигурировал даже населенный пункт Самарское, в 30 километрах южнее Ростова-на-Дону, на том основании, что близлежащая железнодорожная станция называется Каяла!

Ставшую общепризнанной точку зрения ученых озвучил известный исследователь "Слова о полку Игореве" Б.А. Рыбаков. Располагая совершенно четкой датой: солнечным затмением, которое случилось 1 мая 1185 года, и описано в "Слове", он установил, что переход дружины князя Игоря от Новгорода-Северского до первой стычки с половцами длился 19 дней. Изучение летописей позволяет делать вывод, что конные дружины за сутки проходили до 50 километров, форсированным маршем (двигаясь и ночью) - до 90 и даже до 140 километров.

Вывод таков: решающая битва, в которой полегло войско Игоря, произошла на водоразделе (шеломени) между бассейнами Днепра и Дона, на территории современной Харьковской области, южнее города Изюм.
Одна из существовавших версий - что князь Игорь был разбит в районе Белой Калитвы, а держали его в плену в стане хана Кобяка неподалеку от Аксая (до сих пор там есть место, называемое Кобяковым городищем) - очень маловероятна. Дружина Игоря, даже самым быстрым темпом, физически не успела бы дойти за расчетное время до Белой Калитвы.

В очках и с древней барсеткой - явный половец-олигарх

Князь Игорь очень легко пограбил половецкие кочевья, которые действительно оставались без защиты, и вполне мог уйти абсолютно безнаказанным обратно в свои земли, и не было бы тогда написано знаменитого "Слова", если бы после быстрой победы 10 мая над передовым половецким отрядом он дал бы команду отступать. Но, отягощенный добычей, князь Игорь велел остановиться в степи на ночлег. Войско изрядно расслабилось: в бою были взяты "красныя девкы половецкыя, а с ними злото и паволокы и драгыя оксамиты". Владимиро-суздальский летописец говорит даже о трех сутках стояния в степи: "И стояша на вежах 3 дни веселящеся".

За это время пришла в движение вся Дикая Степь. Ханы и ханчики, забыв свои распри, не преминули упустить такой случай поквитаться с русскими (у нерусских во всех бедах всегда русский виноват , не правда ли, что этот принцип жив до сих пор?). Дружина князя Игоря была окружена со всех сторон превосходящими силами половцев. Побоище продолжалось три дня, даже кони падали от усталости и обезвоживания. Дружинники дрались отчаянно и храбро, но сила превозмогла силу. На поле боя было пленено порядка пяти тысяч дружинников и сам раненый князь Игорь. Остатки войска стали отходить на юг, но после двухдневной погони были прижаты половцами к берегу Азовского моря и там уничтожены. "Утекши", и добраться до родных земель, удалось только 15 дружинникам.


На этой реконструкции я так и не понял, кто за кого воюет, и кто в итоге победил

Это был неслыханный подарок половцам: разгром дружины князя Игоря открыл широкую брешь в хорошо налаженной обороне Руси. Последовал опустошительный набег воспрянувших духом половецких ханов Кончака и Гза. "Туга и тоска" разлились по Русской земле. Было опустошено, разграблено сожжено практически все Левобережье Днепра.

Сам Игорь в плену у хана Кончака был окружен роскошью, почетной свитой. Вскоре он женился на ханской дочери. И это в то время, когда Кончак разорял его земли, убивал вассалов Игоря!
И все же Игорь бежит из плена, несмотря на то, что знает: половцы пригрозили в случае его побега убить его родственников, находящихся в плену. С просьбой о помощи он появляется в Киеве. И туда же собираются все русские князья - чтобы вместе обсудить то положение, в которое всех своими действиями поставил князь Игорь.

"Слово о полку Игореве" фактически является обвинительным документом, который был зачитан вслух, в присутствии всех князей, в том числе Игоря. За жемчужной россыпью иносказательной речи в "Слове" кроются прокурорские формулировки. Согласно менталитету и этике того времени, ТАКОГО обвинения князю никто не мог сказать безнаказанно в лицо. Поэтому и было написано неизвестным автором "Слово о полку Игореве". В нем "эзоповым языком" были отражены и политические, и военные ошибки Игоря, причем не упущено ни малейшей детали. Думается, что на княжеском совете во время чтения "Слова" стояла гробовая тишина...


Хотелось бы верить, что интерес к истории своего Отечества остался хотя бы у немногих

По прошествии тысячелетия многое видится по другому. Благодаря "Слову" князь Игорь превратился в одну из самых известных личностей в истории Древней Руси, хотя, быть может, такой славы он и не заслужил. Пускай дружина Игорева полегла совсем в другом месте. Пускай князь своей политикой фактически губил Русь. Главное это интерес к истории России, который инициируют Каяльские чтения. Поэтому я и поехал туда в очередной раз.


На открытии памятника Вещему Бояну проявился очередной пример исторического невежества - Бояна объявили автором "Слова о полку Игореве". Толпа равнодушно проглотила это сенсационное заявление - всем было в принципе на это наплевать...

Повесть временных лет обрывает жизнь Игоря в статье под 945 г. Клятвенно утвердив в Киеве договор с греками, Игорь «нача княжити в Киеве, и мир имея ко всем странам. И приспе осень, и нача мыслить на деревляны, хотя примыслити большую дань». Далее следует сокращенное изложение дружинных преданий о гибели Игоря в «Деревах» и мести Ольги убийцам своего мужа (об этом мы скажем подробнее в свое время).

Такая передача событий не может считаться исторически полноценной. Очевидно, что у летописца не было иных сведений о деятельности Игоря после заключения им договора 944 г., кроме, говоря словами автора Слова о полку Игореве, «трудной повести», спетой «соловьями старого времени», которую он соединил с предшествующим рассказом о приеме греческих послов посредством стилистического «моста», уже использованного ранее, при описании последних лет княжения вещего Олега («И живяше Олег, мир имея ко всем странам, княжа в Киеве. И приспе осень…»). Но если в рассказе о конце правления Олега эта формула была, по-видимому, текстуально необходимым связующим звеном между двумя дружинными былями - о царьградском походе и смерти вещего князя от укуса змеи «на пятое лето» после его последнего триумфа, - и потому, возможно, имела конкретное историческое содержание, то по отношению к Игорю она оказывается не более чем литературным штампом, поскольку сказание о его убийстве «древлянами» ни хронологически, ни сюжетно-тематически не связано с царьградскими походами 941 и 944 гг.

В моравских хрониках заключительный период княжения Игоря представлен иначе. Вместо сохранения мира «со всеми странами», он оказывается вовлеченным в многолетнюю войну на землях бывшей Великой Моравии, отделившейся от Чехии после предательского умерщвления чешским князем Болеславом его брата Вацлава (939 г.). Говорится, что Олег II, бежав из Русской земли в Моравию, не смирился с положением беглеца и изгнанника и был провозглашен правителем этой страны: «Испытывая отвращение вследствие братоубийства, совершенного Болеславом, Моравия совсем отделилась от Богемской империи, чтобы как и прежде иметь собственного князя, которым стал князь из рода русских князей, по имени Олег… Ольги брат, которая была женой Jori (Игоря)…» (в изложении Т. Пешины).

Разорительные набеги венгров, захвативших даже моравскую столицу - дунайский город Велеград, - заставили Олега II искать союза с бывшим соперником за киевский стол. Состоялось примирение, причем Игорь обещал оказать моравскому князю военную поддержку. Действительно, когда в 947 г. венгры вновь ополчились на владения Олега, на помощь ему пришли поляки и киевские дружинники. Однако в битве на берегах реки Моравы Олегово войско потерпело поражение, после чего вся Южная Моравия отошла к венграм. В следующем году Олег попытался отбить у венгров Велеград и вновь потерпел неудачу. Помощь Игоря и поляков позволила ему в 949 г. еще раз попытать счастья. Начало кампании было обнадеживающим - Олег одержал несколько побед над венграми. Но успех недолго сопутствовал ему. Решительное сражение разыгралось при Брюнне. Вначале Олег сильно потеснил венгров и уже торжествовал победу, когда его войско вдруг попало в засаду, было окружено и разбито наголову. Олег с остатками своей дружины бежал в Польшу и попросил убежища у польского князя Земислава. Он не терял надежды вернуть себе моравскую корону. Новый удобный случай скоро представился. В 950 г., когда венгерская орда ушла грабить Северную Италию, баварский герцог Генрих внезапно вторгся в подчиненную венграм Штирию. Воспользовавшись этим, Олег при помощи поляков вступил в Северную Моравию. Он надеялся на прибытие подкреплений из Киева, но вместо них вскоре получил известие о смерти Игоря. Олег вернулся в Польшу, а затем, не желая навлечь беду на Земислава, которому грозила месть со стороны венгров, уехал к Ольге в Киев, где спустя семнадцать лет и умер.

Известия моравских летописцев кое в чем тоже могут быть подвергнуты критике. Скажем, польский князь по имени Земислав другим источникам неизвестен. Однако в древнейшей польской хронике Галла Анонима (конец XI - начало XII в.) упоминается польский князь Земомысл, а легенда о Пясте в изложении польского хрониста XV в. Яна Длугоша знает Земовита. И хотя сведения об этих личностях ненадежны и относятся к области преданий, однако заслуживает внимания, что правление князя Земомысла польские хроники относят к середине X в.

В целом повествование о моравской эпопее Олега II заслуживает доверия. Известие об избрании Олега моравским князем хорошо вписывается в политическую ситуацию в Моравии на рубеже 30-40-х гг. X в. Моравская держава никогда не знала централизованного управления. Даже во времена политического единства страны под властью князей из династии Моймировичей (до смерти князя Святополка в 894 г.) фактическую автономию сохраняли более 40 городов, в которых заправляла местная знать. Раздел государства между тремя сыновьями Святополка еще больше ослабил позиции великокняжеской власти. В этих условиях моравская знать «вполне могла… предложить моравский престол чешскому князю Вацлаву, а после его убийства выбрать верховным князем знатного беглеца из Руси». Не исключено, впрочем, что Олег являлся правителем не всей Моравии, а лишь одной, наиболее жизнеспособной ее области. Исследованиями венгерских, чешских и словацких археологов установлено, что в первой половине X в. на территории Моравии, несмотря на опустошение венграми ряда крупных городов, существовали процветающие городские и сельские поселения, действовали епископии, исправно платившие Риму «дань святого Петра», не было заброшено ни одного общинного могильника, а резкая убыль населения произошла лишь во второй половине столетия. Эти данные полностью соответствуют моравской летописной традиции, которая приурочивает окончание активной борьбы Олега против венгров к 950 г. То же самое утверждает авторитетный византийский источник. Приблизительно в том же 950/951 г. Константин Багрянородный записал в своем трактате «Об управлении империей», что Великая Моравия «совершенно уничтожена этими самыми турками [венграми] и захвачена ими». Он же засвидетельствовал массовый отлив населения из великоморавских земель в сопредельные страны: «Турки [венгры], явившись, совершенно разгромили их и завладели их страною, в которой живут и ныне. Остатки населения рассеялись, перебежав к соседним народам, булгарам, туркам, хорватам и к прочим народам».

Затем примем во внимание немаловажное обстоятельство, что жизнь Олега в изгнании соотнесена в моравских летописях с деятельностью соседних правителей и действительными историческими событиями, места сражений с венграми имеют вполне реальную географию. Фрагменты легендарной истории Польши, связанные с именем Земислава, допустим, могут быть взяты под сомнение, но даже этот фантастический узор расшит по достоверной исторической канве. Так, выступление Олега из Польши против венгров в 950 г. мотивировано уходом венгерской орды в Северную Италию и военными успехами в Штирии баварского герцога Генриха - событиями, нашедшими отражение в других средневековых источниках.

Захват киевскими русами северокарпатских земель косвенным образом удостоверяет и Константин Багрянородный. В его сочинении «Об управлении империей» среди городов, находившихся в пределах «внешней Росии» князя Игоря, назван город Телиуц(ч)а. Грецизированная форма Телиуц(ч)а подходит лишь к одному из двух сотен древнерусских городов, называемых в русских летописях. Это - Телич, находившийся в Южном Подгорье (Низких Бескидах), у истоков реки Вислоки, рядом с нынешним Тыличским перевалом. Таким образом, очерченные Константином западные пределы «внешней Росии» не противоречат известию моравских летописей о том, что во второй половине 940-х гг. Игорь преломил копье о карпатское Подугорье.

Проблема датировки смерти князя Игоря

Отдельного разговора заслуживает хронология русской истории в моравских хрониках, поскольку она не совпадает с данными Повести временных лет, согласно которым Игорь умер осенью 945 г.

Летописная дата смерти Игоря принята в историографии практически безоговорочно, словно она высечена на его могильной плите. Существующие уточнения, как правило, незначительно отличаются от летописной датировки. Однако в действительности 945 г. - это всего лишь дата окончания правления Романа I Лакапина (свергнутого в декабре 944 г.), на что указывал еще A. A. Шахматов. К слову сказать, смерть вещего Олега (912 г.) точно таким же образом приурочена в летописи к окончанию правления Льва VI. Получается, что летописец, не располагая подлинными датами смерти первых русских князей, «хоронил» их вместе с византийскими императорами, чьими современниками они являлись по русско-византийским договорам.

Поэтому вслед за летописцем необходимо выслушать Константина Багрянородного. Его свидетельство имеет чрезвычайную ценность как современника событий.

Вот что пишет Константин, повествуя о снаряжении русской торговой флотилии, ежегодно отправлявшейся в Константинополь: «[Да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы [лодки-однодеревки] являются одни из Немогарда, в котором сидел [сидит ] Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски [Смоленска], из Телиуцы [Телича], Чернигоги [Чернигова] и из Вусеграда [Вышгорода]».

Над трактатом «Об управлении империей» Константин Багрянородный трудился с 948/949 по 952 г. Филологический анализ текста показывает, что глава 9 «О росах», содержащая процитированные выше строки, входила в число первых тринадцати глав, подвергавшихся неоднократному редактированию и потому обработанных автором позже всех прочих разделов, то есть в 951/952 г.Зададимся вопросом: кто из двух русских князей - Святослав или Игорь - являлся для византийского императора действующим «архонтом Росии» на тот момент, когда он выводил их имена на пергаменте? Ведь этот отрывок можно понимать двояко, смотря по тому, кем считать Святослава - главным его героем или второстепенным персонажем, упомянутым лишь в связи с Игорем. С одной стороны, мысль Константина вроде бы может быть выражена так: в Немогарде (вопрос о локализации этого спорного топонима пока оставим в стороне) княжил (княжит) сын умершего архонта Игоря Святослав, нынешний правитель «Росии». И, принимая во внимание летописное сообщение о смерти Игоря в 945 г., это место необходимо читать именно так. Но ведь император мог иметь в виду и совсем другое: у ныне живущего архонта Росии Игоря есть сын Святослав, который княжил (княжит) в Немогарде. Какое прочтение правильнее?

Безусловно второе. Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в другой трактат Константина - «О церемониях», где между прочим говорится о двух приемах в императорском дворце княгини Ольги (957 г.). Обращает на себя внимание, что в глазах императора легитимным правителем Русской земли тогда была «Эльга Росена», неоднократно поименованная архонтиссой, в то время как Святослав представлен нетитулованной особой, а его послы («люди Святослава») в списке посольства росов поставлены на предпоследнее место. Ошибки и какие бы то ни было двусмысленности здесь исключены, поскольку речь идет об официальном приеме. Но если в 957 г. пятнадцатилетний Святослав в глазах византийского императора еще не был «архонтом Росии», то он тем более не мог быть им в 951/952 г., когда Константин заканчивал работу над рукописью «Об управлении империей». И главное - если бы в то время, когда Константин писал и редактировал «русскую» главу этого сочинения, Игорь был уже мертв, в тексте, как явствует из книги «О церемониях», несомненно стояло бы: «Сфендослав, сын Эльги, архонтиссы Росии». Невозможно представить, чтобы византийский император пять-шесть лет пребывал в неведении относительно смерти Игоря, так как, по его же свидетельству, торговый караван киевских русов ежегодно появлялся в Константинополе, а согласно договору 944 г. ЛИЧНОСТИ русских купцов удостоверяла княжеская грамота. Перемена прописанного в ней имени «архонта Росии», конечно, не могла остаться незамеченной, ибо никто больше самих русов не был заинтересован в своевременном оповещении византийских властей о смене правителей в Киеве. Константин должен был узнать о смерти Игоря не позднее наступления следующего навигационного сезона на Днепре.

Между прочим, сам же император оставил свидетельство своей переписки с Игорем после 946 г. В том же сочинении «О церемониях» приведены формуляры обращения василевса к варварским владыкам. Грамота к русскому князю имеет заголовок: «Послание Константина и Романа, христолюбивых василевсов ромеев к архонту Росии». Сын Константина Роман II был официально провозглашен соправителем отца на Пасху 946 г. Следовательно, для иллюстрации византийско-русского дипломатического этикета Константин выбрал из своего архива какой-то документ второй половины 940-х гг., адресованный по-прежнему «архонту Росии», а не «архонтиссе Росии». От предположения, что этим «архонтом» мог быть малолетний Святослав, нужно отказаться по вышеприведенным соображениям. За все время своего правления Константин общался только с двумя верховными правителями Русской земли: «архонтом Игорем» и «архонтиссой Эльгой».

Итак, летописная дата смерти Игоря противоречит тому факту, что еще в 951/952 г. Константин Багрянородный числил русского князя среди своих здравствующих современников. Поэтому, говоря о заключительном периоде Игорева княжения, необходимо опираться на сведения моравских хроник, которые гораздо более полно и точно, нежели Повесть временных лет, характеризуют деятельность Игоря после второго похода на Царьград. С учетом свидетельств Константина Багрянородного смерть Игоря должна быть приурочена к началу 950-х гг. - возможно, к 951/952 г. или при более осторожном подходе - к промежутку между 951 и 955 гг. (Ольге нужно оставить хотя бы год на усмирение «древлян» перед ее поездкой в Константинополь в 957 г.).

Почему Игорь отправился по «древлянскую» дань?

Присоединение к Киевскому княжеству Карпатской Руси, до Телича включительно, было прямым и необходимым следствием заключения Игорем договора 944 г. с греками. Признанный византийскими властями верховным «архонтом Росии», Игорь имел полное право претендовать на наследство «светлых князей». Возможно, ему даже не пришлось применить силу. Местные «светлые князи русские» могли добровольно перейти под его руку, ибо, во-первых, Игорю теперь принадлежала монополия на торгово-политические сношения с Византией и, во-вторых, подданство у киевского князя служило более надежным щитом от набегов венгров, чем эфемерное покровительство Олега II, который сам нуждался в защите.

Сложнее объяснить, почему Игорь с таким постоянством поддерживал Олега в его борьбе с венграми, несмотря на непрекращающиеся неудачи военных предприятий «светлого князя». На мой взгляд, здесь могли сыграть роль следующие обстоятельства. Во второй четверти X в. набеги венгерской орды представляли наиболее серьезную внешнюю угрозу для большинства государств и народов континентальной Европы. На северо-западе венгры совершали нападения на Эльзас, Лотарингию, Бургундию и Лангедок, терзали Тюрингию и лужицких сербов; на юго-западе опустошали Ломбардию, Умбрию, Тоскану, доходя до самого Рима; на севере от них с трудом отбивались чехи, на юге - сербы, хорваты и болгары. Сопредельные с Венгрией славянские народы страдали от венгров особенно сильно. Гардизи пишет: «…И они [венгры] побеждают славян и всегда одерживают верх над славянами и рассматривают их как источник рабов». Вполне вероятно, что Игорь стремился обезопасить от венгерских набегов западные границы Русской земли, которые во второй половине 940-х гг. пролегли по северным отрогам Карпат. Не исключено также, что в Киеве за Олега могла ходатайствовать Ольга: как мы помним, моравское предание говорит о неизменной приязни и даже родственных связях киевской княгини со «светлым князем».

Тот же источник способен пролить свет на историческую основу древнерусского сказания о походе Игоря «в Дерева». Пресловутая «жадность» Игоря и ропот его дружинников на свою нищету уже не выглядят беспричинными ввиду непрерывных военных поражений русов в Моравии. По всей видимости, именно растущие военные расходы и подготовка к новому, совместному с Олегом, походу против венгров побудили Игоря «нача мыслить на деревляны, хотя примыслити большую дань», несмотря на то что право сбора «древлянской» дани было отдано Свенгельду.

О смерти Игоря древнерусское сказание рассказывает так: «В се же лето рекоша дружина Игореви: „отроци Свенелжи изо дели ся суть оружьем и порты, а мы нази; пойди, княже, с нами в дань, и да ты добудеши и мы“. И послуша их Игорь, иде в Дерева в дань, и примышляше к первой дани [собранной Свенгельдом и его отроками], и насиляще им [творили насилие над древлянами] и мужи его; возьемав дань, поиде в град свой. Идущу же ему вспять [на обратном пути], размыслив рече дружине своей: „идете с данью домови, а я возвращаюся, похожю и еще“. Пусти дружину свою домови, с малом же дружины [с малой дружиной] возвратися, желая больше именья. Слышавше же деревляне, яко опять идеть, сдумавше со князем своим Малом: „аще ся ввадить [если повадится] волк к овцем, то выносить все стадо, аще не убьють его; тако и се, аще не убьем его, то вся ны [всех нас] погубить“; и послаша к нему, глаголюще: „почто идеши опять? поймал еси всю дань“. И не послуша их Игорь, и вышедше из града Изкоростеня деревляне убиша Игоря и дружину его; бе бо их мало».

Как мы помним, важные подробности добавляет Лев Диакон (вкладывая их в уста императора Иоанна Цимисхия): «Не упоминаю я уж о его [Игоря] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое». Отсутствие в древнерусском сказании этих подробностей (в том числе факта казни Игоря, а не гибели его в стычке), о которых в третьей четверти X в. были хорошо осведомлены далеко за пределами Русской земли, в частности в Константинополе, заставляет предполагать довольно позднее его возникновение - не раньше первой половины XI в.

Тогда-то, вероятно, и произошло искажение историко-географических реалий похода Игоря на «германцев» (готов-тервингов) и превращение этих последних в днепровских «древлян». Немного времени спустя Нестор придал этой метаморфозе видимость исторической законности. Этногеографическая фикция сделалась фактом древней русской истории.

Народные предания о смерти князя Игоря

Единственной порукой достоверности летописного рассказа о смерти Игоря служит заключительная фраза: «И погребен бысть Игорь и есть могила его у Искоростеня града в Деревех и до сего дне».

В первой половине XVIII в. коростеньский курган - «древлянскую могилу» Игоря - видел Татищев и описал его так: «При городе Коростене есть холм весьма великой на ровном месте близ речки, и доднесь так называется, которой и я в 1710 году, идучи из Киева с командою, осматривал; каковых хотя повсюду много находится, особливо на Донце скифские… но величиною подобного ему не видал, кроме что у села Царевщины близ Волги, при устий реки Сока». Из этих слов прекрасно видно, как работает народное воображение. Окрестности Коростеня усеяны курганами. Один из них значительно больше других - «народному краеведению» этого довольно: вот она, Игорева могила!

Летописное известие о наличии «Игорева кургана» возле древлянского Коростеня удостоверяет лишь бытование в этих местах уже в конце XI - начале XII в. народной легенды. Кажется, в общих своих чертах она дожила до наших дней. По свидетельству А. Членова, в 1980-х гг. хуторяне Игоревки, расположенной в нескольких километрах от современного Коростеня на Уже, показывали ему ни более ни менее, как точное «место» пленения Игоря, сопровождая экскурсию драматическим рассказом о том, как Игоря с дружиной древляне «гнали ночью. Те в Киев ускакать хотели, да их в болото загнали. Кони в трясине увязли. Тут их в плен и взяли. Вон оно, то самое место - его из рода в род все знают».

Истоки этой легенды никоим образом не могут уходить глубже последних десятилетий XI в. (хотя всего вероятнее, она значительно моложе), когда в военной организации русских дружин совершился коренной переворот. Именно в это время основная масса княжеских дружинников пересаживается на коней, тогда как ранее, в IX-X вв., согласно показанию современных источников, они сражались преимущественно в пешем строю, а дальние походы совершали по воде, в ладьях. На то, что этот способ передвижения был основным и в середине X в., указывает между прочим факт прибытия к Ольге древлянских «лучших мужей, числом 20», которые «присташа под Боричевым в лодьи», то есть добрались из «Деревьской земли» до Киева водным путем. Таким же способом, несомненно, отправился из Киева «в Дерева» и Игорь с дружиной. Его бешеная скачка по болоту оказывается на поверку печальным свидетельством того, что жителям Игоревки «из рода в род» плохо преподавали .

Наглядное представление о том, до какой степени народные предания могут исказить реальные события, дают труды фольклориста Н. И. Коробки. В конце XIX в. он объездил Овручский уезд (территория древней Древлянской земли), записав множество местных легенд об Игоре и Ольге, в которых княгиня-мстительница за своего убитого мужа неожиданным образом превращена в его врага и убийцу. Причем далеко не каждая легенда признает их супругами. Что же касается конкретных обстоятельств смерти Игоря, то тут народная фантазия поистине неистощима. Одни сказания сажают Игоря на место князя Мала в осажденный Ольгой Искоростень или в некий безымянный город. Осада длится семь лет. Наконец Игорь решается бежать через вырытый подземный ход, но на выходе из подкопа его уже поджидают воины вещей Ольги, которые и убивают князя. В других преданиях Ольга собственноручно приканчивает Игоря в пылу ссоры или не узнав его в чужом платье. Пожалуй, наибольшей оригинальностью, если не сказать - экстравагантностью, отличаются действия Ольги в сюжете об убийстве Игоря во время купания. Ольга едет с войском по берегу реки и видит купающегося Игоря. Вид голого мужчины вызывает у нее отвращение, и она велит убить его. Игорь бросается бежать, но его настигают. Над могилой мужа Ольга приказывает насыпать большой курган. Кстати, Коробка свидетельствует, что «Игоревы курганы» имелись возле каждого села, где бытовали подобные легенды. Замечательно и то, что самый богатый материал об Ольге-мужеубийце исследователь собрал в местечке Искоростень, где, казалось бы, память о подлинных событиях должна была храниться наиболее бережно. Между тем к истории эти предания не имеют никакого отношения.

Еще один пример «народного краеведения» дает новгородское летописание. В Новгородской земле XII-XIII вв. имелась своя «Деревская пятина» с градом Коростенем, в связи с чем в позднейших новгородских летописных сводах появились записи о том, что Игорь был убит «вне града Коростеня близь Старыя Русы». Позднее новгородский Коростень был отождествлен с Торжком, благодаря чему в XVIII в. на гербе этого города появились три голубя и три воробья - символ дани, потребованной Ольгой с каждого жителя Коростеня. Это свободное перемещение «Деревьской земли» с юга на север свидетельствует, что в посленесторовскую эпоху настоящие «Дерева» окончательно превратились для древнерусских книжников в некое мифическое Лукоморье, которое можно поместить где угодно - хоть в «заморье», хоть у себя под боком. Конечно, подобного не могло бы случиться, принадлежи мятежные «Дерева», в которых нашел свою смерть князь Игорь, к Русской земле.

И вновь готские «Дерева»

На самом деле события происходили в той области Северного Причерноморья, которая во вводной части Повести временных лет носит название Дереви/Дер(ь)ви, то есть в таврических «Климатах» - горном Крыму, и убившие Игоря «древляне» в исторической действительности были крымскими готами. К уже высказанным аргументам в пользу крымской локализации «Дерев» из сказания о древлянской дани можно добавить еще целый ряд других.

Древнерусское сказание рисует «древлян» весьма зажиточными людьми, которых можно обложить двойным, а по сути, четверным побором («черную куну» - двойную дань - с них взял Свенгельд, а Игорь, собрав третью дань, вернулся «походить еще» за четвертой). Вряд ли у Игоря было намерение ободрать их как липку и пустить по миру. Очевидно, он покусился лишь на натуральные и денежные излишки - избыточный продукт экономической деятельности «древлян», воспроизводимый ими с впечатляющей интенсивностью. В то время подобное процветание могла принести только торговля. Между тем, по археологическим данным, днепровские лесовики были удручающе бедны, как ни одно другое восточнославянское племя, и практически не участвовали в торговых операциях на основных водных путях - донском, волжском и западнодвинском. Юго-западная граница распространения арабского дирхема в восточнославянских землях проходит вдалеке от «Деревьской земли» Среднего Поднепровья. Самыми «роскошными» предметами, извлеченными из древлянских могильников, являются железные ножи, бронзовые браслеты и стеклянные бусины. Местная пушнина ценилась не так дорого, как меха, поступавшие из северных областей, где волос у зверя был гуще и тоньше. Брать с восточнославянских «древлян» было просто нечего - не только во второй и третий, но даже и в первый раз. Зато экономическая активность торговых факторий крымских готов хорошо известна.

Заслуживает внимания безымянный «град свой», куда возвратился Игорь после того, как «возьемал» с древлян первую дань. Это совершенно определенно не Киев, поскольку в Киев дружинникам еще только предстоит отправиться из этого «града» по княжескому приказу: «идете с данью домови». «Своих градов» на правобережье Днепра, в Древлянской земле, у русов не было. Значит, отправным пунктом экспедиции Игоря был не Киев, а один из многочисленных «русских» городов в западном Крыму и «на Киммерийском Боспоре» в Таврике - возможно, Варанголимен или Тмуторокань. Характерно, что в показании Льва Диакона «германцы», убившие Игоря, появляются вслед за упоминанием «Киммерийского Боспора» как опорной базы военных предприятий русов.

К слову сказать, сомнительно, чтобы киевские князья вообще когда-нибудь ездили за данью к днепровским древлянам - своим ближайшим соседям. Скорее всего, древлянская дань поступала в Киев повозом, то есть ее привозили сами древляне, как это делали, например, обитавшие на значительно более дальнем расстоянии от Киева радимичи.

Само название злополучного «града» князя Мала («Коростень», «Искоростень») тоже принадлежит фольклору, а не истории. В одном позднейшем фольклорном источнике Мал является князем некоего града Кольца. Вариативность названия града князя Мала говорит в пользу того, что окрестности реального Коростеня на Уже сделались местом гибели Игоря гораздо позже - уже в фольклорной традиции. Скорее всего, древлянский Искоростень/Коростень появился в древнерусском сказании по созвучию с готским названием города, в окрестностях которого Игорь нашел свою смерть. Согласно М. Фасмеру, оно могло звучать как «Скарстен» (от др. сканд. Skarfr - «утес» и шв. - sten). «Город на утесе» - характерный признак ландшафта горного Крыма, а не днепровского правобережья.

Немало интересного способно поведать исследователю имя «древлянского» князя Мала. Лишь слепое доверие к летописному тексту, вкупе с поразительной нечуткостью к духу русского языка, заставляет лингвистов включать имя Мал в древнерусский именослов, делая к нему примечание «др.-рус.», а историков - молчаливо или во всеуслышание поддерживать мнение о славянском и даже «чисто славянском» происхождении имени князя «древлян». Однако этот вопрос решается не так однозначно, о чем свидетельствует отсутствие имени Мал в словаре Н. М. Туликова. Осторожность исследователя не случайна, так как домонгольская русская история и письменность не знает повторного наречения какого-либо человека - князя, боярина или простолюдина - именем Мал.

Слово «мал» часто употребляется в русском языке в качестве краткого прилагательного: «мал золотник, да дорог», «мал, да удал» и т. д., но его превращение в личное имя невозможно, потому что это противоречит нормам словообразования в славянской ономастике. Невысокий человек в любом славянском языке назывался бы Малой, Малый, Малюта, Малек, Малец, Малыш, Малк(о). Кстати, именование «древлянского», то есть, в контексте Повести временных лет, восточнославянского князя Малом удивило самого же летописца, который во избежание двусмысленности почел необходимым пояснить, что речь идет об имени: «бе бо ему имя Мал, князю деревьску». Характерно, что это пояснение в тексте летописи сопровождает вторичное упоминание имени Мал как несклоняемого слова: «да пойди за князь наш за Мал» (первый раз Мал теряет падежное окончание в речи торжествующих древлян: «се князя убихом рускаго! поймем жену его Вольгу за князь свои Мал»). Здесь мы, кажется, имеем свидетельство того факта, что в оригинале сказания имя Мал присутствовало в несклоняемой форме. Не менее знаменательно, что у него нет уменьшительной формы - невероятный случай для славянского имени. Все эти обстоятельства полностью исключают славянскую этимологию имени Мал в смысле «невысокий», «низкорослый», «маленький» человек.

Неславянское происхождение имени Мал, достаточно очевидное с историко-филологической точки зрения, пока что привлекло внимание немногих исследователей. Со своей стороны замечу, что в немецком языке слово mal имеет общее значение «отметина, знак», или, по отношению к человеку, «родимое пятно», «шрам», «рубец». Таким образом, готское имя собственное Мал, будучи прозвищем, могло означать что-то вроде Меченый. Хождение его в русском языке в качестве личного имени засвидетельствовано только в одном случае - когда Мал является усеченным производным от древнееврейского имени Малахий/ Малафей, включенного и в христианские святцы. Впрочем, возможен и другой вариант - происхождение усеченной формы Мал от Малелеил. Бытование последнего имени среди готов весьма вероятно, ибо Малелеил, библейский персонаж, сын Каинана (Быт., 5: 12), с конца IX в. традиционно включался в родословную прародителя скандинавов Одина. И, поскольку крымские готы были христианами, крестное имя одного из их князей - Малахий или Малелеил - могло быть передано в древнерусском сказании в усеченной форме Мал. Христианство «древлян» косвенно подтверждается упоминанием «гроба» Игоря, над которым Ольга «повеле трызну творити». Будь «древляне» славянами-язычниками, труп Игоря был бы сожжен и Ольга не смогла бы его похоронить, ископав для его останков «могилу велику». Но готы-христиане должны были предать тело убитого ими князя земле.

Еще одно косвенное свидетельство причастности крымских готов к смерти Игоря встречаем в Слове о полку Игореве, где говорится, что разгром в 1185 г. половцами дружины Игоря Святославича вызвал бурную радость среди готского населения Крыма: «Се бо готския красныя девы вспеша на брезе [запели на берегу] синему морю, звоня рускым златом, поют время бусово [древнее, стародавнее]…» Возникает законный вопрос: с чего это готские девушки вспомнили предания («песни») о стародавних временах? Очевидно, пленение половцами русского князя по имени Игорь вызвало у готов историческую ассоциацию, живо напомнив им об их собственной победе над русами в середине X в., когда в руках у них очутился другой, «старый» Игорь.

Эпизод с «готскими девами» дает основание утверждать, что, наряду с древнерусским сказанием о древлянской дани, в раннем Средневековье существовал посвященный той же теме древнеготский эпос, откуда, возможно, Лев Диакон и почерпнул сведения о походе Игоря «на германцев». Победа над Игорем, несомненно, должна была надолго запомниться готам. Неординарность этого события - взятия в плен и казни «великого князя русского» - подчеркнута в летописи восторженным восклицанием ошалевших от неожиданной удачи «древлян»: «се князя убихом рускаго!» - и внезапно открывшимися перед ними грандиозными перспективами: «поймем жену его [Игоря] Вольгу за князь свои Мал и Святослава, и створим ему, якоже хощем». Тут кстати заметить, что, по летописной версии «обрусения» восточнославянских племен, днепровским древлянам к этому времени уже полагалось «прозваться русью», наряду с другими славянскими племенами, вошедшими в державу «Рюриковичей». Однако люди, считающие себя русскими, не могли сказать: «се князя убихом рускаго». Значит, убившие Игоря «древляне» не считали свою племенную территорию составной частью Русской земли, что выглядит вполне естественным для готских жителей Тавриды.

Бытование в крымской Готии предания о поимке и казни Игоря тем более вероятно, что в готском (и, шире, германском) фольклоре сохранились отрывки из эпического цикла - вероятно, некогда довольно обширного - о вековом противостоянии готов и русов. Начало этому противоборству положила измена князя «росомонов» (людей народа «рос»), благодаря которой гунны покончили с державой остроготов в Северном Причерноморье - эта история изложена Иорданом, видимо, по «древним песням» готов, упоминаемым им в другом месте. Из готских песен «неверное племя росомонов» перекочевало в героический эпос германцев. Средневековая сага о Тидреке Бернском (остроготском короле Теодорихе Амале) дает ему в противники «русского» короля Вальдемара/Владимира. Истории Теодорих известен как убийца правителя Италии руга (руса) Одоакра. Свидетельство непримиримой вражды ругов и готов сохранило Житие святого Северина (V в.). Древнерусская письменная традиция также усвоила неприязненное отношение к готам и «злому королю Дедрику [Теодориху]». Слово о полку Игореве, как мы видели, рисует готов врагами Русской земли, злорадствующими над ее несчастьями.

Ожесточенное противоборство готов и русов, глубоко врезавшееся в память обоих народов, позволяет объяснить, почему Игорь был казнен столь жестоким способом. Выше было показано, что обычай казни посредством разрывания тела на части имеет широкую географию распространения, не включающую, впрочем, область расселения восточных славян. Нет надобности приписывать его популярность влиянию какого-то одного народа. Для нашей темы достаточно того факта, что этот обычай отмечен на Балтике и в Северном Причерноморье, - стало быть, можно с уверенностью предполагать его присутствие в репрессивной практике готов, населявших оба эти региона. В самом деле, Иордан пишет, что в отместку за измену князя «росомонов» остроготский король Эрманарих велел разорвать на части его супругу Сунильду, привязав ее к хвостам диких коней. Логично думать, что «древляне»/тервинги использовали в подобных случаях согнутые деревья. Сравнив известие Иордана с сообщением Плутарха о казни при помощи согнутых деревьев Бесса, убившего Дария III, а также со средневековой практикой четвертования, мы вправе заключить, что расчленение тела было не только устрашающей, но и позорящей преступника расправой, которой наиболее часто подвергали разбойников и изменников.

Росомоны/русы, в решающий час предавшие готов, навсегда остались для них «вероломным племенем», заклятыми врагами, заслуживающими позорной смерти. Давний счет готов к князьям «от рода русского» предопределил «жалкую судьбу» князя Игоря, который к тому же запятнал себя откровенным разбоем. «Мужа твоего убихом, бяше бо муж твой аки волк восхищая и грабя», - без обиняков заявили «древлянские» послы Ольге. В казни Игоря историческое возмездие сочеталось с сиюминутным торжеством справедливости - благодатная тема для героической народной поэзии.

Образ князя Игоря в древнерусской литературе

Подробное изложение Повестью временных лет обстоятельств поражения князя Игоря под стенами Константинополя и его гибели в «Деревах» создало у историков впечатление, что Игорь представлен в летописи в образе «князя-неудачника». Однако, если этот образ и просматривается, то лишь в Ааврентьевском и Ипатьевском списках Повести временных лет, откуда по каким-то причинам оказались изъяты почти все триумфы Игоря, сохраненные Новгородской I летописью, - его победоносные походы на угличей и «древлян». Возможно, это обстоятельство объясняется влиянием византийской историографии, для которой действительно характерно принижение личности Игоря. Лев Диакон говорит о его «жалкой судьбе» и упоминает всего два эпизода Игоревой жизни: бегство «с десятком ладей» из-под Константинополя и катастрофу похода «на германцев», закончившегося гибелью князя.

Но восприятие образа Игоря древнерусскими людьми и древнерусским летописанием в целом было совершенно иное. Митрополит Иларион во второй трети XI в. говорил как о чем-то общеизвестном, что «старый Игорь» и сын его «славный Святослав… мужеством же и храбрством крепостию поминаются ныне и слывут». Для составителя Новгородской I летописи Игорь «бысть храбор и мудр». Это и есть подлинная характеристика Игоря, внятно и недвусмысленно высказанная нашими древними писателями, ибо противоположная его оценка («князь-неудачник») в древнерусских памятниках не встречается, и историки грешат против истины, беря на себя смелость сформулировать ее от лица древнерусских книжников.

И в самом деле, Игорь воюет с печенегами, расширяет границы Русской земли, «примучивая под дань» угличей и «древлян», и заключает престижный договор с «греческими царями» - где же тут «образ князя-неудачника», из чего можно вывести заключение о «недеятельности и немудрости» Игоря, как это делается сплошь и рядом?

Точно так же, обратившись к сказанию о древлянской дани, увидим не пришибленного постоянными несчастьями человека, а скорее чересчур самонадеянного воина, во всем полагающегося на свою силу и удачу. Конечно, разгром под стенами Константинополя в 941 г. - очевидный неуспех Игоря. Но в целом он предстает перед нами не большим неудачником, чем его прославленный наследник князь Святослав, которого в конечном счете также ожидали поражение и гибель. Ничего позорного и «жалкого» в такой смерти наши предки не видели. Владимир Мономах спрашивал Олега Святославича: «Дивно ли, что муж умер в полку [погиб на войне, в походе], так умирали и прежде наши прадеды». Летописцам не было никакой нужды выдумывать небывалые подвиги, чтобы прославить имя Игоря в потомстве.

Сергей Цветков Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава