Творчество поэта, диалектика философа, искусство исследователя –
вот материалы, из которых слагается великий учёный.
Климент Аркадьевич Тимирязев
Климент Аркадьевич Тимирязев (03.06.1843–28.04.1920) – русский естествоиспытатель, физиолог – основоположник русской
и британской научных школ физиологов растений, историк науки.

ШКАТУЛКА КАЧЕСТВЕННЫХ ЗАДАЧ ПО ФИЗИКЕ
СТРОЕНИЕ ВЕЩЕСТВА, МОЛЕКУЛЫ, ДИФФУЗИЯ

Дидактические материалы по физике для учащихся, а также их родителей;-) и, конечно же, для творческих педагогов. Для тех, кто любит учиться! Вашему вниманию 40 качественных задач по физике на тему: «Строение вещества, молекулы, диффузия» . Сопроводим задачи познавательными примечаниями и комментариями – для любознательных к некоторым задачам дадим развёрнутые ответы ;-) И… по традиции зелёных страничек побалуем себя шедеврами мировой живописи …

Задача №1
Кто первый экспериментально обнаружил движение молекул?

Ответ: В 1827 году британский ботаник Роберт Броун , исследуя пыльцу со своих цветов под микроскопом, установил, что плавающие в воде пыльцевые зёрна двигаются непрерывно и хаотически. Броун был настоящим учёным и, столкнувшись с непонятным, добросовестно исследовал открытое явление. Он обнаружил, что в горячей воде частицы скачут быстрее чем в холодной. Убедился в том, что путь их абсолютно случаен и не зависит от лондонских кебов, громыхающих по мостовой…

Роберт Броун Robert Brown Стивен Пирс

Задача №2
Почему и как броуновское движение взвешенных частиц зависит от их размеров?

Ответ: Ещё Роберт Броун заметил, что наблюдаемые в микроскоп очень малые частицы, взвешенные в жидкости, находятся в состоянии непрерывного беспорядочного движения и, чем меньше частица, тем интенсивнее она движется. Причина броуновского движения точно установлена: непрерывно и хаотично движущиеся молекулы жидкости ударяют со всех сторон по крупинкам твёрдого тела и приводят их в беспорядочное движение. Чем меньше масса крупинки, тем быстрее она движется, и наоборот. Таким образом броуновское движение крупинок обусловлено движением молекул жидкости.

Роберт Броун (Robert Brown; 1773–1858) – британский ботаник, морфолог и систематизатор растений. Всю свою жизнь Роберт Броун был уверен, что его след останется в истории благодаря ботаническим заслугам. Но… едва ли это не единственный ботаник, прочно вошедший в историю физики .
Стивен Пирс (Stephen Pearce; 16.11.1819–31.01.1904) – британский живописец-портретист.

Задача №3
Если рассматривать в микроскоп каплю сильно разбавленного молока, то можно увидеть, что плавающие в жидкости мелкие капли масла непрерывно движутся. Объясните это явление. Почему при повышении температуры молока движение их ускоряется?

Ответ: Потому что молекулы жидкости движутся непрерывно и беспорядочно, а с повышением температуры скорость их движения возрастает.

Задача №4
В какой среде при одной и той же температуре броуновское движение происходит интенсивнее в капле воды или в капле масла?

Ответ: В воде, как менее вязкой среде.

Задача №5
Чем объяснить распространение в воздухе запахов бензина, духов, лака и других пахучих веществ?

Ответ: Запах пахучих веществ распространяется обычно благодаря конвекции, в совершенно спокойной атмосфере распространение запахов обусловлено диффузией, связанной с беспорядочным движением молекул.

Задача №6
«Старуха Изергиль», 1895 г., Максим Горький
Максим Горький (28.03.1868–18.06.1936) – русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых значительных и известных в мире русских писателей и мыслителей.
«…Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождём. Ещё и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-чёрные или коричневые…»
Сколько разных воспоминаний, ярких незабываемых эмоций, связано у многих из нас с морем! С чем сравнить особый неповторимый запах моря? И какое пояснение с точки зрения физики при этом Вы можете сделать?

Айвазовский Иван Константинович (Ованнес Айвазян; 29.07.1817–02.05.1900) – всемирно известный русский художник-маринист, баталист, коллекционер, меценат.

Для любознательных: С поверхности морей и океанов непрерывно испаряется вода. Вместе с ней в атмосферу ежегодно поступает несколько сотен тысяч тонн йода , некоторое количество борной кислоты, фосфатов и, очевидно, других химических веществ. Во время сильных ветров чёткая граница между поверхностью моря и атмосферой разрушается. Ветер вместе с брызгами и пеной уносит соль, гумус, детрит , которые потом частично выпадают на суше и… вместе с йодом принимают участие в создании неподражаемой симфонии запаха моря … А дирижируют этим волшебным оркестром конвекция и диффузия .

§ Цвет моря и цвет морской волны на зелёной страничке «Путешествие по зелёному цвету» , а также – оттенки зелёного цвета в красках и цифрах;-)
§ Россыпь морских пейзажей в лунном свете Ивана Константиновича Айвазовского на зелёной страничке «Луна в живописи» и… некоторые интересные подробности о видимых размерах Луны;-)

Задача №7
Если в одном конце комнаты пролить некоторое количество пахучей и летучей жидкости, то через несколько секунд её запах будет ощущаться в другом конце комнаты. Не противоречит ли этот факт тому, что средняя скорость молекул газа при комнатной температуре больше скорости пули и составляет несколько сотен метров в секунду?

Задача №8
Чем отличается движение одной и той же молекулы в воздухе и в вакууме?

Ответ: В вакууме молекула двигается равномерно и прямолинейно. В воздухе, вследствие столкновений с другими молекулами, та же молекула движется по ломаной зигзагообразной линии с изменяющейся скоростью.

Задача №9
Если смешать равные объёмы ртути и воды, а затем – спирта и воды, то в первом случае получится удвоенный объём смеси, а во втором – меньше удвоенного объёма. Почему?

Ответ: Молекулы спирта и воды взаимно проникают в имеющиеся между ними промежутки и вступают в химическое взаимодействие. Вследствие этого объём смеси воды и спирта меньше, чем сумма первоначальных объёмов.

Задача №10
Почему газы легче сжимаются, чем твёрдые тела и жидкости?

Задача №11
Масло, помещённое в прочный стальной цилиндр и подвергнутое огромному давлению в десятки тысяч атмосфер, проступает наружу сквозь стенки цилиндра. О чём говорит этот опыт?

Ответ: Опыт свидетельствует о наличии межмолекулярных промежутков в веществе стенок цилиндра – расстояние между атомами железа в кристаллической решетке стали больше размера молекул масла.

Задача №12
Одинаковы ли размеры и состав молекул горячей и холодной воды, а также молекул льда?

Задача №13
Почему в газах и жидкостях диффузия протекает быстрее, чем в твёрдых телах?

Задача №14
Какие физические процессы играют ведущую роль при приживании привоя к дикому дереву?

Коттедж с садом и курами A Cottage Garden with Chickens Петер Мёрк Мёнстед, 1919 год

Петер Мёрк Мёнстед (Peder Mork Monsted; 10.12.1859–20.06.1941) – датский живописец, признанный мастер пейзажа, представитель «золотого века» датской живописи.

Задача №15
Поясните на каком явлении основана внекорневая подкормка рассады и плодовых деревьев путём опрыскивания их листьев.

Ответ: На явлении диффузия. Диффузионный обмен сквозь поверхность листьев растений выполняет функцию не только дыхания, но, частично, и питания. Дополнить ответ на этот вопрос можно словами великого русского физиолога Климента Аркадьевича Тимирязева из его монументальной работы «Жизнь растений» , опубликованной в 1898 году. «Будем ли мы говорить о питании корня за счёт веществ, находящихся в почве, будем ли говорить о воздушном питании листьев за счёт атмосферы или питании одного органа за счёт другого, соседнего, – везде для объяснения мы будем прибегать к тем же причинам: диффузия ».

Задача №16
На каком явлении основана засолка овощей, грибов, рыбы и других продуктов?

Георг Флегель (Georg Flegel; 1566–1638) – немецкий художник, основатель немецкой школы натюрморта.

Задача №17
На каком явлении основано вымачивание солёной сельди? Объясните, как происходит переход соли из сельди в воду.

Ответ: Вымачивание солёной сельди основано на явлении диффузии. Молекулы соли в растворе распадаются на ионы, а ионы в результате процесса диффузии перемещаются в воду, обмениваясь местами с ионами воды.

Задача №18
Чтобы огурцы продолжительное время оставались малосольными, рассол с огурцами необходимо хранить в холодном помещении – погребе или холодильнике. Почему?

Задача №19
Рассохшиеся дубовые бочонки, в которых намереваются засаливать огурцы, предварительно опускают на некоторое время в чан с горячей водой, после чего щели в бочонках исчезают. Поясните физическую суть этой процедуры.

Задача №20
«Трое в лодке, не считая собаки», 1889 г., Джером Клапка Джером
Перевод с английского Михаила Александровича Салье
«…Из прочих вещей Джордж предложил взять для первого завтрака яйца с ветчиной, которые легко приготовить, холодное мясо, чай, хлеб с маслом и варенье. Для второго завтрака он рекомендовал печенье, холодное мясо, хлеб с маслом и варенье, но только не сыр. Сыр, как и керосин, слишком много о себе воображает. Он хочет захватить для себя всю лодку. Он проникает сквозь корзину и придаёт всему привкус сыра. Вы не знаете, что вы едите, – яблочный пирог, сосиски или клубнику со сливками. Всё кажется вам сыром. У сыра слишком много запаха…»
Благодаря какому физическому явлению сыр может «захватить для себя всю лодку»? Впрочем, за российским и адыгейским сыром в холодильнике я такой бурной деятельности не замечала, а вот за рыбными блюдами и морепродуктами такое захватническое поведение очень даже водится;-) и потому хранить их необходимо в герметичной посуде, а ещё лучше в отдельной секции холодильника.

Для любознательных: Отличительной особенностью многих сортов сыра являются их ароматы, иногда настолько экстравагантные, что неподготовленного и неискушённого сырными изысками человека, могут сбить с ног и довести до полуобморочного состояния… Однако, самое интересное, что наиболее запашистые и отвратительно выглядящие сыры имеют настолько обворожительный вкус, что описывать его лучше стихами… Самое знаменитое описание ароматов сырной лавки можно найти в романе «Чрево Парижа» Эмиля Золя .

СЫРНАЯ ЛАВКА

Эдвард-Жан Дамбрж (Edward-Jean Dambourgez; 14.11.1844–15.01.1931) – французский живописец, гравёр.

ВЕЛИКАЯ И УЖАСНАЯ СЫРНАЯ СИМФОНИЯ

«Чрево Парижа», 1873 г., Эмиль Золя
Перевод с французского Надежды Марковны Гнединой
«…Вокруг них воняли сыры. На обеих полках вдоль задней стены тянулись огромные масляные холмы; бретонское масло выпирало из корзин; покрытые полотном, пучились глыбы нормандского, похожее на скульптурные этюды животов, завёрнутые в мокрые тряпки; другие, початые куски масла, которым с помощью широких ножей придали форму остроконечных утёсов, изрезанных ложбинами и трещинами, были точно выветривающиеся горные вершины, позолоченные бледным осенним закатом. Меловая белизна яиц в корзинах под красным, с серыми прожилками, мрамором прилавка дополняла картину; сырки, называемые «затычками», уложенные верхушка к верхушке в ящиках с соломой, и гурнейские сыры, плоские, как медали, сливались в более тёмные полосы, тронутые зеленоватыми тонами. Но больше всего скопилось сыров на прилавке. Здесь, рядом с фунтовыми брусками масла, завёрнутыми в листья свеклы, раскинулся громадный, словно рассечённый топором сыр канталь; далее следовали: головка золотистого честера, головка швейцарского, подобная колесу, отвалившемуся от колесницы варвара; круглые голландские сыры, напоминавшие отрубленные головы с запёкшимися брызгами крови; они кажутся твёрдыми, как черепа, почему голландский сыр и прозвали «мёртвой головой». Пармезан, затесавшийся между грудами этой сырной массы, добавлял к ней свой душок. У трёх головок бри, лежавших на круглых дощечках, были меланхолические физиономии угасших лун; две из них, уже очень сухие, являли собой полнолуние; а третья была луной на ущербе, она таяла, истекая белой жижей, образовавшей лужицу, и угрожала снести тонкие дощечки, с помощью которых тщетно пытались сдержать её напор. Порсалю, похожие на античные диски, носили клеймо с фамилией фабриканта. Романтур в серебряном фольговом платье казался куском нуги или сладким сырком, ненароком попавшим в гущу этой едкой массы, охваченной брожением. А рокфоры под стеклянными колпаками, рокфоры тоже тщились казаться знатными господами; физиономии у них были нечистые и жирные, испещрённые синими и жёлтыми жилками, как у богачей, больных постыдной болезнью от излишнего пристрастия к трюфелям; жёсткие, сероватые сырки из козьего молока, те, что лежали рядом на блюде и были величиной с детский кулак, напоминали камушки, которые катятся из-под копыт козла-вожака, когда он мчится впереди стада по извилистой горной тропинке. Затем в общий хор вступали самые духовитые сыры: палевые мондоры, отдающие сладковатой тухлинкой; более острые, очень толстые труа с помятыми боками, вносившие в общий смрад затхлость сырого погреба; камамбер, пахнущий залежалой дичью, невшательские, лимбургские, марольские сыры, понлевеки, квадратные и зловонные, – и своеобразный запах каждого из них врывался резкой нотой в насыщенную до тошноты мелодию смрада; были там и ливаро, окрашенные в красный цвет, от которых дерёт в горле, как от паров сернистой кислоты; и, наконец, на самом верху поместился оливе, прикрытый листьями орешника, – так крестьяне забрасывают ветками падаль на краю поля, разлагающуюся на солнце. Сыры плавились от полуденного зноя; плесень на их корке таяла, лоснилась, отливая великолепными медными тонами – красными и зеленовато-синими, походя на плохо затянувшиеся раны; а тёплый ветер шевелил под листьями отставшую кожу оливе, и она медленно и тяжело вздымалась, точно грудь спящего человека; волна жизни проникла в один из ливаро, и он разродился кучей червей, выползших из размытой в нём щели. А сыр жероме с анисом, покоившийся в своей тонкой коробке за весами, до того вонял, что мухи попадали кругом на красный мрамор с серыми прожилками…»

Задача №21
Почему сливки на молоке быстрее отстаиваются в холодном помещении, чем в тёплом?

Ответ: При низкой температуре частицы жира менее подвержены влиянию окружающих молекул, так как скорости их движения меньше, они легко «слипаются», притягиваясь друг к другу.

Задача №22
Почему не следует мокрую ткань, окрашенную в тёмный цвет, оставлять на длительное время в соприкосновении с белой тканью?

Ответ: Молекулы краски диффундируют на белую ткань и окрасят её.

Задача №23
Бросьте в воду кристаллик марганцовки. Через некоторое время вокруг него образуется фиолетовое облачко. Объясните явление.

Ответ: Вещество, растворяясь, диффундирует в воде, окрашивая её фиолетовым цветом.

Задача №24
В минуту опасности некоторые головоногие выбрасывают перед раззявленной пастью хищника «чернильную бомбу» – струю тёмноокрашенной жидкости. Чернила расплываются в воде густым облаком, и под прикрытием «дымовой завесы» моллюск более или менее благополучно удирает, оставляя врага блуждать в потёмках. Почему через некоторое время пространство, заполненное этой жидкостью, даже в спокойной воде становится прозрачным?

Головоногие: стайка кальмаров (Ommastrephes sloaneipacificus); осьминог (Octopus vulgaris); россия (Rossia glaucopis); каракатица (Sepia officinalis).
Кондаков Николай Николаевич (1908–1999) – российский художник-анималист, зоолог и путешественник.

Для любознательных: «…В чернилах головоногих содержится органическая краска из группы меланинов, близкая по составу к пигменту, которым окрашены наши волосы. Оттенок чернил не у всех головоногих одинаков: у каракатиц он сине-чёрного тона (в сильном разведении цвета «сепии»), у осьминогов – чёрный, у кальмаров – коричневый. Чернила вырабатывает особый орган – грушевидный вырост прямой кишки. Его называют чернильным мешком. Не всё содержимое чернильного мешка выбрызгивается за один раз. Обыкновенный осьминог может ставить «дымовую завесу» шесть раз подряд, а через полчаса уже полностью восстанавливает весь израсходованный запас чернил. Красящая способность чернильной жидкости необычайно велика. Каракатица за пять секунд окрашивает извергнутыми чернилами всю воду в баке вместимостью в 5,5 тысяч литров. А гигантские кальмары извергают столько чернильной жидкости, что морская вода мутнеет на протяжении сотни метров!»
«Класс Головоногие моллюски (Cephalopoda)», 1968 г.,
Игорь Иванович Акимушкин

Задача №25
Почему дым от костра, по мере его подъёма перестаёт быть видимым даже в безветренную погоду?

Ответ: Частички дыма и молекулы воздуха смешиваются благодаря конвекции и диффузии. При этом концентрация частичек дыма непрерывно уменьшается и он становится невидимым.

Задача №26
Детские воздушные шарики обычно наполняют гелием. Почему они уже через сутки шарики теряют упругость, сморщиваются и перестают подниматься?

Ответ: Гелий диффундирует сквозь оболочку шара.

Задача №27
В воде рек, озёр, и других водоёмов содержатся молекулы газов, входящих в состав воздуха. Благодаря какому явлению попадают эти молекулы в воду? Почему они проникают до дна водоёма? Опишите, как происходит при этом перемешивание воздуха с водой?

Для любознательных: Большую роль играют диффузионные процессы в снабжении кислородом природных водоёмов. Кислород попадает в более глубокие слои воды в стоячих водах за счёт диффузии через их свободную поверхность. Поэтому нежелательны всякие ограничения свободной поверхности воды. Так, например, листья или ряска, покрывающие поверхность воды, могут совсем перекрыть доступ кислорода к воде и привести к гибели её обитателей. По этой же причине сосуды с узким горлом непригодны для использования в качестве аквариума.

Волков Ефим Ефимович (23.03.1844–17.02.1920) – русский живописец – пейзажист, член Товарищества передвижных художественных выставок, действительный член и академик Императорской Академии художеств.

Поленов Василий Дмитриевич (01.06.1844–18.07.1927) – русский художник, мастер исторической, пейзажной и жанровой живописи, педагог.

Задача №28
При каких процессах и как происходит диффузия в организме человека и животных? Подготовьте на эту тему развёрнутое сообщение.

Задача №29
Ингаляция – метод введения лекарственных средств, основанный на вдыхании газа, пара или дыма. Ингаляция бывает естественной, например, в соляных пещерах, на морских курортах или в лесу (вдыхание фитонцидов) и искусственной, с применением специальных устройств-распылителей – ингаляторов. На каком физическом явлении основан этот метод введения лекарственных средств? И что такое фитонциды?

Для любознательных: Фитонциды – образуемые растениями биологически активные летучие вещества, убивающие или подавляющие рост и развитие бактерий, микроскопических грибов, простейших… Гектар соснового бора выделяет в атмосферу около 5 килограммов летучих фитонцидов в сутки, а можжевелового леса – около 30 килограммов! Сосновые фитонциды губительны для палочки Коха – возбудителя туберкулёза; фитонциды пихты убивают коклюшную палочку; фитонциды берёзы поражают микроб золотистого стафилококка…

Шишкин Иван Иванович (25.01.1832–20.03.1898) – русский живописец-пейзажист, академик, профессор, руководитель пейзажной мастерской Императорской Академии художеств, один из членов-учредителей Товарищества передвижных художественных выставок.

§ Картина «Утро в сосновом лесу» на зелёной страничке «Времена года: Весна» . Потаённый уголок дремучего соснового леса в исполнении Ивана Ивановича Шишкина и медвежье семейство в исполнении Константина Аполлоновича Савицкого .

Задача №30
Объясните явление процесса цементации стали – получение твёрдой закалённой «корки» на поверхности изделия из мягкой стали.

Ответ: При прокаливании стальных изделий в смеси из угля и различных солей атомы углерода диффундируют в поверхностный слой металла. Это способствует повышению прочности изделия.

Задача №31
В технике применяют способ холодной «приварки» металлов. Для этого накладывают одну железную деталь на другую, сильно их сжимают и, получают очень прочное соединение. Что происходит в процессе холодной «приварки» металлов?

Ответ: При сильном сжатии происходит размягчение поверхностей изделий, сопровождающееся взаимной диффузией частиц, силы сцепления становятся настолько значительными, что обеспечивают прочное соединение изделий.

Задача №32
В чём состоит процесс окрашивания твёрдых тел красителями?

Задача №33
Почему на классной доске пишут мелом, а не куском белого мрамора? Что можно сказать о взаимодействии между частицами этих веществ? Почему частицы мела не отпадают от поверхности доски?

Ответ: Силы притяжения между молекулами мела слабее, чем между молекулами мрамора, и, когда мы пишем мелом на доске, частички мела отслаиваются и остаются на доске, удерживаясь на ней благодаря силам межмолекулярного сцепления.

Богданов-Бельский Николай Петрович (08.12.1868–19.02.1945) – русский художник-передвижник, академик живописи.

Задача №34
Для уменьшения силы трения между соприкасающимися поверхностями их шлифуют и полируют. Однако после тщательной полировки сила трения начинает снова увеличиваться. Объясните причину этого явления.

Ответ: Увеличиваются силы межмолекулярного сцепления.

Задача №35
Чтобы плотно закрыть стеклянный флакон, пользуются притёртыми пробками, например, флаконы с дорогими духами. Пробку и часть горлышка флакона гладко отшлифовывают в том месте, где они соприкасаются. На чём основано применение притёртых пробок?

Задача №36
Чем объясняется, что пыль не спадает даже с поверхности, обращённой вниз?

Ответ: Частички пыли удерживаются на поверхности силой взаимного притяжения молекул.

Задача №37
Для чего при складывании полированных стёкол между ними кладут бумажные ленты?

Ответ: Чтобы стёкла не слипались под действием сил взаимного притяжения молекул.

Задача №38
Почему нельзя соединить в одну две деревянные линейки, плотно приложив их друг к другу?

Ответ: Вследствие неровностей поверхностей приложенных друг к другу линеек образуется малое количество точек соприкосновения, где проявляются силы молекулярного притяжения.

Задача №39
Важнейшим фактором в процессе образования карстовых пещер является диффузия углекислого газа из воздуха в воду. Для образования пещеры необходимо достаточное количество водных осадков и удачная форма рельефа. Встречаются карстовые пещеры только там, где залегает: известняк, доломит, мел, а также гипс и каменная соль. Почему?

Ответ: Известняк, доломит, мел, гипс и каменная соль – горные породы, легко размываемые водой. Известняк очень плохо растворяется чистой дистиллированной водой. Растворимость его повышается в несколько раз, если в воде присутствует растворённый углекислый газ, а он всегда присутствует в природной воде благодаря диффузии. Однако и при этом известняк слабо растворяется в воде по сравнению с гипсом или солью. Но…, это положительно сказывается на образовании протяжённых карстовых пещер, поскольку гипсовые и соляные пещеры не только быстро образуются, но и быстро разрушаются.

Карл Хаш (Carl Hasch; 08.11.1834–04.01.1897) – австрийский живописец-пейзажист.

Для любознательных: Размывая горные породы, вода не только выносит их частицы наружу, образуя пустоты, она создаёт роскошные пещерные украшения: сталактиты, сталагмиты, сталагнаты … Возникают они в результате выпадения в осадок углекислого кальция при удалении из насыщенной им воды углекислого газа. Сталактиты и сталагмиты нарастают слоями, в разрезе на них заметны концентрические узоры, словно годовые кольца у деревьев. Форма и название этих образований зависят от того, как именно течёт вода.
Сталактиты (от греческого stalaktós – натёкший по капле) – натёчно-капельные образования, свешивающиеся в виде сосулек, трубок, гребёнок, бахромы с потолка пещеры .
Сталагмиты (от греческого stálagma – капля) – натёчно-капельные образования, столбообразной, конической формы, поднимающиеся со дна пещеры .
Сталактиты и сталагмиты в каком-то смысле близнецы-братья:-) почти под каждым сталактитом растёт сталагмит. Они растут навстречу друг другу и в конце концов сливаются, образуя колонну – сталагнат .

§ Несколько фотографий из Большой Азишской пещеры на зелёной страничке «Фотоальбом: «Адыгея», лето 2005 года» – сталактиты: «Крылья ангела», сталагмиты: «Жрец со свитой», сталагнаты: «Дерево Счастья» и «Пальма желаний».

Задача №40
«О природе вещей», Тит Лукреций Кар
Тит Лукреций Кар (Titus Lucretius Carus; около 99 года до нашей эры – 55 год до нашей эры) – римский поэт и философ. Считается одним из ярчайших приверженцев атомистического материализма, согласно которому чувственно воспринимаемые (материальные) вещи состоят из химически неделимых частиц – атомов.
«…И, наконец, на морском берегу, разбивающем волны,
Платье сыреет всегда, а на солнце вися, оно сохнет;
Видеть, однако, нельзя, как влага на нём оседает,
Да и не видно того, как она исчезает от зноя.
Значит, дробится вода на такие мельчайшие части,
Что недоступны они совершенно для нашего глаза.
Так и кольцо изнутри, что долгое время на пальце
Носится, из году в год становится тоньше и тоньше;
Капля за каплей долбит, упадая, скалу; искривлённый
Плуга железный сошник незаметно стирается в почве;
И мостовую дорог, мощённую камнями, видим
Стёртой ногами толпы; и правые руки у статуй
Бронзовых возле ворот городских постепенно худеют
От припадания к ним проходящего мимо народа.
Нам очевидно, что вещь от стиранья становится меньше,
Но отделение тел, из неё каждый миг уходящих ,
Нашим глазам усмотреть запретила природа ревниво …»
Как Вы можете прокомментировать этот отрывок с точки зрения современной физики? Хотя существование молекул и атомов было установлено давно и даже были определены их размеры, до недавнего времени не удавалось рассмотреть отдельные молекулы. Лишь в 1945 году Александр Алексеевич Лебедев с помощью «электронного микроскопа», позволяющего исследовать объекты очень малых размеров, сумел сфотографировать некоторые крупные молекулы белка (альбумин) . Какое увеличение имеют современные модели электронных микроскопов, которые позволяют значительно расширить возможности науки и производства? Подготовьте на эту тему развёрнутое сообщение.

Лебедев Александр Алексеевич (27.11.1893–15.03.1969) – русский, советский физик, специалист в области прикладной и электронной оптики, оптики атмосферы и гидрооптики, лазерной техники, теории стеклообразного состояния, изучения свойств и строения стёкол, космического излучения.

§ Ещё семь качественных задачек на тему «Броуновское движение. Диффузия» на зелёной страничке «Шкатулка качественных задач по физике «сборная солянка» :-) Шкатулка состоит из четырёх тематических блоков: 1) Броуновское движение. Диффузия; 2) Атмосферное давление; 3) Свойства жидкости. Архимедова сила; 4) Тепловые явления.

Желаю Вам успехов в самостоятельном решении
качественных задач по физике!

Литература:
§ Кац Ц.Б. Биофизика на уроках физики

§ Лукашик В.И. Физическая олимпиада
Москва: издательство «Просвещение», 1987
§ Тарасов Л.В. Физика в природе
Москва: издательство «Просвещение», 1988
§ Перельман Я.И. Знаете ли вы физику?
Домодедово: издательство «ВАП», 1994
§ Золотов В.А. Вопросы и задачи по физике 6-7 класс
Москва: издательство «Просвещение», 1971
§ Тульчинский М.Е. Качественные задачи по физике
Москва: издательство «Просвещение», 1972
§ Кириллова И.Г. Книга для чтения по физике 6-7 класс
Москва: издательство «Просвещение», 1978
§ Ердавлетов С.Р., Рутковский О.О. Занимательная география Казахстана
Алма-Ата: издательство «Мектеп», 1989.

А.К. Тимирязев - сын.

Тимирязев в истории русской науки

«Творчество поэта, диалектика философа, искусство исследователя — вот материалы, из которых слагается великий ученый».

Нелегко во всей истории мировой науки найти другую формулу, которая так характеризовала бы труд учёного. Поэт, философ, искусный исследователь — и всё это, слитое в органическом единстве... Многого же требовал автор такого определения от человека, которого он соглашался назвать «великим учёным»! Считанное число даже среди корифеев науки всех времён и народов полностью бы выдержало такое испытание.

Но тот, кто оставил нам эту поразительную формулу, мерил такой меркой не только работу других, но прежде всего — свою собственную работу. И теперь, когда сделанное им и вся его жизнь перед нами, мы видим: всё, что требовал он, сам же он и осуществил.

Человек этот — великий русский учёный Климент Аркадьевич Тимирязев.

Необычайны и жизненная судьба его и роль, сыгранная им в истории науки. Да и науки ли только? Так трудно заключить Тимирязева в какие бы то ни было заранее придуманные рамки!

Он был ботаником, одним из величайших ботаников всех времён. Но в зоологии, например, он чувствовал себя так же свободно, как и среди зелёного мира растений. В школах и в вузах до сих пор изучают учение Дарвина по его книге. Так, значит, он биолог вообще? Но вот, оказывается, физики пишут ему (по поводу придуманных им приборов и способов точнейшего анализа мельчайших объёмов газа и по поводу исправления им физических ошибок в исследованиях одного из крупнейших физиков): «Мы вас считаем своим и учимся у вас», «следя за вашими опытами, мы невольно вспоминали работы великих созидателей физики».

И сам он подтверждает в предсмертных строках: «Мечта моей жизни — стать физиком».

Вот он пишет о живописи Тернера, вот он выступает со страстными политическими статьями, вот он поддерживает бунтующих студентов. «Да это бунтарь! Это настоящий революционер!» — с бешенством говорят о нем реакционеры всех мастей и яростно травят Тимирязева как бунтаря.

В чёрной ночи реакции — при Александре III и после кровавого разгрома революции 1905 года — не раз поднимает Тимирязев свой чистый, ясный, бесстрашный голос. Он говорит о правах и о свете разума, он клеймит все кто, помогает царизму душить русский народ, он говорит и пишет о демократии. Лучшая часть интеллигенции признаёт его, профессора ботаники Тимирязева, своей совестью. Максим Горький считает его «своим дорогим учителем», а себя в одном письме Тимирязеву называет так: «Человек, очень многим обязанный в своём духовном развития Вашим мыслям, Вашим трудам».

Как праздник, как радость, как осуществление самых заветных своих надежд принял 75-летний Тимирязев Великую Октябрьскую социалистическую революцию. У него не было ни дня, ни часа колебаний. Он нёс во всей её чистоте великую культуру человечества; но груз старого мира не отягощал его плеч. Он послал вождю революции свою последнюю книгу — «Наука и демократия». И Владимир Ильич ответил ему: «27 апреля 1920 г. Москва.

Дорогой Клементин Аркадьевич!
Большое спасибо Вам за Вашу книгу и добрые слова. Я был прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть. Крепко, крепко жму Вашу руку и от всей души желаю Вам здоровья, здоровья и здоровья!
Ваш В. Ульянов (Ленин)».

Та наука, которой отдал свою жизнь Тимирязев, не была бесстрастной, кабинетной наукой. Он сделал её, в глубочайших и самых тонких её ответвлениях, грозным, боевым оружием. Борьбой за свет, за разум, за служение народу была тимирязевская наука. Исследователь самых сложных и самых загадочных явлений природы, он хотел, чтобы наука «сошла со своего пьедестала и заговорила языком народа». Он мечтал о «странствующих кафедрах», которые несут знания прямо в массы.

Он читал массовые, народные лекции тогда, когда это было ещё в диковинку. Почётный член и доктор десятка прославленнейших академий и университетов мира, он считал, что подлинное, гигантское развитие науке ещё только предстоит в том будущем, когда тысячи людей из народа примут в ней участие. Всю жизнь он тщательно, любовно выискивал этих «людей из народа», этих «самоучек» (в то время они и не могли быть никем, кроме как самоучками), этих предтеч будущей могучей науки. Он не побоялся объявить простых садовников предшественниками Дарвина. До самой смерти своей он с пристальным вниманием следил за деятельностью американского самоучки Лютера Бербанка, «обновителя земли», создателя новых растений.

По горькой иронии судьбы, Тимирязев не знал, что не за океаном, а у нас, в России, живёт обновитель земли. Но не один Тимирязев — никто из русских учёных не слышал тогда о Мичурине. Молчание окружало в царской России его работу.

Тимирязев как раз был тем, кто вынес академическую науку на поля своей страны: с его именем связаны самые первые шаги русской агрономии.
При всей своей необычайной разносторонности Тимирязев был человеком единого дела, единой цели. Жизнь и деятельность его были словно отлиты из одного куска, были всегда подчинены главной цели — служению человечеству и науке.

Детство и юность

Тимирязев родился в Петербурге 22 мая 1843 года в обедневшей дворянской семье. У него было четверо братьев. Отец с трудом содержал семью. Возможно, при помощи родственных связей он мог бы устроиться лучше, но он был человеком твёрдых и притом республиканских принципов.

Эти принципы жизненной прямоты, презрения ко всякому искательству и низости, принципы служения народу были с ранних лет привиты им детям.

Смелость и честность мысли — то бесценное, что маленький Климент получил от отца,— он сохранил на всю жизнь.

Провести своих детей в жизнь по «золотому мосту» старики Тимирязевы не могли. Климент учился, зарабатывая себе на жизнь уроками и переводами.

«С пятнадцатилетнего возраста моя левая рука не израсходовала ни одного гроша, который не заработала бы правая. Зарабатывание средств существования, как всегда бывает при таких условиях, стояло на первом плане, а занятие наукой было делом страсти, в часы досуга, свободные от занятий, вызванных нуждой. Зато я мог утешать себя мыслью, что делаю это на собственный страх, а не сижу на горбу темных тружеников, как дети помещиков и купеческие сынки. Только со временем сама наука, взятая мною с бою, стала для меня источником удовлетворения не только умственных, но и материальных потребностей жизни, — сначала своих, а потом и семьи. Но тогда я уже имел нравственное право сознавать, что мой научный труд представлял собой общественную ценность, по крайней мере такую же, как и тот, которым я зарабатывал свое пропитание раньше».

В 1861 году, когда Клименту Аркадьевичу было 18 лет, он поступил в Петербургский университет — сперва на камеральный факультет, а затем на естественное отделение физико-математического. Два события произошли вскоре после поступления Тимирязева в университет. Одно из них определило на всю жизнь путь Тимирязева-ученого, другое — путь Тимирязева-гражданина.

Однажды на лекцию пришёл старый чудаковатый профессор Степан Семёнович Куторга с толстой книгой подмышкой. Повернувшись к доске, он написал на ней заглавие этой книги: «Происхождение видов посредством естественного отбора или переживание благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» Чарльза Дарвина.

— Книга новая, но хорошая,— пояснил Куторга.

И вслед за тем коротко изложил её содержание.

Всего год с небольшим назад эта книга была издана в Лондоне. Она вызвала целый переворот в уме юноши Тимирязева. Он прочёл её запоем (английским языком он владел, как русским).

Но надвигалось второе событие. В ответ на попытку ввести в университетах полицейский порядок разразилась одна из первых студенческих забастовок, и Тимирязев безоговорочно встал в ряды забастовщиков.

«Для меня лично,— вспоминает он об этом,— наука была всё. К этому чувству не примешивалось никаких соображений о карьере. Но вот налетела буря в образе недоброй памяти министра Путятина с его пресловутыми матрикулами. Приходилось или подчиниться новому полицейскому строю, или отказаться от университета, отказаться, может быть, навсегда от науки, и тысячи из нас не поколебались в выборе. Дело было, конечно, не в каких-то матрикулах, а в убеждении, что мы в своей скромной доле делаем общее дело, даём отпор первому дуновению реакции, в убеждении, что сдаваться перед этой реакцией позорно...

И вот теперь, на седьмом десятке, когда можешь относиться к своему далёкому прошлому, как беспристрастный зритель, я благодарю судьбу или, вернее, окружавшую меня среду, что поступил так, как поступил. Наука не ушла от меня,— она никогда не уходит от тех, кто её бескорыстно и непритворно любит,— а что сталось бы с моим нравственным характером, если бы я не устоял перед первым испытанием, если бы первая нравственная борьба окончилась компромиссом! Ведь мог же и я утешать себя, что, слушая лекции химии, я «служу своему народу». Впрочем, нет, я этого не мог — эта отвратительная фарисейски-самонадеянная фраза тогда ещё не была пущена в ход».

Забастовщика Тимирязева исключили из университета. Но он продолжал учиться — уже не студентом, а вольнослушателем. И за его выпускную работу ему присудили золотую медаль.

Шли шестидесятые годы прошлого столетия. В своей статье «Пробуждение естествознания в третьей четверти XIX века» Тимирязев говорит об этих годах как о «дуновении весны, которое пронеслось из края в край страны, пробуждая от умственного окоченения и спячки, сковывавших Россию более четверти столетия».

Тогда «Что делать?» Чернышевского передавалось из рук в руки. Что делать? Служить народу! Бороться с врагами его!— отвечала знаменитая книга. Страстные проповеди Добролюбова и Чернышевского будили молодые сердца. Набатный «Колокол» Герцена гудел в Лондоне, и через все полицейские кордоны доносился его мощный звук. Из конца в конец России повторяли стихи Некрасова, «печальника горя народного».

В науке эти годы совпали с началом великой «эпохи Дарвина». И тогда полностью определился путь Тимирязева.

В журнале «Отечественные записки» юноша-студент пишет о Гарибальди, о голоде в Ланкашире, а в 1864 году печатает свой первый очерк о теории Дарвина, зародыш той поистине бессмертной книги, по которой вот уже более полувека учатся многие поколения студентов.

Статьи о Дарвине из «Отечественных записок» были изданы отдельно уже в следующем, 1865 году. Отец Тимирязева был ещё жив. Он взял книгу на ночь (он часто читал ночи напролёт) и на другой день утром сказал сыну: «Очень интересно, только что это вы все про голубей да про растения пишете, а о человеке ни слова! Не смеете! Моисей своей книгой Бытия запретил, боитесь!»

Но уже скоро Дарвин посмел сказать и о человеке: вышло его знаменитое «Происхождение человека».

А о чём бы ни говорил и ни писал Тимирязев во всю остальную жизнь — о теории ли Дарвина, об истории ли науки, о делах ли и событиях на своей родине или заграницей, о тайне ли зелёного листа,— всегда это было о человеке, о том, как должен жить человек, о его непобедимом разуме.

Заграницей. Петровская академия и Московский университет

Двумя новыми важными событиями была отмечена затем молодость Тимирязева: он стал ближайшим сотрудником Менделеева в первых в России агрономических опытах, заведуя одним из трех опытных полей (симбирским), и в 1867 году, через посредство профессора Петровской академии П.А. Ильенкова, познакомился с только что вышедшим «Капиталом» Маркса.

Тимирязеву, получившему золотую медаль и кандидатскую степень, предстояла заграничная командировка. Его учитель, замечательный «русский ботаник, А. Н. Бекетов, сказал ему.
— По-настоящему, я должен дать вам инструкцию, но предпочитаю, чтобы вы сами себе её написали.

И Тимирязев написал:
«Так как из работ г. Тимирязева видно, что он занимается физиологией питания и в особенности питанием листьев и влиянием света на эти отправления, то можно советовать ему продолжать свои занятия в однажды избранном направлении. При этом нельзя не выставить на вид г. Тимирязеву, что физиология, как наука молодая, ещё не установившаяся, не обладает ни твёрдыми теоретическими основаниями, ни выработанными методами, так как собственной физиологической школы в настоящее время не существует. Настоящая физиологическая школа должна возникнуть на прочных основаниях физики и химии...

Подобно тому, как физиология животных обязана своим началом медицинским школам, так и физиология растений будет в значительной мере обязана своим развитием агрономическим школам, и в настоящее время сельскохозяйственные академии, опытные станции, кафедры агрономической химии — едва ли не важнейшие центры, в которых развивается физиология растений, в особенности физиология питания...»

Это был поразительный по ясности и смелости план полного преобразования одной из важнейших областей науки о жизни, дерзкое утверждение, что академическая наука будет преобразована практической, земледельческой наукой. Это был кроме того план научной работы, твёрдо и точно предписанный Тимирязевым самому себе на всю жизнь,— случай, почти беспримерный в истории науки.

Во время своей заграничной поездки Тимирязев поставил перед собой задачу — познакомиться с передовым опытом мировой науки в избранной им области и освоить этот опыт. Избранной же им областью было изучение так называемого «воздушного питания» растений, удивительного процесса созидания живого из неживого в зелёном листе при помощи света. Этот процесс казался тогда покрытым непроницаемой тайной; реакционеры в науке, те, кто ненавидел дарвинизм и объявил войну не на жизнь, а на смерть подлинному научному познанию, объясняющему мир, ссылались на «непостижимость» этого процесса, окружали его мистическими фантазиями.

Разгадать тайну зелёного листа — это значило выбить у проповедников сверхъестественной «жизненной силы» и врагов материалистической науки их сильнейшее оружие. Это значило, кроме того, дать человеку новую могучую власть над живым организмом: ведь, как говорил Тимирязев, что бы ни производил на своих полях земледелец, он прежде всего производит хлорофилл — зелёное красящее вещество растения, ту живую лабораторию, которая заново создаёт органическое вещество из неорганического.

Тимирязев поехал сначала в Гейдельберг. Первый этап его зарубежной учёбы должен был протекать не у ботаников, а у физиков. В Гейдельберге работал знаменитый Гельмгольц, один из создателей закона сохранения энергии, и физики Бунзен и Кирхгоф, изобретатели спектрального анализа. Молодой Тимирязев уже тогда видел в этом новом оружии физического исследования мощное средство для проникновения внутрь зелёного вещества растений — хлорофилла, скрытого в микроскопических клеточках листа.

В Гейдельберге Тимирязев изучил спектроскопический метод и овладел им так, как не владел им ни один ботаник и как владело им лишь небольшое число физиков того времени. Затем он поехал в Париж, где Буссенго создавал агрономическою науку, Бертло проникал в тайны строения сложнейших веществ, вырабатываемых в живом теле, и Клод Бернар, великий физиолог, сын крестьянина, демонстрируя на своих лекциях сходство жизненных процессов у животного и растения, восклицал: «Душа! Хотел бы я, чтобы мне её показали!»

Это был Париж накануне франко-прусской войны, кануне Коммуны. Общественные, политические новости живо обсуждались в лабораториях. Удивительным показалось это после чинных петербургских лабораторий. Не походило это тоже и на гейдельбергский «Дворец природы», где всё было разграфлено по линейке, выстроено по ранжиру...

Два года провёл Тимирязев заграницей. Вернувшись на родину, он защитил магистерскую, затем докторскую диссертации — всё на ту же тему о создании живого из неживого при помощи солнечного света в зелёном растении.

Он был избран профессором Петровской академии; там он создал первую в России кафедру анатомии и физиологии растений. В 1877 году Тимирязев стал профессором Московского университета.

Среди студентов Академии росли революционные настроения. Несколько человек исключили по политическим мотивам, троих арестовали. В их числе был Владимир Галактионович Короленко, будущий замечательный писатель. Сам министр, князь Ливен, председательствовал на совете, разбиравшем дело. И только один голос раздался в защиту студентов — голос Тимирязева.

Короленко позднее писал об этом Тимирязеву:
«Мы, Ваши питомцы, любили и уважали Вас в то время, когда Вы с нами спорили, и тогда, когда учили нас ценить разум как святыню. И тогда, наконец, когда Вы пришли к нам, троим арестованным! Вашим студентам, а после до нас доносился из комнаты, где заседал совет с Ливеном, Ваш знакомый, независимый и честный голос. Мы не знали, что Вы тогда говорили, но знали, что то лучшее, к чему нас влекло тогда неопределённо и смутно, звучит и в Вашей душе в иной, более зрелой форме».

В самом начале девяностых годов студенты Московского университета в годовщину смерти Чернышевского решили не слушать лекций. Они предупредили профессора Тимирязева, и он не пошел в университет. В этот день студенты отслужили в церкви панихиду по рабе божьем Николае.

Когда следующая очередная лекция Климента Аркадьевича уже началась, в аудиторию вошёл декан, известный математик Н.В. Бугаев. Он был бледен, и руки его, в которых он держал какую-то бумагу, заметно дрожали. Приподнявшись на цыпочки, он зашептал на ухо Тимирязеву. Оказалось, что надо было объявить выговор, и притом перед студентами, профессору Тимирязеву за пропуск предыдущей лекции, за явное участие в студенческой демонстрации, бунте и мятеже, и профессор Бугаев не знал, как ему это сделать. Климент Аркадьевич, улыбаясь, взял из рук Бугаева бумагу и сам себе прочёл выговор. Буря возмущения разразилась в аудитории. Но, остановив знаком руки крики студентов, Тимирязев сказал:
— У нас с вами более серьёзные вопросы на очереди.

И как ни в чём не бывало продолжал прерванную лекцию.

Мировая слава. Учёный-революционер

В эти годы из лаборатории Тимирязева непрерывной серией выходили всё новые исследования; с каждым из них становилось меньше одной тайной в том, что совершается внутри зелёного листа.

Но эти тончайшие исследования сами по себе он никогда не счёл бы достигшими своей цели, пока результаты, добытые наукой, не стали бы общим достоянием. Служение науке в глазах Тимирязева было неразрывно со служением миллионам людей. В 1875 году он читает целый курс публичных лекций — вещь неслыханная в те времена! — в Московском Политехническом музее. Из этих лекций вырастает вторая популярная книга Тимирязева — «Жизнь растения». Рецензент знаменитого английского естественно-научного журнала «Природа» писал об этой книге, что она на голову с плечами выше всех других подобных книг. Дукинфильд Скотт, ботаник с мировой известностью, говорил:

— Это самая интересная книга, которую я когда-либо читал.
Семьдесят лет прошло с того времени, как она возникла, но всё новые и новые издания её появляются на свет, на всё новые и новые языки переводится она.

Тимирязев хочет показать, что нет такого научного вопроса, о котором не нужно и не интересно было бы знать обществу. Он читает ряд лекций о «задачах современного естествознания». Огромную аудиторию собирают его публичные чтения, объединённые потом в книгу «Земледелие и физиология растений».

Чтобы сделать зримыми для всех процессы, протекающие в живом растении, он конструирует замечательный «вегетационный домик» со стеклянными стенками, где растения растут в стеклянных сосудах, питаясь химически выверенными растворами солей.

Во враждебном реакционном лагере понимали, что тимирязевская наука — это не беззубая отвлечённая наука, но боевое оружие. Опровергнуть его открытия и взгляды пытались сотни раз. Столпы официальной науки и её титулованные покровители выступали против Тимирязева и его идей в газетах и журналах, в толстеннейших книгах. Но кончалось это конфузом, позором для опровергателей и новым торжеством Тимирязева.

Студенчество Петровской Академии объявили неблагонадёжным. Академию закрыли, потом вместо неё открыли институт. Тимирязева в институт не пригласили. Когда исполнилось двадцать лет его профессорства в Московском университете, Тимирязева торжественно поздравили и объявили:

— Теперь вы выслужили положенное число лет, и вам пора на покой.

Он остался только внештатным профессором. Его ненавидели царские министры, на него строчил донос черносотенец, издатель пресловутого «Гражданина» князь Мещерский, его травили заправлявшие в высших учебных заведениях графы капнисты.

Но каково было истинное значение Тимирязева в науке, показывает тот факт, что когда собрался IX съезд естествоиспытателей и врачей, он избрал его своим председателем. Это было признание Тимирязева всей русской наукой лучшим и достойнейшим её представителем.

О съезде были сказаны крылатые слова: «Праздник русской науки». Тогда интеллигенцию Москвы и Петербурга облетела картинка, помещённая на обложке популярного журнала «Будильник»: Тимирязев подгребает поленья в жаркий костёр, от которого тает огромное снежное чучело Невежества.

Тимирязев не был одиночкой в нашей науке. Такие крупнейшие её представители, как Д.И. Менделеев, старшина русских ботаников А.Н. Бекетов, знаменитый эмбриолог А.О. Ковалевский, великий физиолог Иван Петрович Павлов, замечательный физик Столетов и многие другие, были его единомышленниками в этой борьбе за права истинного знания. Вокруг него сплачивается вся русская молодая ботаническая и агрономическая школа.

Но он был особенно непримирим.

В 1901 году он не подписал «воззвания об успокоении» студентам, протестовавшим против жандармских временных правил, за нарушение которых 183 студента Киевского университета были отданы в солдаты. Против него затеяли «дело». Он подал в отставку. Но теперь уход Тимирязева был бы мировым скандалом, и те, кому этот уход казался желаннее всего, на этот раз отступили. Когда он вернулся в университет, студенты аплодировали, подняв руки над головой: так полна была громадная аудитория. Его осыпали цветами. Прочли адреса от естественников, от медиков всех курсов. Он сказал:

— Я исповедую три добродетели: веру, надежду и любовь. Я люблю науку, как средство достижения истины, верю в прогресс и надеюсь на вас...
И вдруг голос его оборвался; махнув рукой, он быстро вышел из аудитории.

В это время у него была уже мировая слава...

В 1903 году он получил приглашение от Лондонского Королевского общества прочесть так называемую «крунианскую лекцию», которая ежегодно посвящалась самому выдающемуся открытию в области естествознания.

Вернувшись на родину, он напечатал в 1905 году в «Русских ведомостях» статью, по поводу которой ему сказали:

— Ого, батенька, да вы намекаете на республику!
Он вышел в отставку в 1911 году вместе со 125 научными работниками в знак протеста против разгрома, которому подверг Московский университет министр Кассо,— в том самом году, когда Лондонское Королевское общество избрало русского учёного Тимирязева своим членом.

Он был уже стариком. Удар и временный паралич свалили его. Но он мог ещё писать и диктовать. И он пишет десятки статей, в том числе для энциклопедии Граната. Здесь Тимирязев рассматривает самые решающие, узловые вопросы науки и человеческого знания, истории борьбы за знание, большие, спорные вопросы современной научной мысли. Он как бы подытоживает свою необъятную эрудицию.

Без всяких оговорок и колебаний Тимирязев принял Великую социалистическую Октябрьскую революцию. Он был в числе первых учёных, сразу перешедших на сторону восставшего народа. Рабочие избрали его членом Московского Совета. В 1920 г. он пишет письмо Московскому Совету, затем напечатанное на многих языках. Вот этот замечательный документ:
«Товарищи!

Избранный товарищами, работающими в вагонных мастерских Московско-Курской железной дороги, я прежде всего спешу выразить свою глубокую признательность и в то же время высказать сожаление, что мои годы и болезнь не позволяют мне присутствовать на сегодняшнем заседании.

А вслед за тем передо мной встаёт вопрос: а чем же я могу оправдать оказанное мне лестное доверие, что я могу принести на служение нашему общему делу?

После изумительных, самоотверженных успехов наших товарищей в рядах Красной Армии, спасших стоявшую на краю гибели нашу Советскую республику, и вынудивших тем удивление и уважение наших врагов,— очередь за Красной Армией труда.

Все мы — стар и мал, труженики мышц и труженики мысли — должны сомкнуться в эту общую армию труда, чтобы добиться дальнейших плодов этих побед. Война с внешним врагом, война с саботажем внутренним, самая свобода — всё это только средства; цель — процветание и счастье народа, а они созидаются только производительным трудом. Работать, работать, работать!

Вот призывный клич, который должен раздаваться с утра и до вечера и с края до края многострадальной страны, имеющей законное право гордиться тем, что она уже совершила, но ещё не получившей заслуженной награды за все свои жертвы, за все свои подвиги. Нет в эту минуту труда мелкого, неважного, а и подавно нет труда постыдного. Есть один труд: необходимый и осмысленный. Но труд старика может иметь и особый смысл.

Вольный, необязательный, не входящий в общенародную смету, этот труд старика может подогревать энтузиазм молодого, может пристыдить ленивого. У меня всего одна рука здоровая, но и она могла бы вертеть рукоятку привода, у меня всего одна нога здоровая, но и это не помешало бы мне ходить на топчаке.

Есть страны, считающие себя свободными, где такой труд вменяется в позорное наказание преступникам, но, повторяю, в нашей свободной стране в переживаемый момент не может быть труда постыдного, позорного.

Моя голова стара, но она не отказывается от работы. Может быть, моя долголетняя научная опытность могла бы найти применение в школьных делах или в области земледелия. Наконец, ещё одно соображение: когда-то моё убеждённое слово находило отклик в ряде поколений учащихся, быть может, и теперь оно при случае поддержит колеблющихся, заставив призадуматься убегающих от общего дела.

Итак, товарищи, все за общую работу, не покладая рук, и да процветёт наша Советская республика, созданная самоотверженным подвигом рабочих и крестьян и только что у нас на глазах спасённая нашей славной Красной Армией!

Климентий Аркадьевич Тимирязев,
член Московского Совета Рабочих,
Крестьянских и Красноармейских депутатов.
6 марта 1920 г.».

Социалистическая академия избрала Тимирязева своим членом, он вошёл и в Государственный учёный совет. Он стал председателем Ассоциации натуралистов рабочих-самоучек.

20 апреля 1920 года после участия в заседании коллегии сельскохозяйственного отдела Моссовета Климент Аркадьевич весь вечер, до одиннадцати часов, работал за письменным столом. Ложась спать, он почувствовал себя больным. Это было крупозное воспаление лёгкого.

Утром 27 апреля воспаление перешло на другое легкое.
В этот день пришло письмо от Владимира Ильича Ленина.
То была последняя великая радость Тимирязева.

За день до смерти он сказал врачу-коммунисту Б. С. Бейсброду, лечившему его:

«Я всегда старался служить человечеству и рад, что в эти серьёзные для меня минуты вижу вас, представителя той партии, которая действительно служит человечеству. Большевики, проводящие ленинизм,— я верю и убеждён,— работают для счастья народа и приведут его к счастью. Я всегда был ваш и с вами. Передайте Владимиру Ильичу моё восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле. Я считаю за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности. Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы об этом все знали. Передайте всем товарищам мой искренний привет и пожелание дальнейшей успешной работы для счастья человечества».

Загадка зелёного листа

Своим «делом жизни» Тимирязев называл изучение того процесса созидания нового органического вещества, который идёт при помощи света в зелёном растении.

Как известно, внешне этот процесс светового синтеза, фотосинтеза, как называют его в науке, противоположен дыханию. Растение поглощает из воздуха углекислый газ и выделяет взамен кислород.

Созидание органических веществ зелёное растение начинает из углекислоты и воды. К ним присоединяются несложные минеральные растворы, извлекаемые корнями из почвы; этого достаточно, чтобы внутри микроскопических клеточек растения могли образоваться самые сложные вещества в мире - белки, протоплазма, вещества живого тела!

Хищные животные поедают травоядных. Травоядные питаются растениями. И только внутри зелёных растений живое вещество образуется непосредственно из веществ минеральной среды. Тут как бы исходный пункт всякой жизни. В этой самой удивительной лаборатории, общей кормилице — в зелёном листе — скрыта величайшая тайна живого мира.

И её-то всю свою жизнь разгадывал Тимирязев.

Это была сложнейшая и труднейшая задача, какую только мог избрать биолог. Для него это была борьба за дарвинизм, борьба за материализм, борьба за увеличение власти человека над природой.

В течение полувека из лаборатории Тимирязева вышла сотня исследований, посвященных одной этой проблеме - проблеме фотосинтеза.

Перо выпало из его рук во время работы над книгой «Солнце, жизнь и хлорофилл».

Когда Тимирязев, юношей, приступил к своим исследованиям, о природе фотосинтеза было ровно ничего неизвестно. «Воздушное питание» листьев казалось настолько необычайным, что постоянно высказывались сомнения в том, возможно ли оно. Только какую-нибудь четверть века назад — опытами Буссенго — оно было окончательно установлено.

Итак, даже спор о самом существовании фотосинтеза заканчивался, можно сказать, на глазах Тимирязева. Буссенго был его учителем.

Но всё ещё были в ходу самые фантастические представления о значении света в фотосинтезе, о роли хлорофилла, о том, что теперь кажется нам азбучным.

Наблюдая позеленение на свету бледных ростков, выращенных в темноте, иные ботаники умозаключали, что хлорофилл — только следствие, как бы «отброс» фотосинтеза, уже начавшегося, как только лучи коснулись «живой сущности» растения. Юдин известный учёный в семидесятых годах утверждал, что хлорофилл — это только ширма, умеряющая слишком сильное действие света.

К подобным выводам приходили не профаны, но учёные-ботаники. Это показывает, каким нелёгким делом было исследование фотосинтеза. В течение десятилетий казалось невозможным проникнуть даже к подступам цитадели зелёного листа. Существовала теория, что свет может действовать на растение, даже вовсе не поглощаясь им, т. е. никак не действуя.

Физические опыты показали что разложение углекислоты всего энергичнее идёт в жёлто-зелёной части спектра — результат, который ещё больше запутал дело. Жёлтые лучи лишь кажутся нашему глазу светлее других по цвету, но они вовсе не несут с собой наибольшего количества энергии и кроме того, вовсе не относятся к числу тех лучей, которые в наибольшей степени поглощаются растением, то есть сильнее всего могут действовать на него. Выходило, что объективная действительность подчиняется тому, что нам субъективно кажется!

Следует знать всё это, чтобы понять, какой беспримерной силой и смелостью мысли надо было обладать, чтобы в 1867 году написать и предписать самому себе такую программу исследования фотосинтеза: «Изучить химические и физические условия этого явления, определить составные части солнечного луча, участвующие посредственно или непосредственно в этом процессе, проследить их участь в растении до их полного уничтожения, то есть до их превращения во внутреннюю работу, определить соотношение между действующей силой и произведённой работой...»

Это написал 24-летний Тимирязев.

Он отлично сознавал при этом, что ему придётся почти на каждом шагу вступать в противоречия с твёрдо установившимися воззрениями всего учёного мира, он знал, что изучение хлорофилла считается сопряжённым с непреодолимыми трудностями. Это вещество встречается в растительных клетках в почти неизмеримо малых количествах, оно не кристаллизуется, оно не летуче: ни один из методов химии не давал возможности добыть хлорофилл в чистом виде.

Экспериментальное искусство того временя отказывало в технических средствах для исследования явлений, протекавших в таких микроскопических масштабах; надо было изобретать свои приборы. Не перескажешь все сотни опытов, проделанных Тимирязевым, опытов, в которых он показал себя (применяя его собственные слова, сказанные о Пастере) «гением экспериментального метода».

Он сумел получить наиболее точные спектры хлорофилла. Самая сильная полоса поглощения была в этих спектрах как раз в красной части солнечного спектра. Ему возражали: «Таков ли спектр хлорофилла в живом листе?» Он скомбинировал спектроскоп с микроскопом и в спектре размером с булавочную головку стал рассматривать хлорофильное зерно: оно сделалось чёрным, как уголь, в той самой красной части, где хлорофилл поглощал все лучи.

Было очевидно, что если в фотосинтезе соблюдаются естественные законы, то энергичнее всего должны действовать красные лучи, а не жёлтые. Значит, физики ошибались. Но почему они ошибались, и в чём была их ошибка?

Для получения спектра лучи пропускались через щель шириной в 3 миллиметра. Сузить её ещё больше казалось невозможным: слишком слабо шло разложение углекислоты, и никто не брался точно разобраться ни в количестве, ни в природе выделяющегося крошечными пузырьками газа. Но вместе с тем никто не придал должного значения тому, что спектр во всех этих опытах получался не до конца чистым. Даже при двухмиллиметровой щели всё ещё не было, как показал Тимирязев, достаточно чётких границ между красной и жёлтой частями.

А в этом важнейшем опыте нужна была абсолютная точность!

Значит, прежде всего необходимо стремиться к наибольшей чистоте спектра и научиться анализировать самые ничтожные количества газа.

Тимирязев конструирует прибор за прибором и завершает опыты микроэвдиометром, в котором пузырёк газа весом в одну стомиллионную часть грамма оказывается достаточным для полного анализа!

В опыте, поставленном со всей предельной строгостью физического эксперимента, где спектр получался в конечном счёте от пучка света, пропущенного через щель в 1 миллиметр шириной, разложение углекислоты шло быстрее всего в красной части — в главной «полосе поглощения» хлорофилла.

Значит, фотосинтез совершается не чудесным путём: он идёт именно за счёт энергии солнца, уловленной и поглощённой хлорофилом.

Теперь Тимирязев ставит вопрос, на который, казалось, вообще немыслимо дать ответ: почему растение зелёное? «Это случайность,— отвечали биологи,— как можно об этом спрашивать? Это всё равно, что спросить: почему песок жёлт, а киноварь красна?» Но для Тимирязева-дарвиниста было очевидно, что такой всеобщий, самый характерный признак растительного мира не может быть «случайностью».

Если выработался в процессе миллионов лет эволюционного развития именно этот цвет, если именно зелёный хлорофилл распространился во всём растительном мире,— значит, были для этого важнейшие причины, иначе была бы неверна дарвиновская эволюционная теория. И теперь Тимирязев мог точно отвечать, почему растение зелёное. Потому что именно у такого зелёного цвета, в какой окрашен хлорофилл,— и ни у какого иного (зелёных цветов вообще ведь может быть множество),— именно у зелёного цвета хлорофилла «полоса поглощения» падает на часть спектра, занятую лучами, обладающими наибольшей энергией.

Но так ли? Наибольшей ли?

В то время солнечные лучи разделяли на три категории, которым приписывали разную природу: лучи химические, лучи видимые, световые, и лучи невидимые, тепловые. Сегодня мы знаем, что химическое и тепловое действие присуще всем лучам — видимым и невидимым. Но раньше считалось одной из наилучше доказанных физических истин, что наибольшим тепловым, то есть энергетическим, напряжением обладают невидимые, тепловые, инфракрасные лучи.

И вот, опережая на несколько десятилетий ходячие физические взгляды, Тимирязев восстал против этого раздробления солнечного излучения на «три природы», против этих «специально химических» и «специально тепловых» лучей. На основании данных о длине различных световых волн и их частоте он остроумно вычислил их «относительную высоту» и «получил поразительный результат, что самые высокие волны оказываются именно в той красной части спектра, которая поглощается хлорофиллом». Он сравнил солнечное излучение с прибоем: именно там, где «валы достигают наибольшей высоты, частица углекислоты претерпевает крушение, диссоциируется (разлагается) под учащёнными ударами световых волн».

Теперь «роль хлорофилла была ясна. Но оставался вопрос о механизме его действия и о «судьбе поглощённых лучей». Зелёный хлорофилл, доказал Тимирязев, действует прежде всего как «приводной ремень», передающий бесцветной углекислоте энергию уловленных им лучей. В такой передаче ничего чудесного нет. Наука уже тогда знала вещества, которые делают чувствительными к световым лучам другие вещества, сами по себе к этим лучам нечувствительные.

Их назвали сенсибилизаторами («возбудителями чувствительности»); фотографы постоянно применяют их. Тимирязев утверждал, что подобным световым, оптическим сенсибилизатором и является хлорофилл. И когда сенсибилизированная хлорофиллом фотопластинка также стала чувствительна к красным лучам, то стало очевидно, что таинственная «жизненная сила» потеряла ещё одну, очень важную позицию.

Тимирязев установил, из каких главных веществ состоит хлорофилл.

Он считал, что хлорофилл «в работе», в процессе фотосинтеза, подвергается непрерывным химическим изменениям. Два одновременных и противоположных процесса идут в зелёном листе: хлорофилл распадается и тут же образуется. Он ведёт себя, по мнению Тимирязева, примерно так, как ведёт себя зрительный пурпур на сетчатке нашего глаза во время своей работы — тогда, когда мы смотрим. Превращаясь сам, хлорофилл возбуждает химические изменения в других веществах: он выступает и как химический сенсибилизатор.

Это был язык точной науки, не оставлявший ничего от напыщенной болтовни виталистов, поклонников мистической «живой сущности» растения. И поэтому потоками неистовой ругани встречали они каждое новое исследование Тимирязева. В числе оппонентов Тимирязева были авторитеты ботанической науки. Многолетний яростный спор вели с русским учёным Юлиус Сакс, глава немецкой ботанической школы, и его ученик, крупный исследователь Пфеффер.

В этом споре победа осталась за русским учёным: он разбил наголову, полностью пункт за пунктом, опроверг своих противников. Пфеффер и Прингсгейм, в частности, утверждали, что невозможно и думать о точном измерении того ничтожного количества энергии, которое поглощает растение. Но Тимирязев измерил его. Он показал, что если бы вся лучистая энергия накапливалась в поглощающей ее хлорофильной плёнке (имеющей едва одну десятитысячную миллиметра толщины!), то там были бы температуры, как на поверхности солнца: около 6000°. На деле лучистая энергия не накапливается, но переводится в работу; хлорофилльный аппарат работает совершеннее, чем наши «тепловые» машины с их сравнительно невысоким коэфициентом полезного действия.

Но заметим эти цифры: они показывают нам, на каком исчезающее малом пространстве разыгрываются все те тончайшие и сложнейшие процессы, которые исследовал Тимирязев, и с какими энергетическими напряжениями имеет дело растение при созидании живого из неживого.

По вычислениям Тимирязева, непосредственно на разложение углекислоты и фотосинтез идёт в среднем около одной восьмой части поглощаемого хлорофиллом света. Очень важная часть энергия расходуется на испарение. При этом, когда наиболее сильно идёт один из этих процессов, другой ослабевает. Это понятно: ведь источник энергии для обоих процессов один.

Так была прослежена участь солнечных лучей в растениях до их превращения в работу и определено «соотношение между действующей силой и произведённой работой». «Я был первым ботаником, заговорившим о законе сохранения энергии»,— скромно оценивал Тимирязев свой научный подвиг.

Открытия Тимирязева составляют основу всего, что мы знаем о «самом таинственном процессе» живой природы. Они стали азбукой науки, и без них она была бы немыслима.
Сам Тимирязев сказал в конце жизни: «То, чего не видал до меня ни один учёный ботаник, изучается каждым школьником».

Превращение в азбуку, в школьную истину, в нечто само собой разумеющееся — это удел и признак наиболее величественных завоеваний науки, таких завоеваний, которые гигантски расширяют наше познание мира. Это произошло с ньютоновским законом всемирного тяготения. Это случилось с дарвиновской теорией эволюции.

И только оглядываясь назад, мы убеждаемся, что первое установление каждой из этих очевидных для нас теперь истин было подлинным подвигом.

Тимирязев один прошёл самую значительную часть пути, который лежал перед наукой, проникающей в тайны зеленого листа, и один заложил фундамент здания, которое воздвигали затем поколения учёных.

Идя следом за ним, биохимики выяснили сейчас химические формулы тех двух видоизменений хлорофилла, которые всегда встречаются в зелёных растениях. Это вещество оказалось «сложным эфиром», то есть соединением кислоты со спиртом. Центр его молекулы составляют атом металла магния вокруг — четыре атома азота, пять (или шесть) атомов кислорода, пятьдесят пять атомов углерода и семьдесят два (или семьдесят) атомов водорода.

Уже известны многие подробности фотосинтеза. Углекислый газ и вода присоединяются к магнию хлорофилла. При участии энергии света начинается сложная внутренняя перегруппировка атомов. Она заканчивается отделением кислорода (улетающего в атмосферу) и формальдегида, а молекула хлорофилла восстанавливается опять в прежнем виде, готовая для новой работы.

Формальдегид, «муравьиный альдегид» — это самый простой углевод, в его частицу входит атом углерода и кислород с водородом в таком же соотношении, как в частице воды. Всем известен формалин-водный раствор формальдегида. Но этот едкий яд с удушливым запахом существует только мгновение. Молекулы его уплотняются, соединяются по шесть вместе — и вот в зелёном листе уже сладкий сахар...

Впрочем, вопрос о первом продукте фотосинтеза не выяснен до конца. Некоторые по прежнему считают первым продуктом крахмал (который и наблюдается реально в зелёном листке). Большинство биохимиков признаёт сейчас, что кислород, выделяемый зелёными растениями, происходит не за счёт диссоциации молекул углекислоты, но за счёт светового разложения (фотолиза) воды.

Глубокие и серьёзные изменения произошли во всём составе физических знаний со времени крунианской лекции Тимирязева. Одно из величайших открытий новой физики состоит в том, что свет распространяется не непрерывным потоком, а мириадами отдельных световых «порций», квантов.

Но — факт любопытный и поразительный! — когда стали рассчитывать сравнительную работоспособность — в фотосинтезе — различных лучей солнечного спектра, исходя из совершенно новых представлений — из основного квантового закона Эйнштейна,— то снова пришли к тимирязевскому выводу: наиболее работоспособными оказались красные лучи, поглощаемые хлорофиллом.

Тимирязев говорил о том же, о чём говорят современные физики, но только другими словами. «Прибой» и «высота валов» были образами, но это были такие образы, которые с пророческой гениальностью проникали в суть дела.

Тимирязев первым заставил мировую науку пристально приглядеться к тому, что он называл космической ролью растений. Все остальные формы жизни и в конце концов все основные химические процессы на земле только тратят уже имеющиеся на земле запасы энергии. Зелёные растения включают в обиход жизни и в общеземной обиход новый, могучий, внеземной источник — космическую мощь солнечных лучей,— и когда зазеленела наша планета, впервые оказалась низведённой на неё неиссякаемая сила солнца.

Майер, Гельмгольц и Джоуль, открывшие закон сохранения энергия, остановились перед вопросом: как доказать, что этот основной закон природы соблюдается в мире живых существ? Тут, казалось, зияла пропасть, моста через неё не было видно. Но до тех пор, пока этот мост не был перекинут, научное понимание природы нельзя было считать прочно утверждённым. Огромная область ещё оставалась во власти чуда.

Этот мост перекинул Тимирязев. Он завоевал для науки эту область. Вот почему его открытия становятся в ряд с важнейшими, поворотными открытиями всей мировой истории знания. Эти открытия — слава русской науки и бессмертная заслуга Тимирязева.

Великий дарвинист

Была замечательная особенность у Тимирязева-исследователя. Для него не существовало мелких, «частных» вопросов, оторванных от общих задач науки, от её коренных вопросов и великих перспектив.

Уменье «или неуменье найти, увидеть эти связи и отделяет великих созидателей человеческого знания от тех, кто виртуозно специализировался в какой-либо одной узкой области и, кроме неё, ничего не видит (этих крохоборов в науке Тимирязев насмешливо называл «-истами» и «-логами»).

Тимирязевские исследования по фотосинтезу были исследованиями биолога-дарвиниста. Защищая докторскую диссертацию по специальному вопросу — об усвоении света растениями,— он вскрыл смысл своей трактовки этого вопроса, присоединив к диссертации — неожиданно для оппонентов, но закономерно для себя — тезисы, в числе которых были такие:

«Деление клеточек может быть объяснено простыми механическими причинами»;

«Возражение Негели, что теория Дарвина не в состоянии объяснить происхождение морфологических признаков, нисколько не умаляет значения этой теории»;

«Открытие явления самопроизвольного зарождения в тех условиях, в каких искали его, не только не венчало бы теории Дарвина, как обыкновенно полагают, но даже явилось бы существенным для неё препятствием».

Тогда у всех на устах были опыты Пастера, доказавшего невозможность самозарождения живых существ. Многие биологи-материалисты были смущены результатами этих опытов. Сейчас мы знаем, что великий материалист-диалектик Энгельс приветствовал опыты Пастера. Но Тимирязев никогда не читал «Диалектики природы», да и нельзя было прочесть её в 1874 году. Тем замечательнее, что тимирязевская оценка спора с «самозарожденцами» совпала с оценкой Энгельса.

Тимирязев всегда с гордостью вспоминал, что ему удалось встретиться с Дарвином и говорить с ним. Случилось это тогда, когда Тимирязев был ещё молодым учёным, а Дарвин — уже стариком. Великий английский учёный жил в маленьком провинциальном местечке Даун. Дарвин был слаб, постоянно болел, и семья оберегала его от посетителей, которые со всех стран стекались в Даун. Но к Тимирязеву Дарвин вышел.

«Передо мной,— вспоминал Тимирязев,— стоял величавый «старик с большой белой бородой и спокойным ласковым взглядом глубоко впалых глаз».

Тогда, в Дауне, встретились тот, кто открыл общий закон развития жизни на земле, и тот, кто хотел разгадать, каким образом вообще возникает живое вещество.

Дарвин доказал, что вся история жизни на земле, вся история прирученных человеком животных и культурных растений — это история непрерывных изменений, превращений живых существ. Тимирязеву было ясно, что всякая — и теоретическая и практическая — работа в биологии, науке о жизни, может идти теперь только «под знаком Дарвина».

И он неукротимо, всю жизнь, защищал учение Дарвина, пропагандировал его, двигал вперёд. Деятельность Тимирязева-дарвиниста поистине беспримерна. По признанию даже его врагов, величайшим дарвинистом мира («а дарвинистов в науке столько, сколько истинных натуралистов»,— замечал Тимирязев) — величайшим — не просто продолжателем, но строителем учения Дарвина после смерти его творца — был именно Тимирязев.

Несколько десятилетий он как бы бессменно простоял на часах, победоносно отражая все атаки на дарвинизм, углубляя и развивая дальше великое учение, дарвинистически осмысливая необозримый новый материал, который накопляла биология.

А наступление на дарвинизм в те десятилетия велось с особенной силой — и в России и за рубежом. Модным (особенно в Германии) становился витализм, учение о непостижимой «жизненной силе», якобы присутствующей в организмах. Чтобы опровергнуть Дарвина, воскрешали забытые взгляды Ламарка, французского натуралиста конца XVIII и начала XIX века, противопоставляли Дарвину австрийского монаха Менделя, из опытов которого по скрещиванию растений вырастала новая наука — генетика (на самом деле вовсе не колебавшая дарвинизм).

Статьи, лекции, работы Тимирязева, разоблачавшие не научность аргументации антидарвинистов, «безнадёжность их лилипутских доводов против одного из гигантов научной мысли девятнадцатого века», сыграли огромную роль в истории науки. Именно Тимирязеву биология больше всего была обязана тем, что наступление виталистов каждый раз оказывалось отбитым.

Даже крупнейшие дарвинисты на Западе — Гексли, Уоллес, Геккель, Плате — не сумели, разрабатывая эволюционную теорию, придать ей ту идейную высоту, ту цельность и последовательность, какую придал ей Тимирязев.

Конечный вывод, сущность дарвинизма (как всякого великого открытия) могут быть изложены в немногих строках. Но вывод этот опирается на огромное число фактов, частных обобщений, научный анализ и логическую систематизацию основных понятий биологии.

Тимирязев глубоко разработал важнейшие проблемы дарвинизма: понятие вида, понятие естественного отбора (резко подчеркнув, что естественный отбор нельзя ставить в зависимость только от борьбы за существование), проблему утверждения нового признака, несмотря на «поглощающее влияние скрещивания», проблему случайности и закономерности в эволюции, отношение к дарвинизму только возникавшего тогда «менделизма» и многие другие.

В руках Тимирязева эволюционная теория приняла наиболее совершенную форму — последовательно-материалистическую, мы можем сказать диалектико-материалистическую, хотя сам Тимирязев этого слова не употреблял. И это было развитие дарвинизма, сознательно устремлённое в сторону усиления практической, действенной мощи этого учения, превращения его в могучее орудие изменения природы человеком.

Для Тимирязева ни его исследования по фотосинтезу, ни его работы по эволюционной теории не были оторванной от жизни, отвлечённой наукой. Занимаясь ними, он в то же время выступал одним из зачинателей новой для России науки — агрономии.

В царской России, где миллионы земледельцев-крестьян были вынуждены в страшные голодные годы питаться лебедой, он объявил самой священной задачей учёного — добиться, чтобы два колоса вырастали там, где рос один. Первые в нашей стране опытные участки связаны с именем Тимирязева. Словом и делом он пропагандировал науку о земледелии. В девяностых годах, во время голода, он стал одним из главных организаторов агрономической помощи крестьянам.

Он написал для народа книжку о борьбе растений с засухой; исследовал вопросы почвенного питания растений, роль бобовых (это было одно из тех исследований, которые показали значение клевера в севообороте); изучал вопрос об удобрениях.

Страстная пропаганда Тимирязевым агрономических станций, их массовой сети (в каждом уезде, в каждом крупном селе!) знаменитая демонстрация «вегетационного домика» на Нижегородской выставке (этот «домик» был третьим по счету во всей Европе),— всё это помогло русской агробиологической науке стать на ноги. И все лучшие представители её, те, кто строил ее, а в наши дни создал славу советской сельскохозяйственной науки как самой передовой в мире, это были или непосредственные ученики Тимирязева или ученики его учеников.

Пропагандист науки, гражданин, человек

Работа до краёв наполняла жизнь Тимирязева.

Но те, кто лично знал его, сохранили нам образ не педанта, углублённого в свои микроскопы и книги, но человека, открытого всем живым радостям мира. Он страстно любил природу, путешествия, далёкие пешеходные экскурсии, с ним был неразлучен фотоаппарат, и объектив его направляла чаше всего не рука ботаника, но рука человека, влюблённого в солнце, в реки и моря, в высокое небо, цветущую землю и великие сокровища, созданные на ней человеческой культурой.

Работая, он напевал.

В Тимирязеве не было ровно ничего от «учёного-чудака». Он не страдал ни рассеянностью, ни забывчивостью. Наоборот, во всем, до мелочей, он был пунктуально точен.

Общительный, живой, с тонкими подвижными чертами лица, с ясным взглядом умных глаз, он в самом облике своём обладал каким-то особенным изяществом. В опоре он никогда не кричал и никогда не говорил грубостей. Но он умел так уничтожить противника, что тому до конца дней своих было уже не забыть «разноса», учинённого ему Тимирязевым.

Однажды осенью 1919 года меньшевик Суханов задумал выступить перед профессором Тимирязевым с критикой большевиков. «В ответ на это он получил,— вспоминает сын Климента Аркадьевича А.К. Тимирязев,— такую страстную отповедь, что, как говорят, горошком выкатился из кабинета и уже больше никогда не появлялся. Но в этой отповеди, по существу уничтожающей противника, не было ни одного ругательного слова».

После Октябрьской революции Тимирязев не мог равнодушно слышать никакого упоминания о саботаже. Он оправдывал самые жестокие меры по отношению к саботажникам. И ему ли, чья наука и вся жизнь были служением народу, ему ли было мириться с презренным нежеланием работать для народа?

Быть может, никто во всей истории мировой науки не умел с такой отчётливостью, как именно Тимирязев, показать гражданственность науки, убедить, что наука не есть дело одних учёных и что интересы её сплетаются с самыми важными интересами общества.

Он сказал: «Борьба со всеми проявлениями реакции — вот самая общая, самая насущная задача естествознания».

Он перевел большой отрывок из «Грамматики науки» Пирсона ради содержащегося там утверждения, что точная современная наука — лучшая школа гражданственности.

Он мечтал о типе гармоничного человека и всей своей жизнью пытался воплотить его. Часто он вспоминал слова Юнга, основателя оптики, о том, что человек должен уметь делать всё, что делает другой человек.

Его собственный опыт показал, что развитие науки не безмятежная идиллия. Это жестокая борьба. Он видел, что многое на деле происходило не так, как пишут в учебниках; многое неосновательно забыто, и он создал ряд замечательных этюдов по истории науки, десятки страниц, которые и сейчас ещё не «превзойдены» Он создал жанр боевой, публицистической биографии. Каждому, независимо от специальности стоит прочесть то, что он написал о Лебедеве, Вырубове, Бертло, Пастере и их предшественниках — Сенабье, Пристли, Лавуазье, Роберте Майере.

В 1884 году Тимирязев написал замечательные строки: «Делая всё общество участником своих интересов, призывая его делить с ней радости и горе, наука приобретает в нём союзника, надёжную опору дальнейшего развития».

Он владел огненным словом. Перечитывая мастерские образцы тимирязевской популяризации, поражаешься, как умел этот человек писать о самых, казалось бы, сухих и скучных вещах, как умел показать, что они касаются всех и должны быть интересны всем.

Науку он изображал не как некий недосягаемый храм, в котором облечённые чудесным всезнанием жрецы совершают таинственные обряды, приоткрыв только краешек завесы для непосвящённых. Нет, Тимирязев не устаёт повторять: наука — это мастерская, учись работать, тебе найдётся место в ней! Он умел заражать радостью научного творчества, поэзией науки. Он учил понимать и потому любить науку. Его ученик вспоминает, что люди, прочтя Тимирязева, избирали своей специальностью биологию.

Он не уставал подчёркивать: кто ясно думает, тот ясно пишет. И много раз напоминал, какое значение придавали великие натуралисты старых времён языку своих произведений.

В нём самом было многое от таких великих натуралистов прошлого — от людей, которых называли энциклопедистами, «живыми университетами», потому что они владели всей областью своей науки, а не узеньким коридорчиком в ней.

Тимирязев доказал, что это тип научной работы, который не только не препятствует глубокому овладению какой-либо специальной областью в науке, но, наоборот, позволяет увидеть и открыть другим самые широкие горизонты и в этой области, и во всей науке.

Три качества он считал безусловно необходимыми для большого учёного: творческое воображение, которое соответствует воображению художника» трудолюбие, сочетаемое с самой суровой самокритикой и отбором. Он утверждал, что отбор — это важнейшая составная часть научной работы, всякой выработки ценностей вообще. Тимирязев иллюстрировал это ссылками на Дарвина, Фарадея, Ньютона, Руссо, Флобера, Толстого и художника Мейсонье:

«Великие мыслители достигали высоких результатов не потому только, что верно думали, но и потому, что много думали и многое из «передуманного уничтожали без следа».
В другой раз он сказал: «Великие художники, конечно, тоже искали новых «путей, но они сообщали миру только свои находки, а свои «искания» хранили в своих мастерских или без жалости их уничтожали».

Как горные вершины, которые, чем дальше отойдёшь от них, тем отчётливее вырисовываются во всей своей истинной громадности, так всё величественнее, всё огромнее вырастает перед нами фигура Тимирязева — великого натуралиста, учёного-гражданина, учёного-борца.

В очень многих своих научных воззрениях он опередил своё время. В книгах его есть страницы, смысл которых полностью раскрылся только сегодняшней науке. А есть и такие страницы, которые, несомненно, укажут путь и науке завтрашнего дня.

Живой голос Тимирязева доносится до нас сквозь даль четверти века. Он нам слышен чище, отчётливее, чем слышали его даже современники. Он помогает решать, распутывать споры, касающиеся наших нынешних научных дел и событий.

Тимирязев не просто пропагандировал Дарвина и даже не просто развивал дальше его учение, но поворачивал Дарвина по-своему, по тимирязевски.

Там, где Дарвин говорил: «Так происходило в природе. Так было в истории домашних животных и культурных растений»,— Тимирязев сказал: «Так должен, так будет поступать человек, чтобы изменить животных и растения в ту сторону, в какую он найдёт нужным».

В сторону человеческого могущества поворачивал Тимирязев Дарвина. Словом и делом пропагандировал он новую науку, «науку будущего», и сам дал ей название — экспериментальная морфология — наука о преобразовании человеком живых существ.

Самая могучая наука о живой природе, наука, создающая новых животных и новые растения, наука, которая древнюю власть земли заменила в нашем советском государстве властью над землёй,— это тимирязевская сельскохозяйственная наука, подхваченная сейчас десятками прямых учеников великого и тысячами учеников заочных — университетских профессоров, селекционеров, агрономов, колхозников-опытников.

В предвоенные годы, по решению советского правительства, было издано собрание сочинений Тимирязева. Последние тома выходили тогда, когда на Западе уже пылал военный пожар, зажжённый разбойничьим гитлеровским империализмом.

И мы по-новому перечитали страницы, написанные Тимирязевым во время войны 1914—1918 годов. Он разоблачал чудовищную пропаганду расовой ненависти. Какие гневные слова он находил, чтобы бичевать «тех, чья специальность — спускать с цепи демона войны»!

В июне 1917 года, 75-летний учёный пишет статью «Красное знамя». «Воспряньте, народы,— призывает он в ней,— и подсчитайте своих утеснителей, а подсчитав — вырвите из их рук нагло отнятые у вас священнейшие права ваши: право на жизнь, на труд, на свет и прежде всего на свободу, и тогда водворится на земле истина и разум, производительный труд и честный обмен их плодами».

Никакой рассказ о Тимирязеве не заменит его собственного живого слова.

Не только ботаники, не только биологи, не только научные работники, но все должны читать Тимирязева — учителя, студенты, инженеры, рабочие-стахановцы, мастера советского земледелия и прежде всего — вся наша молодёжь.

Потому что мало таких молодых по духу книг, как книги Тимирязева, мало, книг, которые так вдохновляли бы к творчеству, смелым дерзаниям, к великим открытиям, так всегда и во всем учили бы любить истину и бороться за неё, как книги Тимирязева.

Изучение печатных трудов Тимирязева, а также неопубликованных заметок в его записных книжках и многочисленных пометок на прочитанных книгах обнаруживает в нем выдающегося мыслителя-материалиста, подымавшегося до цщроких философских обобщений. Он с огромным интересом изучал не только современную ему науку, но и философию, ее историю, давая критическую оценку мыслителям прошлого и своим современникам. Его работы проникнуты стремлением разрешить прежде всего коренные методологические вопросы естествознания.
Изучению общих, руководящих принципов научного познания Тимирязев придавал не меньшее значение, чем конкретным фактам, составляющим и характеризующим то или иное частное естественно-научное достижение. «Творчество поэта, диалектика философа, искусство исследователя - вот материалы, из которых, - утверждает Тимирязев, - слагается великий ученый». Поэтому он с особым уважением говорит о тех ученых, которые не только давали специальные исследования, но и «предпосылали им изложение основных правил научного мышления, которыми они руководились, или даже уделяли этому особые произведения».
Внимательное и серьезное отношение к методу всегда было одним из наиболее ярких признаков, характеризующих выдающихся деятелей науки. Так, другой выдающийся русский ученый, И. П. Павлов, философские взгляды которого имеют чрезвычайно много общего с философскими взглядами Тимирязева, писал: «Метод - самая первая, основная вещь. От метода, от способа действия зависит вся серьезность исследования».
Высокая оценка великими русскими учеными роли и значения метода в научной работе была одним из результатов усвоения ими прогрессивных материалистических идей классиков русской философии. А. И. Герцен в «Письмах об изучении природы» писал: «Метода в науке вовсе не есть дело личного вкуса или какого-нибудь внешнего удобства, ... она, сверх своих формальных значений, есть самое развитие содержания,- эмбриология истины, если хотите».
Тимирязев подчеркивает, что применение в научном исследовании правильного метода дает возможность не только познавать и объяснять законы природы, но и активно воздействовать на нее, все более и более подчиняя ее силы воле и власти человека. Он сознает, что метод может быть плодотворен лишь в том случае, если он сам будет находиться в полном соответствии с объективными закономерностями природы.
Природу Тимирязев рассматривает как совокупность различных форм материи, находящейся в постоянном движении и изменении. «... В природе, - пишет он, - в доступной нам части вселенной, существует известное количество вещества, одаренного известным количеством движения». Эта мысль об объективном существовании материи, о неразрывности материи и движения повторяется у него неоднократно: «Физика учит нас, что частицам вещества присуще движение, что мы не знаем материи без движения». В тесной связи с движением Тимирязев рассматривает и такие объективные формы существования материи, как пространство и время. Возражая английскому физику-идеалисту Лоджу, отрывающему пространство и время от движения, Тимирязев в пометках на его статье «Непрерывность» пишет: «Основное понятие - движение. Пространство и время - только [ответвления] из него».
Тимирязев приближается к пониманию жизни как одной из форм движения материи. Он исходит из того, что живая материя, как и вся материя в целом, подчинена определенным законам: закону сохранения материи, закону сохранения и превращения энергии и т. д. Тимирязев не отрицает качественной специфики живых существ, но при этом указывает, что в них нет ничего сверхъестественного. Он неоднократно говорит, что в природе - как живой, так и мертвой - нет ничего, кроме постоянных изменений вещества, энергии и формы.
Признавая всеобщий характер движения в природе и обществе, Тимирязев приходит к выводу, что главным и основным в научном методе должно быть историческое рассмотрение каждого явления в природе, обществе, науке, т. е. рассмотрение его не статически, а в движении, изменении, развитии. Метод, удовлетворяющий этому основному требованию, Тимирязев называет историческим методом. «История, как „новая наука", - пишет он, - научно-исторический метод, связывающий всю совокупность наших знаний о природе со включением человека... - вот одна из характеристических черт современного периода в развитии наук».
Однако, говорит Тимирязев, это поняли еще далеко не все естествоиспытатели. Многие из них попрежнему пытаются рассматривать мир вне всякого развития, а каждую его часть, каждый предмет - вне зависимости друг от друга. Тимирязев указывает на существование двух школ, двух направлений в естествознании. Одно из них - по существу метафизическое, второе - диалектическое. Тимирязев высоко отзывается о втором и беспощадно критикует первое. «Известно, - пишет он, - что в настоящее время в области естествознания выступают две школы, борются два лагеря. Крайние представители первой школы готовы видеть в живой природе только собрание, какой-то музей живых существ, не изменяющихся, вылитых в определенные, неподвижные формы; задача натуралиста, по их мнению, сводится к тому, чтобы сделать общую перепись этим формам, налепить на каждую соответствующий ярлык и поставить на соответствующее место в коллекции. Для представителей второй - вся органическая природа, рассматриваемая как целое, изменяется, превращается (подчеркнуто мной. - Г. П.): органический мир сегодня не таков, каким был вчера, и завтра будет иным, чем был сегодня. Существа, теперь населяющие землю, произошли от прежде ее населявших путем постепенного изменения, и притом более совершенные от менее совершенных. Эта школа имеет во главе Дарвина, который свел в одно стройное целое накопившуюся массу свидетельств и дал строго определенное направление ее, до той поры неясным, стремлениям. Понятно, что для защитников первого воззрения не может и существовать вопроса, как сложились и усовершенствовались органы и вообще организмы. Для них они никогда не. слагались, никогда не совершенствовались, они возникли вполне законченными, - были.
созданы в той совершенной форме, в которой мы их застаем теперь. Только для тех, кто убежден, что органические существа по природе изменчивы, что они произошли одни из других, усложняясь или упрощаясь, но постоянно совершенствуясь, - только для тех и может существовать вопрос: как возникли органические формы и почему они так приспособлены к своему отправлению и среде?».
Тимирязев решительно относит себя ко второму лагерю биологов, т. е. твердо придерживается концепции развития. Но есть две концепции развития - диалектическая и метафизическая. Четкую и ясную характеристику их дал В. И. Ленин: «Две основные (или две возможные? или две в истории наблюдающиеся?) концепции развития (эволюции) суть: развитие как уменьшение и увеличение, как повторение, и развитие как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотношение между ними). При первой концепции движения остается в тени самодвижение, его двигательная сила, его источник, его мотив (или сей источник переносится во вне - бхэг, субъект etc.). При второй концепции главное внимание устремляется именно на познание источника „с а м сдвижения. Первая концепция мертва, бедна, суха. Вторая - жизненна. Только вторая дает ключ к „самодвижению" всего сущего; только она дает ключ к „скачкам", к „перерыву постепенности", к „превращению в противоположность", к уничтожению старого и возникновению нового». Диалектическая концепция развития «в ее наиболее последовательной, полной, продуманной и богатой содержанием форме...» была дана дашь основоположниками пролетарского мировоззрения - Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным.
Буржуазные ученые, если и говорят о развитии, то понижают его метафизически, а метафизическая концепция развития - только завуалированная форма отрицания действительного развития, утверждение незыблемости, неизменяемости мира. Типичным выражением метафизической концепции развития в биологии является вейсманизм-морганизм. Это реакционное, лженаучное направление отрицает эволюцию органического мира как прогрессивное развитие. Вейсман, так же лак и его последователи, вплоть до Шмальгаузена, говорит о затухании эволюционного процесса. Да и сама эволюция у них выглядит не как процесс новообразований, а как простое развертывание и перекомбинации, т. е. повторение извечно заложенных в «первозданных» существах признаков - «специфических детерминантов» или «ген». Правда, морганисты говорят не о постепенном, а о скачкообразном изменении - «мутациях». Но от этого метафизическая суть их теории не меняется, ибо их скачки-мутации не подготовляются предварительным накоплением количественных изменений. «Мутации» вейсманистов, как и катаклизмы Кювье, происходят по неизвестным причинам. Признание такого рода скачков, как показал Энгельс, революционно на словах, но реакционно на деле. Оно неразрывно связано с признанием творческих актов как причин изменений в природе. Только понимание развития в единстве его эволюционной и революционной формы дает нам действительно диалектическую концепцию развития.

Нет, не покину, музы, алтарь ваш…
“То, что мне было суждено сотворить,
было велико. Я искал для потомков, это
было мастерством моего сердца”
(Инени, 16 в. до н.э.)
В истории древних народов прослеживается то, что сейчас называют
художественно-эстетическим воспитанием. Так, в Египте живописец
священнодействовал, подобно божеству. Считалось, что его картина
дарит бессмертие. У индусов живопись почиталась наравне с ведами.
Согласно воле богов, все виды искусств подчинялись живописи. Даже
цари стремились стать художниками, ибо умение живописать считалось
синонимом мудрости. И это не случайно, так как красота, переданная
художественно,- это и есть знание, взаимосвязанное с высшими формами
творчества.
Без мастерского владения законами ремесла невозможна эмансипация
высшего духа. “Неуч” обречен на уродливый и убогий мир.
Тот, кто понимает, что по произведениям искусства зачастую
можно изучать состояние умов, тот, кто ощущает тайну красоты, тот,
кто понимает, что красота - это высшее из искусств и мудрейшая из
философий, тот никогда не будет страдать синдромом разрушения,
наоборот, душа его стремится к созиданию.
Художественно-эстетическое воспитание - одна из составляющих
гармоничного образования.
В свое время К.А. Тимирязев великолепно выразил идею гармонии:
“Эта первая фаза - фаза творчества – составляет главную особенность
гения - все равно, выразится ли это творчество в научной гипотезе,
философской системе или поэтическом произведении - все равно,
называется ли этот гений Шекспиром, Спинозой или Ньютоном. Но
между тем как мысль поэта проходит только одну стадию, мысль
философа - две, мысль ученого необходимо должна пройти все три.
Творчество поэта, диалектика философа, искусство исследователя - вот
материалы, из которых слагается великий ученый”.
Профессиональный художник, учитель изобразительного искусства,
студент, обучающийся на художественно-графическом отделении,- это и
есть часть генофонда нации, которая представляет собой очень тонкий
интеллектуальный слой творческих личностей, способных не только
создавать художественные ценности, но и перестраивать духовную
структуру своего народа, воспитывая в нем величие духа.
На художественно-графическое отделение первые студенты были
177
Ч Г П И - 2 5 л е т
приняты в 1990 году – 15 лет назад. Тогда же появилась и кафедра.
Называлась она кафедрой изобразительного искусства и черчения.
Такое прозаичное, на первый взгляд, название, но сколько самых ярких
воспоминаний оно порождает!
Руководил кафедрой кандидат исторических наук, заслуженный
художник РСФСР Акиев Хасолт Алхастович – человек, беззаветно
преданный своему делу, беспредельно влюбленный в искусство.
Когда он говорил или работал, все его существо излучало
внутреннюю гармонию, а голос передавал удивительно бесконечную
гамму красок.
Он был кумиром молодежи. Что они чувствовали - эти
семнадцатилетние юноши и девушки, приезжавшие сюда из различных
уголков республики, чтобы поступить на факультет, воплощающий их
мечту?
Психологически трудно бывает определить внутреннее состояние
юного существа, но одно несомненно: их волновало непостижимое
удивление, внутренняя взволнованность видениями открывающегося
им мира искусства. Здесь они находили глубокий источник, кристально
чистый родник, питавший их.
Вместе с Хасолтом Алхастовичем в год открытия кафедры работали
Радченко Б.С., Пайзулаева Э.Ш., Насуханов Ш.А.
Позже Насуханов Шадид Абубакарович, кандидат наук, работал
заведующим художественно-графического отделения, зав. кафедрой
изобразительного и декоративно-прикладного искусства.
В 1987 году он защитил диссертацию по теме “Использование
принципов пространственной организации традиционного сельского
жилища в Туркмении”.
По исследуемой проблеме им было опубликовано более 20-ти
научных статей.
Одно из его исследований было посвящено определению характера
разрушения зданий и сооружений в период военных действий в 1994-
96 годы.
Кроме Пайзулаевой Э.Ш. и Насуханова Ш.А., позже на кафедре
работали выпускники Мутусханов А., Дакаева Л., Муртазалиева З.
Приоритетное направление в работе кафедры изобразительного
искусства – подготовка высококвалифицированных учителей и
специалистов по изобразительному искусству. Так поставлена работа
сейчас. Так было и раньше.
В этом направлении делалось все: велись соответствующие учебные
дисциплины, организовывалась работа кружков.
Экспресс-опрос, проводившийся в студенческих группах в тот
178
1 9 8 0 - 2 0 0 5 гг.
период, показал, что молодые, начинающие художники, мастера,
будущие теоретики искусства любят свою профессию и возлагают
надежды на то, что “красота спасет мир”.
В своих ответах они писали о том, что мир искусства прекрасен,
что грохот войны не должен заглушать пение соловья, что живописное
зрелище встающего солнца или росных сумерек необходимы человеку,
что созерцание чистоты делает нас лучше, что всегда нужно помнить о
своей исконной связи с родной природой и что понимание прекрасного
должно нести в себе отблеск национальной культуры, которая незримо
входит в нашу повседневность.
Во время бесед в аудиториях и художественной мастерской студенты
179
Ч Г П И - 2 5 л е т
страдала, но преподаватели и студенты сделали за 10 лет все возможное,
чтобы создать все условия для развития творческой личности. Наиболее
полно база отделения восстановлена была в последние 5 лет.
О преданности преподавателей и их учеников делу можно сказать
словами легендарного Еврипида:
Нет, не покину, Музы, алтарь ваш...
Истинной жизни нет без искусства.
Среди выпускников бывшего художественно-графического отде-
ления и сегодняшнего факультета искусств членами Союза художников
ЧР стали Алхазов Р.Ю., Закриев М.Х., Джабраилов Д., Давдаев М.В.,
Дакаева Л.С., Сапаров
А.А.
Среди наиболее ярких,
талантливых студентов
были названы - Па-шаев
А., Яндарбиев А., Пискаев
А. , А с т е м и р о в М. ,
Алиханова Р., Зу-байраев
А., Музаев А., Есмирзаев
Л., Байсултанов М. и др.
В 1 9 9 6 г о д у в
пединституте была открыта
новая специа льно сть
– м у з ы к а л ь н о е
образование.
Музыкальное образование не только сейчас, но и в глубокой
180
1 9 8 0 - 2 0 0 5 гг.
говорили о том, что искусство своим изображением прекрасного лечит
душу. Поэтому одна из задач художника и учителя ИЗО, работающего
в школе, - это снятие стресса у детей, увидевших войну в Чечне,
переживших трагическую гибель своих родных и близких
Встречи со студентами все больше убеждали нас в том, что в душе
молодых художников живет страстное желание заметить красоту,
рассеянную всюду, увековечить ее и вновь внести в жизнь своим
скромным трудом.
Невольно вспоминаются слова Н.М. Чернышева: ”Красота редкая,
и это закономерно. Если ее сконцентрировать, то она испепелила бы
смертных, ее увидевших. Не потому ли она рассеяна всюду, и чтобы ее
заметить, надо быть всегда начеку”.
Вот они и пришли сюда, чтобы научиться не только ее видеть, но и
передавать нам, быть всегда начеку, держать руку на интеллектуальном
пульсе планеты.
В период военных действий материальная база отделения по-
181
Ч Г П И - 2 5 л е т
теоретических дисциплин”. Стаж педагогической работы - 30 лет. Умар
Ахматсултанович работал преподавателем, директором музыкального
училища, умеет работать со студенческой молодежью, увлекая ее своим
талантом и знаниями.
Бексултанов У.А.- член Союза композиторов СССР, заслуженный
деятель искусств ЧИАССР, ведущий специалист в области музыкального
образования ЧР. Пользуется заслуженным авторитетом среди
композиторов нашей республики, автор более 30 музыкальных
сочинений, среди них – героическая симфония в 5-ти частях, концерты
для фортепиано и симфонического оркестра, музыки к пьесам “Петимат”
С.Бадуева, “Совдат и Дауд” А.Хамидова, “Вторая война” Х.Ошаева и др.
Факультет интересен не только спецификой изучаемых предметов,
не только своими преподавателями, но и студентами тоже.
Отвечая на вопрос анкеты «Каких наиболее ярких, талантливых
студентов Вы запомнили?», преподаватели назвали Джамалханову
Мадину, Укаева Ису, Хаутиевых Мадину и Марету, Шанцаеву Мадину,
Сааева Ваху.
182
1 9 8 0 - 2 0 0 5 гг.
древности играло особую роль.
Музыка у древних греков была своего рода вторым языком общения.
Спартанцы придавали ей государственно-воспитательное значение.
Известная поэтесса древности Сапфо писала о людях, любящих музыку:
“Богу равными кажутся мне они по счастью”. Гениальный Сократ
упражнялся в музыке. Воин Фемистокл краснел от стыда, когда на пирах
выяснялось, что он не
владеет лирой.
В о с т о к в и д е л
в музыке “небесный
чанг”, очищающий и
возвышающий душу.
Конфуций считал,
ч т о г а р м о н и ч н о й
социальной системы
н е м о ж е т б ы т ь
б е з м е л од и ч н о й и
гармоничной музыки.
В Древнем Риме
м у з ы ка п оч и т а л а с ь
наряду с поэзией и танцами. Учителям пения здесь ставили
памятники. Известные римлянки не только сами занимались
музыкой, но и обучали своих детей петь и играть на кифаре. В 1У веке
н.э. увлечение пением и музыкой здесь даже дошло до музыкального
“экстремизма”: гедонистическая музыка стала настоящим поветрием.
Пение и музыка стали не только неотъемлемой частью культуры
разных цивилизаций, но и глубоко проникли в религиозные системы:
католическая органная музыка, церковный хор у христиан и др.
Молокане считают, что Бог создавал в течение нескольких дней мир
под музыку.
Сегодня музыкальное образование в школе - это неотъемлемая
часть воспитания личности, основанного на представлении о всеобщей,
вселенской гармонии, это часть гуманитарного образования.
Появление такой специальности в ин-ституте вполне законо-мерно.
Среди тех, кто пре-подает музыку, компо-зитор Бексултанов Умар
Ахматсултанович. Ког-да-то давно, в 1957 году, он закончил музыкаль-
но-хореографическое училище в г. Фрунзе, в 1964 году - Ленинград-
скую ордена Ленина государственную консерваторию им. Римского-
Корсакова по специальности “Композитор и преподаватель музыкально-
183
Ч Г П И - 2 5 л е т
Из кафедрального досье
Кафедра музыкального образования
Кафедра музыкального образования малочисленна. Она обес-
печивает учебный
процесс на фа-
культете искусств
и факультете пе-
дагогики и психо-
логии, где учеб-
ные планы пре-
д у с м а т р и в а ю т
п р о х о ж д е н и е
учебной дисцип-
лины по музы-
кальному искус-
ству.На кафедре
под руководством
композитора, заслуженного деятеля искусств ЧИАССР Бексултанова
Умара Ахматсултановича работают: народный артист ЧР Ясаев
Магомед Султанович, заслуженный артист ЧР Сааев Ваха Адамович,
старшие преподаватели Сулейманова Мадина Магомедовна, Кречетова
Галина Андреевна, Аюбова Лилия Мирзоевна, Джамалханова Марина
Асламбековна и Ижаева Лариса Муслимовна.
Члены кафедры окончили различные высшие учебные заведения
– московские, ленинградские, астраханские. Есть среди них и выпуск-
ники музыкального отделения ЧГПИ. Это В.А. Сааев, Л.М. Ижаева,
Л.М. Аюбова и М.А. Джамалханова.
Кафедра располагает музыкальными инструментами, литературой
и наглядными пособиями для подготовки соответствующих
специалистов.
Члены кафедры вместе со студентами ежегодно организовывают
и проводят в институте концерты. Они имеют большой успех, их
участниками бывают такие известные в республике певицы и артисты,
студенты факультета искусств, как: Гадаев Валид, Юнусова Малика,
члены группы «Жовхар» Белаева Аминат, Жонтаева Малика, Гадаева
Зура, Эльмурзаева Мадина и другие.
184
1 9 8 0 - 2 0 0 5 гг.
Давдаев Муса Вахидович, родился 2 сентября 1959 г. в с.Урус-
Мартан Урус-Мартановского района ЧИАССР. В1976 году окончил
СШ №16 г.Грозного. С1978 по 1980 г. служил в рядах ГСВГ в
отдельном танковом батальоне.
После возвращения из армии в 1980 г. поступил и в 1985 году
успешно окончил исторический факультет Чечено-Ингушского
госу-дарственного университета. Так же успешно окончил и
экономический факультет ЧГУ.
В 1996 году поступил в Чеченский государственный педагоги-
ческий институт на художественно-графическое отделение.
Будучи студентом, он принимал активное участие в республиканских
выставках, научно-практических конференциях. В 2000 году его,
студента приняли на работу учебным мастером кафедры ИЗО и
черчения. В 2002 году успешно защитил диплом по специальности
«Учитель ИЗО и черчения». После учебы остался работать
преподавателем в институте. А с 2003 по 2005 работал зам. декана
по учебно-воспитательной работе. Муса Вахаевич ведет курс лекций
по живописи, рисунку и композиции. Им разработаны программы по
преподаваемым дисциплинам. Является автором 4 научных статей,
руководителем дипломных работ. Готовит студентов для участия в
студенческих научно-исследовательских конференциях. Работает
над научно-исследовательской темой «Эстетика в живописи».
Является автором более 100 работ. Принимает активное участие в
республиканских и зональных выставках. Награждался памятными
дипломами. Он является членом Союза художников ЧР, и.о. декана
факультета искусств, ст. преподавателем кафедры ИЗО и черчения,
аспирант.
Перечень выставок
1998 г. Республиканская выставка преподавателей и студентов.
2000 г. Апрель, г. Ставрополь. Выставка, посвященная Дню
защиты Родины.
2001 г. г. Грозный. Центральная городская выставка.
2002 г. г. Назрань. Чеченский культурный фонд «Кхерч».
2002 г. г. Грозный. Выставка в управлении культуры.
2003 г. г. Грозный. Выставка рисунков «Осенняя палитра».
2004 г. г. Краснодар. Зональная выставка «Юг России».
2004 г. г. Махачкала. Выставка молодых художников.
2005 г. г. Грозный Центральная городская библиотека.