Главная мысль рассказа старосветские помещики гоголь. Анализ повести Гоголя «Старосветские помещики
История создания повести
Влияние Пушкина на Николая Гоголя было столь высоко, что у писателя наступает творческий период, когда он много создавал, в голове его рождалось много творческих замыслов. С 1832 по 1836 годы автор посещает Петербург, где у него появляются новые знакомые, и весь этот жизненный опыт он пытался изложить на бумаге.
Впечатлительный Гоголь нашел в поездах для себя и новые образы для произведений. При чтении сборника «Миргород» можно заметить, какие чувства испытывает сам Гоголь, который серьезен и вдумчив, хорошо и глубоко старающийся понять эту жизнь.
Сюжет произведения
Афанасий Иванович-главный герой повести, который всегда носил тулупчик из бараньей шкуры и отличался своей милой улыбкой. Но зато его жена Пульхерия Ивановна практически никогда не смеялась и не улыбалась, но зато и лицо, и глаза ее излучали много доброты. Эти помещики жили уединенно в далекой деревне, где еще царили старосветские порядки. Их барский домик, низкий и спокойный, гости навещали редко. Поэтому жили они спокойно и равнодушно. Их совсем не тревожили и не волновали те события, которые происходили в мире. У них был свой уютный мир, лишенный чувств.
Во всех комнатах помещичьего домика чего только не было! Различные вещички, которые никому и не нужны были, множество старых и скрипучих дверей, еще больше кладовых, в которых было столько припасов, что ими можно было накормить весь мир. Ведь их приготовлением постоянно целыми сутками занимались практически все придворные, которыми руководила главная героиня. Главные герои ни в чем не имели лишений, поэтому они старательно не замечали того, как и приказчик, да и просто лакеи их обкрадывали.
Детей у них никогда не было, поэтому всю привязанность и любовь они отдали друг другу. Ласково называя друг друга на «вы», старались они заботиться друг о друге и исполнять любое желание своей половинке. Но особенно любили они угощать кого-нибудь, кто гостем ненароком заглянет к ним. Но и сами себе не отказывали они в желании покушать. С утра до вечера жена предлагает Афанасию Ивановичу различные блюда, стараясь предугадать его желания. Но внезапные и совсем неожиданные события навсегда изменят жизнь этого спокойного и мирного старосветского уголка.
Кошка хозяйки, которую пожилая женщина так любила, пропадает, скорее всего, в саду, убежав за котами. Три дня героиня искала ее, и вот когда это исхудавшее создание находится, то после кормления не дает погладить ее, а снова убегает, выскочив в окно. Это происшествие заставляет задуматься бедную старушку, которая долгое время ходила с задумчивым и скучным видом, а потом вдруг неожиданно сообщает своему мужу, что это сама смерть приходила за нею и суждено ей скоро умереть.
Старушка умирает, а Афанасий Иванович долго не может понять и осознать то, что все-таки произошло. И только ощутив одиночество своего дома, начинает рыдать герой. Спустя пять лет повествователь опять посещает дом одинокого помещика, но имение изменилось, стало более ветхим. Изменился и сам герой, который все время тоскует по жене. Он согнулся и часто плачет, особенно когда пытается сказать ее имя. Афанасий Иванович через время тоже умирает. Когда он идет по саду, то слышит голос своей покойной жены. И после этого случая он умирает. Его смерть чем-то напоминает кончину его жены. Перед смертью он просит, чтобы его похоронили рядом с Пульхерею Ивановной. С тех пор дом опустел, а имущество растащено.
Действующие лица повести
★Старосветского помещика Афанасия Ивановича Товстогуба
★Жена помещика - Пульхерия Ивановна Товстогубиха.
По тексту сюжета читатель очень скоро отметит для себя, что герои этой повести люди простые и очень скромные. Эти кроткие существа смыслом своей жизни сделали заботу друг о друге. Они очень радушны и всегда искренне радуются гостям. Казалось, что теперь они живут лишь только для гостей. Накрывался сразу же стол, словно они знали о посещении, причем на этот стол ставилось все самое лучшее, что было в доме. Но автор противопоставляет им других лиц, которые живут уже по-другому:
Ключница Явдоха.
Приказчик Ничипор.
Дворовые девки.
Комнатный мальчик.
Любимая кошка Пульхерии Ивановны.
Но и большая часть остальной России противопоставлена этим старикам, которые бесхитростны и равнодушны. «Низкие малороссияне» ябедничают, жадничают, сдирают последнюю копейку со своих же земляков. По мнению автора, так и наживают они себе капитал. Поэтому на фоне этих людей, стремящихся к наживе и власти, идиллия старых помещиков кажется иронической и смешной.
Но чем дальше продолжает развиваться эта история, тем интереснее становится психологические характеристики Гоголя. Например, в главном герое в самой начале повести он отмечает его улыбку, которая всегда была на его лице. Но ближе через время, вспоминая все о той же улыбке, он говорит так об Афанасии Ивановиче:
«Он всегда слушал с приятною улыбкой гостей».
Так добрый помещик пытался воздействовать на своих собеседников, гостей, показывая, что все скоро образумиться и будет хорошо и замечательно.
Но сами герои не развиваются, и их существование сосредоточилось вокруг растений. Они переживают лишь только о хорошем урожае, больше их ничего не интересует. И каждый день у них похож на вчерашний. Поэтому с таким радушием они принимают гостей, которые приносят разнообразие в их жизнь. И тогда они могут продемонстрировать все изделия, которые есть на кухне. Нарисованная автором идиллия этих двух людей неяркая и неживая, ведь в ней нет никаких волнений души, и она не содержит никаких эмоций.
Прототипы главных героев
Исследователи гоголевского творчества считают местом действия событий из повести «Старосветские помещики» Васильевку, где находилось имение рода писателя. В этом месте будущий мистический писатель провел все свое детство и юность. Но и потом Николай Гоголь не забывал это место и часто приезжал в дом отца, чтобы навестить своих близких людей: сестер и родителей. Но не только место действия сюжета известно литераторам. Главные герои имеют прототипов. Гоголю была известна история помещиков Гоголь-Яновских, которые были для писателя дедушкой и бабушкой. Бабушка в девичестве носила фамилию Лизогуб.
Итак, прототипом Пульхерии Ивановны оказывается Татьяна Семеновна, бабушка писателя. Образ Афанасия Ивановича писатель срисовал со своего дедушки – Афанасия Демьяновича. Известна история женитьбы этих двух людей, а также и дальнейшая совместная жизнь, которая очень похожа на ту историю, которую поведал Николай Гоголь своим читателям. Поженились они, нарушив волю своих родителей. Случилось это так: Афанасий Демьянович в то время учился в Киеве в духовной академии. Влюбившись в Татьяну Семеновну, он тайно увозит свою любимую.
Литературоведы, изучающие жизнь предков писателя, считают, что жизнь их не была столь спокойной и умиротворенной, как у героев повести. И хотя между супругами были теплые отношения, как и у героев гоголевского произведения, дожить до старости вместе им не привелось.
Анализ повести
Критики и писатели того времени по-разному оценили новую повесть Николая Гоголя. Пушкин смеялся над ее сюжетом от души, считая ее шутливой и трогательной. И чтобы не создалось впечатления земного рая в поместье главных героев, сам повествователь стремится показать, что эта жизнь подобна сновидению. Есть в повести и параллель с мифологией. Так, с Филемоном и Бавкидой сравниваются главные герои, которых боги наградили за их любовь. Но у Гоголя идиллия разрушается самим временем.
Есть еще один парадокс в гоголевском произведении: украинское поместье, где по описанию автора, появился земной рай, созданный главными героями повести, становится и мистическим место. В саду с главным героем происходят непонятные вещи: его охватывает страх, слышится голос, и здесь о смерти сообщает тишина. Эта тишина пугает не только главного героя, но и даже повествователя. Так поместье помещиков, которое в начале повести предстает как земной рай, превращается в царство смерти.
Но можно прочитать это гоголевское произведение и по-другому, где это поместье превращается уже в некую святыню. А сад – это уже рай, в который нельзя впустить никого чужого. Но эта святость очень тонка и уязвима, так как главная героиня была большой хозяйкой, которая собирала все, даже не зная еще, как она это употребит. И тут вспоминается Плюшкин и его черты. Но Пульхерия Ивановна еще не дошла до этой стадии. Скрипучие двери, мухи и варенье, которое варится в саду в больших количествах – это не приметы святости. Автор показывает в своей повести, как поэтапно происходит распад патриархального быта помещиков.
И все-таки эта повесть о любви, великой и незаметной, которая оказывается выше всего, даже выше страсти. И здесь обращает на себя внимание в гоголевской повести рассказ о юноше, который хотел убить себя из-за гибели возлюбленной. Но уже через год он был счастлив и женат. Но у главных героев, когда с ними встречается читатель, любовь – это привычка, поэтому она и прочная, и длительная. В своей повести Гоголь рассуждает по – философски о сущности любви. Эта привычка к любви вызывала не только разную оценку у критиков, но и привела к многочисленным спорам о нравственной позиции автора в повести.
В «Старосветских помещиках» Гоголь высмеял ничтожную животную жизнь обитателей помещичьих гнезд, сводившуюся только к физиологическим отправлениям. Гоголь разоблачает нелепую бессмысленность такой жизни, «где ни одно желание не перелетает за частокол двора». Тоской по подлинной, здоровой общественной жизни людей проникнута вся повесть.
В повести Гоголь до конца отрицает бессмысленную жизнь людей. И теплота, которой, кажется, овеяно повествование о жизни «добрых старичков» — горькая насмешка над ними, которую не заметить нельзя. Анализируя повесть «Старосветские помещики», стоит указать на двойственное отношение Гоголя к своим героям: с одной стороны, беспощадное разоблачение их пошлости и уродливости, с другой стороны, чувствуется участие к ним. В этом, однако, нет противоречия, которое обнаруживали в повести Гоголя некоторые критики, объясняя его стремлением писателя опоэтизировать никчемную жизнь представителей своего класса. Смысл двойственного отношения Гоголя к своим героям кроется в его гуманизме, во взглядах на человека, на его положение в конкретных социально-исторических условиях. И в этом заключена основная идея повести.
Именно с этим раздумьем связан лиризм повести. Гоголь с поразительной силой таланта показал, как опошляются, гибнут люди в условиях уродливой жизни современного общества. По словам Белинского, Гоголь «в пошлой и нелепой жизни нашел человеческое чувство». Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна — это золотые люди по своим душевным свойствам. И писателю глубоко симпатичны лучшие качества его героев. Эти добрые люди,- читаем мы в повести, — можно сказать, жили для гостей. Все, что у них ни было лучшего, все это выносилось. Они наперерыв старались угостить вас всем, что только производило их хозяйство. Но более всего приятно мне было то, что во всей их услужливости не было никакой приторности. «Старосветские помещики» — не только яркое обличительное, сатирическое произведение, но и лирическая повесть о любви.
Вот почему еще Пушкин тонко подметил, что повесть заставляет «смеяться сквозь слезы грусти и умиления». Н.В.Станкевич в письме к одному из своих друзей писал: «Прочел одну повесть из Гоголева «Миргорода» — это прелесть! (Старомодные помещики», так, кажется, она названа). Прочти! Как здесь схвачено прекрасное чувство человеческое в пустой, ничтожной жизни». Именно благородное чувство преданной любви, которое пробилось через всепоглощающую пошлость обывательской жизни, заставило Станкевича так высоко оценить эту повесть, назвать ее «прелестью». Такое же впечатление оказала повесть и на Белинского, который, прочитав ее, воскликнул: «О бедное человечество! жалкая жизнь! И однако ж вам все-таки жаль Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны! Вы плачете о них, о них, которые только пили и ели и потом умерли!… ». Не «жалкую жизнь» заставляет пожалеть Гоголь, а человека в его трагическом положении: лучшие человеческие качества оказались зарыты спудом скудного низменного существования. С негодованием и скорбью изображает Гоголь современную ему Россию, в которой скрыта, задавлена могучая сила «бойкого народа», изображает никчемность человеческих характеров, ложь общественных отношений. Величайшая грусть о человеке, «незримые слезы» и разящий смех сатиры — вот чем характеризуется гоголевский гуманизм.
Рассказ о трогательной жизни добродетельнейших старичков Гоголь начинает с лирического отступления, которое вводит нас в мир души писателя. Вместе с ним мы переживаем волнующие писателя воспоминания, начинаем понимать те духовно – нравственные предпочтения, с которыми он подходит в оценке человеческого бытия. Что же так дорого Гоголю?
Хочется ему иногда «сойти на минуту в сферу этой необыкновенно уединенной жизни», где «жизнь …так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют…». И уже кажется, что вместе с Гоголем мы видим и «низенький домик с галерею»; за ним – «душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев; перед домом просторный двор, воз с дынями, …отпряженный вол, лениво лежащий возле амбара…». «Все это для меня, — пишет автор, — имеет неизъяснимую прелесть, может быть, оттого, что я уже не вижу их и что нам мило все то, с чем мы в разлуке». И все это называется малой родиной. И это чувство малой родины так знакомо каждому из нас, кто хоть ненадолго однажды был в разлуке с ней.
Стоит обратить внимание на то, что повесть современниками Гоголя трактовалась неоднозначно. «Неистовый Виссарион» осудил гоголевских старичков, назвав их, как «две пародии на человечество в продолжение несколько десятков лет пьют и едят, едят и пьют, а потом, как водится исстари, умирают». И сам же удивился: «но отчего же это очарование?…». «Шутливой, трогательной идиллией» назовет повесть Пушкин. Время, говорят, лучший судья и оценщик. Сравнивая высказывания о великом произведении, перечитывая знакомую повесть, но сегодняшними глазами, пытаюсь уяснить для себя: открылось ли в знакомом тексте нечто новое и что именно. Мне кажется, что небольшая по объему, но великая по главной мысли в ней, повесть заставляет и сегодняшнего читателя задуматься о вечной для всех времен проблеме – проблеме старости, бренности жизни. Ведь неслучайно, когда читаешь повесть, вспоминаешь и старичков Базаровых, оставшихся одинокими в старости своей. Приходят на могилу сыну «два уже дряхлых старичка. Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой». Остались одни как перст друг для друга навеки.
Также трогают нашу душу милые подробности жизни добродетельнейших старичков гоголевской повести. И тем трогательнее для нас эти «милые подробности», потому что у них нет детей, и благо, что есть они друг для друга. И прав был Пушкин, назвав жизнь простых старосветских помещиков «шутливой идиллией». Разве плохо, когда живут старички в полной гармонии своего бытия? Можно ли ставить в вину им, что они не стремятся к высшим духовным ценностям, живут только хлебом единым, что беден их быт, наслаждаются своим почти неслышимым счастьем. Конечно, их жизнь с высокой духовной высоты нельзя назвать идеальной, особенно в гастрономическом отношении – нельзя делать из еды культа. Но обвинительный приговор я им не выношу. Справедливо говорят, что нравственно здоровое общество – это то, в котором нет брошенных детей и одиноких стариков. Гоголевские старички не одиноки. Более того, история их жизни наводит нас на глубокие размышления о такой нравственной ценности как любовь.
Что же сильнее над нами: страсть или привычка? По мнению Г. Белинского единственное человеческое чувство, которое двигало и оживляло жизнь Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, придавало некую «поэзию их пошлой и нелепой жизни»: это чувство – привычка. Но вся история их жизни – это история любви.
Конечно, с годами страсти приутихли, их заменила глубокая привязанность (по выражению автора – привычка). Но это – следствие долгой, верной и нежной любви. Разве не об этом повесть? «Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу «ты», но всегда «вы»: вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна…». Незначительное местоимение «вы». Но оно уже придает другой оттенок в человеческих отношениях: особую искренность и необычность чувств. Разве не о любви Афанасия Ивановича к Пульхерии Ивановне говорит тот факт, что, женившись тридцати лет и не получив согласия родственников, он «увез довольно ловко Пульхерию Ивановну». Невольно возникает мысль: как же надо было любить, чтобы против воли родителей повенчаться, не остыть друг к другу до старости лет. Вот в этом и состоит их очарование.
Обыкновенные люди, старосветские скромные помещики. Что-то вызывает наше умиление, что-то нами не принимается. Они не стремятся к высшим духовным ценностям, у них даже икон не видно, по-стариковски не молятся. У них приказчики крадут, а столетние дубы вокруг вырублены. Хозяйство ведут патриархально, в меру возможности. Афанасий Иванович вообще занимался хозяйством мало. А «хозяйство Пульхерии Ивановны состояло в беспрестанном отпирании и запирании кладовой, в солении, сушении, варении… Под яблонею вечно был разложен огонь, и никогда почти не снимался с железного треножника котел или медный таз…». Два столетия прошло со времен Гоголя, но такая живая картина предстает перед глазами. А ведь и сегодня разве не той хозяйственной суетой заняты дедушки и бабушки в деревенских глубинках? И разве можно это назвать пошлостью, гадостью, животной и уродливой жизнью. Нормальная, стариковская жизнь, именуемая идиллией русского бытия.
В.Г.Белинский обвиняет старичков в духовном убожестве, «две пародии на человечество», которые только «едят и пьют, пьют и едят». И Гоголь подробно рассказывает о завтраках, обедах и ужинах супругов, окрашивая свой рассказ особым светлым снисходительно – ироничным чувством. «А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?» — этот вопрос занимал Афанасия Ивановича, страдающего непомерным аппетитом, через каждый час. И появлялись то «коржики с салом, …то пирожки с мясом, …то рыжики соленые, то вареники с ягодами». Снисходительно – ироничная улыба появляется и у нас. Нам в наш стремительный век, когда самым ощутимым дефицитом является дефицит времени, трудно представить, что все может быть замкнуто на насыщении «хлебом насущным». Но нужно помнить, что гоголевские старички все делали по старинному хлебосольному обычаю. Здесь важно другое: как внимательно – нежно любит Пульхерия Ивановна своего мужа, как заботится трогательно – ласково о нем. Она кормит его не только в промежутках между завтраком и обедом, обедом и ужином. Она кормит его и среди ночи.
«Но интереснее всего казались для меня старички в то время, когда бывали у них гости. Эти добрые люди, можно сказать, жили для гостей… Это радушие и готовность так кротко выражались на их лицах… Они были следствие чистой, ясной простоты их добрых, бесхитростных душ…». И это уже не только рассказ о гостеприимных старичках, за ними чувствуется автор, так нежно вспоминающий своих родителей.
Милые, добрые старички жили спокойною и уединенною жизнью, сидели на деревенском балконе, слушая, «когда прекрасный дождь роскошно шумит, хлопает по листьям, стекая журчащими ручьями», наблюдая появление радуги. Жили, никому не причиняя зла, не оскверняя своей любви ни грубым словом, ни предосудительными поступками. Даже такая деталь как огромная печь, которая была в каждой комнате (старики очень любили теплоту), олицетворяет собой долгую прожитую жизнь. Печь, создающая атмосферу уюта и особых, добрых, теплых отношений.
«Но самое замечательное в доме – были поющие двери. Я знаю, что многим очень не нравится этот звук; но я его очень люблю, и если мне случится иногда здесь услышать скрип дверей, тогда мне вдруг так и запахнет деревнею…». Звук, конечно, малоприятный, но он дорог, как память. Звук, исходящий оттуда, из малой родины, напоминающий о родительском доме, родителях. И этот звук очень дорог писателю. Благородна сыновняя память писателя, который хранит эти воспоминания. А мы получаем возможность шире, глубже понять писателя, подарившего нам незабываемых героев.
«….И боже, какая длинная навевается мне тогда вереница воспоминаний!». Какое ностальгически – трепетное чувство в этом восклицании.
Милые, добрые старички с их сундуками, ящиками, ящичками и сундучками, множеством узелков и мешочков с семенами, множеством клубков с разноцветною шерстью, лоскутками старинных платьев. Как дороги вы нам как память – воспоминание о наших бабушках, которые, как и вы, все собирают, хотя порой и не знают, на что оно потом употребится.
Как и Пульхерия Ивановна, наши бабушки верят, что черный кот, голос, зовущий позади, – не к добру.
Читаешь заново повесть, и вдруг захочется всмотреться не только в жизнь старичков, но и в свою собственную, вспомнить бабушек и дедушек своих, подумать о своем отношении к ним, родителям.
Но изменилась жизнь этого мирного уголка. Как трогательно изображены последние часы умирающей Пульхерии Ивановны! По-прежнему на «вы» просит она своего обожаемого Афанасия Ивановича выполнить ее последний наказ: «похоронить возле церковной ограды», «надеть платье серенькое».
Она уверена в том, что и после смерти будут они неразлучны, «мы скоро увидимся на том свете». Даже перед смертью не о себе думает Пульхерия Ивановна. Об одном только жалеет она, о том, что не знает, на кого оставить, кто посмотрит за ее обожаемым старичком.
Ни о душе своей думала бедная старушка, «она думала только о бедном своем спутнике, с которым провела жизнь и которого теперь оставляла она сирым и бесприютным». Не менее сильной была и любовь Афанасия Ивановича. Когда Пульхерии Ивановны не стало, когда увидел он, что пусто в его комнате, — «он рыдал, рыдал сильно, рыдал неутешно, и слезы, как река, лились из его тусклых очей». Эти страницы не нуждаются в комментарии.
И через пять лет не унесло время горя потери. «Я никогда не видал таких ужасных порывов душевного страдания, такой бешеной, палящей тоски..». Таков был накал безутешного горя Афанасия Ивановича. И таково авторское сострадание ему.
А через пять лет голос, услышанный Афанасием Ивановичем, был по душевному убеждению его голосом Пульхерии Ивановны, зовущей его к себе. Последним желанием Афанасия Ивановича было желание похоронить возле своей Пульхерии Ивановны.
Так просто и потрясающе художественно Гоголь связал в повести тему любви с темой смерти. Не разлучила и смерть героев, она сулит им новую встречу, потому что любовь живет вечно и за пределами смерти, в памяти тех, кого она изумила. В памяти Гоголя, а теперь – и нашей. Ничто не нарушило гармонии жизни старосветских помещиков. И в этой гармонии писатель видел смысл истории и судьбы России.
СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ Афанасий Иванович Товстогуб и его жена Пульхерия Ива-новна - двое старичков "прошедшего века", нежно любящих и трогательно заботящихся друг о друге. Афанасий Иванович был высок, ходил всегда в бараньем тулупчике, и практически все-гда улыбался. Пульхерия Ивановна почти никогда не смеялась, но "на лице и в глазах ее было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторною для ее доброго лица". Детей у них небыло. Афанасий Иванович ни-когда не критикует современность и не хвалит своего прошло-го; напротив, показывает живой интерес к событиям жизни дру-гих людей, в т. ч. молодых. "Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сунду-ками, ящиками, ящичками и сундучочками. Множество узел-ков и мешков с семенами, цветочными, огородными и арбузны-ми, висело по стенам. Множество клубков с разноцветной шер-стью, лоскутков старинных платьев, шитых за полстолетие, были укладены по углам в сундучках и между сундучками. Пульхерия Ивановна была большая хозяйка и собирала все, хотя иногда сама не знала, на что оно потом употребится". Афанасий Иванович мало занимается хозяйством; бразды правления находятся в руках Пульхерии Ивановны. Она бес-престанно варит варенье, сушит фрукты, перегоняет водку, со-лит грибы и огурцы; все это потом разворовывается дворовы-ми девками, но это даже к лучшему, иначе запасов хозяйки хва-тило бы на несколько лет. Приказчик обкрадывает Товстогубов; Пульхерия Иванов-на постоянно обнаруживает, что в лесу исчезают столетние дубы, но вполне удовлетворяется ответами, вроде "громом по-било и черви источили". Афанасий Иванович - охотник хорошо покушать; от боли в желудке у него также одно средство - дополнительная тра-пеза. Самое страшное, что могут себе представить супруги - пожар в их доме. Но и тут они, обсуждая возможность такого бедствия, не унывают: Афанасий Иванович готов перейти в ком-нату прислуги, а Пульхерия Ивановна - в кладовую. "Но интереснее всего казались для меня старички в то вре-мя, когда у них бывали гости. Тогда все в их доме принимало другой вид. Эти добрые люди, можно сказать, жили для гостей. Все, что у них было лучшего, все это выносилось... во всей их услужливости не было никакой приторности. Это радушие и готовность так кротко выражались на их лицах, так шли к ним, что поневоле соглашался на их просьбы. Они были следствие чистой, ясной простоты их добрых бесхитростных душ". Однажды кошечку Пульхерии Ивановны "подманили" ди-кие коты, и она отправилась вместе с ними в лес. Хозяйка жа-леет о пропаже кошки три дня, затем успокаивается. Неожи-данно кошка появляется; она очень отощала и одичала. Несмот-ря на то, что Пульхерия Ивановна кормит ее, кошка, поев, убе-гает снова в лес. Пульхерия Ивановна решает, что это смерть ее приходила за ней.
Пульхерия Ивановна решает, что это смерть ее приходила за ней. Об этом она объявляет мужу, делится с ним своими предчувствиями близкой кончины. Хотя видимого по-вода волноваться у нее нет никакого, старушка начинает таять день ото дня. Она объявляет свою последнюю волю и принима-ется готовиться к собственным похоронам. Ей больше себя жаль Афанасия Ивановича, который после ее смерти останется со-всем один и некому будет любящим гладом присмотреть за ним. Ничем не больная, но твердо уверенная в своей близкой кончи-не, через несколько дней Пульхерия Ивановна действительно умирает. Афанасий Иванович так поражен, что даже не может пла-кать на похоронах; кажется, будто он не совсем понимает, что произошло. Когда гроб уже засыпают землей, Афанасий Ива-нович беспомощно задает вопрос: "Так вот это вы уже и погреб-ли ее! зачем!" Вернувшись в опустевший дом," Афанасий Ива-нович рыдает долго и безутешно. Проходит пять лет. Афанасий Иванович очень сильно по-старел и сгорбился, стал неряшлив и невнимателен. Он не в со-стоянии оправиться после ужасного несчастья, постигшего его. Он слушает рассеянно, словно отсутствует. Внимание его при-влекает блюдо, которое всегда прежде готовила и подавала по-койная жена. Он не в состоянии даже выговорить ее имя и за-ливается безудержными слезами. "Боже! - думал я, глядя на него, - пять лет всеистребдяющего времени o- старик уже бес-чувственный, старик, которого жизнь, казалось, состояла толь-ко из сидения на высоком стуле, из ядения сушеных яблок и груш, из добродушных рассказов, - и такая долгая, такая жар-кая печаль! Что же сильнее над нами: страсть или привычка?" Вскоре после этого Афанасий Иванович скончался. Незадолго до того, прогуливаясь по саду, он слышит как кто-то называет его по имени, хотя вокруг безлюдно. Афанасий Иванович свет-леет лицом и (как когда-то жена) начинает таять, сохнуть, уми-рать. "Это Пульхерия Ивановна зовет меня!" - говорит Афа-насий Иванович и просит похоронить себя возле жены.
Дом помещиков описан как райский сад, и это не только из-за обилия еды и иного убранства. Это просто дух, созданный автором. В повествовании старики постоянно едят. Афанасий иванович ест даже ночью. Он просыпается от духоты, ворочиется, стонает, пульхерия ивановна перечисляет кушанья, которые могут утолить голод супруга.
Замкнутое пространство, огороженное частоколом, через которое не перелетало ни одно желание. Внутри время неподвижное, в этих маленьких низеньких комнатах. Тут идет бессмысленное, бесцельное, животное существование.
Для героев нет мира вокруг, их жизнь ограничена друг другом и их бытом. Даже ребенок был бы лишним в их мире.
Время идет линейно до момента смерти пульхерии ивановны. Потом происходит разрыв на 5 лет. Повествователь думает, что за 5 лет афанасий иванович успокоился, но ошибается.
В этом рассказе нельзя ничему научиться. Здесь ты просто наслаждаешься тем, как пишет Гоголь. Это просто «вкусно» написано.
Мы через время и пространство понимаем, как оценивать героев, ситуацию.
Бахтин описывал хронотоп порога – какая-то сюжетная ситуация, про которую можно сказать: до нее было так, после – совершенно изменилось. После границы порога время начинает двигаться быстрее.
Барабаш Ю. Я. (Москва), доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник ИМЛИ им. A. M. Горького РАН / 2013
Могу предположить, что кто-нибудь из присутствующих коллег мысленно (а быть может, и вслух) ответит на поставленные мною три вопроса тремя (а быть может, и более многочисленными) встречными: Что за новости? Какая еще драма? Откуда она взялась? Разве вы не знаете, не помните со школьной скамьи авторитетнейшую — пушкинскую! ея же не прейдеши - мысль, что гоголевская повесть есть «шутливая, трогательная идиллия »? И другое, почти столь же авторитетное, мнение: «две пародии на человечество» - неужто не усвоили?..
Отвечу: знаю, помню, усвоил... Уж к этому мы приучены с детства. Однако помню и пронзительные слова Александра Твардовского, пусть по другому поводу сказанные: «...но все же, все же, все же...» Да, все же : почитание авторитетных мнений не исключает права и не освобождает от обязанности иметь мнение собственное... Разве не так?
Несколько лет тому назад в этом же доме, на одном из наших Чтений, я говорил об одиночестве Гоголя в современной ему русской литературе. В ряду названных тогда причин этого одиночества (черты характера, судьба, иная ментальность, иная литературная традиция, особенный идиолект и др.) сегодня акцентирую одну из главных - непонимание , непонимание со стороны коллег, литературного окружения, даже самого доброжелательного. Уж как всем понравились с самого начала и забавная «малороссийская» экзотика, и бурлескный маскарад, и вообще весь этот яркий «колониальный китч»; затем примеряли «гоголевскую шинель», назначали главой «школы», изобретали «гоголевское направление», - но по-настоящему не понимали, или понимали не все и не так...
Даже чуткий, «всемирно отзывчивый», по выражению Достоевского, Пушкин в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» увидел только «настоящую веселость», только описание «племени поющего и пляшущего», а ведь он хотел похвалить, поддержать «молодого автора»! «Сорочинскую ярмарку» поэт, похоже, просто не дочитал до конца, ибо умолчал о резко контрастирующей с тональностью всей повести сцене фантасмагорического танца охмелевших старушек, «на ветхих лицах которых веяло равнодушие могилы», не услышал трагического звучания финала, конгениального бетховенскому мотиву Рока, теме стучащей в дверь Судьбы... Как не услышал ее и в повести «Старосветские помещики», которую назвал «шутливой, трогательной идиллией», не заметив в ней той страшной пограничной черты, которая отделяет идиллию повседневного существования от вечной драмы смерти.
Что же до отзыва Белинского, то он куда круче пушкинского. «Неистовый Виссарион» и здесь неистов. Для него герои повести - «две пародии на человечество», «актеры... глупой комедии», «жалкие получеловеки», прожившие «жалкую жизнь», жизнь-«гадость», жизнь «животную», «уродливую», «карикатурную». Он не отрицает, что в рассказе об этой жизни есть некое не понятное ему «очарование», заставляющее читателя рыдать «с Филимоном о его Бавкиде», но природа и сущность явления остаются для него загадкой. Как можно жалеть этих двух никчемных старичков, недоумевает критик, почему, с какой стати даже ему самому жаль Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, которые ничем не замечательны, а всего только «пьют и едят, едят и пьют, а потом, как водится исстари, умирают»? А ведь что такое эта простейшая, вроде бы даже примитивная, окрашенная злой иронией триада - пьют, едят, умирают ? Ведь она в данном случае есть не жалкая цепочка «жалкой жизни» двух стариков, она отражает танаталогический вектор человеческого существования как такового, его изначальную трагическую абсурдность, которую Гоголь, в отличие от Белинского и даже Пушкина, ощутил, почувствовал, «угадал» чутьем гениального художника задолго до экзистенциализма, в том числе его предтечи и пионера Серена Кьеркегора, своего современника. Недоумевающий Белинский сердится на Гоголя, чуть не заставившего его плакать о стариках, он не понимает, что его (и каждого и нас) жалость по отношению к двум «существователям» - это латентный страх предчувствия и ожидания собственной смерти, это, в сущности, жалость к самому себе, исполненное трагизма постижение драмы собственного существования с его неизбежным финалом. Через много лет, в своем «Завещании», открывающем «Выбранные места из переписки с друзьями», Гоголь выразит это чувство словами: «...соотечественники! страшно!.. Замирает от ужаса душа при одном только предслышании загробного величия...» (VIII, 221).
(Небольшое отступление для читателя. Не знаю, обратил ли он внимание на мелькнувшее выше слово «существователи», с давних лет запавшее в наши вечно школярские головы. Я не случайно и не просто по инерции употребил его, а лишь как повод спросить себя и коллег: не пора ли нам перестать эксплуатировать эту юношескую метафору Гоголя из письма Герасиму Высоцкому, где амбициозный лицеист хочет щегольнуть остротой суждений перед старшим товарищем, уже живущим в столице, о которой сам еще только мечтает? Ведь с философской точки зрения, в экзистенциальном, а не ерническом смысле, мы все в конечном счете «существователи», и это не обидный ярлычок, а лишь констатация факта нашего существования-в-мире ).
Вернусь к пушкинской характеристике повести как «шутливой, трогательной идиллии». Справедлива ли она? Рискну сказать: и да, и нет.
Да, безусловно трогательны (именно трогательны, слово найдено) взаимоотношения Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, взаимоотношения, которые, право же, только эмоциональная глухота может позволить критику назвать привычкой , а не истинной любовью. Но вот другое определение - «шутливая». Это сказано о повести, кульминация которой - смерть. Согласимся, довольно странное сближение понятий... Конечно, и сам Афанасий Иванович иногда не прочь пошутить: чего стоят его разговоры о намерении «пойти на войну», вызывающие досаду у Пульхерии Ивановны, в таких случаях «Афанасий Иванович, довольный тем, что несколько напугал Пульхерию Ивановну, смеялся, сидя согнувшись на своем стуле» (II, 26). Дает ли это основание считать всю повесть «шутливой»? Ведь Афанасий Иванович (позволю и я себе пошутить) не читал «Старосветских помещиков», он шутит и смеется, не зная, не догадываясь о трагическом финале повести, но Пушкин-то читал и знает, что же его «заставляет смеяться сквозь слезы грусти и умиления»? Похоже, что инерция поиска той «веселости», которая в свое время подкупила его в «Вечерах на хуторе», показалась едва ли не главной чертой гоголевского таланта. А что же автор (точнее, рассказчик) повести? Уж ему-то слишком хорошо известен ее финал, поэтому даже там, где речь идет об и впрямь не лишенных комизма сторонах быта супругов, об их смешных стариковских привычках, о царящем в доме культе еды, - даже там тональность повествования никак не назовешь шутливой, доминирует скорее добродушная, с оттенком грусти и печальных предчувствий, улыбка.
И третье пушкинское определение - идиллия . Что ж, может быть, может быть... но только если иметь в виду сугубо «личное» пространство жизни супругов, мир, ограниченный частоколом, окружающим их усадьбу; в этом случае параллель с Филемоном и Бавкидой вполне уместна. Но задумаемся: а что за этим частоколом? Пусть интересы и желания хозяев усадьбы, по словам повествователя, давно не перелетали через него (хотя это не совсем так, вспомним, что Афанасий Иванович всегда подробно расспрашивал заезжего гостя, выказывая «большое любопытство и участие» к его жизни), - пусть даже так, но нам-то, читателям, ничто не мешает заглянуть за этот частокол и за завесу времени. Попробовать вписать идиллию нынешней экзистенции героев в рамки далеко не идиллической реальности их эпохи.
О прежней жизни каждого из четы Товстогубов мы знаем очень мало. О Пульхерии Ивановне только давний романтический эпизод побега от жестоких родственников, препятствовавших ее браку с Афанасием Ивановичем, что, между прочим, свидетельствует о незаурядности натуры (как, кстати, и то спокойное мужество, с которым она встречает свою смерть). Не много известно нам и о молодости Афанасия Ивановича, но то, что известно, наталкивает на размышления. Не говорю об эпизоде с похищением Пульхерии Ивановны, когда Афанасий Иванович проявил себя, по словам повествователя, «молодцом». Есть в рассказе о его прошлом момент более важный.
Я имею в виду оброненное вскользь упоминание о службе Афанасия Ивановича «в компанейцах». На нем редко задерживают внимание, дело обычно ограничивается чисто справочным комментарием. А между тем этот факт биографии Афанасия Ивановича вносит и в его образ, и в рассказ о судьбе четы Товстогубов в целом совсем новый и более чем существенный момент. В тексте и, главное, в под тексте повести открывается, наряду с экзистенциальным измерением, измерение конкретно-историческое.
Компанейские или «охочекомонные», полки - это украинские добровольческие воинские формирования XVII-XVIII вв. на Левобережье, если угодно, нечто среднее между гетманской охраной, национальной гвардией и внутренними войсками. Это было одно из последних, так сказать, предзакатных явлений национальной автономии, планомерно и жестко, вопреки переяславским договоренностям, искореняемой Петербургом. После того, как Екатерина II в 1764 г. упразднила гетманство, компанейские полки каким-то чудом сохранялись еще на протяжении целых десяти лет. Но в 1776 г., вслед за разрушением годом раньше Запорожской Сечи, перестали существовать и компанейцы - эти рудименты гетманщины были преобразованы в регулярные части русской армии. Точка была поставлена. С украинскими вольностями, всякими гетманами, майданами (а там, упаси Бог, и «оранжевыми» безобразиями) было покончено навсегда, - так думали тогдашние властители. (Как, впрочем, и нынешние).
Вернусь к повести. Из того факта, что Афанасию Ивановичу в результате преобразований был присвоен офицерский чин секунд-майора, можно сделать вывод, что он и в компанейцах входил в старшинский состав, а значит, принадлежал к казацко-шляхетскому сословию, по словам рассказчика, к одной из «старых национальных» и «богатых» фамилий . (О том же говорит и фамилия Товстогуб, вряд ли случайно соотносимая с Лизогубами, видным украинским казацко-старшинским родом, с которым Николай Васильевич был связан через бабушку Татьяну Семеновну). Именно этому сословию, составлявшему становой хребет нации, Петербургом был вынесен исторический приговор, оно перестало существовать. Молодой Афанасий Иванович, подобно тысячам таких, как он, оказался в «пограничной ситуации». Можно было продолжить военную карьеру в царской армии, но этот вариант не привлек Афанасия Ивановича, судя по тому, что он о нем «почти никогда не вспоминал». Не было речи и о государственной службе, хотя чин секунд-майора относился к VIII классу и приравнивался к чину коллежского асессора, который давал в то время гражданскому лицу право на потомственное российское дворянство; по этой стезе Афанасий Иванович также не пошел. Мотивацию такого решения находим у повествователя: спокойная интонация прерывается вспышкой гнева и презрения, адресованных «тем низким малороссиянам, которые выдираются из дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками, наживают наконец капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на о, слог въ». И далее: «Нет, они (Товстогубы. - Ю. Б. ) не были похожи на эти презренные и жалкие творения, так же как и все малороссийские старинные и коренные фамилии» (II, 15).
В этом гоголевском монологе интересна трансформация семантической функции таких понятий, как «малороссияне», «малороссийские». Гоголь, употребляет их в общепринятом в ту пору значении, как синонимы еще не вошедших в широкий (тем более - в официальный) обиход понятий «украинцы», «украинские». Но если там, где речь идет о «старинных и коренных фамилиях», эта синонимия семантически нейтральна, не несет отрицательной нагрузки, то слово «малороссияне» в сочетании с эпитетом «низкие» и в общем контексте высказывания обретает иную, отчетливо негативную окраску. Объективно, вне зависимости от намерений автора, эти гоголевские размышления, как и более позднее разделение Шевченко в 1843 г. понятий «Украина» и «малороссия» (именно так, с маленькой буквы), стали своего рода пролегоменами к разработанной украинской нациологической мыслью и публицистикой ХХ века, концепции «малороссийства» как национального отступничества. Другое дело, что Гоголь ни тогда, ни потом не догадывался, что вирусом «малороссийства» заражена и его собственная «старинная и коренная фамилия», и он сам, что его «родовой патриотизм» (выражение А. Белого), легко угадывающийся в подтексте процитированного высказывания, вообще в ранних сочинениях украинского цикла, быстро развеялся в холодном имперском пространстве... Но разве он был один такой, разве не стали «малороссами» представители отнюдь не менее старинных украинских фамилий - все эти Трощинские, Разумовские, Безбородки, Кочубеи...
А вот Товстогубы не стали. Афанасий Иванович не пошел ни на военную, ни на гражданскую службу, оставшись формально отставным секунд-майором, по сути - бывшим компанейцем. Получил ли он российское потомственное дворянство, на которое имел право по своей родословной («старинной», «коренной»)? О его хлопотах (а тут нужны были хлопоты, и немалые, вспомним, как это было у Афанасия Демьяновича Гоголя-Яновского, тоже, кстати, отставного секунд-майора) - о хлопотах Афанасия Ивановича по этому делу мы ничего не знаем. Скорее всего, он так и остался украинским шляхтичем, хотя в новых условиях это уже не имело никакого значения и никого не интересовало. Кроме самого Афанасия Ивановича.
Всем карьерным соблазнам имперской системы, всем ее, по выражению Карамзина, «новым прелестям, или выгодам», Афанасий Иванович (повторю: как и тысячи его земляков и собратьев по исчезнувшей казацко-гетманской Атлантиде) предпочел тихую старосветскую жизнь с Пульхерией Ивановной за своим частоколом. Да, он не оказывал сопротивления порядкам, насаждаемым Екатериной II (хотя обратим внимание на портрет Петра III, висевший в доме, - к чему бы это?), не воевал с ними, он их просто игнорировал, оставаясь самим собой, человеком эпохи гетманщины. Да, жизнь старосветской четы более чем скромна, чтобы не сказать - убога, с точки зрения высокой духовности и прогрессивных веяний времени, это жизнь, или скорее «доживание», «уходящей натуры», представителей национального сословия, надломленного, отброшенного на обочину истории. Но сами ли они выбрали для себя такую жизнь и не чуждая ли политическая сила, не северный ли сосед, именующий себя «старшим братом», обрекли их на эту судьбу?
Вот чего не мог понять, вот по поводу чего недоумевал Белинский, причем не только в силу своего доктринерства, но еще и в силу едва ли не патологического, чисто имперского (что, казалось бы, не должно было сочетаться с его так называемым «революционным демократизмом», однако ведь сочеталось же!) и впрямь «неистового» неприятия украинства, безнадежного непонимания и незнания его, да и нежелания знать.
Гоголь, в отличие от Белинского, знал и понимал; и выказал это знание и понимание именно в «Старосветских помещиках», а не в «Ночи перед Рождеством» с ее сусальной сценой, где запорожцы называют «мамой» своего заклятого врага и губителя - императрицу. Знал, и понимал, и глубоко чувствовал, и со-чувствовал... Случайно ли, что не о Москве, не о Петербурге (побывать в котором - «тягостная даже мысль»), а о «старинных малороссийских помещиках», их скромном, ветшающем доме и старосветском быте вспоминает он прежде всего в Риме, так властно влекущем его своей патриархальностью, неизменностью, застылостью во времени (письма к А. Данилевскому от 15 апреля 1837 г., к М. Балабиной от 3 сентября 1839 г.) И там и там Гоголь находит близкую ему модель гармоничной патриархальной цивилизации, которую он противопоставляет цивилизаторской суете современности, ту, по определению Д. Чижевского, «идеологическую идиллию» (не «шутливую», как у Пушкина, и тем более не сатирическую пародию, как у Белинского), в которой ему открывается великий культурно-философский и историософский парадокс: «значение нации отжившей, и отжившей прекрасно, относительно живущих наций» (письмо С. Шевыреву от 1 сентября 1843 г.).
Здесь, на мой взгляд, ключ к гоголевской повести. Если перед нами не драма такой нации, отраженная в судьбе «национальной» фамилии Товстогубов, то что же тогда назовем драмой?
Закончу ритуальной оговоркой.
Высказанные мною суждения, разумеется, ни в коей мере не претендуют на исчерпывающий анализ «Старосветских помещиков». Я исходил лишь из права на свое - быть может, субъективное - прочтение повести и такое же ее истолкование. Не более того. Впрочем, и не менее.