Шукшин постскриптум краткое содержание. Несобственно-речевой слой рассказчика в тексте в.м.шукшина «постскриптум» кукуева г.в

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Василий Шукшин
Пост скриптум
(Чужое письмо)

Это письмо я нашел в номере гостиницы, в ящике длинного узкого стола, к которому можно подсесть только боком. Можно сесть и прямо, но тогда надо ноги, положив их одну на другую, просунуть между тем самым ящиком, где лежало письмо, и доской, которая прикрывает батарею парового отопления.

"Здравствуй, Катя! Здравствуйте, детки: Коля и Любочка! Вот мы и приехали, так сказать, к месту следования. Город просто поразительный по красоте, хотя, как нам тут объяснили, почти целиком на сваях. Да, Петр Первый знал, конечно, свое дело туго. Мы его, между прочим, видели – по известной тебе открытке: на коне, задавивши змею.

Сначала нас хотели поместить в одну гостиницу, но туда как раз приехали иностранцы, и нас повезли в другую. Гостиница просто шикарная! Я живу в люксе на одного под номером 4009 (4 – это значит четвертый этаж, 9 – это порядковый номер, а два нуля – я так и не выяснил). Меня поразило здесь окно. Прямо как входишь – окно во всю стену. Слева свисает железный стерженек, к стерженьку прикреплен тросик, тросик этот уходит куда-то в глубину… И вот ты подходишь, поворачиваешь за шишечку влево, и в комнате такой полумрак. Поворачиваешь вправо – опять светло. А все дело в жалюзях, которые в окне. Есть, правда, и занавеси, но они висят сбоку без тол

конец ознакомительного фрагмента

Пост скриптум
Василий Макарович Шукшин

Василий Шукшин

Пост скриптум

Чужое письмо

Это письмо я нашел в номере гостиницы, в ящике длинного узкого стола, к которому можно подсесть только боком. Можно сесть и прямо, но тогда надо ноги, положив их одну на другую, просунуть между тем самым ящиком, где лежало письмо, и доской, которая прикрывает батарею парового отопления.

"Здравствуй, Катя! Здравствуйте, детки: Коля и Любочка! Вот мы и приехали, так сказать, к месту следования. Город просто поразительный по красоте, хотя, как нам тут объяснили, почти целиком на сваях. Да, Петр Первый знал, конечно, свое дело туго. Мы его, между прочим, видели – по известной тебе открытке: на коне, задавивши змею.

Сначала нас хотели поместить в одну гостиницу, но туда как раз приехали иностранцы, и нас повезли в другую. Гостиница просто шикарная! Я живу в люксе на одного под номером 4009 (4 – это значит четвертый этаж, 9 – это порядковый номер, а два нуля – я так и не выяснил). Меня поразило здесь окно. Прямо как входишь – окно во всю стену. Слева свисает железный стерженек, к стерженьку прикреплен тросик, тросик этот уходит куда-то в глубину… И вот ты подходишь, поворачиваешь за шишечку влево, и в комнате такой полумрак. Поворачиваешь вправо – опять светло. А все дело в жалюзях, которые в окне. Есть, правда, и занавеси, но они висят сбоку без толку. Если бы такие продавали, я бы сделал у себя дома. Я похожу поспрашиваю по магазинам, может, где-нибудь продают. А если нет, то я попробую сделать из длинных лучинок. Принцип работы этого окна я вроде понял, веревочки найдем – они на трех веревочках. Есть еще одна особенность у этого окна: оно открывается снизу, а посредине поворачивается на стержнях. Дежурная по коридору долго тут пыталась мне объяснить, как открывать и закрывать окно, пока я не остановил и не намекнул ей, что не все такие дураки, как она думала. Кровать я такую обязательно сделаю, как здесь. Поразительная кровать. Мы с Иваном Девятовым набросали с нее чертеж. Ее – пара пустяков сделать.

На шестом этаже находится буфет, но все дорого, поэтому мы с Иваном перешли, как говорится, на подножный корм: берем в магазине колбасы и завтракаем, и ужинаем у меня в люксе. Дежурная по коридору говорит, что это не запрещается, но только чтоб за собой ничего не оставляли. А сперва было заартачилась: надо, дескать, в буфет ходить. Мы с Иваном объяснили ей, что за эти деньги, которые мы проедим в буфете, мы лучше подарки домой привезем. Она говорит, я все понимаю, поэтому кожуру от колбасы свертывайте в газетку и бросайте в проволочную корзиночку, которая стоит в туалете. Опишу также туалет. Туалет просто поразительный. Иван говорит: содрали у иностранцев. Да, действительно, у иностранцев содрали много кое-чего. Например, жалюзи. У нас тут одна из Красногорского района сперва жалела лить много воды, когда мылась в ванной, но ей потом объяснили, что это входит в стоимость номера, так же, как легкий обед в самолете. Я лично моюсь теперь каждый день. Меня вообще-то ванной не удивишь, но поразительно другое: блеск и чистота. Вымоешься, спустишь жалюзи, ляжешь на кровать и думаешь: вот так бы все время жить, можно бы сто лет прожить, и ни одна хворь тебя бы не коснулась, потому что все продумано. Вот сейчас, когда я пишу это письмо, за окном прошли морячки строем. Вообще, движение колоссальное.

Но что здесь поражает, так это вестибюль. У меня тут был один неприятный случай. Подошел я к сувенирам – лежит громадная зажигалка. Цена – 14 рублей. Ну, думаю, разорюсь – куплю. Как память о нашем пребывании. Дайте, говорю, посмотреть. А стоит девчушка молодая… И вот она увивается перед иностранцами – и так и этак. Уж она и улыбается-то, она и показывает-то им все, и в глаза-то им заглядывает. Просто глядеть стыдно. Я говорю: дайте зажигалку посмотреть. Она на меня: вы же видите, я занята! Да с такой злостью, куда и улыбка девалась. Ну, я стою. А она опять к иностранцам, и опять на глазах меняется человек. Я и говорю ей: что ж ты уж так угодничаешь-то? Прямо на колени готова стать. Ну, меня отвели в сторонку, посмотрели документы… Нельзя, мол, так говорить. Мы, мол, все понимаем, но, тем не менее, должны проявлять вежливость. Да уж какая тут, говорю, вежливость: готова на четвереньки стать перед ними. Я их тоже уважаю, но у меня есть своя гордость, и мне за нее неловко. Ограничились одним разговором, никаких оргвыводов не стали делать. Я здесь не выпиваю, иногда только пива с Иваном выпьем, и все. Мы же понимаем, что на нас тоже смотрят. Дураков же не повезут за пять тысяч километров знакомить с памятниками архитектуры и вообще отдохнуть.

Смотрели мы тут одну крепость. Там раньше сидели зеки. Нас всех очень удивило, как у них там чистенько было, опрятно. А сроки были большие. Мы обратились к экскурсоводу: как же так, мол? Он объяснил, что, во-первых, это сейчас так чистенько, потому что стал музей, во-вторых, гораздо больше издевательства, когда чистенько и опрятно: сидели здесь в основном по политическим статьям, поэтому чистота как раз угнетала, а не радовала. Чистота и тишина. Между прочим, знаешь, как раньше пытали? Привяжут человека к столбу, выбреют макушку и капают на эту плешину по капле холодной воды – никто почесть не выдерживал. Вот додумались! Мы тоже удивлялись, а некоторые совсем не верили. Иван Девятов наотрез отказался верить. Мне, говорит, хоть ее ведрами лей… Экскурсовод только посмеялся. Вообще, время проводим очень хорошо. Погода, правда, неважная, но тепло. Обращают на себя внимание многочисленные столовые и кафе, я уж и не заикаюсь про рестораны. Этот вопрос здесь продуман. Были также с Иваном на базаре – ничего особенного: картошка, капуста и вся прочая дребедень. Но в магазинах – чего только нет! Жалюзей, правда, нет. Но вообще город куда ближе к коммунизму, чем деревня-матушка. Были бы только деньги. В следующем письме опишу наше посещение драмтеатра. Колоссально! Показывали москвичи одну пьесу… Ох, одна артистка выдавала! Голосок у ней все как вроде ломается, вроде она плачет, а – смех. Со мной сидел один какой-то шкелет – морщился: пошлятина, говорит, и манерность. А мы с Иваном до слез хохотали, хотя история сама по себе грустная. Я потом расскажу при встрече. Ты не подумай там чего-нибудь такого – это же искусство. Но мне лично эта пошлятина, как выразился шкелет, очень понравилась. Я к тому, что необязательно – женщина. Мне также очень понравился один артист, который, говорят, живет в этом городе. Ты его, может, тоже видала в кино: говорит быстро-быстро, легко, как семечки пускает. Маленько смахивает на бабу – голоском и манерами. Наверно, пляшет здорово, собака! Ну, до свиданья! Остаюсь жив-здоров.

Михаил_Демин._

Пост_скриптум:_вышли немного денег, рублей сорок: мы с Иваном малость проелись. Иван тоже попросил у своей шестьдесят рублей. Потом наверстаем. Все".

Вот такое письмо. Повторяю, имена я переменил.

А шишечка эта на окне – правда, занятная: повернешь влево – этакий зеленоватый полумрак в комнате, повернешь вправо – светло. Я бы сам дома сделал такую штуку. Надо тоже походить по магазинам поспрашивать: нет ли в продаже.

Copyright (c) 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Алтайский государственный педагогический университет

Ключевые слова

рассказы В.М. Шукшина, композиционно-речевая структура, речевая партия повествователя и персонажа. Кeywords: V.M. Shukshin’s prose, speech compositional structure, verbal part of narrator and character

Просмотр статьи

Аннотация к статье

В данной статье рассматриваются особенности композиционно-речевой структуры рассказа «Постскриптум», продиктованные влиянием поэтического приема «текст в тексте», устанавливается, что данный прием формирует в речевой композиции дополнительный - несобственно речевой слой, служащий составной частью авторской стратегии.

Текст научной статьи

В шукшинской поэтике рассказ «Постскриптум» предстает как текст с «калейдоскопическим» взаимодействием голосов и смысловых позиций . Рассказ строится на основе приема вкрапления одного текста в другой. Данный прием обусловливает диалогическое взаимодействие двух повествовательных звеньев: текста диегетического повествователя и текста персонажа-рассказчика (Михаила Демина), пишущего письмо жене. Текст рассказчика входит в речевую партию повествователя как несобственно-речевой слой, репрезентирующийся конструкциями с чужой речью. Рассматриваемый слой сложен в плане понимания и интерпретации. Это продиктовано тем, что он является одновременно самостоятельным текстом письма и элементом речевой партии повествователя. Энергетический потенциал слоя способствует «смысловому взрыву» внутри авторской речи. В одной фразе, отдельном слове, воспроизведенном в высказывании автора письма, спрессованы несколько энергетических кодов: 1) первичный, первородный код своего автора; 2) код рассказчика, создающего текст письма; 3) код рассказчика, публикующего данное письмо; 4) код автора, творца текста рассказа; 5) код читателя, воспринимающего этот сложный текст. Иначе говоря, цитатное вкрапление чужого «слова» в речи рассказчика является знаком полилога. В анализируемом речевом слое наибольшую частотность обнаруживают конструкции с прямой и косвенной речью. Рассмотрим их специфические черты более подробно. Широко представлены две форы прямой речи: необозначенная и включенная. Необозначенная прямая речь графически не выделяется, вводится в речь рассказчика с помощью глаголов речи, мысли. Ее смысловой меткой в высказывании рассказчика служит репрезентирующий компонент: «Она (дежурная по коридору) говорит, я все понимаю, поэтому кожуру от колбасы свертывайте и бросайте в проволочную корзиночку, которая стоит в туалете». Отсутствие графических маркеров говорит о размытости границ между разными субъектными сферами: рассказчика и героев. Происходит наслаивание одной смысловой позиции на другую. Автор письма (Михаил Демин), внося свои модальные смыслы в структуру рассматриваемого высказывания, меняет его смысловые акценты. Первичная информация, адресованная рассказчику, войдя в контекст его «слова», получает иное коннотативное наполнение, становится фактом победы героя в споре с городским человеком - дежурной по коридору. Включенная прямая речь вводится модальными частицами разговорного происхождения: «мол», «дескать», которые свидетельствуют о сокращенной ее передаче и переводят чужое высказывание «с точки зрения того лица, которому оно принадлежит, на точку зрения лица, передающего эти слова в данном случае». . При условии интонационного оформления чужого сообщения, вкрапленного в речь рассказчика, данные частицы становятся средством выражения отношения со стороны говорящего (пишущего) лица к содержанию чужой речи. Ввод в авторское высказывание данной конструкции с чужой речью без графических маркеров - важное свидетельство того, что «ведущим голосом» при воспроизведении чужого сообщения является голос рассказчика, например: «Ну, меня отвели в сторонку, посмотрели документы… Нельзя, мол, так говорить. Мы, мол, все понимаем, но, тем не менее, должны проявлять вежливость». В приведенном примере чужое «слово» пропускается через «слово» рассказчика - автора письма. Однако словесные клише и канцеляризмы «тем не менее», «должны проявлять вежливость» сохраняют «фразеологический план» чужой речи, воспроизводят диалог героя с продавцом. Продуктивность косвенной речи в несобственно-речевом слое обусловлена самой формой повествования. Рассказчик пишет письмо, создает собственное произведение, адресованное конкретным лицам: «Здравствуй, Катя! Здравствуйте, детки: Коля и Любочка!» Двоякая представленность субъекта речи: в ипостаси героя, участвующего в событиях, и автора письма (не просто рассказчика!) обусловливает репрезентацию его речи не только в традиционной форме - монолога, но и в форме косвенной речи, заменяющей собой диалоговые реплики, которые невозможно воспроизвести по традиционным моделям в структуре письма, т.к. все излагаемые события предстают перед читателям не в «естественном» для них виде, а в пересказанном, пропущенном через призму восприятия автора письма. Таким образом, косвенная речь, рассмотренная в данном примере отличается коммуникативной направленностью. Активно в косвенной речи используется прием самоцитации: «Мы с Иваном объяснили ей, что за эти деньги, которые мы проедим в буфете, мы лучше подарки домой привезем». Пример демонстрирует реализацию словесно-аналитической модификации шаблона косвенной речи. Чужое высказывание, вводится в структуру авторской речи (диегетический повествователь) с помощью ремарочных компонентов: «Мы с Иваном объяснили ей», «Мы же понимаем». Рассматриваемая конструкция имеет не характерный для нее признак - ориентировку на коммуникативный акт. Хотя словесно-аналитическая модификация косвенной речи репрезентирует «субъективную манеру, сгущенную до образа» , но пример показывает, что в структуре косвенной речи сохраняются элементы прямой речи как отголоски «бывших реплик» диалога. На коммуникативный акт настраивает ядро ремарки - глагол «объяснили». Косвенная речь, репрезентированная в тексте автора письма, лишь технически сохраняет свои структурные приметы, при особом внимании можно обнаружить элементы прямой речи, имеющие особую стилистическую окраску. Именно это служит доказательством того, что чужое «слово», воспроизведенное посредством конструкции с косвенной речью, является носителем содержательно-фактуальной и содержательно-концептуальной информации. Традиционно несвойственная шаблону косвенной речи ориентация на разговор реализует установку автора: вступить в беседу с читателем. Организация процесса общения с автором письма позволяет непринужденно воспринимать текст не только тому лицу, которому адресовано письмо, но и любому читателю, открывающему данный рассказ. Разговор рассказчика - Михаила Демина с женой - это игровая маска скрытого диалога автора с читателем, разговора, в котором авторская позиция носит оценочно-ироничный характер. В несобственно-речевой слой шаблоном косвенной речи могут быть введены «слова» других субъектов речи, отличных от автора письма: «Дежурная по коридору говорит, что это не запрещается, но только чтоб за собой ничего не оставляли». Словесно-аналитические модификация косвенной речи, представленная в примере, имеет при себе традиционный ввод: глагол говорения. Коммуникативная направленность репрезентирующего компонента являются своеобразным приемом, посредством которого в коммуникацию вступают не только текстовый адресант (рассказчик) и текстовый адресат (лицо, которому это письмо пишется), но и любой потенциальный читатель. Тесное переплетение в структуре косвенной речи немаркированных элементов речи рассказчика с элементами речи персонажей приводит к тому, что высказывание, воспроизведенное с помощью данного шаблона, становится энергетически емким. Характерологические черты речи рассказчика наслаиваются на характерологическую речь персонажей. Это «наслоение», в свою очередь, является стилистическим приемом автора, т. к. ему необходимо показать процесс творения письма, который невозможен без обращенности к чужому «слову». Цитатные вкрапления персонажной речи в высказывание рассказчика способствуют созданию целостного события - путешествия в сознании аудитории. Результатом воздействия на адресата, в том числе и на читателя, является иллюзия «вхождения» его в это событие и сопереживание автору письма. Итак, анализ выявил ряд свойств несобственно речевого слоя. Специфические свойства прямой и косвенной речи обусловлены жанровой природой письма: устная речь воспроизводится и преобразуется посредством речи письменной, на основе этого организуются особые законы соединения одного речевого плана с другим, законы, объясняющие активное проникновение в пересказываемую речь авторских интонаций и законы, разъясняющие явление самоцитации. Работа данных законов приводит к разложению диалога, на базе которого создается специфический несобственно речевой слой. Особую роль играет также двоякая представленность говорящего лица - персонажа Михаила Демина. «Переплетение» в рамках несобственно-речевого слоя точек зрения персонажей и рассказчика как героя и как лица, творящего произведение, - знак авторской стратегии: репрезентировать перед читателями некий целостный, емкий образ простого человека и заставить читателя через процесс интерпретации стать соучастником события.

Постскриптум

Среди многих постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех памятен мне один. В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в нем раздался голос, ни на чей не похожий, чем-то меня - скорее всего как раз непохожестью - раздражавший.

«Ха, блимба! Орет как жеребец!» - сказал я и выдернул вилку репродуктора из розетки. Голос певицы оборвался. Ребятня сочувственно отнеслась к моему поступку, поскольку был я в детстве самым певучим и читающим человеком.

…Много лет спустя в Ессентуках, в просторном летнем зале, слушал я симфонический концерт. Все повидавшие и пережившие на своем веку музыканты крымского оркестра со славной, на муравьишку похожей, молоденькой дирижершей Зинаидой Тыкач терпеливо растолковывали публике, что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное музыкальное произведение было написано. Делали они это вроде как бы с извинениями за свое вторжение в такую перенасыщенную духовными ценностями жизнь граждан, лечащихся и просто так жирующих на курорте, и концерт начали с лихой увертюры Штрауса, чтоб подготовить переутомленных культурой слушателей ко второму, более серьезному отделению.

Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли - уже с середины первого отделения концерта слушатели, набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно бесплатное, начали покидать зал. Да кабы просто так они его покидали, молча, осторожно - нет, с возмущениями, выкриками, бранью покидали, будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.

Стулья в концертном зале старые, венские, с круглыми деревянными сиденьями, сколоченные порядно, и каждый гражданин, поднявшись с места, считал своим долгом возмущенно хлопнуть сиденьем.

Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощения у милой дирижерши в черненьком фраке, у оркестрантов, так трудно и упорно зарабатывающих свой честный, бедный хлеб, извиниться за всех нас и рассказать, как я в детстве…

Но жизнь - не письмо, в ней постскриптума не бывает. Что из того, что певица, которую я оскорбил когда-то словом, имя ей - великая Надежда Обухова, - стала моей самой любимой певицей, что я «исправился» и не раз плакал, слушая ее.

Она-то, певица, уж никогда не услышит моего раскаяния, не сможет простить меня. Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале. Меня бьет по морде матерщина в тот момент, когда музыканты изо всех сил, возможностей и таланта своего пытаются передать страдания рано отстрадавшего близорукого юноши в беззащитных кругленьких очках.

Он в своей предсмертной симфонии, неоконченной песне своего изболелого сердца, более уже века протягивает руки в зал и с мольбой взывает; «Люди, помогите мне! Помогите!.. Ну если мне помочь не можете, хотя бы себе помогите!..»

Больше жизни

Мне в детстве повезло. Очень повезло. Литературе обучал меня странный и умный человек. Странный потому, что вел он уроки с нарушением всех педагогических методик и инструкций. Начал он с того, что положил перед собою карманные часы и заставил нас читать вслух из «Хрестоматии».

Каждый ученик читал минуту, и через минуту следовал приговор:

Ничего. Для второго класса годен.

На каком языке говоришь? На русском? Это тебе кажется…

Что ты читаешь? «Богатыри Невы»? «Богатыри - не вы!» Значит, не ты, не вон тот, что в носу ковыряет и палец скоро сломит… Ясно? Ни черта не ясно! Чтобы Лермонтова понять - любить его надо. Любить, как мать, как родину. Сильнее жизни любить. Как любил учитель из Пензенской губернии…

И он рассказал.

Узнавши о гибели Лермонтова, учитель из глухого пензенского села в одну ночь написал стихотворение «На смерть поэта», а сам пошел после этого и повесился.

В ту ночь свирепо буря бушевала,
Ревела на высотах Машука.
Казалось, что Россия отпевала
Поручика Тенгизского полка.

Так я и не знаю, был или не был учитель в Пензенской губернии, из потрясения и горя которого вылилось единственное стихотворение. Но Лермонтова с тех пор люблю, как мать, как родину. Больше жизни люблю…

Дед и внучка

На другом уроке литературы мы проходили Некрасова, и наш учитель, к этой поре окончательно сломивший сопротивление буйного класса пятого «Б», в полной и благоговейной тишине рассказывал:

Одна девочка зубрила стихотворение «Железная дорога». Помните: «Труд этот, Ваня, был страшно громаден, не по плечу одному. В мире есть царь, этот царь беспощаден - голод названье ему»? Изумительно! - Учитель повернулся к окну, снял очки, проморгался и махнул рукой: - Ни черта вы не помните! Так вот, в то время, когда учила девочка стихотворение, на печке лежал древний дед. Слушал он, слушал да свесился с печи и спрашивает: «Что это ты, внучка, бормочешь и бормочешь? Деду спать не даешь!» - «Стихотворение учу, дедушка, - ответила внучка, - стихотворение поэта Некрасова…» - «А-а! - махнул рукой дед. - Поразвелось этих поэтов. Ни складу у них, ни ладу. Вот ране поэты были, так поэты. Я неграмотный, а наизусть стих какого-то поэта знаю: „Поздняя осень, грачи улетели, лес обнажился, поля опустели, только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она“».

Много разных историй говорил нам учитель. Про Некрасова, может быть, он выдумал, а может, и вычитал где. Но я помню все так, как рассказывал учитель, и если эта притча известна, пусть простят меня за повторение. Однако, думается мне, такие истории нынче напоминать почаще надобно.

Василий Шукшин

Пост скриптум

(Чужое письмо)

Это письмо я нашел в номере гостиницы, в ящике длинного узкого стола, к которому можно подсесть только боком. Можно сесть и прямо, но тогда надо ноги, положив их одну на другую, просунуть между тем самым ящиком, где лежало письмо, и доской, которая прикрывает батарею парового отопления.

"Здравствуй, Катя! Здравствуйте, детки: Коля и Любочка! Вот мы и приехали, так сказать, к месту следования. Город просто поразительный по красоте, хотя, как нам тут объяснили, почти целиком на сваях. Да, Петр Первый знал, конечно, свое дело туго. Мы его, между прочим, видели – по известной тебе открытке: на коне, задавивши змею.

Сначала нас хотели поместить в одну гостиницу, но туда как раз приехали иностранцы, и нас повезли в другую. Гостиница просто шикарная! Я живу в люксе на одного под номером 4009 (4 – это значит четвертый этаж, 9 – это порядковый номер, а два нуля – я так и не выяснил). Меня поразило здесь окно. Прямо как входишь – окно во всю стену. Слева свисает железный стерженек, к стерженьку прикреплен тросик, тросик этот уходит куда-то в глубину… И вот ты подходишь, поворачиваешь за шишечку влево, и в комнате такой полумрак. Поворачиваешь вправо – опять светло. А все дело в жалюзях, которые в окне. Есть, правда, и занавеси, но они висят сбоку без толку. Если бы такие продавали, я бы сделал у себя дома. Я похожу поспрашиваю по магазинам, может, где-нибудь продают. А если нет, то я попробую сделать из длинных лучинок. Принцип работы этого окна я вроде понял, веревочки найдем – они на трех веревочках. Есть еще одна особенность у этого окна: оно открывается снизу, а посредине поворачивается на стержнях. Дежурная по коридору долго тут пыталась мне объяснить, как открывать и закрывать окно, пока я не остановил и не намекнул ей, что не все такие дураки, как она думала. Кровать я такую обязательно сделаю, как здесь. Поразительная кровать. Мы с Иваном Девятовым набросали с нее чертеж. Ее – пара пустяков сделать.

На шестом этаже находится буфет, но все дорого, поэтому мы с Иваном перешли, как говорится, на подножный корм: берем в магазине колбасы и завтракаем, и ужинаем у меня в люксе. Дежурная по коридору говорит, что это не запрещается, но только чтоб за собой ничего не оставляли. А сперва было заартачилась: надо, дескать, в буфет ходить. Мы с Иваном объяснили ей, что за эти деньги, которые мы проедим в буфете, мы лучше подарки домой привезем. Она говорит, я все понимаю, поэтому кожуру от колбасы свертывайте в газетку и бросайте в проволочную корзиночку, которая стоит в туалете. Опишу также туалет. Туалет просто поразительный. Иван говорит: содрали у иностранцев. Да, действительно, у иностранцев содрали много кое-чего. Например, жалюзи. У нас тут одна из Красногорского района сперва жалела лить много воды, когда мылась в ванной, но ей потом объяснили, что это входит в стоимость номера, так же, как легкий обед в самолете. Я лично моюсь теперь каждый день. Меня вообще-то ванной не удивишь, но поразительно другое: блеск и чистота. Вымоешься, спустишь жалюзи, ляжешь на кровать и думаешь: вот так бы все время жить, можно бы сто лет прожить, и ни одна хворь тебя бы не коснулась, потому что все продумано. Вот сейчас, когда я пишу это письмо, за окном прошли морячки строем. Вообще, движение колоссальное.

Но что здесь поражает, так это вестибюль. У меня тут был один неприятный случай. Подошел я к сувенирам – лежит громадная зажигалка. Цена – 14 рублей. Ну, думаю, разорюсь – куплю. Как память о нашем пребывании. Дайте, говорю, посмотреть. А стоит девчушка молодая… И вот она увивается перед иностранцами – и так и этак. Уж она и улыбается-то, она и показывает-то им все, и в глаза-то им заглядывает. Просто глядеть стыдно. Я говорю: дайте зажигалку посмотреть. Она на меня: вы же видите, я занята! Да с такой злостью, куда и улыбка девалась. Ну, я стою. А она опять к иностранцам, и опять на глазах меняется человек. Я и говорю ей: что ж ты уж так угодничаешь-то? Прямо на колени готова стать. Ну, меня отвели в сторонку, посмотрели документы… Нельзя, мол, так говорить. Мы, мол, все понимаем, но, тем не менее, должны проявлять вежливость. Да уж какая тут, говорю, вежливость: готова на четвереньки стать перед ними. Я их тоже уважаю, но у меня есть своя гордость, и мне за нее неловко. Ограничились одним разговором, никаких оргвыводов не стали делать. Я здесь не выпиваю, иногда только пива с Иваном выпьем, и все. Мы же понимаем, что на нас тоже смотрят. Дураков же не повезут за пять тысяч километров знакомить с памятниками архитектуры и вообще отдохнуть.

Смотрели мы тут одну крепость. Там раньше сидели зеки. Нас всех очень удивило, как у них там чистенько было, опрятно. А сроки были большие. Мы обратились к экскурсоводу: как же так, мол? Он объяснил, что, во-первых, это сейчас так чистенько, потому что стал музей, во-вторых, гораздо больше издевательства, когда чистенько и опрятно: сидели здесь в основном по политическим статьям, поэтому чистота как раз угнетала, а не радовала. Чистота и тишина. Между прочим, знаешь, как раньше пытали? Привяжут человека к столбу, выбреют макушку и капают на эту плешину по капле холодной воды – никто почесть не выдерживал. Вот додумались! Мы тоже удивлялись, а некоторые совсем не верили. Иван Девятов наотрез отказался верить. Мне, говорит, хоть ее ведрами лей… Экскурсовод только посмеялся. Вообще, время проводим очень хорошо. Погода, правда, неважная, но тепло. Обращают на себя внимание многочисленные столовые и кафе, я уж и не заикаюсь про рестораны. Этот вопрос здесь продуман. Были также с Иваном на базаре – ничего особенного: картошка, капуста и вся прочая дребедень. Но в магазинах – чего только нет! Жалюзей, правда, нет. Но вообще город куда ближе к коммунизму, чем деревня-матушка. Были бы только деньги. В следующем письме опишу наше посещение драмтеатра. Колоссально! Показывали москвичи одну пьесу… Ох, одна артистка выдавала! Голосок у ней все как вроде ломается, вроде она плачет, а – смех. Со мной сидел один какой-то шкелет – морщился: пошлятина, говорит, и манерность. А мы с Иваном до слез хохотали, хотя история сама по себе грустная. Я потом расскажу при встрече. Ты не подумай там чего-нибудь такого – это же искусство. Но мне лично эта пошлятина, как выразился шкелет, очень понравилась. Я к тому, что необязательно – женщина. Мне также очень понравился один артист, который, говорят, живет в этом городе. Ты его, может, тоже видала в кино: говорит быстро-быстро, легко, как семечки пускает. Маленько смахивает на бабу – голоском и манерами. Наверно, пляшет здорово, собака! Ну, до свиданья! Остаюсь жив-здоров.

Михаил Демин.

Пост скриптум: вышли немного денег, рублей сорок: мы с Иваном малость проелись. Иван тоже попросил у своей шестьдесят рублей. Потом наверстаем. Все".

Вот такое письмо. Повторяю, имена я переменил.

А шишечка эта на окне – правда, занятная: повернешь влево – этакий зеленоватый полумрак в комнате, повернешь вправо – светло. Я бы сам дома сделал такую штуку. Надо тоже походить по магазинам поспрашивать: нет ли в продаже.

Copyright (c) 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского