В повести азовском осадном сидении. Повесть об азовском осадном сидении

К царю Михаилу Фёдо­ро­вичу прие­хали донские казаки, сидевшие от турок в осаде в Азове. И сидению своему роспись привезли:

В лето 7149 (1640) июня в 24 день прислал турецкий султан могучую рать под началом пашей своих, чтобы живыми нас зако­пать и засы­пать горою высокою. И не было числа той рати, да ещё пришли Крым­ский хан, да наёмные люди немецкие, мастера приступов и подкопные мудрости знающие.

И вот пришла рать басур­ман­ская - где степь была чистая, тут стали в один час будто леса непро­хо­димые, тёмные. От людей множе­ства земля прогну­лась вся, из реки Дона волны потекли на берег, как в поло­водье весеннее. Настав­ляют шатры турецкие, пошла пальба мушкетная и пушечная. И повисла над нами словно страшная гроза небесная, когда гром идёт от Владыки небес. От огня и дыма даже солнце померкло, в кровь обра­ти­лось, насту­пила темень тёмная. Трепетно нам стало, но и дивно видеть стройный их приход басур­ман­ский: не видал из нас никто на своём веку столь великой рати,в одном месте собранной.

Того же дня прислали посла и толмачей. И сказал посол: «О, каза­че­ство донское и волж­ское, свирепое! Соседи наши ближние! Лукавые убийцы, разбой­ники непо­щадные! Прогне­вали вы царя турец­кого, взяли его любимую вотчину, славный Азов-город, затво­рили море синее, не даёте проходу кораблям по морю. Очистите Азов-город в ночь сию, не мешкая. Берите своё серебро-золото да идите к своим това­рищам. До утра же коль оста­не­тесь, отдадим вас на муки лютые и грозные. Раздробим всю плоть вашу на крошки дробные. А коль служить султану восхо­чете, то простит госу­дарь ваши казацкие грубости».

Вот ответ из Азова каза­че­ский: «Мы про вас знаем-ведаем, почасту ведь на море иль на сухом пути с вами встре­ча­емся. А султан ваш куда ум девал? Всю казну спустил, нанял из стольких земель мудрых немецких солдат и подкоп­щиков. Но никто зипунов наших казацких даром не брал. Надёжа у нас на Бога и Мать Бого­ро­дицу, а госу­дарь наш царь Москов­ский. Прозвище же наше вечное - каза­че­ство великое донское бесстрашное». Получив ответ, послы отъе­хали, воины же разби­ра­лись по полкам своим, всю ночь до утра стро­и­лись.

Пона­чалу пришли под стены немецкие подкоп­щики, за ними рать янычар­ская; а потом и вся орда пехотою к крепости броси­лась. Начали стены и башни топо­рами сечь. А по лест­ницам приставным многие на стены взошли. Все подкопы наши тайные, которые из города далеко в поле мы загодя угото­вили, обва­ли­лись от силы несметной. Но не зря мы их делали, сгинули в обвалах у них тысячи, да и сами подкопы взры­ваться стали, порохом и дробью набиты были. И погибло в первый приступ турок двадцать две тысячи. На другой день, как светать стало, опять прислали послов, просили убитых дать собрать. А за каждого янычар­ского вождя давали по золо­тому червонцу, а за полков­ника по сто талеров. Но мы им отве­тили: «Не продаём мы никогда трупу мёрт­вого, дорога нам слава вечная!» В тот день боя не было. Соби­рали они убитых до ночи. Выко­пали глубокий ров, всех убитых сложили и засы­пали, поставив столбы с надписью.

На третий день стали они вести к нам земляной вал, гору высокую, многим выше Азова-города. Той горою хотели покрыть нас. Привели её к нам в три дня; мы же, видя её, поняли, что от неё смерть наша, просим у Бога помощи, прости­лись друг с другом последним проща­нием и пошли на прямой бой, воскликнув все одним голосом: «С нами Бог!». Услышав тот клич, не устоял ни один из них против нас лицом к лицу, побе­жали все от горы той губи­тельной. Взяли у них на том выходе 16 знамён да 28 бочек пороха. Тем же порохом, подкопав под гору высокую, разбро­сали ту гору всю. Тогда стали они строить гору новую и, поставив на той насыпной горе все орудия, начали бить по Азову день и ночь. Ни на один час шест­на­дцать дней и шест­на­дцать ночей не умол­кали пушки. От стрельбы той пушечной все азов­ские крепости рассы­па­лись - стены, башни, церковь Пред­те­чева, дома - всё с землей сров­ня­лось. Во всём городе уцелела напо­ло­вину только церковь Николы, что стояла на спуске к морю, под гору. Мы же все от огня сидели по ямам, выгля­нуть из ям не давали. Тогда стали мы копать в земле, под их валом дворы себе тайные, а от тех тайных дворов провели двадцать восемь подкопов под их таборы. Выхо­дили ночью на пехоту янычар­скую и били её. Теми вылаз­ками учинили им большой урон и нагнали на них страху вели­кого. Они тоже стали копать, чтоб выйти в подкопы наши и пода­вить нас числом-множе­ством. Но мы их подкопы усте­регли и порохом разме­тали.

А было всех приступов к нам под город Азов двадцать четыре, но такого боль­шого, как в первый день, уже не было. Начали они посы­лать всякий день на приступ новых людей. День одни бьются, ночью до свету другие их сменяют, чтоб истомою осилить нас. И от такого зла и ухищ­рения, от бессония и тяжких ран, от духу смрад­ного труп­ного утоми­лись мы и изне­могли болез­нями лютыми. Только на Бога наде­я­лись. Прибежим, бедные, к Пред­те­чеву лику, горь­кими слезами распла­чемся ему и Николе: «Чем мы вас прогне­вали? Помо­рили нас бессо­нием, дни и ночи беспре­станно с ними муча­емся. Уже ноги наши подо­гну­лися, уже руки наши замерт­вели, не служат нам, ника­кого оружия держать не можем». Подняли на руки иконы чудо­творные - Пред­те­чеву и Нико­лину - и пошли на вылазку. И побили, вышед вдруг, шесть тысяч. Они же, видя, что стоит над нами милость Божия, пере­стали присы­лать людей на приступы.

Тогда стали на стрелах они ярлыки метать, пишут, что просят пустого места азов­ского, а каждому молодцу, кто уйдет, выкупа по 300 талеров серебра чистого и по 200 талеров золота крас­ного. «Уйдите с серебром и с золотом к своим това­рищам, оставьте нам место пустое, азов­ское». А мы пишем: «Не дорого нам ваше собачье золото, а дорога нам слава вечная! Знайте теперь, каково присту­пать к казаку русскому. На костях ваших сложим Азов лучше преж­него!». А всего нашего сидения в осаде было 93 дня и 93 ночи. Сентября же в 26 день в ночи неожи­данно снялись они из своего лагеря и побе­жали, никем не гонимы. Как увидели, что уходят они, пошла на таборы наша тысяча, многих языков взяли. От них и узнали, что было им ночью видение страшное, оттого и побе­жали они. Сказали языки те, что побито под Азовом их 96 тысяч.

«Мы же, кто остался цел, ранены все пере­ра­нены, нет у нас чело­века целого, крови не пролив­шего. И просим мы царя Михаила Фёдо­ро­вича принять с рук холопов своих Азов-город. Сами же мы не бойцы теперь, а старцы увечные; одно у нас желание - постричься в мона­стыре Пред­течи: такое обещание дали мы пред его образом в осаде, если выживем».

Нынеш­него же 7150 года по прошению турец­кого султана Ибра­гима госу­дарь царь и великий князь Михаил Фёдо­рович велел донским атаманам и казакам Азов-град поки­нуть.

Повесть о Ерше Ершовиче».

В одном из городов Ростов­ского уезда идёт суд. Боярин Осётр, воевода Хвалын­ского моря Сом и судные мужики - Судак и Щука-трепе­туха рассмат­ри­вают чело­битную на Ерша, которую соста­вили крестьяне Ростов­ского уезда, рыбы Лещ и Голавль. Они обви­няют Ерша в том, что он, придя с Волги-реки в Ростов­ское озеро, которое исстари было их вотчиной, попро­сился пожить вместе с семьёй, а потом осво­ился, расплодил детишек и выгнал их, крестьян, из вотчины, безраз­дельно завладев их наслед­ственным владе­нием, Ростов­ским озером. Ёрш отве­чает суду, что он, родом из мелких бояр, никого не бил и не грабил, поскольку Ростов­ское озеро всегда было его собствен­но­стью и принад­ле­жало ещё его деду, старому Ершу, а Лещ и Голавль - его, Ерша, обви­ни­тели - были у его отца в холопах.

Ёрш в свою очередь обви­няет Леща и Голавля: они, небла­го­дарные, забыв о том, что он отпу­стил их на волю и велел жить у себя, во время голода отпра­ви­лись на Волгу и рассе­ли­лись там по заливам, после чего начали поку­шаться на его голову с чело­би­тьем. Ёрш жалу­ется суду, что Лещ и Голавль сами - воры и разбой­ники и желают вконец разо­рить его. Ёрш завер­шает свои речи тем, что упоми­нает о знаком­ствах с боль­шими князьями, боярами и дьяками, которые кушают его, Ерша, и «с похмелья животы поправ­ляют». Истцы же, Лещ и Голавль, в ответ на запрос судей, ссыла­ются на свиде­телей и просят, чтобы за ними послали и их выслу­шали.

И свиде­тели пока­зы­вают, что Лещ и Голавль - добрые люди, божии крестьяне, кормятся от своей силёнки, живут своей вотчиной, а Ёрш - ябедник, лихой человек, вор и разбойник, никому от него житья нет, и многих честных людей он своими кознями разорил и погубил голодной смертью. Свиде­тели утвер­ждают, что рода он самого низкого и не бояр­ского, а что каса­ется до знаком­ства и дружбы с князьями и боярами, то Ёрш нагло лжет, ибо хорошо знают Ерша лишь неимущие люди, браж­ники и всякая кабацкая голытьба, которым не на что хорошей рыбы купить.

Последним перед судьями пред­стаёт Осётр и расска­зы­вает им о том, как подло и коварно поступил с ним Ёрш: он встретил его, Осётра, в устье Ростов­ского озера, назвался ему братом и отсо­ве­товал идти к озеру, где, как Осётр потом узнал, всегда есть обильный корм. Осётр поверил Ершу, из-за чего семей­ство его чуть не померло с голоду, а сам он попал в невод, куда нарочно его заманил злона­ме­ренный Ёрш. Суд со внима­нием выслу­ши­вает истцов, свиде­телей и ответ­чика и приго­ва­ри­вает: Леща и Голавля оправ­дать, а Ерша обви­нить и выдать истцу, Лещу. Ерша казнят торговой казнью и вешают за воров­ство и ябед­ни­че­ство в жаркие дни на солнце.

Похожая информация.

В ряду исторических повестей XVII в. особенный литератур­ный интерес представляют повести об Азове. Эти произведения возникли в демократической среде донского казачества - ʼʼвели­кого Войска Донскогоʼʼ, образовавшегося и пополнявшегося глав­ным образом за счёт беглых крестьян, уходивших на ʼʼвольный ти­хий Донʼʼ от тягчайшего крепостного гнёта со стороны боярства и дворянства. В 1637 ᴦ. Войско овладело мощной турецкой крепо­стью в устье Дона - Азовом, который в течение многих лет слу­жил основным опорным пунктом турецко-татарской экспансии на окраины Русского государства. Сделано это было без ведома царя Михаила Фёдоровича, который был занят политической и военной борьбой на Западе (с Польшей и Швецией) и старался поддержи­вать мирные отношения с турецким султаном Мурадом IV. Мурад вскоре же после взятия Азова готовился к отвоеванию города у ка­заков, но в 1640 ᴦ., среди этих приготовлений, умер.
Размещено на реф.рф
Новый султан Ибрагим I летом 1641 ᴦ. послал под Азов огромную армию и флот. ʼʼМногособранныеʼʼ войска турок осадили город. Несмотря, одна­ко, на огромное превосходство турецких сил, четырёхмесячная оса­да Азова оказалась безуспешной; после 25 ожесточённых присту­пов она была снята͵ и турецко-татарские войска бесславно верну­лись восвояси. Но и Войско Донское было совершенно истощено непосильной осадой, цвет казачества погиб в борьбе с врагом. Ка­заки спешно шлют своих лучших людей в Москву с просьбой к ца­рю принять Азов к себе ʼʼв вотчинуʼʼ, укрепить его и снабдить но­вым гарнизоном. Вопрос о том, ʼʼАзов у казаков принимать ли?ʼʼ. обсуждался в 1642 ᴦ. на созванном для этой цели Земском соборе. Не только донские казаки, но и купечество и часть дворянства ак­тивно выступали за присоединœение Азова к России, доказывая по­литическую и военную крайне важно сть этого акта. При этом нереши­тельная политика царя, крупного боярства и духовенства одержала верх, и, уступая категорическим требованиям и угрозам турецкого султана, царь приказал казакам добровольно ʼʼАзов покинутьʼʼ, что они и сделали, не имея сил для вторичной обороны этой, те­перь уже разрушенной до основания крепости. С 1642 ᴦ. вплоть до эпохи Петра I Азов снова находился под властью Турции.

Азовские события вызвали к жизни ряд литературных произве­дений, создавшихся непосредственно вслед за самими событиями. Таковы ʼʼисторическаяʼʼ повесть о взятии Азова донскими казаками в 1637 ᴦ., ʼʼдокументальнаяʼʼ и ʼʼпоэтическаяʼʼ (по терминологии А. С. Орлова) повести об Азовском осадном сидении в 1641 ᴦ. ʼʼПоэтическаяʼʼ повесть дошла до нас в четырёх редакциях и напи­сана в форме войсковой казачьей отписки - донесения царю Ми­хаилу Фёдоровичу,- облечённой в художественную форму, частич­но обусловленную влиянием былин, казачьих песен о ʼʼтихом Доне Ивановичеʼʼ и повестей о Мамаевом побоище". В дальнейшем, в по­следней четверти XVII в., в какой-либо мере на базе повести об Азовском взятии и осадном сидении, а также, как предполагает А. С. Орлов, под влиянием казачьих песен разинского цикла воз­никла ʼʼсказочнаяʼʼ (по терминологии А. С. Орлова) ʼʼИстория об Азовском взятии и осадном сидении от турского царя Брагима донских казаковʼʼ.

Познакомимся с первоначальной редакцией ʼʼпоэтическойʼʼ по­вести об Азовском осадном сидении. Эта повесть является наибо­лее художественной во всём цикле Азовских повестей.

Повесть начинается с документального сообщения о том, что в 1641 ᴦ. к царю Михаилу Фёдоровичу приехали из Азова с пись­менным донесением (ʼʼросписьюʼʼ) об осаде города атаман Наум Васильев, есаул Фёдор Иванов (лица исторические) и сидевшие с ними в осаде 25 человек казаков. Автор повести строит свой рас­сказ об ʼʼосадном сиденииʼʼ в форме казачьих войсковых отписок, в которых изложение ведётся от лица всœего Войска Донского, как бы устами самих казаков (ʼʼмы, казаки...ʼʼ) 2 .

Повесть точно описывает состав огромной турецко-татарской ар­мии, посланной султаном под Азов. Враги окружают город. Автор такими образными словами описывает ужас нашествия: ʼʼГде у нас была степь чистая,- говорят казаки,- тут стала у нас однем ча­сом, людми их многими, что великие и непроходимые леса тёмныяʼʼ. Земля под Азовом будто бы подогнулась, и из Дону-реки вода вы­ступила, шатры турецкие, что горы, забелœелись, стрельба врага бы­ла так сильна, как будто разразилась ʼʼгроза небеснаяʼʼ, крепости азовские потряслись, само солнце померкло, и наступила тьма.

Турецкое командование посылает к казакам своего представи­теля, который обращается к ним с ʼʼречью гладкою: ʼʼО люди бо­жий, царя небесного! Никем вы в пустынях водими или посылаеми, яко орли парящие без страха по воздуху летаете и яко лви свире­пый в пустынях рыскаете, казачество донское и волное и свирепое, сосœеди наши ближние и непостоянные нравы, лукавы пустынножи­тели, неправии убийцы и разбойницы непощадны! Как от века не наполните своего чрева гладново? Кому приносите такие обиды ве­ликие и страшные грубости? Наступили есте вы на такую великую десницу высокую, на государя царя турсково. Не впрям вы ещё на Руси богатыри светоруские нарицаетесь...ʼʼ Это своеобразное на­чало речи, в котором риторические похвалы казакам перемежаются упрёками по их адресу, продолжается укорами и бранью за взятие ими ʼʼлюбимой отчиныʼʼ султана - Азова и заканчивается грозным требованием в эту же ночь очистить город. Турецкий посол под­чёркивает, что от Московского царства помощи и выручки казакам ждать нечего. Но если казачество ʼʼвольноеʼʼ захочет служить сул­тану турецкому, то отпустит он им всœе их ʼʼказачьи грубости преж­ние... и взятье азовскоеʼʼ. Пожалует он казаков честью великою и обогатит ʼʼнеисчётным богатствомʼʼ.

Ответная речь казаков проникнута чувством патриотизма, ры­царского достоинства и презрения к какому бы то ни было компро­миссу. В традиционном риторическом стиле казаки упрекают сул­тана в сатанинской гордости, в том, что он ʼʼровен... богу небесному у вас в титлах пишетсяʼʼ, но за всё это опустит его бог ʼʼс высоты в бездну вовекиʼʼ, и от казачьей ʼʼруки малыяʼʼ будет ему ʼʼсрамота и стыд и укоризна вечнаяʼʼ. Даже если турки и возьмут Азов, то и в данном случае султан не приобретёт чести победителя, так как возьмёт он город наёмными силами, ʼʼумом немецким и промысломʼʼ, а не своим умом. И далее, творчески используя стилистику повестей о Мамаевом побоище и фольклора, автор устами казаков говорит: ʼʼГде ево (султана) рати великия топере в полях у нас ревут и сла­вятся, а завтра в том месте у вас будут вместо игор ваших горести лютые и плачи многие, лягут от рук наших ваши трупы многие. И давно у нас, в полях наших летаючи, хлехчют орлы сызыя и гра­ют вороны чёрныя подле Дону тихова, всœегда воют звери дивии, волцы серыя, по горам у нас брешут лисицы бурыя, а всё то скли-каючи, вашего бусурманского трупа ожидаючиʼʼ.

Ориентируя своё произведение на московского читателя - со­временника азовских событий, автор повести, как мы видели, вла­гает в уста турецкого посла замечание о том, что Московское госу­дарство не поддержит казаков. В ответной речи казаки говорят: ʼʼИ мы про то сами без вас, собак, ведаем, какие мы в Московском государстве на Руси люди дорогие, ни к чему мы там не нужнобны...ʼʼ Но несмотря на обиды, которые причиняет казакам Московское государство, они чтут его, потому что оно ʼʼвелико и пространно, сияет светло посреди паче всœех иных государств... аки в небе солн­цеʼʼ. Казаки знают, что их на Руси ʼʼне почитают и за пса смердящагоʼʼ. Происходит это потому, что, как они говорят, ʼʼотбегаем мы ис того государьства Московского из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых... Кому об нас там по­тужить? Ради там всœе концу нашемуʼʼ. Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, с одной стороны, казаки, подобно былинным богатырям, стоят ʼʼна заста­веʼʼ родной страны и в борьбе с турецко-татарскими посягатель­ствами на пределы Русской земли сознают себя представителями всœего своего народа, государства и веры, а с другой - всœе они, в большинстве своём в прошлом беглые холопы, с горечью подчёр­кивают несправедливое отношение к ним на Руси со стороны их прежних хозяев - ʼʼбояр и дворян государевыхʼʼ.

На предложение турок перейти на службу к султану казаки иро­нически обещают побывать в Царьграде и послужить Ибрагиму, ʼʼпищалми казачими да своими сабелки вострымиʼʼ. Οʜᴎ напомина­ют им ещё историческое событие 1453 ᴦ., завоевание турками Царь-града, когда убит был царь Константин и побиты тьмы тысяч хри­стиан, кровью которых обагрены были церковные пороги. За это казаки теперь грозят освободить некогда христианский Царьград, убить султана Ибрагима. ʼʼГосударевы люди рускиеʼʼ, населяющие окраины Московского государства, ʼʼаки лви яростные и неукроти­мые, и хотят поясти вашу живую плоть босурманскуюʼʼ. При помо­щи их, будь на то только царская воля, ʼʼбыл бы за ним, великим государем, однем летом Ерусалим и Царьград по-прежнему, а в городех бы турецких во всœех не стоял бы камень на камени от про­мыслу рускогоʼʼ.

Казаки заканчивают свой ответ решительным отказом сдать Азов и, наговорив туркам немало колких и обидных слов, советуют впредь с такою ʼʼглупою речьюʼʼ к ним не ездить.

Осадные действия турок возобновляются. Приступы турецких войск чередуются с вылазками казаков. Турки несут огромные по­тери. За выдачу трупов своих воинов они предлагают казакам боль­шие деньги, но казаки отказываются от них: ʼʼНе продаём мы мёртваго трупу николи,- отвечают они.- Не дорого нам ваше серебро и злато, дорога нам слава вечная!ʼʼ

Двадцать пять жесточайших приступов выдерживают казаки; уже почти лишились они сна, ноги у них подогнулись, руки обо­ронные служить не могут, уста безмолвствуют, и глаза порохом выжгло. В ожидании смерти они прощаются с царём Михаилом Фёдоровичем, духовенством и всœеми православными христианами, а затем обращаются с трогательным прощальным словом, насквозь пронизанным образами народной поэзии, к окружающей природе: ʼʼПростите нас, леса тёмные и дубравы зелёныя. Простите нас, поля чистые и тихия заводи... Прости нас, государь наш тихой Дон Ива­нович, уже нам по тебе, атаману нашему, з грозным войском не ез­дить, дикова зверя в чистом поле не стреливать, в тихом Дону Ивановиче рыбы не лавливатьʼʼ.

Новая попытка турок решить дело подкупом терпит неудачу: казаки готовы скорее умереть, чем сдать Азов.

Во время осады к казакам, как говорится в повести, является сама богородица: ʼʼМужайтеся, казаки, а не ужасайтеся!ʼʼ - гово­рит она, ободряя осаждённых и всœеляя в них веру в конечную по­беду. Во время вылазки казаки якобы видели ʼʼмужа храбра и младоваʼʼ (ангела), посœекающего турок.

Неожиданно в ночь на 26 сентября 1641 ᴦ. (дата историческая) ʼʼтурские паши... со всœеми своими силами побежали никем же гони­мы с вечным позоромʼʼ. Казаки пошли в брошенные турками ʼʼта­борыʼʼ и захватили там несколько ʼʼязыковʼʼ, которые и объяснили, что турки бежали из-под Азова, испугавшись страшного видения: ʼʼНад нашими полки бусурманскими,- говорят они,- шла великая и страшная туча от Русии, от вашего царства Московскогоʼʼ.

Перед тучею двигались два ʼʼюношиʼʼ и грозились мечами, обнажён­ными на ʼʼполки бусурманскиеʼʼ. Весьма характерно, что эти тра­диционные для древнерусской литературы явления ʼʼнебесных силʼʼ в помощь христианским воинам автор повести искусно приурочи­вает к изображаемой обстановке. У него и страшная туча с юноша­ми приходит не с востока, как обычно в литературной традиции, а именно от ʼʼцарства Московскогоʼʼ. Это как бы намекает читате­лю на то, что как раз Москве следовало поспешить на выручку осаждённым.

ʼʼАзовское сидениеʼʼ окончилось полной победой казаков. Но и уцелœевшие казаки были всœе ʼʼперераненыʼʼ. На протяжении всœего рассказа об азовской осаде автор всœей силой своего публицистиче­ского и поэтического таланта славил героизм казаков, отстаивал их интересы в борьбе за Азов. ʼʼПоэтическаяʼʼ повесть, как и под­линные войсковые отписки этого премени, заключается основной мыслью, определяющей её идейное содержание и социальную функ­цию,- мыслью о крайне важно сти присоединœения Азова к Русскому государству. От лица всœего казачества автор говорит: ʼʼА топер мы Войском всœем Донским государя царя и великого князя Михаила Фёдоровича всœея Росии просим милости... чтобы велœел у нас при­нять с рук наших свою государеву вотчину Азов градʼʼ. Сами же казаки, ʼʼувечныеʼʼ и ʼʼперераненныеʼʼ, собираются, по словам пове­сти, ʼʼприняти образ мнишескийʼʼ, атамана своего сделать игуменом, а есаула - строителœем казачьей ʼʼлавры Предтечевойʼʼ.

ʼʼПоэтическаяʼʼ повесть об Азове, как показывает один из не­давно изученных её списков, была написана в Москве зимой 1641-1642 ᴦ., когда на Земском соборе шли ожесточённые споры по азовскому вопросу". Эта повесть возникла как агитационное произведение, имевшее своей основной целью вызвать наибольшее сочувствие к героям-казакам у московских читателœей, убедить их в крайне важно сти присоединœения Азова к Русскому государству.

В основу повести положен фактический материал, непосред­ственные наблюдения очевидца ʼʼосадного сиденияʼʼ. Правдивость и детальность передачи всœех обстоятельств азовской осады в на­шей повести полностью подтверждается мемуарами турецкого пу­тешественника Эвлия-эфенди, находившегося под Азовом в свите турецкого главнокомандующего Дели-Гусейн паши 2 , свидетельст­вами очевидца осады астраханского стрельца Куземки Фёдорова и целым рядом русских исторических документов.

Форма войсковой казачьей отписки, избранная автором повести для своего рассказа, была привычна для современников, и в то же время, в обстановке горячего интереса москвичей-читателœей к со­бытиям в далёком Азове, именно эта форма оказывалась наиболее убедительной, так как создавала впечатление живого, взволнованно­го рассказа самих казаков, героев осады, о пережитом ими. Факти­ческий материал повести окрашивается в высшей степени лириче­ски, в соответствии с напряжённой драматической обстановкой, в которую поставлены были осаждённые казаки. Отвага, мужество, воинская доблесть азовских героев рисуются почти в легендарных чертах. Казаки - подлинные донские ʼʼрыцариʼʼ, бесстрашные, крепкие духом и телом ʼʼбогатыри святорусскиеʼʼ, проявляющие чу­деса храбрости, с малыми своими силами упорно отстаивающие Азов-город от неисчислимых вражеских войск. Величие и необы­чайность казачьего подвига определяют эпический склад самого повествования, сложившегося под влиянием народной песенной поэ­зии. Рисуя картину животного царства, автор повести использует типичные фольклорные эпитеты: ʼʼорлы сизыяʼʼ и ʼʼвороны чёрныяʼʼ, ʼʼволцы серыяʼʼ и ʼʼлисицы бурыяʼʼ; в лирическом прощании казаков упоминаются ʼʼлеса тёмныяʼʼ, ʼʼдубравы зелёныяʼʼ, ʼʼполя чистыеʼʼ, ʼʼтихия заводиʼʼ, ʼʼморе синœееʼʼ, ʼʼреки быстрыеʼʼ. Трогательное про­щальное обращение казаков к ʼʼтихому Дону Ивановичуʼʼ, которого они величают своим ʼʼгосударемʼʼ и ʼʼатаманомʼʼ, особенно характер­но для донского фольклора.

Легендарная исключительность события, как оно изображается в повести, диктует ей обращение к традиционным формам пове­ствовательного воинского стиля с его сверхъестественными карти­нами батальной обстановки. Подчёркивание губительных опусто­шений, которые производит малочисленное казачье войско во вра­жеском лагере, изобилующем огромными силами,- знакомый нам приём старых воинских повестей. От них же идут и картины не­обычайного шума и грома, производимых неприятельскими труба­ми и барабанами, красочные описания сияющих, как небесные све­тила, доспехов воинов, уподобление битвы грозе небесной, жалобы осаждённых на крайнее изнеможение и усталость, при которых но­ги подгибаются, теряется голос и слух. Наконец, оттуда же и кар­тины помощи казакам со стороны ʼʼнебесных силʼʼ то в виде двух юношей с обнажёнными мечами или двух ʼʼмладых мужиковʼʼ в бе­лых ризах, то в образах двух старцев - Ивана Предтечи и Нико­лы-чудотворца - или в образе ʼʼжены прекрасны и светлолеп-ныʼʼ - богородицы. Заступничество небесных сил обнаруживалось и в появлении слёз на иконе Ивана Предтечи, которые наполнили церковную лампаду. Все эти традиционные литературные образы свидетельствуют о широкой начитанности автора повести.

В повести обращает на себя внимание совмещение торжествен­ной архаической стилистики с живым просторечием, как это позже, будет и в писаниях протопопа Аввакума. С одной стороны - традиционные патетически-восторженные фразы о величии и силе Мо­сковского государства, русского царя и православной веры, с дру­гой - просторечные укоризны и выпады против московских бояр и дворян и особенно против турок, выпады, своей иронией и сар­казмом предвосхищающие писательскую манеру того же Аввакума. Автор повести, несомненно, принадлежал к демократической среде донского казачества. Есть всœе основания предполагать, что это произведение было написано есаулом ʼʼстаницыʼʼ казаков, при­ехавших в 1642 ᴦ. с отпиской о героической обороне Азова,- Фё­дором Ивановым Порошиным ". Будучи канцеляристом, а в про­шлом беглым холопом известного вельможи князя Н. И. Одоев­ского, Порошин занимал на Дону положение войскового дьяка (на­чальника войсковой канцелярии). Подлинные отписки Порошина, одна из которых вызвала даже гнев царя своим чрезмерно настой­чивым требованием оказания помощи казакам в борьбе за Азов, оказываются очень близкими нашей повести и по содержанию своему и по стилю. После осады Порошин был выбран есаулом той станицы, которая отправилась в Москву к царю Михаилу для ре­шения судьбы Азова. Здесь, в 1642 ᴦ., в пору, когда заседал Зем­ский собор по азовскому вопросу и шли жаркие споры о том, удер­живать ли России Азов или вернуть его туркам, и была написана Порошиным ʼʼпоэтическаяʼʼ повесть, пропагандировавшая закреп­ление Азова за Россией и обличавшая бояр и дворян, притесняв­ших казаков. Но литературная пропаганда Порошина оказалась безрезультатной: Азов был возвращён туркам, а Порошин, как упорный защитник планов, не нашедших себе поддержки у прави­тельства, был сослан в Сибирь, очевидно, для того, чтобы по воз­вращении на Дон не мутить казаков и не восстанавливать их про­тив московского правительства 2 .

ПОВЕСТЬ ОБ АЗОВСКОМ ОСАДНОМ СИДЕНИИ ДОНСКИХ КАЗАКОВ - понятие и виды. Классификация и особенности категории "ПОВЕСТЬ ОБ АЗОВСКОМ ОСАДНОМ СИДЕНИИ ДОНСКИХ КАЗАКОВ" 2017, 2018.

В 7150 (1641) году октября в двадцать восьмой день приехали к государю царю и великому князю всея Руси Михаилу Феодоровичу на Москву с Дона из Азова-города донские казаки: атаман казачий Наум Васильев да есаул Федор Иванов 1. А с ними казаков двадцать четыре человека, которые сидели в Азове-городе от турок в осаде. И сидению своему осадному привезли они описание. А в том описании пишется.

В прошлом, пишут, 149 году июня в 24 день 2 прислал султан Ибрагим, турецкий царь, против нас, казаков, четырех пашей своих с двумя полковниками, Капитоном да Мустафой, да из ближайших советников своих при дворе слугу своего, Ибрагима-евнуха, над теми пашами вместо него, царя, надсматривать за делами их и действиями, как они, паши его и полковники, станут действовать под Азовом-городом. А с теми пашами прислал он против нас обильную рать басурманскую, им собранную, совокупив против нас из подданных своих от двенадцати земель воинских людей, из своих постоянных войск. По переписи боевых людей - двести тысяч, кроме поморян и кафинцев, черных мужиков 3, которые по сю сторону моря собраны повсюду из крымской и ногайской орды 4, на наше погребение. Чтобы им живыми нас погрести, чтоб засыпать им нас горою высокою, как погребают они людей персидских 5. И чтобы всем им через ту погибель нашу получить славу вечную, и нам от того была бы укоризна вечная. А тех черных мужиков собраны против нас многие тысячи, и нет им ни числа, ни счета. Да к ним же после пришел крымский царь, да брат его народым царевич Крым-Гирей 6 со всею своею ордою крымскою и ногайскою. Крымских и ногайских князей, и мурз, и татар по переписи, кроме охочих людей, было 40 000. Да еще с тем царем пришло горских князей и черкесов из Кабарды 10 000. Да были еще у тех пашей наемные люди, два немецких полковника, а с ними солдат 6000. И еще были с теми же пашами для всяческого против нас измышления многие немецкие люди, ведающие взятие городов, и всякие воинские хитрости по подкопам и приступам, и снаряжение ядер, огнем начиняемых, - из многих государств: из греческих земель, из Венеции великой, шведские и французские петардщики. Тяжелых орудий было с пашами под Азовом 129 пушек. Ядра были у них великие - в пуд, и в полтора, и в два пуда. Да из малых орудий было у них всего 674 пушки и тюфяка, кроме пушек огнеметных, а этих было 32. А все орудия были у них цепями прикованы, из страха, как бы мы, вылазку совершив, их не взяли. И были с пашами турецкими против нас люди из разных земель, что под властью его, султана: во-первых, турки; во-вторых, крымцы; в-третьих, греки; в-четвертых, сербы; в-пятых, арапы; в-шестых, мадьяры; в-седьмых, буданы 7; в-восьмых, босняки; в-девятых, арнауты; в-десятых, волохи 8; в-одиннадцатых - молдаване; в-двенадцатых, черкесы; в-тринадцатых, немцы. А всего с пашами и с крымским царем было по спискам их набранных ратных людей, кроме выдумщиков-немцев, черных мужиков и охочих людей, 256 000 человек.

И собирался на нас и думал за морем турецкий царь ровно четыре года 9. А на пятый год он пашей своих к нам под Азов прислал.

Июня в 24 день еще до полудня пришли к нам паши его и крымский царь, и обступили нас турецкие силы великие. Наши чистые поля ордою ногайскою все усеяны. Где была у нас прежде степь чистая, там в одночасье стали перед нами их люди многие, что непроходимые великие леса темные. От той силы турецкой и от скакания конского земля у нас под Азовом погнулась и из Дона-реки вода на берег волны выплеснула, оставила берега свои, как в половодье. Начали турки по полям у нас ставить шатры свои турецкие, и палатки многие, и наметы высокие, словно горы страшные забелелись вокруг. Началась тогда у них в полках игра долгая в трубы многие, великие, поднялся вопль великий, диковинный, голосами их страшными, басурманскими. После того началась в полках их стрельба из мушкетов и пушек великая. Как есть страшная гроза небесная - и молнии и гром страшный, будто с небес от господа! От стрельбы той их огненной до небес стоял огонь и дым. Все укрепления наши в городе потряслись от той огненной стрельбы, и солнце в тот день померкло и в кровь окрасилось. Как есть наступила тьма кромешная! Страшно, страшно нам стало от них в ту пору; с трепетом, с удивлением несказанным смотрели мы на тот их стройный подступ басурманский. Непостижимо было уму человеческому в нашем возрасте и слышать о столь великом и страшном собранном войске, а не то чтобы видеть своими глазами! Совсем близко стали они от нас, меньше чем за полверсты от Азова-города. Их янычарские начальники ведут их строй под город к нам большими полками и отрядами по шеренгам. Множество знамен у них, янычар, больших, черных, диковинных. Набаты у них гремят, и трубы трубят, и в барабаны бьют несказанно великие. Двенадцать у тех янычар полковников. И подошли они совсем близко к городу. И сойдясь, стали они кругом города по восемь рядов от Дона до самого моря, на расстоянии вытянутой руки. Фитили при мушкетах у всех янычар блестят, что свечи горят. А у каждого полковника в полку янычар по двенадцать тысяч. И все у них огненное, платье у полковников янычарских шито золотом, и сбруя у всех у них одинаково красная, словно заря занимается. Пищали у них у всех длинные турецкие, с пальниками. А на головах янычарских шишаки, словно звезды, светятся. Подобен строй их строю солдатскому. А в рядах с ними стоят и два немецкие полковника с солдатами - в полку у них солдат 6000.

В тот же день, как пришли турки к нам под город, к вечеру прислали к нам турецкие паши переводчиков своих басурманских, персидских и греческих. А с толмачами прислали с нами разговаривать старшего из янычарских пехотных полковников. Обратился к нам их полковник янычарский со словом от царя своего турецкого, от четырех пашей его и от царя крымского, стал говорить речью гладкою:

“О люди божий, слуги царя небесного, никем по пустыням не руководимые, никем не посланные! Как орлы парящие, без страха вы по воздуху летаете; как львы свирепые, по пустыням блуждая, рыкаете! Казачество донское и волжское свирепое! Соседи наши ближние! Нравом непостоянные, лукавые! Вы пустынножителей лукавые убийцы, разбойники беспощадные! Несытые ваши очи! Неполное ваше чрево - и никогда не наполнится! Кому вы наносите обиды великие, страшные грубости? Наступили вы на такую десницу высокую, на царя турецкого! Не впрямь же вы еще на Руси богатыри святорусские? Куда сможете теперь бежать от руки его? Прогневали вы его величество султана Мурата, царя турецкого 10. Убили вы у него слугу его верного, посла турецкого Фому Кантакузина 11, перебили вы всех армян и греков, что были с ним. А он послан был к государю вашему. Да вы же взяли у него, султана, любимую его царскую вотчину, славный и красный Азов-город. Напали вы на него, подобно как волки голодные, не пощадили в нем из пола мужеского ни старого, ни малого и детей убили всех до единого. И тем снискали вы себе имя зверей лютых. Через тот разбой свой отделили вы государя царя турецкого от всей его орды крымской Азовом-городом. А та крымская орда - оборона его на все стороны. Второе: отняли вы у него пристань корабельную. Затворили вы тем Азовом-городом все море синее, не дали проходу по морю судам и кораблям ни в какое царство, в поморские города. Чего ж вы, совершив такую дерзость лютую, своего конца здесь дожидаетесь? Очистите нашу вотчину Азов-город за ночь, не мешкая! Что есть у вас там вашего серебра и золота, то без страха понесите из Азова-города вон с собою в городки свои казачьи к своим товарищам. И при отходе вашем никак не тронем вас. Если же только вы из Азова-города в эту ночь не выйдете, то не сможете остаться у нас назавтра живыми. Кто вас, злодеи и убийцы, сможет укрыть или заслонить от руки столь сильной царя восточного, турецкого, и от столь великих, страшных и непобедимых сил его? Кто устоит пред ним? Нет никого на свете равного ему или подобного величием и силами! Одному повинуется он лишь богу небесному. Лишь он один - верный страж гроба божия! По воле своей избрал бог его единого среди всех царей на свете. Так спасайте же ночью жизнь свою! Не умрете тогда от руки его, царя турецкого, смертью лютою. По своей воле он, великий государь восточный, турецкий царь, никогда не был убийцею для вашего брата, вора, казака-разбойника. Лишь тогда ему, царю, честь достойная, как победит какого царя великого, равного ему честью, - а ваша не дорога ему кровь разбойничья. А если уж пересидите эту ночь в Азове-городе, вопреки словам царевым, столь милостивым, вопреки его увещанию, возьмем завтра город Азов и вас в нем захватим, воров и разбойников, как птиц в руки свои. Отдадим вас, воров, на муки лютые и грозные. Раздробим тела ваши на крошки мелкие. Хотя бы сидело вас, воров, там и 40 000, - ведь с нами, пашами, прислано силы больше 300 000! Столько и волос нет на головах ваших, сколько силы турецкой под Азовом-городом. Вы и сами, воры глупые, своими глазами видите силы его великие, неисчислимые, как покрыли они всю степь великую! Не могут, верно, с городских высот глаза ваши видеть из конца в конец даже и наши силы главные. Не перелетит через силу нашу турецкую никакая птица парящая: все от страху, смотря на людей наших, на сил наших множество, валятся с высоты на землю! И о том даем вам, ворам, знать, что не будет вам от Московского сильного царства вашего людьми русскими никакой ни помощи, ни выручки 12. На что же вы, воры глупые, надеетесь, коли и хлебных припасов с Руси никогда вам не присылают? А если б только захотели вы, казачество свирепое, служить войском государю царю вольному, его султанскому величеству, принесите вы ему, царю, свои головы разбойничьи повинные, поклянитесь ему службою вечною. Отпустит вам государь наш турецкий царь и паши его все ваши казачьи грубости прежние и нынешнее взятие азовское. Пожалует наш государь турецкий царь вас, казаков, честью великою. Обогатит вас, казаков, он, государь, многим несчетным богатством. Устроит вам, казакам, он, государь, у себя в Царьграде жизнь почетную. Навечно пожалует вам, всем казакам, платье с золотым шитьем, знаки богатырские из золота с царским клеймом своим. Все люди будут вам, казакам, в его государевом Царьграде кланяться. Пройдет тогда ваша слава казацкая вечная по всем странам, с востока и до запада. Станут вас называть вовеки все орды басурманские, и янычары, и персидский народ святорусскими богатырями за то, что не устрашились вы, казаки, с вашими силами малыми, всего с семью тысячами, столь непобедимых сил царя турецкого, трехсот тысяч ратников. Дождались вы, пока подступили те полки к самому городу. Насколько славнее и сильнее перед вами, казаками, насколько богаче и многолюднее шах - персидский царь! Владеет он всею великою Персидою и богатою Индией; имеет у себя он войска многие, как и наш государь, турецкий царь. Но и тот шах персидский никогда не встанет на поле против сильного царя турецкого. И никогда не обороняются его люди персидские в городах своих многими тысячами от нас, турок: знают нашу свирепость они и бесстрашие”.

Ответ наш казачий из Азова-города толмачам и полковнику янычарскому:

“Видим всех вас и до сей поры всё ведаем о вас, все силы, все угрозы царя турецкого известны нам. Переведываемся мы с вами, турками, часто на море и за морем, на сухом пути. Знакомы уж нам ваши силы турецкие. Ждали мы вас в гости к себе под Азов дни многие. И куда ваш Ибрагим, турецкий царь, весь свой ум девал? Иль не стало у него, царя, за морем серебра и золота, что прислал он к нам, казакам, ради кровавых казачьих зипунов наших 13 четырех пашей своих, а с ними, сказывают, прислал еще на нас рать свою турецкую - 300 000. А то мы и сами точно видим и знаем, что силы его здесь стоит триста тысяч боевых людей, кроме черных мужиков. Да против нас же нанял он, ваш турецкий царь, из четырех чужих земель шесть тысяч солдат да многих ученых подкопщиков и дал им за то деньги многие. И то вам, туркам, самим ведомо, что у нас по сю пору никто наших зипунов даром не захватывал. Пусть он, турецкий царь, нас возьмет теперь в Азове-городе приступом, возьмет не своим царским величием и разумом, а теми великими турецкими силами да хитростями наемных людей немецких, небольшая честь в том будет для имени царя турецкого, что возьмет нас, казаков, в Азове-городе. Не изведет он тем казачьего прозвища, не опустеет Дон от казачества. На отмщение наше будут все с Дона молодцы. Пашам вашим от них за море бежать! А если избавит нас бог от его сильной руки, если отсидимся от вашей осады в Азове-городе, от великих его сил, от трехсоттысячных, со своими силами малыми (всего нас, отборных казаков, в Азове с оружием сидит 7590), - посрамление будет ему, царю вашему, вечное и от его братии и от всех царей. Сказал он сам про себя, будто он выше земных царей. А мы - люди божий, вся надежда у нас на бога, и на матерь божию богородицу, и на святых угодников, да на свою братию - товарищей, которые у нас по Дону в городках живут. А мы холопы природные государя царя христианского царства Московского. Прозвание наше вечное - великое казачество донское бесстрашное. Станем с ним, царем турецким, биться, что с худым свинопасом! Мы, казачество вольное, покупаем смерть вместо живота. Где стоят сейчас силы многие, там полягут трупы многие! Мы не то что люди шаха персидского. Их-то вы, что женок, засыпаете в городах их горами высокими. Хотя нас, казаков, и сидит лишь семь тысяч пятьсот девяносто человек, а с помощью божией не боимся мы великих тех царя турецкого сил трехсоттысячных и немецких хитростей. Ему, басурману гордому, царю турецкому, и пашам вашим бог противится за речи их высокомерные. Равным он, собака смрадная, ваш турецкий царь, почитает себя богу небесному. Не призвал он, басурман поганый и мерзостный, бога себе в помощники. Понадеялся он на свое богатство великое, но тленное. Вознес его сатана, отец его, гордостью до небес, зато сбросит бог его в бездну навеки. Нашими слабыми руками казачьими посрамление ему, царю, будет вечное. Где теперь его рати великие в полях у нас ревут и похваляются, завтра тут полягут от нас под городом трупы людей его во множестве. Явит нас бог за наше смирение христианское львами яростными перед вами, собаками. Давно у нас, в полях наших летаючи, вас поджидаючи, клекчут орлы сизые, каркают вороны черные, лают у нас подле Дона лисицы рыжие, ждут все они трупов ваших басурманских. Накормили вы их головами вашими, как брали мы Азов, а теперь опять им хочется плоти вашей; накормим вами их уж досыта. Ведь мы взяли Азов у него, царя турецкого, не воровскою хитростью, - взяли его приступом, храбростью своей и разумом, чтобы посмотреть, что за люди его турецкие в крепостях от нас обороняются. Укрепились мы в нем силой малою, нарочно разделив силы надвое, испытаем теперь силы вашей турецкой, ума вашего и хитростей. Мы ведь все примериваемся к Иерусалиму и к Царьграду. Удастся взять нам у вас и Царьград. Ведь было там прежде царство христианское 14. Да еще вы, басурманы, нас пугаете, что не будет нам из Руси ни припасов, ни помощи, будто к вам, басурманам, из государства Московского про нас о том писано. А мы про то и сами без вас, собак, ведаем: какие мы на Руси, в государстве Московском, люди дорогие и к чему мы там надобны! Черед мы свой с вами ведаем. Государство Московское великое, пространное и многолюдное, сияет оно среди всех государств и орд - и басурманских, и еллинских, и персидских - подобно солнцу. Не почитают нас там, на Руси, и за пса смердящего. Бежали мы из того государства Московского, от рабства вечного, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, да и поселились здесь в пустынях необъятных. Живем, взирая на бога. Кому там о нас тужить, рады там все концу нашему! А запасов хлебных к нам из Руси никогда не бывало. Кормит нас, молодцев, небесный царь в степи своею милостью, зверем диким да морскою рыбою. Питаемся словно птицы небесные: не сеем, не пашем, не сбираем в житницы. Так питаемся подле моря Синего. А серебро и золото за морем у вас находим. А жен себе красных, любых, выбираючи, от вас же уводим.

А мы у вас взяли Азов-город по своей казачьей воле, а не по государеву повелению, ради казачьих зипунов своих и за ваши высокомерные лютые помыслы. За то на нас, холопов своих дальних, государь крепко обижен. Боимся от него, государя царя, за то взятие азовское себе наказания смертного. А государь наш - великий, пресветлый и праведный царь и великий князь Михайло Феодорович, всея Руси самодержец, многих государств и орд государь и обладатель. Много ему, государю царю, в великом холопстве служит таких басурманских царей, как ваш Ибрагим, турецкий царь. Довольно он, государь наш великий и пресветлый царь, свершает по преданию святых отцов, не желая пролития крови вашей басурманской. Довольно наш государь богат от бога подданными и царскими данями и без вашего смрадного басурманского собачьего богатства. А если бы на то было его государево повеление, если б пожелал он только, великий государь, крови вашей басурманской пролития и городам вашим басурманским разорения за ваше басурманское к нему, государю, непослушание, если б только велел он, государь, идти войною на вас всех, басурманов, своей украине, что сидит у него, государя, в степях от орды ногайской 17, то собралось бы тут его государевых людей русских с одной лишь украины многое множество! И таковы его государевы люди с русской украины, что, подобно львам яростным, алчут и хотят отведать вашей плоти басурманской. Только держит их и не повелевает им того его десница царская, и в городах во всех под страхом смерти сдерживают их по цареву повелению воеводы государевы. А то бы не укрылся ваш Ибрагим, царь турецкий, от его руки государевой, от жестокосердия людей его государевых и в утробе матери своей, - и оттуда бы, распоров, его, собаку, вынули да перед лицом царевым поставили. Не защитило бы его, царя турецкого, от руки той государевой, от десницы высокой его и море Синее, не удержало бы оно людей государевых! Были бы в один год по-прежнему за ним, нашим государем, и Иерусалим и Царьград, а во всех крепостях ваших турецких не устоял бы камень на камне от нашего приступа русского. Вы же нас призываете речью царя турецкого служить ему, царю турецкому, и сулите нам от него честь великую и богатство многое. А мы, люди божий, холопы государя царя Московского, именуемся по крещению христианами православными. Как же можем служить царю неверному! Покинув пресветлый здешний свет и будущий, в адскую тьму идти нам не хочется! Ежели мы ему, царю турецкому, как слуги надобны, то мы, отсидевшись своею силою от вашего войска, побываем у него, царя, за морем, под его Царьградом, посмотрим там на город тот, нам природный; с ним, царем турецким, поведем мы там речь великую, лишь бы речь ему наша казачья полюбилась! Станем служить ему пищалями казачьими да своими саблями острыми! А теперь нам здесь говорить не с кем, кроме пашей ваших. Предки ваши, басурманы, что с Царьградом устроили - захватили его у нас! Убили в нем государя царя храброго, Константина благоверного 16. Побили христиан в нем тысячи, многое множество. Обагрили кровью нашею христианскою все пороги церковные, до конца искоренили вы там веру христианскую! Так бы и нам с вами поступить нынче по примеру вашему! Взять бы тот Царьград приступом из рук ваших, Убить бы в нем так же вашего Ибрагима, царя турецкого, и всех вас, басурман. Пролить бы так же вашу кровь басурманскую нечистую. В то время б и мир у нас с вами был. А теперь нам и говорить больше с вами нечего. Все хорошо известно нам.

А обо всем, что от нас вы слышите, передайте пашам своим. Нельзя мириться нам, не будет одной веры христианин с басурманом. Какое тут обращение! Христианин побожится в душе своей, да на той правде он и век стоит. А ваш брат басурман божится по вере басурманской. И житье ваше татарское - все равно что у бешеной собаки. Так что уж вашему брату-собаке верить! Рады мы вас завтра в Азове попотчевать чем нам, молодцам, бог послал! Поезжайте ж к своим глупым пашам не мешкая. А опять к нам с такою глупой речью не ездите. Обманывать вам нас - только даром дни терять! А кто к нам от вас с такою речью глупою опять будет, тому у нас под стеною убитым быть! Делайте уж вы то, для чего от царя турецкого к нам присланы. Мы у вас Азов взяли головами своими молодецкими, силой немногою. А вы уж из наших казачьих рук добывайте его головами турецкими, многими тысячами. Кому-то из нас поможет бог? Потерять вам под Азовом своих турецких голов многие тысячи, а не взять вам его из рук наших казачьих до веку! Разве уж, отняв его у нас, холопей своих, государь наш царь и великий князь Михайло Феодорович, всея Руси самодержец, вас, собак, им пожалует. Тогда уж по-прежнему ваш будет. На то его воля государева!”

Как от Азова-города полковники и толмачи вернулись к силам своим турецким, к пашам своим, начали в войсках у них трубить в трубы многие великие. После той игры трубной стали в орудия и в барабаны бить. Стали вороны и звери кричать жалостно.

Строили полки свои всю ночь они до свету. А как был на дворе уже первый час дня, начали выступать из станов своих силы турецкие. Знамена и прапоры их зацвели по полю, словно цветы различные. От труб больших и барабанов их поднялись звуки неизъяснимые, страшные.

Приступ их к нашему городу. Пошли на приступ немецкие два полковника с солдатами. За ними пошла строевая пехота янычарская, сто пятьдесят тысяч. Потом пошла на приступ к городу и вся прочая орда их пешая. Крикнули клич они смело и яростно.

Первый их приступ. Наклонили они все знамена свои к городу, в нашу сторону. Закрыли весь Азов-город наш знаменами. Стали башни и стены топорами рубить. Многие на стены в ту пору влезли по лестницам. И тогда началась у нас стрельба из осажденной крепости, а до тех пор молчали мы. От огня и дыма уж не видно стало нам друг друга. В обе стороны от стрельбы лишь огонь да гром стоял, поднимался огонь и дым до небес. Как будто началась гроза страшная, как бывает с небес гром страшный и молнии. Подкопы тайные, что у нас отведены были за город в ожидании их приступа, все не сдержали силы их невиданной, обрушились, не сдержала земля силы их. В тех провалах побито у нас было турок многие тысячи. Приготовлено было у нас все по тем подкопам, набиты были они дробью и осколками. И было убито при том приступе в первый день под стеною города одних полковников янычарских шесть да два немецких полковника со всеми шестью тысячами солдат их. В тот же день, сделавши вылазку, захватили мы большое знамя царя турецкого 17, с коим в первый раз шли они на приступ. Наступали на нас паши турецкие с большими силами в тот первый день до самой ночи, даже и на вечерней заре. Убито нами было у них в первый тот день, кроме шести полковников янычарских и двух немецких полковников, одних янычар двадцать пять тысяч, помимо раненых.

На другой день на светлой заре опять прислали турки к нам своих толмачей - просить, чтобы дали мы им убрать от города тела убитых, что полегли у Азова под стеною города. А давали нам за каждую павшую голову янычарскую по золотому червонцу, а за голову полковников по сто талеров. И наше войско не пошло на то, не взяли у них за головы павшие серебра и золота. “Не продаем мы никогда трупов вражеских, но дорога нам слава вечная. Это вам, собакам, от нас из Азова-города игрушка первая. Пока мы, молодцы, ружья свои только прочистили. Всем так вам, басурманам, от нас будет! Иным вас нечем нам потчевать, Дело ваше осадное!”

В этот день боя у нас с ними не было. Собирали они трупы убитых своих до самой до ночи. Выкопали для тех трупов глубокий ров в трех верстах от города, засыпали их тут горою высокою, поставили над холмом многие знаки басурманские и надписи там на различных языках сделали.

После того на третий день опять пришли турки к нам под город со всеми своими силами, только стали уже поодаль от нас и приступа не делали. И начали их люди пешие в тот день вести к нам гору высокую, земляной огромный вал, многим выше Азова-города. Той горою высокою хотели нас накрыть в Азове-городе великие силы турецкие. Подвели ее к нам за три дня, и мы, видя ту гору высокую, горе свое вечное, что будет от нее наша смерть, испрося у бога милости и помощи от пречистой богородицы и от образа Предтечи 18, призывая на помощь чудотворцев московских и совершив предсмертное прощание друг с другом и со всеми христианами православными, пошли мы из города малою нашей дружиною, в семь тысяч всего, на прямой бой с их тремястами тысячами. “Господь наш, творец, небесный царь, не выдай нечестивым создания рук своих! Видим перед лицом этих сил от них смерть себе лютую! Хотят нас живых покрыть горою высокою, видя наше бессилие и то, что мало нас, что в пустыне нас покинули все христиане православные, убоявшись вида страшного и великой силы их турецкой. А мы, бедные, не отчаялись еще в твоей, владыки, милости, ведая твои щедроты великие! С твоею божией помощью, за веру христианскую здесь погибая, бьемся против их больших сил, в триста тысяч, за церкви божий, за все государство Московское и за имя царское!”

Исполнив все обряды предсмертные, выходили к ним на бой, и единодушно все мы крикнули, выйдя к ним: “С нами бог! Разумейте, иноплеменники и неверные, и покоритесь, ибо с нами бог!”

Услышали неверные из наших уст те слова, что с нами бог, и ни один не устоял пред лицом нашим, побежали все прочь с высокой горы своей. Побили мы их в тот час множество, многие тысячи. Взяли мы тогда в бою, на вылазке у той горы шестнадцать знамен одних янычарских да двадцать восемь бочек пороху. И тем-то порохом, подкопавшись под гору их высокую, разбросали мы всю ее. И побило при том многие их тысячи, и к нам тем нашим подкопом живых янычар забросило тысячу пятьсот человек! И с тех пор миновалась земляная хитрость их. Повели они за первой горой другую гору, еще больше того. В длину насыпали ее на три лучных выстрела, а в вышину многим выше Азова-города, шириной она была - едва до половины камнем докинуться! На той горе поставили они уже все свои орудия, и пехоту всю привели свою турецкую, сто пятьдесят тысяч, и орду ногайскую с коней всю спешили. И зачали с той горы из орудий бить они по Азову-городу день и ночь беспрестанно. От пушек их страшный гром стоял, огонь и дым курился от них до неба. Шестнадцать дней и шестнадцать ночей не смолкали их орудия ни на единый час. В те дни и ночи от стрельбы их пушечной распались все наши азовские укрепления, - и стены, и башни все, и церковь Предтеченская, и дома все разбили у нас до самого основания.

И орудия наши разбили все. Одна лишь у нас во всем Азове-городе церковь осталась наполовину - Николина. Потому и осталась, что стояла укрыто внизу, к морю под гору. А мы от них сидели по ямам. Нам и выглянуть они из ям не давали. И мы в ту пору сделали себе покои просторные в земле под ними, под самым их валом, дворы потайные просторные. И из тех потайных дворов своих повели 28 подкопов под их таборы. И теми подкопами устроили мы себе помощь, облегченье великое. Выходили ночною порой на их пехоту янычарскую, и побили мы их множество. Теми своими ночными вылазками на их пехоту турецкую навели мы на них великий страх, и урон большой причинили мы в людях им. И после того паши турецкие, глядя на те наши умелые подкопные в осаде действия, повели навстречу нам из своего табора семь своих подкопов. И хотели они теми подкопами попасть в наши ямы, дабы задавить нас своим множеством. А мы милостью божией устерегли все подкопы их, и разорвало тут их всех порохом, погребли мы тут их многие тысячи. И с той поры их подкопная мудрость миновалась вся. Постыли им уж те хитрости подкопные.

А всего было от турок к нам под город Азов 24 приступа всею их силою. Но после первого большого приступа таких жестоких и смелых больше уж не было. На ножах мы с ними резались в тот приступ. Зачали они метать в ямы наши ядра огненные и всякие немецкие осадные хитрости. И тем, пуще приступов, причинили они нам великое утеснение. Убивали они многих у нас тогда и опаливали. А после тех ядер огненных, что против нас они измыслили, оставив все свои хитрости, стали они нас одолевать и подступать к нам прямым боем со своей силою.

Зачали они к нам на приступ посылать своих янычар во всякий день. По десяти тысяч наступают на нас целый день до ночи, а в ночь идут на смену им другие десять тысяч. И те наступают на нас всю ночь до свету. Ни одного часа не дадут покоя нам. А они бьются посменно день и ночь, чтобы истомою осилить нас. И от тех их ухищрений и злоумышления, от своих тяжких ран и от бессонницы, от лютой нужды всяческой и от смрадного запаха трупного стало нам невмочь, все изнемогали мы лютыми болезнями осадными. А дружины нашей совсем мало осталось; переменяться нам не с кем, ни одного часа отдохнуть нам не дадут. В ту пору уж совсем мы в жизни своей и в Азове-городе отчаялись, потеряли надежду на выручку от людей, только и ожидая себе помощи от всевышнего бога. Прибегнем, бедные, лишь к своему помощнику - Предтечи образу. Пред ним, светом нашим, заливаемся слезами горькими: “Государь ты, свет, помощник наш, Иван Предтеча, по твоему, света нашего, явлению разорили мы гнездо змеиное, взяли Азов-город. Побили мы в нем всех христианских мучителей, идолослужителей. Твой, света нашего, и Николин дом очистили и украсили ваши образа чудотворные своими руками грешными, недостойными. Без пения до сей поры перед образами вашими у нас и дня не проходило. Чем же мы вас, светы вы наши, прогневали, что опять идете в руки басурманские? На вас, светы вы наши, мы надеялись, сидя в осаде, оставив всех своих товарищей. А теперь от рук турецких видим впрямь смерть свою. Уморили они нас бессонницей; дни и ночи беспрестанно с ними мучимся. Уж ноги наши под нами подгибаются, руки наши от обороны затекли, уж не служат нам. Уж глаза наши не глядят от усталости, уж от беспрестанной стрельбы мы очи выжгли порохом, все в них стреляючи. Язык уже наш во рту не ворочается на басурман закричать. Таково наше бессилие: не можем в руках своих никакого оружия держать! Почитаем мы уже теперь себя за трупы мертвые. Два часа в осаде нам уже не высидеть! Теперь мы, бедные, расстаемся с вашими иконами чудотворными, с христианами со всеми православными: не бывать уж нам на святой Руси! Смерть пришла в пустыне нам, грешникам, за ваши иконы чудотворные, за веру христианскую и за имя царское, за все царство Московское!” Начали прощаться:

“Прости нас, холопов своих грешных, государь наш православный, царь всея Руси Михайло Феодорович! Помянуть вели наши души грешные! Простите вы, государи патриархи вселенские! Простите, все государи митрополиты, архиепископы и епископы! Простите и вы, все архимандриты и игумены! Простите, все государи протопопы, и священники, и дьяконы! Простите, государи наши, все христиане православные! Поминайте и наши души грешные в день родительский! Нет ни в чем от нас позора государству Московскому! Помышляем мы, бедные, в уме своем, чтобы умереть не в ямах нам и по смерти себе добыть славу добрую”.

Подняли мы на руки иконы чудотворные - Предтечи да Николину - и пошли с ними против басурман на вылазку. И по милости их явной побили мы басурман в той внезапной вылазке шесть тысяч. И увидели люди турецкие, что хранит нас милость божия, что ничем осилить не умеют нас, с тех-то пор не стали уж посылать к нам на приступ людей своих. И тогда отдохнули мы от истомы, от смертных ран.

После того бою прошло три дня, и опять стали нам кричать их толмачи, вызывать нас на разговор. А мы уж и речь не могли держать к ним, потому как язык наш от истомы нашей во рту не ворочался! И начали они на стрелах к нам ярлыки метать. А в них они пишут, просят у нас место азовское. А дают нам за него выкупа на каждого молодца по триста талеров серебра чистого да по двести талеров золота червонного. “А в том присягают вам паши и полковники душою царя турецкого, что ныне при отходе вашем ничем не тронем вас. Подите с серебром и с золотом в городки к своим товарищам, а нам лишь отдайте пустое место азовское”.

А мы к ним обратно пишем: “Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, в Азове и на Дону у нас и своего много. То нам, молодцам, нужно и дорого, чтоб была о нас слава вечная по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие! Сразу говорили мы вам, что дадим вам знать о себе, будет вам о нас памятно на веки вечные. Возвратясь за море, в края басурманские, было б вам что сказать своему царю турецкому глупому, каково приступать к казаку русскому. Сколько вы у нас разбили кирпича и камня в Азове-городе, столько уже взяли мы у вас голов ваших за разрушение азовское. На головах да на костях ваших сложим город Азов лучше прежнего! И пройдет наша слава молодецкая по всему свету до века, как сложим города на ваших головах. Нашел здесь ваш турецкий царь себе позор и укоризну вечные. Станем брать с него дань во всякий год в шесть раз больше”. После того уж стало нам легче от них, приступов больше уже не было. Сочли они, что под Азовом побиты были у них многие тысячи.

А во время своего сидения осадного держали мы, грешные, пост. Совершали молитвы многие, соблюдали чистоту телесную и духовную. В осаде многие из нас люди искушенные видели во сне и наяву - одни жену прекрасную и светозарную, на воздухе стоящую посреди града Азова, иные ж - мужа древнего, с власами длинными, в светлых ризах, взирающего на полки басурманские. И не предала нас богородица в руки басурманские, подавала нам против них помощь явную, возглашая умиленно: “Мужайтесь, казаки, а не ужасайтесь. Град сей Азов от беззаконных агарян, их нечестием, злобою и жестокостью поруган, престолы в церквах Предтечи и Николиной осквернены. И не только осквернили они землю в Азове и престолы, но и воздух над ним омрачили, торжище здесь и мучительство христианам учинили, разлучили мужей от законных жен, сынов и дочерей разлучили от отцов и матерей 19. От многого плача того и рыдания вся земля христианская восстонала. А о чистых девах, о вдовах непорочных и о сущих во младенчестве уста мои и изречь не в силах, глядя на поругания им. И услышал бог молитвы и плач их. Видя создание рук своих, православных христиан, зло погибающих, дал вам против басурман отмщение, предал вам град сей и их самих в руки ваши. Да не скажут нечестивые: “Где бог ваш христианский?” И вы, братья, не заботьтесь, отгоните всякий страх от себя, не тронет вас никакой басурманский меч. Положите упование на бога, примите венец от Христа нетленный. А души ваши примет бог, имеете царствовать с Христом вовеки”.

И многие атаманы видели, что текли у образа Ивана Предтечи из очей его слезы обильные в день каждого приступа. А в первый день, во время приступа, видели лампаду у его образа, слез полную. А при вылазках наших из города все видели басурманы - и турки, и крымцы, и ногайцы - мужа храброго и юного, в одежде ратной, ходившего среди боя с мечом обнаженным и множество басурман поражавшего. А мы того не видели. Лишь по убитым знаем мы, что то дело божие, а не наших рук: люди турецкие надвое рассечены! Послана с неба была над ними победа! И они, басурманы, о том нас много раз спрашивали, кто от нас из города выходит на бой с мечом. И мы говорили им: “То выходят воеводы наши”.

А всего сидели мы в Азове в осаде от турок с 24 июня 149 года до 26 сентября 150 года, 93 дня и 93 ночи. А в ночь на 26 день сентября турецкие паши со всеми турками и крымский царь со всеми своими силами за четыре часа до свету побежали, окаянные, в смятении и трепете, от Азова-города, никем из нас не гонимые. С вечным позором ушли паши турецкие к себе за море, а крымский царь пошел в орду к себе, черкесы же в Кабарду свою, ногайцы пошли в улусы свои. И мы, казаки, как услышали об их отступлении, напали на их таборы тысячею человек. И взяли мы у них в таборах тогда языков, турок и татар живыми, четыреста человек, а больных и раненых застали мы с две тысячи.

И нам те языки на допросах и пытках все говорили единодушно, отчего среди ночи побежали от города паши и крымский царь со всеми своими силами. “В ночь ту с вечера было нам страшное видение. На небесах над нашими полками басурманскими шла с Руси от вашего царства Московского туча великая и страшная. И стала она против самого табора нашего. А перед тою тучею идут по воздуху два страшные юноши, а в руках своих держат мечи обнаженные и грозятся на наши полки басурманские. В ту пору мы их всех узнали. И в ту же ночь страшные воеводы азовские в ратной одежде выходили на бой приступом на нас из Азова-города. Пластали нас надвое, вместе с конями. От того-то страшного видения и побежали из таборов турецкие паши и крымский царь”.

А нам, казакам, в ту ночь с вечера также было видение: по валу басурманскому, где стояли их орудия, ходили два мужа, летами древние. На одном - одежда иерейская, а на другом - власяница косматая. Указывают они на полки басурманские и говорят нам: “Побежали, казаки, от вас паши турецкие и крымский царь из таборов. Пришла победа над ними от Христа, сына божия, с небес, силою божией”.

А еще сказывали нам те языки про урон в людях своих, сколько побито их от рук наших под Азовом-городом. Из главных сил их побито у них одних мурз и татар и янычар девяносто шесть тысяч, кроме тех чер-. ных мужиков и охочих людей. А нас всего, казаков, в осаде сидело в Азове только 7367 человек. А те, кто уцелел из нас, холопов государевых, после осады, все изранены. Нет ни одного у нас человека целого; ни одного, кто бы не пролил крови своей, в Азове сидя во имя божие, за веру христианскую. А теперь мы всем войском у государя царя и великого князя всея Руси Михаила Феодоровича просим милости. Просим мы, холопы его, сидевшие в Азове, и те, кто по Дону живет в городках своих, чтоб велел он принять из рук наших ту свою государеву вотчину - Азов-город, ради светлых образов Предтечи и Николина, ради всего, что им, светам нашим, угодно тут. Тем Азовом-городом защитит он, государь, от войны всю свою украину, не будет войны от татар до веку, как сядут наши в Азове-городе.

А мы, холопы его, что остались после осады азовской, все мы уже старцы увечные, сил нет уже у нас на боевые промыслы. А то обет наш, всех, пред образом Предтечи: постричься в монастыре его, принять образ монашеский. Станем мы бога молить до веку за него, государя, и за весь государский род его. Его государскою обороною и нашей верою защитил нас бог от таковых турецких сил, а не нашим молодецким мужеством и промыслом. А коли государь нас, холопов дальних своих, не пожалует, не велит у нас принять из рук наших Азова-города, то нам, заплакав, оставить его! Поднимем мы, грешные, икону Предтечи, да и пойдем с ним, светом нашим, куда он велит. Атамана своего пострижем пред его образом, будет он над нами игуменом. А есаула пострижем, тот у нас будет устроителем 20. А мы, бедные, хоть и немощные все, не отступим от его, Предтечи, образа, помрем все тут до единого. Будет вовеки слава лавре Предтеченской.

И после от тех же атаманов и казаков приписано в грамоте, что надобно им в Азов для осадного сидения 10 000 людей, 50 000 пудов всяких припасов, 20 000 пудов пороха, 10 000 мушкетов, а денег на то все надобно 221 000 рублей.

В нынешнем же 7150 году, по. прошению и посольству царя турецкого Ибрагима-султана, государь царь и великий князь Михайло Феодорович пожаловал его, царя турецкого Ибрагима-султана, и велел донским атаманам и казакам Азов-город покинуть.

Еще в XVI столетии укрепление Русского централизованного государства вызвало массовые побеги крестьян из центральных областей в пограничные земли. Наибольшая община беженцев образовалась на Дону, где эти люди стали именовать себя "казаками" (Р. Пиккио пишет, что это слово тюркского происхождения первоначально обозначало собственно понятие "вольные люди"). По прошествии времени донские казаки превратились в весьма серьезную военную силу, которой руководили выбранные из своей среды полководцы – атаманы. Объектом военных нападок стали главным образом турецкие владения между Азовским и Черным морями.

Всегдашним камнем преткновения для Донского казачества был Азов – мощная турецкая крепость в устье Дона. Весной 1637 г. казаки, воспользовавшись благоприятной расстановкой сил, когда султан был занят войной с Персией, осадили Азов и после двухмесячных приступов овладели крепостью.

Азовская эпопея длилась 4 года, за ней с живейшим интересом наблюдал и мусульманский, и христианский мир. Казаки понимали, что без помощи Москвы им не удержать Азов. Поэтому донское войско добивалось принятия Азова "под государеву руку". Московское же правительство боялось большой войны с Турцией, мир с которой был устойчивым принципом внешней политики первых царей Романовых. Москва не решалась двинуть войска в помощь казакам и официально отмежевалась от них через русского посла в Царьграде. В то же время оно посылало казакам оружие и припасы и не мешало "охочим людям" пополнять азовский гарнизон.

В августе 1638 г. Азов был осажден конными ордами крымских и ногайских татар, но казаки заставили их уйти восвояси. Три года спустя – в 1641 г. – крепости пришлось отбиваться уже от султанского войска Ибрагима I – огромной, снабженной мощной артиллерией армии. Большая флотилия кораблей блокировала город с моря. Мины, заложенные под стены, и осадные пушки разрушили крепость. Все, что могло гореть, сгорело. Но горстка казаков (в начале осады их было пять с небольшим тысяч против трехсоттысячной турецкой армии) выдержала четырехмесячную осаду, отбила 24 приступа. В сентябре 1641 года потрепанному султанскому войску пришлось отступить. Позор этого поражения турки переживали очень тяжело: жителям Стамбула под страхом наказания было запрещено произносить даже слово "Азов".

События Азовской эпопеи получили отражение в целом цикле повествовательных произведений, чрезвычайно популярных на протяжении всего XVII столетия. Прежде всего, это три "повести", определяемые как "историческая" (о захвате крепости казаками в 1637 г.), "документальная" и "поэтическая" (посвященная обороне 1641 г.). В конце века материал был еще раз переработан и возникла так называемая "сказочная" повесть о взятии и осаде Азова.

Было очевидно, что Ибрагим I не уступит Азова, что новый поход – всего лишь дело времени. В этих условиях и в Москве поняли, что двусмысленной политике пришел конец. В 1642 г. был созван земской собор, которому предстояло решить вопрос о том, что делать дальше: защищать крепость или вернуть ее туркам. С Дона на собор приехали выборные представители Войска Донского. Предводителем этой делегации был есаул Федор Порошин, беглый холоп кн. Н.И. Одоевского. По всей видимости, именно он и написал поэтическую "Повесть об Азовском осадном сидении" - самый выдающийся памятник азовского цикла. "Повесть" была рассчитана на то, чтобы склонить на сторону казаков московское общественное мнение, повлиять на земский собор.

Р. Пиккио, характеризуя "Повесть", отмечал прежде всего ее традиционность: "Порой кажется, что читаешь "Повесть временных лет", или "Сказание о Мамаевом побоище", или "Повесть о взятии Царьграда"… образы турок из войска султана Ибрагима словно списаны с древних куманов или татар Батыя… Мощь традиции древнерусской литературы сообщает всему повествованию моральную силу, придающую очарование каждой фразе и каждому жесту, который совершается не случайно, не по мгновенному импульсу, а в соответствии с отеческими заветами. Азовские казаки предоставлены самим себе, формально они не зависят от царя и способны выбирать свою судьбу. И все же им неведомы сомнения. В них сильны православная вера и мораль. Для них патриотизм и религия – одно и то же. Перед лицом турецкой угрозы они знают, с какими обличительными речами обращаться к неверным, какие пламенные молитвы возносить Господу, Богоматери и святым, каких чудес ждать с небес, как приветствовать христианских братьев, солнце, реки, леса и моря. Будь в их действиях больше импровизации, исчезло бы очарование картины, написанной на старый лад".

Действительно, "Повесть" сочинял весьма начитанный человек, опиравшийся на весьма широкий круг книжных источников. Из этих источников особенно важным для него стало "Сказание о Мамаевом побоище", откуда заимствованы, например, приемы описания вражьей силы. Однако, как отмечает большинство исследователей, художественную специфику памятника определяют все-таки не парафразы и не скрытые цитаты. В поэтике повести сочетаются два организующих фактора: художественное переосмысление канцелярских жанров и использование фольклора. Автор широко пользуется устным народным творчеством казаков и из книжных источников также брал прежде всего фольклорные мотивы. Кроме того, повесть обращает на себя внимание новаторским изображением главного героя: в центре повествования не князья и государи, а собирательный, коллективный герой – героический казачий гарнизон крепости как единое целое.

Повесть начинается как типичная выписка из документа: казаки "своему осадному сиденью привезли роспись, и тое роспись подали на Москве в Посолском приказе... думному дьяку... а в росписи их пишет..." Но предметом этой "росписи" становится пространный перечень войск, посланных к Азову "турским царем Ибрагим-салтаном", пехотных полков, конницы и артиллерии, крымских и ногайских мурз, горских и черкесских князей, европейских наемников и т. д. и т. п. Традиция деловой письменности, на первый взгляд, придает этому перечню документально бесстрастный тон. Но в то же время этот перечень оказывается эмоционально окрашенным. Автор преследует определенную цель: методически перечисляя все новые и новые отряды турок, он нагнетает у читателя впечатление страха и безнадежности и сам как бы оказывается во власти этих чувств. Он ужасается тому, что написал, и перо выпадает из его руки: "Тех то людей собрано на нас, черных мужиков, многие тысячи без числа, и письма им нет (!) – тако их множество".

Очень важно помнить, что так говорит человек, прекрасно знающий о благополучном исходе осады. Значит, перед нами умелое использование художественного приема, заставляющее увидеть в авторе не фактографа-канцеляриста, а художника, отлично знающего, что контраст создает эмоциональное напряжение: чем безнадежнее выглядит начало, тем эффектнее и весомее счастливый конец. По-видимому, эта контрастная картина – главная, но дальняя цель автора. Пока же он подготавливает почву для перехода от канцелярского стиля к полуфольклорному стилю воинской повести, к гиперболически-этикетному изображению несметных вражеских полчищ. Предмет повествования остается прежним, но на смену документальному способу изложения приходит эпический стиль.

Чистые поля в одночасье оказались засеянными турецкими и ногайскими ордами (сравнение битвы с посевом – традиционный мотив батальных описаний в фольклоре и литературе). Врагов так много, что степные просторы превратились в темные и непроходимые леса. От многолюдства пеших и конных полков затряслась и прогнулась земля, и из Дона вода выступила на берег. Огромное количество разнообразных шатров и палаток уподобляется высоким и страшным горам. Пушечная и мушкетная стрельба уподоблена грозе, сверканию молний и мощным ударам грома. От порохового дыма померкло солнце, его свет претворился в кровь и наступила тьма (как не вспомнить "кровавое солнце" "Слова о полку Игореве"). Шишаки на шлемах янычар сверкают, как звезды. "Ни в каких странах ратных таких людей не видали мы, и не слыхано про такую рать от века", - подводит итог автор, но сразу же поправляется, т.к. находит подходящую аналогию: "подобно тому, как царь греческий приходил под Трояньское государство со многими государьствы и тысечи".

Переходы от канцелярского стиля к фольклорному и дальше останутся самой характерной чертой авторской манеры в "Повести". Автор не только чередует канцелярский и фольклорный стили, он соединяет их, насыщая фольклоризмами деловой жанр и таким образом художественно его переосмысляя.

Казаки всячески бранят султана: он и "худой свиной пастух наймит", и "смрадный пес", и "скаредная собака". Эта брань сродни той литературной брани, которая встречается в целом ряде памятников этой эпохи, также художественно осмысляющих деловые жанры: в легендарной переписке с турецким султаном Ивана Грозного, а затем запорожских и чигиринских казаков.

От песенного лиризма до "литературной брани" – таков стилистический диапазон повести. Вся она построена на контрастах, потому что ее исторической основой также был контраст – контраст между горсткой защитников Азова и огромным количеством осаждающих.

Отмечается, что турки не только угрожают казакам, они искушают их, предлагая спасать свои жизни и переходить на сторону султана, обещая за это великую радость и честь: отпущение всякой вины и награждение несчетным богатством. Упоминание об этом переносит центр повествования из области батальной в область моральную.

После череды атак, обрушившихся на город, казаки, чувствуя, что их силы иссякают и приближается конец, взывают к небесным покровителям, святым заступникам Русской земли. Христиане-казаки не отдаются во власть неверных. В ответ на это с небес слышатся утешающие и поднимающие дух слова Богородицы, источает слезы находящаяся в церкви икона Иоанна Крестителя, а на турок обрушивается войско ангелов небесных.

Повесть заканчивается тем, что отбив последний приступ казаки бросились на турецкий лагерь. Турки дрогнули и обратились в бегство. Если прежде казаки "срамили" султана словесно, то теперь они посрамили турок делом.

Земский собор не обошелся без жарких споров, но возобладало мнение царя: Азов надо вернуть туркам. Уцелевшие защитники крепости покинули ее. Чтобы сгладить тяжелое впечатление, которое произвел на Войско Донское этот приговор, царь щедро наградил всех казаков, присутствовавших на соборе. Исключение было сделано только в одном случае: есаул Федор Порошин, беглый холоп и писатель, был задержан, лишен жалования и сослан в Соловецкий монастырь.

Подход турецкой армии и начало азовского сидения донских казаков

Тем временем Мурад IV наконец-то взял Багдад и в 1639 г. заключил мир с Ираном. Вот теперь у султана развязались руки для удара на север. Подстрекали его и поляки, заверяли, что с запорожскими набегами они покончили, значит, осталось покончить с донскими. И турки ограничиваться Азовом не собирались. Решили покорить Дон, изгнать и истребить казаков, а дальше… открывались пути для реализации того плана, который не удалось осуществить в 1569 г. Присоединить Астрахань, Казань… Весной 1640 г. Россия стала собирать на юге армию – все силы, даже солдатские полки со шведской границы. Ожидали турецкого вторжения. Но оно не состоялось. Мурад умер, в Стамбуле пошла неразбериха. И войско собрали только в 1641 г. Командующим стал Гассан-паша, ему выделялся флот из 43 галер, сотен галеотов и мелких судов. И армию численностью до 180 тыс.: из них 20 тыс. янычар, 20 тыс. спагов (поместной конницы), 50 тыс. татар, 10 тыс. черкесов. Плюс наемные европейские специалисты по осадам крепостей, вспомогательные войска из молдаван, валахов, болгар, сербов, масса землекопов, носильщиков. Артиллерия насчитывала 129 тяжелых орудий, 32 мортиры и 674 легких пушки. С турками был и крымский хан со своим полчищем. А казаков, которым теперь предстояло осадное «сидение» против турок, в Азове было много-много – тысяч пятнадцать, да женщин-казачек было сот восемь; их надо считать, потому что они усердно помогали своим мужьям в обороне.

Армада кораблей причалила южнее устья Дона, в 40 километрах от Азова, и начала высадку. Сюда же подошли крымцы и черкесы. А в Азове на тот момент находилось 5367 казаков – из них 800 женщин. Возглавил оборону – азовское сидение донских казаков – атаман Осип Петров. 24 июня подошла турецкая армия, заполонив все окрестности. И Гассан предложил защитникам оставить город. Указал, что помощи от царя они все равно не получат, а за согласие обещал 42 тыс. червонцев – 12 тыс. задатком, а 30 тыс. когда сдадут крепость. Казаки ответили: «Сами волею своею взяли мы Азов, сами отстаивать его будем; помощи, кроме Бога, ни от кого не ожидаем; прельщений ваших не слушаем, и хотя не орем и не сеем, но так же, как птицы небесные, сыты бываем. Жен же красных и серебро и злато емлем мы у вас за морем, что и вам ведомо. Будем и впредь так же промышлять; и не словами, а саблями готовы принять вас, незваных гостей».

Казачий героизм во время азовского сидения

На следующий день паша бросил на штурм 30 тыс. солдат. В яростной сече казаки-участники сидения били врага пушечным огнем, расстреливали из ружей, сбрасывали со стен и рубили лезущих янычар. И отбились – турки потеряли 6 тыс. Вынуждены были действовать осадой. Начали возводить батареи, полевые укрепления и по образцу взятия Багдада насыпать вал вокруг городской стены. Сидевшие в Азове донские казаки совершали вылазки, мешая работам. Разгоняли землекопов и прикрывавшие их части, разрушили четыре укрепления. Захватив 28 бочек пороха, подорвали турецкий вал. Между тем и остальное казачество поднялось на войну. Стало тревожить тылы вражеской армии. В этой войне впервые ярко себя проявила донская кавалерия. Преимущество в коннице у противника было подавляющим. Но в придонских степях и зарослях отряды казаков захватили полное господство. Нарушали связи осаждающих с Крымом, с оставшейся на побережье эскадрой. Уже вскоре турки стали испытывать недостатки в снабжении. Невзирая на трудности, они все же возвели вал выше крепостных стен, установили на нем орудия и начали жесточайшую бомбардировку. Мортиры закидывали город бомбами, сотня «проломных» пушек долбила стены, постепенно снося их до самой подошвы.

Но азовское сидение продолжалось. Донские казаки держались и в этом аду. И пока противник разбивал укрепления, насыпали позади них второй вал. Артиллерия стала бить по нему. А казаки позади второго начали воздвигать третий… Видя, что боеприпасы тают, Гассан периодически останавливал бомбардировку и предпринимал штурмы. Но они оборачивались лишь новыми потерями. На валах Азова храбро дрались и казачки. Брали ружья убитых мужей и братьев, отстреливались и рубились наравне с мужчинами, под огнем рыли землю, возводя укрепления. А у татар топтание на месте без добычи, нехватка пищи и фуража вызывали ропот. Они стали требовать, чтобы их отпустили от Азова пограбить русские окраины, собрать продовольствие. Командующий, чтобы не раздражать их, разрешил хану отправить нескольких мурз на «охоту». Но донские разъезды крутились рядом и держали врага под наблюдением. Одни татарские загоны, едва отдалившись от азовского лагеря, попали под удары казачьих отрядов и были разбиты. Других встретили царские войска, своевременно предупрежденные, потрепали и прогнали.

Гассан-паша из-за потерь и дефицита боеприпасов временно прекратил обстрел и атаки, ограничиваясь блокадой. Участники азовского сидения получили передышку, а их донские братья сумели извне прорваться в город, привести обоз с припасами и подкрепление (численность неизвестна). Но уже близилась осень. С августа залили дожди, ночи стали холодными. В турецком лагере, началась эпидемия, сотнями косившая солдат и рабочих, скученных в палатках и шалашах. Командующий обратился в Стамбул с просьбой отложить кампанию до весны. Но султан ответил: «Возьми Азов или отдай мне голову». Кое-как смогли доставить из Турции и провезти к Азову порох и ядра, и сражение возобновилось. Артиллерия разбила третий вал, сооруженный позади двух уничтоженных. Но защитники уже построили четвертый и отбивались за ним. Были снесены все постройки. Уцелела лишь церковь св. Николая Чудотворца, расположенная за горой, в мертвой зоне обстрела. А казаки-участники азовского сидения зарылись в землю, устроив жилища и укрытия от огня. Прорыли и подземные ходы под валом, по ночам делали вылазки, резали врагов.

Паша применил новую тактику. Стал каждый день посылать на штурм 10 тыс. солдат. Их отбрасывали. Тогда вступали в дело орудия и грохотали всю ночь. А наутро Гассан бросал в атаку на Азов другие 10 тыс., предоставляя отдых побитым накануне. И так продолжалось две недели подряд! Донские казаки держались из последних сил. Половина погибла. Остальные были переранены или больны. У них уже была выбита вся артиллерия, кончались боеприпасы и еда, однако азовское сидение продолжалось. Турки на стрелах посылали предложения заплатить по тысяче талеров каждому, лишь бы ушли. Они отказывались. За время осады среди казаков не нашлось ни одного изменника, ни одного перебежчика. Наконец, 26 сентября не выдержал крымский хан. Несмотря на угрозы паши, снял свое воинство и повел домой. Гассан в отчаянии продолжил атаки… Сидевшие в Азове казаки с отчаянным мужеством отражали турок; 24 приступа сделали турки, и всякий раз были отбиты с большим уроном. Они громили город и с моря, и с суши из больших стенобитных пушек, рыли подкопы; наконец, пускали в город записки, в которых сулили большие деньги за измену. Ничто не помогало. Ни один перебежчик не являлся к туркам, ни один пленник под самыми страшными пытками не сказал даже о числе защитников Азова.

Конец азовского сидения – отступление турок

Но силы участников сидения иссякали. Они уже давно превзошли все человеческие возможности. Однако пришел момент, когда стало ясно – больше оборонять Азов не получится. Даже и тогда о сдаче не заикнулся никто. Решили идти в рукопашную, или прорваться или погибнуть в бою. Наступила ночь на 1 октября, канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Праздника донских казаков. Собравшись в храме св. Николая Чудотворца, участники азовского сидения написали прощальное письмо царю и патриарху. Прощались и друг с другом. Долго молились и целовали крест и Евангелие на том, «чтоб при смертном часе стоять дружно и жизни не щадить». Многие дали обет – если уцелеют, постричься в монахи.

Выступили из Азова строем. Некоторым казакам было видение – что сама Богородица идет перед ними, показывает путь и защищает своим Покровом. И действительно, когда начало светать, земля оказалась укрыта густейшим туманом. Под его прикрытием казаки-участники азовского сидения вышли к позициям врага и… нашли турецкий лагерь пустым. Оказалось, что в эту же ночь паша снял осаду и начал отводить армию от Азова к кораблям. Это было чудо. И оно настолько воодушевило казаков, что изможденная и израненная горстка людей, выдержавших 3 месяца осады и 24 штурма, ринулась в погоню! Настигла турок, налетела на них, расстреливая последними зарядами мушкетов, рубя саблями. Среди неприятелей возникла паника. Они смешались и побежали, давя друг друга. Набивались в лодки, переворачивая их, бросались вплавь и тонули…

Пробившись попусту, потерявши около 20 тысяч людей, турки с позором отступили. Для них борьба против азовского сидения донских казаков обернулась полным разгромом, по разным оценкам, их армия потеряла 60–100 тыс. человек, на родину вернулась лишь треть. Казаков в «осадном сидении» полегло 3 тыс.

Земский собор по азовскому делу

Но теперь и самым отчаянным было ясно, что в режиме «вольного города» Азову существовать невозможно. Осип Петров послал в Москву от донских казаков, выстоявших в азовском сидении, станицу во главе с атаманом Наумом Васильевым и есаулом Федором Порошиным. Они везли подробный доклад с извещение о своём торжестве в осадном сидении и просьбу к царю – принять Азов в полное владение, прислать воеводу с войсками.

"Мы наги, босы и голодны, – писали они, – запасов, пороху и свинцу нет, – от этого многие казаки хотят идти врознь, а многие переранены".

Молодецкое азовское сидение донских казаков, хоть и "вольных", и "лихих воровских людей", но все же по крови русских, в Москве очень порадовало всех. Царь Михаил Федорович послал им щедрое жалованье и в грамоте своей хвалил их. "Мы вас, – говорил он, – за эту вашу службу, раденье, промысел и крепкостоятельство милостиво похваляем".

Теперь возник трудный вопрос: брать ли Азов от восторжествовавших в сидении казаков или нет. Дело было, с одной стороны, очень заманчиво, а с другой – весьма опасно: владея Азовом, можно было не только грозить татарам, удерживать их от набегов на русские украины, а при случае даже и попытаться завладеть Крымом; но принять Азов от казаков – значило навлечь на Россию войну с турками (нужны большие ратные силы, большие средства, а где их взять?). Ситуация тогда очень отличалась от тех русско-турецких войн, что произойдут сто-сто пятьдесят лет спустя, в XVIII в. Еще и Османская империя была намного сильнее, сохранялась угроза со стороны Польши и Швеции.

Решено было отдать азовское дело на рассмотрение земского собора. Царь указал: "Выбрать изо всяких чинов, из лучших, средних и меньших, добрых и умных людей, с кем об этом деле говорить" (1642 г.).

Собор собрался в столовой избе. Думный дьяк Лихачев изложил события азовского сидения донских казаков, заявил, что в Москву уже едет султанский посол и ему придется давать ответ; наконец, поставил собору такие вопросы:

– Государю царю за Азов с турским и крымским царем разрывать ли и Азов у казаков принимать ли? Если принять, то войны не миновать и ратные люди надобны будут многие, на жалованье им и на всякие запасы деньги надобны многие и не на один год, и такие великие деньги и многие запасы где брать?

Эти вопросы были записаны и розданы выборным людям, а они должны были "помыслить о том накрепко и государю мысль свою объявить на письме, чтоб ему, государю, про все то было известно".

Духовенство на вопросы об Азове отвечало, что о ратном деле рассуждать следует царю да боярам, а им, духовным лицам, все это не за обычай; их же дело Бога молить, а помогать ратным людям они готовы по мере сил.

Служилые люди (стольники, дворяне, боярские дети) высказались вообще за то, чтобы взять Азов; только охоты не выказывали служить с казаками, "людьми самовольными", советовали государю на помощь донцам, сидевшим в Азове, послать из ратных охочих и вольных людей.

– Людей в Азов, – говорили некоторые выборные из служилых людей, – велел бы государь прибрать охочих в украинских городах из денежного жалованья, потому что из этих городов многие люди прежде на Дону бывали и им та служба за обычай.

Двое из дворян изложили обстоятельнее свое мнение. Они тоже стояли за то, чтобы послать на подмогу казаков охочих, вольных людей; чтобы добытый казаками в геройском сидении Азов взять, потому что тогда не только крымцы будут в страхе, но подчинятся царю и ногаи, и другие татарские орды, и кавказские горцы; говорили, что лучше израсходовать деньги на войну, чем понапрасну тратиться на поминки крымцам, которые своей присяги никогда не соблюдают...

Стрелецкие головы и сотники отвечали на вопрос об Азове, что "во всем государева воля, а они, холопи его, служить рады и готовы, где государь ни укажет".

Дворяне и дети боярские из разных городов по большей части выражали такую же готовность.

Но были на соборе об Азове мнения и другого рода. Владимирские дворяне и дети боярские говорили, что государю и боярам ведома бедность их города.

Дворяне и боярские дети некоторых северных уездов советовали брать людей и деньги преимущественно с разбогатевших людей, причем говорили:

"Твои государевы дьяки и подьячие пожалованы твоим денежным жалованьем, поместьями и вотчинами и, будучи беспрестанно у твоих дел и обогатев многим богатством неправедным от своего мздоимства, покупали многие вотчины и домы свои построили многие, палаты каменные такие, что неудобь сказаемые. Блаженной памяти при прежних государях и у великородных людей таких домов не бывало".

Не пощадили обличители и своих братии.

"Некоторые наши братия, – говорили они, – будучи в городах у твоих государевых дел, ожирели и обогатели и на свое богатство накупили себе вотчин. Вот с таких-то "обогатевших" и "ожиревших" людей, по мнению выборных, и надо брать средства для войны".

"А бедных нас, холопей своих, – писали они, – разоренных и беспомощных, беспоместных и пустопоместных и малопоместных вели, государь, взыскать своею милостью поместным и денежным жалованьем, чтоб было чем твою государеву службу служить".

Дворяне из южных городов советовали в случае отправки войска на помощь казакам-участникам азовского сидения брать деньги и всякие запасы ратным людям, сколько за кем крестьянских дворов, а не по писцовым книгам (неправильно составленным).

"А мы, холопи твои, – прибавляли они, – с людьми своими и со всею своею службишкою против недругов твоих готовы, где ты укажешь; а разорены мы пуще турских и крымских басурманов московскою волокитою (проволочками в делах) от неправд и от неправедных судов".

Но, несмотря на эти жалобы и обличения, все служилые люди были за войну. Азовское сидение донских казаков своим геройством впечатлило всех.

Торговые люди заявили:

"Мы, холопи твои, торговые людишки, питаемся от своих промыслишков, а поместий и вотчин за нами нет никаких, службы твои государевы служим в Москве и в иных городах ежегодно и беспрестанно... сбираем твою государеву казну за крестным целованьем с великою прибылью: где сбиралось при прежних государях и при тебе в прежние годы сот по пяти и по шести, теперь там сбирается с нас и со всей земли нами же тысяч по пяти, по шести и более. А торжишки стали гораздо худы, потому что всякие наши торжишки на Москве и в других городах отняли многие иноземцы, немцы и кизильбашцы (персияне)... а в городах всякие люди обнищали и оскудели до конца от воевод".

Затем торговые люди сборы на войну за Азов с них полагали на государеву волю и прибавляли в заключение, что "рады служить своими головами за Царское здоровье и за православную веру помереть".

Люди низшего чина, сотские и старосты черных сотен и слобод, от имени всех тяглых людей объявили:

"Мы, сироты твои, тяглые людишки, по грехам своим оскудели и обнищали от великих пожаров, от пятинных денег, от поставки людей, от подвод, от великих податей и от разных служб в целовальниках... Всякий год с нас, сирот твоих, берут в государевы приказы по ста сорока пяти человек в целовальники, да с нас же берут извозчиков с лошадьми стоять беспрестанно при земском дворе для пожарного случая, а мы платим тем целовальникам да извозчикам каждый месяц подможные кормовые деньги. И от великой бедности многие тяглые людишки из сотен и из слобод разбрелись розно и дворишки свои покидали".

Уход участников сидения из Азова

Таким образом, царь из уст выборных людей узнал о полной готовности жертвовать своим достоянием и даже жизнью на пользу родной земли, но услышал также и о бедственном положении ее, особенно черных людей, – и убедился, что еще надо думать не о войне, а о строении своей земли.

На верность сидевших в Азове казаков трудно было полагаться, а без них Москве трудно было бы оборонять от турок отдаленный Азов. Город оказался по досмотру так разбит и разорен, что нельзя было его скоро поправить. Наконец, к царю пришли из Молдавии вести, что султан поклялся в случае войны с Москвою истребить всех православных в своих владениях.

Царь послал 30 апреля участникам азовского сидения приказ покинуть Азов. Русским послам, отправленным в Константинополь, наказано было сказать султану:

– Вам самим подлинно известно, что донские казаки издавна воры, беглые холопи, живут на Дону, убежав от смертной казни, царского повеленья ни в чем не слушаются, и Азов взяли без царского повеленья, помощи им Царское величество не посылал, вперед за них стоять и помогать им государь не будет, ссоры из-за них никакой не хочет.

Тем временем в Турции же провал борьбы против азовского сидения донских казаков вызвал настоящую бурю. Гассан-паша попал в тюрьму. Султан Ибрагим Безумный, разъярившись, учинил массовую резню христиан. Для взятия Азова стала формироваться вторая армия, возглавил ее сам великий визирь Мухаммед-паша. В Москве об этом узнали от русской агентуры. Михаил Федорович отправил на Дон дворянина Засецкого и есаула Родионова с 15 казаками, они везли указ: «Ведомо нам учинилось заподлинно, что Ибрагим… отправил сильную рать воевать нашу украину, и всех христиан, находящихся в его владениях, велел побити. Нашей же рати за кратостью времени не успеть притти под Азов, принять его и вооружить… Дабы напрасно не пролить христианской крови, повелеваем вам, атаманам и казакам, и всему Великому Войску Донскому Азов оставить и возвратиться по своим куреням…». Необъявленная война уже началась. Отряд, везший грамоту, попал у Северского Донца в засаду турок. Засецкий с несколькими казаками сумел прорваться и доставить указ по назначению. Обсудив его на кругу, казаки начали эвакуацию добытого ими во время храброго сидения Азова. Вынесли иконы, вывезли церковную утварь, 80 пушек. Вырыли даже останки погибших, «да не оставит их братство в басурманской земле». В июне показался турецкий флот. При его приближении последний отряд казаков взорвал остатки крепостных сооружений и ушел вслед за товарищами.

Визирь нашел на месте Азова лишь груду развалин. И двигаться вглубь Дона не рискнул. Без тыловых баз, каковой мог стать только Азов, удаляться от моря было опасно. Мухаммед-паша предпочел отрапортовать, что «овладел крепостью», оставил команды для ее восстановления и вернулся в Стамбул. Казалось бы, самое крупное самостоятельное предприятие казачества завершилась впустую?… На самом деле – нет! Именно благодаря азовскому сидению донских казаков, оттянувшему на себя силы турок и татар, Россия смогла быстро и беспрепятственно построить Белгородскую засечную черту! Тысячекилометровую систему сплошных засек, рвов, валов с частоколами. Возникли 25 новых крепостей: Коротояк, Усмань, Козлов и др. А между городами через каждые 20–30 км встали острожки с гарнизонами и дозорами. Таким образом сидевшие в Азове казаки помогли России занять и освоить всю черноземную полосу – нынешние Курскую, Белгородскую, Орловскую, Воронежскую, Липецкую, Тамбовскую области.

«Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков»

С этими событиями связан и первый из дошедших до нас памятников казачьей литературы – «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», созданная есаулом Федором Ивановичем Порошиным. Великолепнейшее историческое и поэтическое произведение, своим стилем напоминающее древние былины. Участники азовского сидения в ней сражаются, будто «впрямь на Руси богатыри святорусские». Не только за Дон, но и за все «государство Московское», которое «велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств и орды бусурманской аки в небе солнце». А разве может оставить читателя равнодушным эпизод, где казаки, идя из Азова в последний бой, прощаются: «Не бывать уж нам на Святой Руси: смерть наша грешная в пустынях за наши иконы чудотворные, за веру христианскую, за имя государево». И обращаются к родной природе: «Простите нас, леса темные и дубравы зеленые, простите нас, моря синие и реки быстрые…» А завершается «Повесть» словами: «Была казакам слава вечная, а туркам укоризна вечная».

Соединение донского казачьего войска с Россией

Нападения на Азов султан казакам не простил. В 1643 г. на Дон обрушились крымцы и силы азовского гарнизона. Были сожжены Монастырский, Черкасский и ряд других городков. И казаки обратились в Москву. Доносили, что не в состоянии «противиться совокупной силе турской и татарской». Но Земский Собор в 1642 г. принял решение не только о том, чтобы не принимать Азов. Он постановил оказать покровительство казакам. Царь и Боярская Дума были того же мнения. На Дон был направлен воевода Кондырев с 3 тысячами стрельцов, тысячу «новых казаков» навербовал на подмогу воевода Красников. Местом для нового центра Войска был выбран Черкасский остров, на котором под руководством атамана Павла Федорова в апреле 1644 г. взамен сгоревшего городка была построена крепость. Возводили ее и поселились в ней казаки шести станиц, двух Черкасских (украинских), Павловской, Средней, Прибылянской и Дурновской. Здесь разместился и гарнизон царских войск. С этого времени Дон прочно воссоединился с Россией, и царь стал обращаться в грамотах к «нашему Донскому Войску».

Историки-дворяне и либералы XIX в., писали о том, как государство после азовского сидения казаков усмирило «вольницу», обратив ее на полезную службу. Советские авторы и эмигранты из числа казачьих сепаратистов рассуждали иначе – дескать, самодержавие ущемляло волю казаков, превращая их в «служилое сословие». Оба взгляда глубоко неверны. Уже отмечалось, что понятие «воля» весьма глубоко и многозначно. В Польше действительно власть стремилась подавить казаков и уничтожить их волю. Однако Дон, Терек, Яик не были покорены силой. Единение с государством произошло волей самих казаков. Они по своей воле ограничили собственную свободу, обретя за это большую силу. Кстати, Михаил Федорович отнесся к казачьим вольностям очень деликатно. Автономия и традиции Войска Донского и после азовского сидения были полностью сохранены. Во внутреннее самоуправление Москва не вмешивалась и воеводам на Дону вмешиваться запрещала, они получали права лишь военных командиров. Мало того, находились в подчинении атаманов. Им предписывалось действовать «заодно с казаками под атаманским началом», потому что «донские казаки люди самовольные». Не вводились российские законы, сохранялось войсковое право. Царь признал даже традицию не выдавать беглых. Только просил, чтобы во избежание недоразумений их не посылали в Москву. И чтобы им не давали «государева жалованья», поскольку оно высылается из расчета на «старых казаков».