Маркиз Астольф де Кюстин. За двести лет в России ничего не изменилось

«Сколь ни необъятна эта империя, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора»...

Астольф де Кюстин

Маркиз Астольф де Кюстин, по приглашению императора Николая I, посетил Россию в 1839 году. Книга «Россия в 1839 году» впервые издана в Париже в 1843 году. По словам Герцена, «сочинение Кюстина побывало во всех руках», образ России как «тюрьмы народов», найденный автором, благодаря частому повторению и цитированию, вошёл в русский язык в качестве афоризма. Николая I Астольф де Кюстин назвал «тюремщиком одной трети земного шара». Русское издание (сокращенное), увидело свет только в 1930 году, а полный перевод - в 1996 году.

Автор книги говорил о равно незавидном положении всех народов, находящихся под властью российского императора, об отсутствии в России гражданского общества (и просто независимого общественного мнения), способного противостоять воле монарха, который по своей необъятной власти почти равен азиатскому владыке.

Маркиз Астольф де Кюстин родился в Нидервиллере в Лотарингии (Франция). Его дед - генерал, командовавший рейнской армией в 1792 году, - и отец погибли на гильотине во время якобинского террора, и воспитывала его мать, урожденная де Сабран. Отчасти под влиянием матери, которая в тяжелый период своей жизни продемонстрировала замечательную стойкость характера и способность к самопожертвованию, у молодого Кюстина рано появилось влечение к путешествиям. В 1811-1822 годах он объездил Швейцарию, Англию, Шотландию и Калабрию, позднее посетил Испанию. Известность он приобрел как литератор и публицист.

Кюстин был очень богатым аристократом, в круг его общения входили многие представители европейской элиты. Маркиз много путешествует по странам Европы, пишет к ним путевые заметки, занимается литературной деятельностью: несколько романов и пьес выходят из под его пера. Кюстин также убеждённый монархист, тесно общается с политической элитой монархистов.

Кюстин посвящён в политические тайны Европы, знает её страхи и надежды. Повод для поездки в Россию Кюстину даёт один молодой польский граф, Игнасий Гуровский, впавший в немилость русского царя и приехавший в Париж искать защиты. Кюстин набирает у своих влиятельных друзей рекомендательных писем к Николаю I и отправляется в Россию, формально просить за своего польского друга, в действительности же создать великую книгу, которая бы его прославила. И это ему удаётся: спор о значении «Ля Рюсси» как в самой России, так и за рубежом не утихает вот уже в течение почти 170 лет.

Прибыв в Кронштадт в июне 1839 года маркиз де Кустин проводит несколько недель Петербурге, бывает на балах, знакомится с высшим обществом Российской империи, его принимает у себя Николай I. После знакомства со столицей, маркиз решает осмотреть страну, для чего ему приставляют сопровождение. Его путь лежит сначала через Москву, Ярославль, Владимир, Нижний Новгород, потом снова Москва и, после 3 месяцев путешествия, прибывает наконец в назад в Петербург, откуда он возвращается во Францию.

Спустя 4 года в Париже выходит книга, содержащая размышления и наблюдения маркиза, записанные им во время русского путешествия. В них описывается Россия в крайне тёмных тонах. Российской знати он приписывает лицемерие и лишь имитацию европейского образа жизни. В России маркизу трудно дышать - повсюду он чувствует тиранию, исходящую от царя. Отсюда вытекает рабский характер русских, живущих к тому же как роботы, заключенные в узкие рамки повиновения.

В России действует принцип пирамидального насилия - царь имеет абсолютную власть над дворянством и чиновниками, которые в свою очередь также полные властители над жизнью своих подчинённых и так вплоть до крепостных, которые выплескивают свою жестокость друг на друга и на семью. В обратном направлении пирамиды действуют заискивание и лицемерие перед выше стоящими. По мнению Кюстина, русские, не любя европейскую культуру, имитируют её для того, чтобы с её помощью стать могущественной нацией. Признак этого, по мнению Кюстина, сильно выраженное честолюбие русских. И только простых крестьян, живущих свободно в провинции, Кюстин хвалит за их простой и свободолюбивый характер.

Критикуя тиранию и единовластие царя как институт российского правления, Кюстин, тем не менее, пишет, что единственный человек в России, с которым ему было приятно общаться и который был достаточно образован и возвышен душою - Николай I.

В 1843 году в Париже вышло первое издание, состоящее из 4 томов и более 1200 страниц, и, хотя по тем временам цена за издание была очень высока (30 франков), сразу же было распродано. Во Франции главная книга Кюстина считается не столько «обличительным» памфлетом на конкретный режим, сколько глубокой социально-философской работой о государственном строе - в одном ряду с книгой Токвиля "О демократии в Америке". .До 1855 года во Франции книга переиздаётся ещё 3 раза, но спрос на неё был так велик, что параллельно в Бельгии печатаются и распродаются ещё 4 нелицензионных издания на французском языке. В Германии и Англии выходят переводы в 1843 году, отдельный перевод и издание в США в 1855 году.

В России, из-за её русофобского содержания, книга сразу же попадает под запрет, хотя и контрабандно провезённые экземпляры читаются российской аристократией в оригинале на французском языке. Только в 1891 году российский читатель имеет возможность прочесть на русском языке некоторые отрывки из книги, опубликованные в журнале «Русская старина». Отношение к ней русской интеллигенции было разноречивым. В 1910 году издаётся пересказ книги «Записки о России французского путешественника маркиза де Кюстина», в 1931 году - сильно сокращённое и цензированное издание «Ля Рюсси» выходит в Издательстве политкаторжан под названием «Николаевская Россия», которое переиздается в 1990 и 2007 годах. И только в 1996 году российский читатель знакомится с полностью переведенным и комментированным изданием записок де Кюстина. Это же издание переиздаётся в 2000, 2003, 2006 и 2008 годах, в 2009 выходит аудиокнига.

В Европе «Ля Рюсси» переиздается в 1946 во Франции, в 1985 в Германии, в США выходят 4 издания: 1951, 1971, 1987 и 1989 годов, в Великобритании в 1991. Король Франции Луи Филипп заказал «Ля Русси» для своей личной библиотеки. Король Бельгии отозвался положительно о книге. Германскому кайзеру Фридриху читал вслух «Ля Рюсси» Александр фон Гумбольдт, который хорошо знал Россию.

В предисловии к американскому изданию 1951 года, дипломат и посол в СССР, генерал Уолтер Смит пишет: «Здесь мы встречаем красочные, драматичные и точные описания России и русских… перед нами политические наблюдения столь проницательные, столь вневременные, что книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе.»

В аннотации к американскому изданию «Ля Рюсси» 1987 года американский политик З.Бжезинский: "Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы. В самом деле, чтобы понять современные советско-американские отношения во всех их сложных политических и культурных нюансах, нужно прочитать всего лишь две книги: «О демократии в Америке» де Токвиля и кюстинскую «Ля Рюсси»

В предисловии к последнему американскому изданию 1989 года, историк проф. Бурстин говорит о Маркизе: «Его вдохновенный и красноречивый рассказ напоминает нам, что под покрывалом СССР все ещё скрывается Россия — наследница Империи Царей.»

В России, за исключением нескольких статей последних лет, исторических исследований книги не публиковалось. В Европе и США о «России в 1839 году» написано довольно много исследований, почти все они отзываются положительно о книге, хотя оценка исторического дискурса описанных в книге явлений противоречива и научно недостаточно оправдана. С выходом первого издания «Ля Рюсси», по поручению жандармского ведомства, несколько современных Кюстину русских авторов, опубликовали во Франции критические отзывы на его книгу.

Против кюстинской книги также написал опровержение И. Головин, no который единственный из названных русских авторов не работал по заданию жандармского ведомства. Во французской прессе выходят в основном, за некоторыми исключениями, похвальные рецензии.

К крупным исследованиям «Ля Рюсси» уже лишь в 1957 году, следует отнести биографию Кюстина француза Альберта Луппе, исследование немца Кристиана Зигриста (1959/1990), анализ «Ля Рюсси» Д.Кеннана (1972), сравнительное исследование «Ля Рюсси» и «О демократии» Токвиля в книге Ирены Грудзинска Гросс (1991) и сравнительно большое исследование Анки Мюльштайн (1999).

Сравнение полного перевода с изданием 1930 года показывает, что из оригинального текста были выброшены все приводимые автором иллюстрации генерального тезиса его книги — о пагубности режима единоличной власти и чрезмерной централизации бюрократического аппарата для управления столь обширной территорией, как Россия. Не вошли в издание политкаторжан и прогнозы Кюстина (если не изменится образ правления) — о неизбежности грядущей революции и о её движущих силах. Не нашлось места и его соображениям о геополитической роли России, которую она, по мнению автора, могла бы играть в будущем, не входя в конфликты с мировыми державами. Также были пропущены почти все наблюдения автора о рабском положении и нищенском существовании большинства народа России, и все его многочисленные возмущения по поводу варварских, по мнению автора, планов Николая I о сносе исторических памятников и, на их месте, — уродливому новому строительству в Санкт-Петербурге и особенно — в Москве. И, что совсем уж необъяснимо для издательства бывших политкаторжан, так пострадавших при самодержавии: от пространных и прочувствованных описаний Астольфом де Кюстином бедствий сосланных декабристов и страданий их семей, жестокостей царских тюремщиков и возмутительных порядках, царящих в российской полиции, в их переводе было оставлено только несколько абзацев.

"Вчера я начал свое путешествие в Россию: наследник российского престола прибыл в Эмс, предшествуемый десятью-- двенадцатью экипажами и сопровождаемый толпой придворных. Увидев русских царедворцев при исполнении обязанностей, я тотчас поразился необычайной покорности, с какой они исполняют свою роль; они - своего рода сановные рабы. Но стоит монарху удалиться, как к ним возвращаются непринужденность жестов, уверенность манер, развязность тона, неприятно контрастирующие с полным самоотречением, какое они выказывали мгновение назад; одним словом, в поведении всей свиты цесаревича, как господ, так и слуг, видны привычки челяди. Здесь властвует не просто придворный этикет, подразумевающий соблюдение условленных приличий, уважение более к званиям, нежели к лицам, наконец, привычное распределение ролей -- все то, что рождает скуку, а иной раз и навлекает насмешку; нет, здесь господствует бескорыстное и безотчетное раболепство, не исключающее гордыни; мне казалось, что я слышу, как, бунтуя в душе против своего положения, эти русские придворные говорят себе: "За неимением лучшего возьмем, что дают". Эта смесь надменности с низостью не понравилась мне и не внушила особенного расположения к стране, которую я собрался посетить.

Мне случилось оказаться в толпе зевак, наблюдавших за тем, как цесаревич выходит из экипажа; он остановился у дверей купальни и долго беседовал с русской дамой, графиней, что позволило мне как следует рассмотреть его. Ему двадцать семь лет, и выглядит он не старше и не моложе; он высокого роста, но, на мой вкус, полноват для своего возраста; лицо его было бы красиво, если бы не некоторая одутловатость, размывающая его черты и придающая ему сходство с немцем; вероятно, так же выглядел в этом возрасте император Александр; впрочем, наследник ничуть не похож на калмыка. Лицу его предстоит претерпеть еще немало изменений, прежде чем оно обретет свой окончательный вид; нынче оно, как правило, выражает доброту и благожелательность, однако контраст между смеющимися молодыми глазами и постоянно поджатыми губами выдает недостаток искренности, а может быть, и какую-то тщательно скрываемую боль. Печали юности -- эпохи, когда человек имеет все права на счастье,-- суть тайна, хранимая тем более тщательно, что ее не умеет разгадать и сам страдалец. Взгляд юного принца исполнен доброты; походка изящна, легка, благородна; он выглядит так, как и должен выглядеть монарх; держится он скромно, но без робости, и это приятно; принужденность великих мира сего так тягостна для окружающих, что их естественность кажется нам самой любезностью, да, впрочем, и является таковой. Воображая себя священными идолами, властители только и думают, что о мнении, которое имеют о себе они сами и которое отчаиваются внушить окружающим.

Великому князю эти глупые тревоги не знакомы; он держится прежде всего как человек прекрасно воспитанный; вступив на престол, он будет повелевать не с помощью страха, но с помощью обаяния, если, конечно, титул российского императора не изменит его характер."

Имя Кюстина знают даже те, кто не прочел ни строки, им написанной. Эту известность ему принесла книга «Россия в 1839 году» («La Russie en 1839») - выпущенное в мае 1843 года повествование о путешествии, совершенном летом 1839 года. Сам автор, пожалуй, не склонен был считать «Россию» своим главным произведением; меж тем именно эта книга, сразу же по выходе переведенная на английский и немецкий языки, принесла ему европейскую славу.

Им написано несколько историко-публицистических трудов - своих путешествий по Англии, Шотландии, Швейцарии, Италии (1811-1822), Испании (1833) и России (1839).

В свое время Кюстин пользовался немалой известностью; среди поклонников его таланта был такой искушенный ценитель, как Бальзак, который, прочтя книгу Кюстина об Испании, убеждал ее автора, что, «посвятив подобное произведение каждой из европейских стран, он создаст собрание, единственное в своем роде и поистине бесценное».

В России книга Кюстина была немедленно запрещена и надолго сделалась легендой для всех, кто не читает по-французски; можно сказать, что легендой она остается и до сегодняшнего дня, потому что все существующие ее «переводы» на русский язык воспроизводят текст неполностью и представляют собою сделанные с разной степенью подробности выжимки из него. Сокращенные переводы «России в 1839 году» выходили и в Европе, и в Америке; сами французы не раз выпускали эту книгу, «сжав» ее до одного тома. Однако при желании французские читатели могут познакомиться и с полным текстом, та же возможность есть и у тех, кто читает по-английски, в России же полный Кюстин до сих пор не издан.

Меж тем полный текст «России в 1839 году» и ее сокращенные варианты - произведения разных жанров. Авторы «дайджестов», выбирая из Кюстина самые хлесткие, самые «антирусские» пассажи, превращали его книгу в памфлет. Кюстин же написал нечто совсем другое - автобиографическую книгу, рассказ о своем собственном (автобиографический момент здесь чрезвычайно важен) путешествии по России в форме писем к другу. Кюстин предложил вниманию читателей свои впечатления и размышления, не пугаясь повторов и противоречий (он специально оговаривает эту особенность книги). «Россия в 1839 году» - произведение не только об увиденной Кюстином стране, но и о нем самом; эта сторона дела полностью ускользает от внимания тех, кто читает «Россию» в сокращенном виде, а ведь близкое знакомство с умным автором, возможно, заставило бы кого-то из читателей отнестись с меньшим предубеждением к тому, о чем он рассказывает. Свою биографию Кюстин отчасти изложил в «России в 1839 году» (письма второе и третье).

Итак, один из источников долголетия книги Кюстина - в том, что она не только описывает поездку по реальной России реального маркиза-писателя, но осуществляет своеобразный суд над идеей, над мифом о России, якобы призванной спасти старую Европу от демократической революции.

В книге «Россия в 1839» - восприятие России как страны «варваров» и рабов, всеобщего страха и «бюрократической тирании», книга вызвала поток официозных опровержений. Отношение к ней русской интеллигенции было разноречивым. Жуковский назвал Кюстина собакой, однако не смог не признать того, что большая часть написанного соответствует действительности.

Если русские печатные отзывы на книгу Кюстина были, по понятным причинам, выдержаны только во враждебных тонах, то приватная реакция на «Россию в 1839 ГОДУ» оказалась весьма разнообразна: от решительного отрицания за иностранцем, да вдобавок человеком сомнительной репутации, права критиковать Россию, пусть даже она эту критику в какой-то мере заслуживает (согласно «формуле», выведенной по другому поводу Пушкиным: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног - но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство»), до признания, что Кюстин, сделав ошибки в подробностях, изобразил «сущность русского быта справедливо и точно» (Н. И. Тургенев), «раздражил нашу мертвечину» и тем «заслужил народную благодарность» (А. И. Тургенев).

Книга Кюстина затрагивает столько больных мест в национальном самолюбии, что восприятие ее многими людьми (как правило, полного текста «России в 1839 году» не читавшими и судящими о ней по нескольким эффектным цитатам) до сих пор отличается горячностью, какую вызывает обычно только самая злободневная публицистика: на Кюстина обижаются, его бранят, клеймят за «русофобию» и проч. Меж тем Кюстин не был ни столь прямолинеен, ни столь агрессивен. Формула, мимоходом выведенная московским почтдиректором А.Я. Булгаковым: «И черт его знает, какое его истинное заключение, то мы первый народ в мире, то мы самый гнуснейший!» - замечательно охватывает весь спектр кюстиновских впечатлений от России. Тот, кто хочет взращивать за счет Кюстина собственный комплекс национальной неполноценности, волен читать его книгу как пасквиль и доказывать автору прошлого столетия, что он неправ. Но, как представляется, разумнее наконец прочесть эту книгу как исторический документ, как свидетельство умного и тонкого (хотя порой вызывающе пристрастного) человека о чужой стране, увиденной в течение двух летних месяцев 1839 года.

Тонкий наблюдатель, Кюстин ярко отметил отрицательные явления русской жизни, дал удачные характеристики многим деятелям того времени, проанализировал историческую судьбу государства и представил в своей книге множество оправдавшихся прогнозов о будущем страны и её взаимоотношениях с европейскими державами. Во Франции главная книга Кюстина считается не столько «обличительным» памфлетом на конкретный режим, сколько глубокой социально-философской работой о государственном строе - в одном ряду с книгой Токвиля «О демократии в Америке».

Русский историк В. В. Нечаев усматривал в описании Астольфом де Кюстином нравов и судьбы России - «параллель со знаменитыми письмами Чаадаева», а самого автора характеризовал однозначно: «Добросовестность Кюстина, конечно, стоит вне всяких сомнений.»

Русские издания «La Russie en 1839»

И в царской, и в советской России с полным текстом книги Кюстина русский читатель мог ознакомиться только по французским оригиналам, нелегально ввезенным в страну. Несколько отрывков из записок Кюстина (неполные описания почтового тракта Петербург-Москва, Нижегородской ярмарки и др.) были переведены в «Русской старине» (1890-1891). После революции 1905 года и ослабления цензуры московскому историку В. В. Нечаеву удалось в 1910 году издать за свой счёт краткий пересказ труда маркиза под названием: «ЗАПИСКИ О РОССИИ французского путешественника Маркиза де КЮСТИНА, изложенные и прокомментированные В. НЕЧАЕВЫМ»

В СССР почти в 3 раза сокращённый текст, в котором практически остались только выпады в адрес Николая I и русского высшего света, с грубыми неточностями в переводе под названием «Николаевская Россия» был издан в 1930 году издательством политкаторжан. В предисловии разъяснялось, что купюры вызваны тем, что якобы «в книге Кюстина заключено много излишних семейных и автобиографических подробностей, чрезвычайно ча́сты повторения, встречаются обширные и не всегда идущие к делу исторические экскурсы, и … книга Кюстина перегружена философскими размышлениями»).

Первый полный перевод на русский язык обоих томов под авторским названием «Россия в 1839 году», с обширными комментариями В. Мильчиной и А. Осповата, разъясняющими культурно-исторические, литературные и политические реалии, был издан в 1996 году издательством им. Сабашниковых. Также этот перевод был переиздан в 2000, 2003, 2006 и 2008 годах, в 2009 вышла аудиокнига.

Сравнение полного перевода с изданием 1930 года показывает, что из оригинального текста были выброшены все приводимые автором иллюстрации генерального тезиса его книги - о пагубности режима единоличной власти и чрезмерной централизации бюрократического аппарата для управления столь обширной территорией, как Россия. Не вошли в издание политкаторжан и прогнозы Кюстина (если не изменится образ правления) - о неизбежности грядущей революции и о её движущих силах. Не нашлось места и его соображениям о геополитической роли России, которую она, по мнению автора, могла бы играть в будущем, не входя в конфликты с мировыми державами. Также были пропущены почти все наблюдения автора о рабском положении и нищенском существовании большинства народа России, и все его многочисленные возмущения по поводу варварских, по мнению автора, планов Николая I о сносе исторических памятников и, на их месте, - уродливому новому строительству в Санкт-Петербурге и особенно - в Москве. И, что совсем уж необъяснимо для издательства бывших политкаторжан, так пострадавших при самодержавии: от пространных и прочувствованных описаний Астольфом де Кюстином бедствий сосланных декабристов и страданий их семей, жестокостей царских тюремщиков и возмутительных порядках, царящих в российской полиции, в их переводе было оставлено только несколько абзацев.

Вот лишь некоторые цитаты из книги:

«Чем больше я узнаю Россию, тем больше понимаю, отчего император запрещает русским путешествовать и затрудняет иностранцам доступ в Россию. Российские порядки не выдержали бы и двадцати лет свободных отношений между Россией и Западной Европой. Не верьте хвастливым речам русских: они принимают богатство за элегантность, роскошь - за светскость, страх и благочиние - за основания общества. По их понятиям, быть цивилизованным - значит быть покорным; они забывают, что дикари иной раз отличаются кротостью нрава, а солдаты - жестокостью; несмотря на все их старания казаться прекрасно воспитанными, несмотря на получаемое ими поверхностное образование и их раннюю и глубокую развращенность, несмотря на их превосходную практическую сметку, русские еще не могут считаться людьми цивилизованными. Это татары в военном строю - и не более».

Задаюсь вопросом, характер ли народа создал самодержавие, или же самодержавие создало русский характер, и, подобно немецкому дипломату, не могу отыскать ответа...

Здесь народ и правительство едины; даже ради того, чтобы воскресить погибших, русские не отреклись бы от чудес, свершенных по воле их правителя, - чудес, свидетелями, соучастниками и жертвами которых они являются. Меня же более всего удивляет не то, что человек, с детства приученный поклоняться самому себе, человек, которого шестьдесят миллионов людей или полулюдей именуют всемогущим, замышляет и доводит до конца подобные предприятия, но то, что среди голосов, повествующих об этих деяниях к вящей славе этого человека, не находится ни одного, который бы выбился из общего хора и вступился за несчастных, заплативших жизнью за самодержавные чудеса. Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством.

Россия - это лагерная дисциплина вместо государственного устройства, это осадное положение, возведенное в ранг нормального состояния общества.

Перед вами всякую минуту возникает образ неумолимого долга и покорности, не позволяя забыть о жестоком условии человеческого существования - труде и страдании! В России вам не позволят прожить, не жертвуя всем ради любви к земному отечеству, освященной верой в отечество небесное.

Страна эта, говоря по правде, отлично подходит для всякого рода надувательств; рабы есть и в других странах, но чтобы найти столько рабовпридворных, надо побывать в России. Не знаешь, чему дивиться больше, - то ли безрассудству, то ли лицемерию, которые царят в этой империи; Россией по-прежнему правят с помощью скрытности и притворства… В этой стране признать тиранию уже было бы прогрессом.

Пусть даже Россия не пойдет дальше дипломатических притязаний и не отважится на военные действия, все равно ее владычество представляется мне одной из опаснейших вещей в мире. Никто не понимает той роли, какая суждена этому государству среди европейских стран: в согласии со своим устройством оно будет олицетворять порядок, но в согласии с характером своих подданных под предлогом борьбы с анархией начнет насаждать тиранию

Россия - нация немых; какой-то чародей превратил шестьдесят миллионов человек в механических кукол, и теперь для того, чтобы воскреснуть и снова начать жить, они ожидают мановения волшебной палочки другого чародея.

После нашествия монголов славяне, до того один из свободнейших народов мира, попали в рабство сначала к завоевателям, а затем к своим собственным князьям. Тогда рабство сделалось не только реальностью, но и основополагающим законом общества. Оно извратило человеческое слово до такой степени, что русские стали видеть в нем всего лишь уловку; правительство наше живет обманом, ибо правда страшит тирана не меньше, чем раба. Поэтому, как ни мало говорят русские, они всегда говорят больше, чем требуется, ибо в России всякая речь есть выражение религиозного или политического лицемерия.

Обилие ненужных предосторожностей дает работу массе мелких чиновников; каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантическим, строгим и важным, призванным внушать уважение к бессмысленнейшему из занятий; он не удостаивает вас ни единым словом, но на лице его вы читаете: «Дайте мне дорогу, я - составная часть огромной государственной машины». Эта составная часть, действующая не по своей воле, подобна винтику часового механизма - и вот что в России именуют человеком!

обилие предосторожностей, которые здесь почитают необходимыми, но без которых прекрасно обходятся во всех других странах, показывало мне, что я стою перед входом в империю страха, а страх заразителен, как и грусть: итак, я боялся и грустил… из вежливости… чтобы не слишком отличаться от других.

Этот народ, лишенный досуга и собственной воли, - не что иное, как скопище тел без душ; невозможно без трепета думать о том, что на столь огромное число рук и ног приходится одна-единственная голова. Деспотизм - смесь нетерпения и лени; будь правительство чуть более кротко, а народ чуть более деятелен, можно было бы достичь тех же результатов менее дорогой ценой, но что сталось бы тогда с тиранией?.. люди увидели бы, что она бесполезна. Тирания - мнимая болезнь народов; тиран, переодетый врачом, внушает им, что цивилизованный человек никогда не бывает здоров и что чем сильнее грозящая ему опасность, тем решительнее следует приняться за лечение: так под предлогом борьбы со злом тиран лишь усугубляет его. Общественный порядок в России стоит слишком дорого, чтобы снискать мое восхищение. Если же вы упрекнете меня в том, что я путаю деспотизм и тиранию, я отвечу, что поступаю так нарочно. Деспотизм и тирания - столь близкие родственники, что почти никогда не упускают возможности заключить на горе людям тайный союз. При деспотическом правлении тиран остается у власти долгие годы, ибо носит маску.

Мы, жители Запада, видим в государственном преступнике, заключенном в петербургскую крепость, лишь невинную жертву деспотизма, русские же видят в нем отверженного. Вот до чего доводит политическое идолопоклонство. Россия - страна, где беда покрывает незаслуженным позором всех, кого постигает.

Притворное смирение кажется мне величайшей гнусностью, до какой может опуститься нация рабов; бунт, отчаяние были бы, конечно, более страшны, но менее подлы; слабость, которая пала так низко, что не позволяет себе даже жалобного стона - этого утешения невольников; страх, изгоняемый страхом еще более сильным, - все это нравственные феномены, которые невозможно наблюдать

Я не упрекаю русских в том, что они таковы, каковы они есть, я осуждаю в них притязания казаться такими же, как мы. Пока они еще необразованны - но это состояние по крайней мере позволяет надеяться на лучшее; хуже другое: они постоянно снедаемы желанием подражать другим нациям, и подражают они точно как обезьяны, оглупляя предмет подражания. Видя все это, я говорю: эти люди разучились жить как дикари, но не научились жить как существа цивилизованные, и вспоминаю страшную фразу Вольтера или Дидро, забытую французами: «Русские сгнили, не успев созреть».

Вы знаете Россию? - спросил я у него.
- Нет, сударь, но я знаю русских; они часто проезжают через Любек, и я сужу о стране по лицам ее жителей.
- Что же такое страшное прочли вы на их лицах, раз уговариваете меня не ездить к ним?
- Сударь, у них два выражения лица; я говорю не о слугах - у слуг лица всегда одинаковые, - но о господах: когда они едут в Европу, вид у них веселый, свободный, довольный; они похожи на вырвавшихся из загона лошадей, на птичек, которым отворили клетку; все - мужчины, женщины, молодые, старые - выглядят счастливыми, как школьники на каникулах; на обратном пути те же люди приезжают в Любек с вытянутыми, мрачными, мученическими лицами; они говорят мало, бросают отрывистые фразы; вид у них озабоченный. Я пришел к выводу, что страна, которую ее жители покидают с такой радостью и в которую возвращаются с такой неохотой, - дурная страна.

В нынешнем году - «юбилей»: 175 лет назад путешествие по нашей стране совершил французский маркиз де Кюстин. После поездки он выпустил книгу «Россия в 1839 году».

Этот его труд стал потом чуть ли настольным пособием для всех западных и доморощенных русофобов. Но мало кто помнит, что почти одновременно в Париже вышла книга о России другого француза - поэта Теофиля Готье, который пришел от нашей страны в полный восторг.

Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин - французский аристократ и монархист - кроме сочинения книги, ничем другим особо в жизни не отличился. Его дед-генерал и отец погибли на гильотине во время якобинского террора. Репутацию самого маркиза омрачил случай, произошедший 28 октября 1824 года. В этот день де Кюстина нашли без сознания, избитого, ограбленного и раздетого, лежащего в грязи неподалеку от Парижа.

Утверждали, что маркиз, имевший гомосексуальные наклонности, назначил на дороге в парижский пригород свидание молодому солдату, а товарищи служивого избили и ограбили аристократа.

После этого положение де Кюстина в парижском обществе пошатнулось. Наверное, именно поэтому он стал много путешествовать и пробавляться написанием очерков. Маркиз посетил Англию, Италию, Швейцарию и другие европейские государства. Решил приехать и в Россию.

Два близких родственника, казненных на эшафоте, были лучшей рекомендацией де Кюстину для Николая I, который ненавидел французских революционеров. Граф М.Д. Бутурлин в своих записках писал, что поначалу «Кюстин встретил в России весьма ласковый прием, вследствие трагической судьбы его отца и деда и собственной своей «некоторой» литературной известности. В пути государь повелел окружить его всевозможными почестями. Но тем временем стало известно, что во Франции маркиз пользуется дурной репутацией из-за своих «нечистых вкусов». И, оскорбленный в лучших чувствах, император распорядился отменить все почести и более уже не принял Кюстина».

Впрочем, есть и другое мнение. Возможно, «путешественник» де Кюстин отправился в Россию с определенной целью или даже заданием. Ведь кто-то оплатил ему эту, весьма недешевую поездку. Некоторые исследователи считают, что спонсорами стали масоны, которые послали его установить связи со своими российскими единомышленниками - тайными либералами. А заодно - сочинить пасквиль о жизни ненавидимой ими православной империи.

Возмущение и негодование - с такими чувствами встретили в нашей стране книгу маркиза. Федор Тютчев назвал ее «доказательством умственного бесстыдства и духовного растления». Василий Жуковский в письме Петру Вяземскому написал:

«Если этот лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля, ответ должен быть просто печатная пощечина в ожидании пощечины материальной».

А Николай I отозвался о книге сдержанно, с нарочитым пренебрежением:

«Я прочел только что статью Кюстина, которая чрезвычайно насмешила меня: он говорит, будто я ношу корсет; он ошибается, я корсета не ношу и никогда не носил, но я посмеялся от души над его рассуждением, что императору напрасно носить корсет, так как живот можно уменьшить, но совершенно уничтожить его невозможно».

Намек был ясен: мол, если уж император в этой книге не нашел ничего, заслуживающего внимания, исключая замечания о царском корсете, то что же о ней говорить?

В наши дни исследователи рассматривают книгу де Кюстина, как яркий пример русофобии и необъективного взгляда на Россию той эпохи.

Так, согласно Вадиму Кожинову, она «проникнута русофобией» и «считается «антирусской». Илья Глазунов в одном из интервью сказал, что она учит ненависти к России.

Сочинение маркиза - конечно, не «отважная критика деспотического царского режима», как утверждали в советские времена. «Жадность в русском не рождается, она воспитывается на ненависти и эгоизме, которыми пропитана эта страна. В каждом уголке этой империи я вижу только одно, глаза которые хотят большего, но не для своего собственного блага, нет, им это не нужно, они привыкли жить как свиньи, основной задачей является отобрать и затащить в свою помойку всех и вся». Таким он нарисовал собирательный портрет нашего народа.

В России этот «французик из Бордо» недоволен буквально всем. Великолепный Петербург? Тут холодно и противно! Зачем Петр построил столицу именно здесь? Неужели не мог выбрать лучшего места? Все плохо: и погода, и архитектура, и люди. «Прежде всего, взору моему предстала хваленая статуя Петра Великого, вид которой показался мне крайне неприятен, - брюзжит де Кюстин. - По воле Екатерины она стоит на обломке скалы, украшенном фразой простой, но исполненной в своей мнимой простоте немалой гордыни: «Петру I Екатерина II». Эта конная фигура не может быть названа ни древней, ни новой; Петр здесь - римлянин времен Людовика XV. Конь, равновесия ради, попирает копытами огромную змею: неудачная эта выдумка лишь подчеркивает беспомощность скульптора». Не нравится ему даже великолепная Дворцовая площадь. «Из-за царящей здесь повсюду пустоты памятники кажутся крошечными; они теряются в безбрежных пространствах. Даже колонна Александра, возвышающаяся над Зимним дворцом, напоминает вбитый в землю колышек».

Русских он презирает. «Движения людей на улицах показались мне скованными и принужденными; в каждом жесте сквозит чужая воля… повсюду царил унылый порядок казармы или военного лагеря; обстановка напоминала армейскую, с той лишь разницей, что здесь не было заметно воодушевления, не было заметно жизни, - сетует маркиз. - Эти люди-автоматы напоминают шахматные фигуры, двигающиеся по воле одного-единственного игрока, невидимым соперником которого является все человечество. Здесь действуют и дышат лишь с разрешения императора или по его приказу, поэтому все здесь мрачны и скованны; молчание правит жизнью и парализует ее. Этот народ, лишенный досуга и собственной воли - не что иное, как скопище тел без душ».

С таким же отвращением де Кюстин описывает и Москву: «Кремль - сердце этого чудовища. Кремль есть создание существа сверхчеловеческого, но и в то же время человеконенавистнического. Сатанинский памятник зодчества - Кремль, который не удалось взорвать Наполеону».

Не нравятся ему даже русские женщины, очарование которых признано во всем мире: «Не видно было ни одного красивого женского лица. Ни одна из них не показалась мне красивою, а большинство отличается исключительным безобразием и отталкивающей нечистоплотностью».

Вывод путешественника звучит незатейливо: «Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране».

Любопытно, но именно от де Кюстина пошел гулять по советским учебникам ярлык «Россия - тюрьма народов». От него же пошла и теория об «империи зла».

России, угрожающей Западу. Фридрих Энгельс в 1848 году лишь повторит де Кюстина, когда объявит, что цивилизованный Запад «имеет только одного действительно страшного врага - Россию».

Поэтому понятно, почему после выхода книги в свет ее стали тут же переиздавать, как сообщали, на деньги клана Ротшильдов. «Сочинение» де Кюстина была издано во Франции в 1843 году. За десять лет книга много раз переиздавалась на французском, английском, немецком, шведском и других языках. Общий ее тираж составил более 200 тысяч - колоссальная для тех времен цифра.

Позднее вспомнил о де Кюстине и Гитлер, когда собрался напасть на Россию. По его приказу книга была переиздана, и вторгшиеся в СССР немецкие солдаты несли ее в своих ранцах. Взяли ее сегодня на вооружение и наши доморощенные либералы, которые, восхищаясь Америкой и Европой, объявили это русофобское сочинение «лучшей книгой о России».

Есть в книге маркиза и еще один, очень актуальный «политический момент». Он признал то, о чем предпочитали и предпочитают помалкивать: существование заговора Запада против России. «Этот перманентный заговор ведет начало от эпохи Наполеона, - сообщил де Кюстин. - Прозорливый итальянец видел опасность, грозящую Европе со стороны растущей мощи русского колосса и, желая ослабить страшного врага, он прибегнул к силе идей. Воспользовавшись своей дружбой с императором Александром, врожденной склонностью последнего к либеральным установлениям, он послал в Петербург, под предлогом помочь осуществлению планов молодого монарха, целую плеяду политических работников - нечто вроде переодетой армии, которая должна была тайком расчистить место для наших солдат.

Эти искусные интриганы получили задание втереться в администрацию, завладеть, прежде всего, народным образованием и заронить в умы молодежи идеи, противные политическому символу веры страны, вернее, ее правительства.

Таким образом, великий полководец посеял в России семена раздора и волнений, ибо единство православного самодержавия казалось ему опасным оружием в руках русского милитаризма. С той эпохи и зародились тайные общества, сильно возросшие после того, как русская армия побывала во Франции, и участились сношения русских с Европой. Россия пожинает теперь плоды глубоких политических замыслов противника, которого она как будто сокрушила».

Поразительное признание. Аналогий с сегодняшним днем проводить не буду - они на виду у всех.

Гораздо меньше известна книга о России другого француза, поэта и путешественника Теофиля Готье , посетившего Санкт-Петербург в 1858 году. Он прибыл к нам морем из Германии через Кронштадт. Вот первое, что он увидел, едва корабль подошел к берегу: «Вдали, между молочной водой и перламутровым небом, опоясанными зубчатой стеной в башенках, медленно вставал прекрасный силуэт Санкт-Петербурга, аметистовые тона которого демаркационной линией разделяли две бледные безграничности - воздуха и воды. Золото куполов и шпилей сияло на самой богатой, самой изумительной диадеме, которую мог когда-либо нести город на своем челе. Вот и похожий на тиару Исаакиевский собор меж четырех колоколен вознес свой золотой купол, на Адмиралтействе взметнулась сияющая стрела, церковь Михаила Архангела по-московски округлила свои купола, и Сторожевая церковь заострила пирамидальные, украшенные линиями, полосами ребристые верхушки, а далее засверкало металлическими отблесками множество колоколен».

И восклицает: «Что может сравниться в великолепии с этим золотым городом на серебряном горизонте, над которым вечер белеет рассветом?»

Въехавший в город француз продолжает восхищаться: «Английская набережная выходит на угол большой площади, где Петр Великий Фальконе, протягивая руку к Неве, вздымает на дыбы коня на вершине скалы, служащей цоколем памятнику. Я тотчас же узнал его по описаниям Дидро и рисункам, которые мне довелось видеть. В глубине площади величественно вставал гигантский силуэт Исаакиевского собора с золотым куполом, тиарой из колонн, четырьмя колоннами и восьмиколонным фасадом. На ту же площадь выходила параллельная набережной улица, где на порфировых колоннах бронзовые статуи - крылатые женские фигуры, символизирующие победоносную славу - несли в руках пальмовые ветви. Все, что я, пораженный новыми городскими перспективами, смутно и наскоро заметил при быстрой езде, составило в моей голове чудесный ансамбль прекрасного вавилонского города».

Поразили Готье и люди: «Я заметил первого мужика. Это был человек лет двадцати восьми или тридцати с длинными, причесанными на прямой пробор волосами, длинной светлой, слегка вьющейся бородой, которую живописцы любят изображать на портретах Христа. Ладный и стройный, он легко орудовал своим длинным веслом. На нем была розовая рубаха, перетянутая поясом, а ее подол поверх штанов походил на низ изящного кителя. Штаны из синей материи, широкие, в густую сборку, были заправлены в сапоги. Головной убор состоял из плоской шапочки с расширяющимся кверху отворотом».

Удивили его даже грузчики и носильщики. «Не в пример моделям Риберы и Мурильо, русский мужик чист под своими лохмотьями, ибо он каждую неделю ходит в баню, - восхищался Готье. - Эти люди с длинными волосами и окладистыми бородами, одетые в шкуры животных (тулупы), привлекают внимание иностранца своей крайней контрастностью с великолепной набережной, откуда со всех сторон видны купола и золотые шпили. Однако не подумайте, что у мужиков дикий и страшный вид. У русских мужиков мягкие, умные лица, а вежливое их обращение должно бы устыдить наших грубиянов носильщиков».

Такое же приятное впечатление произвел на француза и первый повстречавшийся ему еще в порту русский чиновник.

«К моему великому удивлению, - пишет Готье, - офицер полиции, совсем еще молодой человек, обращался к каждому пассажиру на его родном языке и отвечал англичанину по-английски, немцу по-немецки и так далее, ни разу не перепутав национальности. Когда настал мой черед, он отдал мне мой паспорт и сказал с самым чистым парижским произношением: «Вас уже давно ждут в Санкт-Петербурге».

Разумеется, галантного француза восхитили русские женщины. «Если венецианки ездят в гондолах, то женщины в Санкт-Петербурге - в каретах, - пишет он. - Выходят они разве для того, чтобы сделать несколько шагов по Невскому проспекту. Шляпы и одежда здесь по парижской моде. Голубой цвет, кажется, любимый цвет русских женщин. Он очень идет к их белым лицам и светлым волосам… Их шубы украшены соболями, сибирскими голубыми песцами и другими мехами, о стоимости которых мы, иностранцы, не можем и подозревать: роскошь в этом отношении немыслимая».

В полном восторге француз и от русских жилищ. «В комфортабельной русской квартире пользуются всеми достижениями английской и французской цивилизаций, - восхищается Готье. - На первый взгляд, можно подумать, что на самом деле вы находитесь в Вест-Энде или в предместье Сент-Оноре. Но очень скоро местный уклад жизни выдает себя множеством любопытных деталей». И далее:

«Прежде всего, иконы в позолоченных серебряных окладах с прорезями на месте лиц и рук, отражая свет постоянно горящих перед ними лампад, предупреждают вас о том, что вы не в Париже и не в Лондоне, а в православной России, на святой Руси…».

Знаете, очень рекомендую почитать книгу Теофиля Готье, или же найти ее текст в интернете. Прекрасную книгу о России написал этот французский поэт. Правдивую. Может, поэтому у нас о ней мало кто знает: рекламируют исключительно де Кюстина и его единомышленников. Неужели кого-то ещё это удивляет?

Владимир Малышев

ББК 63.3(2)51 К 33

ПРЕДИСЛОВИЕ

II. ЗАЧЕМ НУЖНО ЕХАТЬ В РОССИЮ?

III. ПУТЬ В РОССИЮ

IV. КЮСТИН В РОССИИ

VL ОТКЛИКИ

VII. МАРКИЗ ДЕ КЮСТИН: РЕТРОСПЕКТИВА

ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТРУДЕ г-на де КЮСТИНА «РОССИЯ в 1839 году».

ПО ПОВОДУ СТАТЬИ В «JOURNAL DES DEBATS»

Мишель Кадо ОБРАЗ РОССИИ ВО ФРАНЦИИ1

ПРИМЕЧАНИЯ3

БИБЛИОГРАФИЯ

Кеннан Дж. Ф. Маркиз де Кюстин и его «Россия в 1839 году»

ББК 63.3(2)51 К 33

Кеннан Дж. Ф.

К 33 Маркиз де Кюстин и его «Россия в 1839 году» /

Перевод и ком. Д. Соловьева. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006.- 240 с.

Монография известного американского дипломата и слависта Дж.Кеннана посвящена истории написа ния книги маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году» и анализу ее значения не только для современников, но и для всей русской общественной мысли XIX и XX вв.

Книга снабжена углубленным комментарием и предназначена как для специалистов, так и для чита телей, интересующихся отечественной историей.

© «Российская политическая

энциклопедия», 2006. © Princeton University Press , ISBN 5-8243-0560-9 1971

ПРЕДИСЛОВИЕ

В январе 1843 г. в Париже вышли в свет четыре тома книги «La Russie en 1839». Ее автор, французский аристократ Астольф Луи Леонор маркиз де Кюсгин, описал в ней свои впечатления и размышления после поездки в 1839 г. в Россию. Она сразу же стала сенсацией и всего за несколько лет была, по меньшей мере, шесть раз издана во Франции, не говоря уже о многих пиратских изданиях в Брюсселе. Вскоре последовали также немецкие и английские переводы. Хотя в то время она не только не была переведена на русский язык, но вообще за прещена в России, туда почти сразу просочились французские издания. Русские повсюду читали ее с жадаым интересом, испытывая при этом всю гамму чувств, от неохотного признания до яростного про теста . Александр Герцен назвал ее лучшей книгой о России , когда-либо написанной иностранцем, но, и это весьма характерно, его приводило в отчаяние то, что этого не смог сделать ни один русский. Император Николай I, прочитав несколько страниц, будто бы швырнул книгу на пол со словами: «Вся вина лежит только на мне, ведь я покровительствовал этому негодяю»1. Впрочем, любопытство взяло свое, и в долгие скучные вечера придворной жизни он даже читал вслух отрывки из нее для своего семейства.

Эта книга не только сильно повлияла на современников, но и оказалась весьма упорной долгожительницей. Лет через сорок, несмотря на все еще действовавший запрет, отрывки из нее стали появляться в русских исторических журналах3. А по прошествии почти семидесяти лет, в 1910 г., появился и сокращенный русский перевод . Следующее издание последовало уже после Революции, но вскоре книга подверглась запрещению по причинам, о которых я скажу далее3. В 1930-х и 1940-х годах она была вновь открыта, и отрывки из нее с величайшим удовольствием читались иностранными дипломатами в Москве, в том числе и автором этих строк. Через 108 лет недавний американский посланник в Советском Союзе написал предисловие для сокращенного русского перевода, который был сделан супругой будущего посланника. (Это ни в коем случае не относится к моей персоне) .

Случайного знакомства оказалось достаточно, чтобы возбудить мой интерес к труду Кюстина, и когда в 1963 г. меня пригласили в качестве лектора в Белград (да еще, по моим прегрешениям, читать на сербском языке!), я за неимением лучшего избрал своей темой сравнение поездок Кюсгина в Россию и Токвиля5 в Соединенные Штаты несколькими годами раньше. Подобный опыт не только усилил мой интерес к Кюстину, но и обострил чувство некоторой таинственности, связанной с lacunae? в исторических свидетельствах о его личности и путешествии.

В 1969 г., когда я находился в Оксфорде, мне предложили прочесть там несколько лекций. Оказавшись перед проблемой выбора подходящей темы для столь ученой аудитории, я сначала снова подумал о сравнении Кюстина и Токвиля, но быстро сообразил, что угощать в Оксфорде своими рассуждениями об авторе «Демократии в Америке» это все равно, что тащить с собой в Ньюкасл мешок угля. Было решено остановиться на одном Кюстине и его книге, но с большей глубиной и подробностями. Это требовало тщательного прочтения текста и серьезных исследований как жизни самого автора, так и общего фона при написании им книги. Сами лекции не давали достаточных возможностей для представления результатов проделанного мною труда, и я посчитал уместным использовать их для монографии, которая могла бы оказаться полезной тем, кто пожелал бы узнать, что же действительно известно о Кюстине и его книге.

Такова скромная цель настоящего исследования, и читатель не должен ожидать от него чего-то большего. Книга Кюстина все еще является предметом не только споров, но даже эмоций - например, один из моих русских знакомых столь низкого о ней мнения, что упрекал меня за излишнее к ней внимание. Я посчитал уместным высказать в заключительной главе свое мнение по поводу ведущихся вокруг нее дискуссий, чтобы объяснить мотивы, побудившие меня предпринять этот труд.

Кроме материалов, почерпнутых мною из двух небольших, но весьма ценных, хоть и малоизвестных работ о Кюстине, изданных в Монако в конце 1950-х годов3, мне очень помогла докторская диссертация сорбоннского профессора Мишеля Кадо

а Marquis de Custine. Souvenirs et portraits. Textes choisis et presents par Pierre de Lacretelle. Monaco, 1956; Marquis de Lupp6. Astolphe de Custine. Monaco , 1957. (См. также примеч. 3).

«Россия и интеллектуальная жизнь Франции. 1839-1856»а. Эта замечательная работа явилась плодом упорного исследовательского труда. Хронологически она начинается с поездки Кюстина и содержит две обширных и исчерпывающих главы собственно о путешествии и самой его книге. В третьей и четвертой главах моего труда я неукоснительно следовал по пути, проложенным г-ном Кадо (собственно говоря, у меня и не было иного выбора), и я почитаю своим долгом выразить ему свою искреннюю признательность.

Мой труд ни в каком смысле не может считаться завершенным. Осталось еще немало загадок и тайн, связанных с поездкой Кюстина в Россию, да и мои собственные суждения далеко не исчерпали всех требующихся разъяснений. Тем не менее, надеюсь, что сделанное мною при всей своей неполноте поможет более молодым исследователям, не отягощенным посторонними интересами и делами, пойти дальше в своих разысканиях, чем это удалось мне.

Дж.Ф.К. Принстон, Нью-Джерси.Осень, 1970 г.

a Cadot М. L"image de la Russie dans la vie intellectuelle franfaise. Paris, 1967.

Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин (фр. Astolphe-Louis-Léonor, Marquis de Custine, 18 марта 1790, Нидервиллер — 25 сентября 1857, Фервак) — французский аристократ и монархист, писатель, путешественник, приобрёл мировую известность изданием своих записок о России — «Россия в 1839 году», — которую он посетил в 1839 году.

Путешествия: 1811-1822 годах — Швейцария, Англия, Шотландия и Калабрия. Позднее — Испания.

В 1814 году в качестве помощника Талейрана участвовал в Венском конгрессе, о котором составил служебный мемуар. В 1821 году Астольф де Кюстин женился и у него родился сын. Однако в 1823 году его жена умерла, а вскоре умер и его сын. После этого Кюстин стал очень религиозен, отражение чего можно видеть в его творчестве.

28 октября 1824 года Кюстин был найден без сознания, избитый, ограбленный и раздетый в грязи возле Парижа. Распространилось мнение, что Кюстин, имевший бисексуальные склонности, назначил на дороге в парижский пригород Сен-Дени свидание некоему молодому солдату, и товарищи солдата избили и ограбили Кюстина. После этого положение Кюстина в парижском обществе пошатнулось. Его принимали далеко не везде, а где принимали, часто насмехались над ним, но интеллектуальная и художественная элита его не отвергла: у Кюстина сохранялись прекрасные отношения — с Гёте (у которого он несколько месяцев жил), с Теофилем Готье, Стендалем, Шатобрианом, Шопеном, Бальзаком. В 1835 году Кюстина приглашал к себе на службу князь Меттерних.

Написал несколько историко-публицистических трудов, издал описание своих путешествий по Англии, Шотландии, Швейцарии, Италии (1811-1822), Испании (1833) и России (1839).

В 1839 году этот убеждённый монархист и мастер дорожного очерка посетил Россию.

В России известен как автор книги «La Russie en 1839» (Париж, 1843, в двух томах; при жизни автора было ещё несколько изданий с незначительной правкой). Рассказы Кюстина о нравах высшего русского общества вызвали в России противоречивую, в основном отрицательную реакцию. В.А. Жуковский даже назвал Кюстина собакой, тем не менее был вынужден признать, что большая часть написанного соответствует действительности. В какой-то мере можно говорить об объективности книги и непредвзятости её автора, исходя из того, что он был роялистом до мозга костей, однако российский вариант самодержавия показался ему совершенно неприемлемым.

В России книга сразу же попала под запрет, хотя и контрабандно провезённые экземпляры читались российской аристократией в оригинале на французском языке. А. И. Герцен назвал её «самой занимательной и умной книгой, написанной о России иностранцем». По его словам, эта книга была очень популярна в России («сочинение Кюстина побывало во всех руках»), имея в виду, конечно, русскую аристократию, знавшую французский язык, а не широкую общественность.

Только в 1891 году российский читатель получил возможность прочесть на русском языке отдельные отрывки из запрещенной книги, опубликованные в журнале «Русская старина».