Чем интересен бальмонт современному читателю. Художественное своеобразие лирики бальмонта

Творчество Бальмонта (1867-1942)

• Детство и юность Бальмонта
• Начало творчества Бальмонта
• Поэзия Бальмонта начала XX века
• Образ красоты в лирике Бальмонта
• Бальмонт и революция 1905 года
• Природа в лирике Бальмонта
• Особенности поэзии Бальмонта
• Бальмонт как переводчик
• Бальмонт и Октябрьская революция
• Бальмонт в эмиграции
• Проза Бальмонта
• Последние годы жизни Бальмонта

В созвездии поэтических талантов серебряного века одно из первых мест принадлежит К. Д. Бальмонту. В. Брюсов еще в 1912 году писал: «Равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было… там, где другим виделся предел, Бальмонт открыл беспредельность».

Однако судьба творческого наследия этого поэта оказалась не из легких. Целые десятилетия в нашей стране его не переиздавали, а в солидных литературоведческих трудах и учебных пособиях неизменно аттестовали как декадента. И лишь появившиеся в последние годы сборники избранных его стихотворений заново открывают современному читателю тонкого и глубокого лирика, кудесника стиха, обладавшего уникальным в своем роде чувством слова и ритма.

На протяжении почти всей жизни Бальмонта вокруг его имени возникали различного рода легенды, мифы и домыслы. К появлению некоторых из них причастен и сам поэт. Один из таких мифов связан с его родословной.

1.Детство и юность Бальмонта.

Константин Дмитриевич Бальмонт родился 4(16) июня 1867 г. в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии в небогатой дворянской семье. Сам поэт в числе своих предков называл выходцев из Шотландии и Литвы. На самом деле, как свидетельствуют архивные документы, корни его генеалогического древа - исконно русские. Его прапрадед по фамилии Баламут был во времена Екатерины 11 сержантом одного из лейб-гусарских полков, прадед - херсонским помещиком.

Впервые фамилию Бальмонт стал носить дед будущего поэта Константин Иванович, впоследствии офицер флота. Когда его мальчиком записывали на военную службу, неблагозвучную для дворянина фамилию Баламут, переделали на Бальмонт. Сам поет подчеркнуто произносил свою фамилию на французский манер, т. е. с ударением на последнем слоге. Однако в конце жизни он сообщал: «Отец произносил нашу фамилию - Бальмонт, я стал произносить из-за каприза одной женщины - Бальмонт. Правильно, думаю, первое» (письмо В. В. Обольянинову от 30 июня 1937 года).

В детские годы большое влияние на Бальмонта оказала его мать, широко образованная женщина. Именно она ввела его, по его признанию, в «мир музыки словесности, истории, языкознания». Чтение стало любимым занятием мальчика. Воспитывался он на произведениях русских классиков. «Первые поэты, которых я читал,- сообщал он в автобиографии,- были народные песни, Никитин, Кольцов, Некрасов и Пушкин. Из всех стихов в мире я больше всего люблю «Горные вершины» Лермонтова».

После окончания Владимирской гимназии Бальмонт поступает на юридический факультет Московского университета, но проучиться там ему пришлось всего год: в 1887 году он был исключен за участие в студенческих волнениях и выслан в Шую. Неудачной оказалась и попытка продолжить учебу в Ярославском Демидовском лицее. Чтобы получить систематические знания, Бальмонт долго и упорно занимается самообразованием, особенно в области литературы, истории и лингвистики, в совершенстве изучив 16 иностранных языков.

Благодаря неустанному труду, жажде знаний и огромной любознательности Бальмонт стал одним из образованных людей своего времени. Не случайно уже в 1897 году его приглашают в Англию, где он читает лекции по русской поэзии в знаменитом Оксфордском университете.

Мучительным эпизодом в жизни Бальмонта стал его брак с Л. Горелиной. О тяжелых и внутренне напряженных отношениях с этой женщиной, доводившей мужа до исступления ревностью, Бальмонт поведает позднее в рассказах «Белая невеста» и «13 марта». День, обозначенный в заглавии последнего произведения, был датой неудавшейся попытки самоубийства: 13 марта 1890 года К. Бальмонт выбросился из окна третьего этажа гостиницы и со множеством переломов был доставлен в больницу. Год пребывания на больничной койке не прошел бесследно для будущего поэта: Бальмонт почувствовал ценность жизни, и этим настроением будет проникнуто все его последующее творчество.

2. Начало творчества Бальмонта.

Писать Бальмонт начал еще в гимназические годы.. Знакомство с В. Г. Короленко, а затем с В. Брюсовым, вхождение в группу старших символистов необычайно активизировало его творческую энергию. Сборники его стихов выходят один за другим. (Всего поэтом написано 35 книг стихов). Имя Бальмонта становится известным, его книги охотно издаются и раскупаются.

К началу XX века Бальмонт - признанный поэт, о творчестве которого много пишут и спорят, у которого учатся мастерству младшие современники. Одним из своих учителей его считали А. Блок и А. Белый. И не случайно. Умение щедро и просто радоваться жизни, ярко, небанально, изысканно и красиво рассказать о пережитом и увиденном, что свойственно лучшим стихам Бальмонта, создали ему в первое десятилетие XX века огромную, поистине всероссийскую славу. «Думами всех, кто действительно любил поэзию, овладел Бальмонт и всех влюбил в свой звонко-певучий стих»,-свидетельствовал тот же В. Брюсов.

Дарование молодого поэта было замечено и таким строгим ценителем прекрасного, каким был А. П. Чехов. В 1902 году он писал Бальмонту: «Вы знаете, я люблю Ваш талант, и каждая Ваша книжка доставляет мне немало удовольствия и волнения»3.

Круг лирических переживаний Бальмонта широк и изменчив. В стихотворениях ранних сборников «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1898) преобладают созерцательное настроение, уход в мир самоцельной Красоты: «Вдали от земли беспокойной и мглистой//В пределах бездонной немой чистоты//Я выстроил замок воздушно лучистый//Воздушно лучистый Дворец Красоты». Общая тональность последующих книг меняется и становится жизнеутверждающей, емкой по содержанию и смыслу.

Среди символистов у Бальмонта была своя позиция, связанная с более широким пониманием символа, который, помимо конкретного смысла, имеет содержание скрытое, выражающееся с помощью намеков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов он наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм - поэзию впечатлений.

Свою творческую программу Бальмонт изложил в предисловии к книге переведенных им стихотворений Э. По и в сборнике критических статей «Горные вершины»: «Я называю символической поэзией тот род поэзии, где помимо конкретного содержания есть еще содержание скрытое, соединяющееся с ним органически и сплетающееся с ним нитями самыми нежными».

Задача поэта, утверждал Бальмонт, состоит в проникновении в тайный смысл явлений с помощью намеков, недомолвок, ассоциаций, в создании особого настроения путем широкого использования звукописи, в воссоздании потока мгновенных впечатлений и раздумий.

На рубеже веков менялась тематика и шли поиски новых форм не только в литературе, но и в искусстве в целом. И. Репин считал, что основной принцип новой поэзии - это «проявление индивидуальных ощущений человеческой души, ощущений иногда таких странных, тонких и глубоких, какие грезятся только поэту».

Вышедший в 1900 году очередной сборник стихотворений Бальмонта «Горящие здания» может служить прекрасной иллюстрацией к этим словам. В нем поэт раскрывает души людей разных эпох и национальностей: темпераментных испанцев («Как испанец»), мужественных, воинственных скифов («Скифы»), галицкого князя Дмитрия Красного («Смерть Дмитрия Красного»), царя Ивана Грозного и его опричников («Опричники»), Лермонтова («К Лермонтову»), повествует о загадочной и непредсказуемой женской душе («Замок Джэн Вальмор»).

Поясняя замысел своего сборника, автор писал: «Эта книга не напрасно названа лирикой современной души. Никогда не создавая в своей душе искусственной любви к тому, что является теперь современностью и что в иных формах повторялось неоднократно, я никогда не закрывал своего слуха для голосов, звучащих из прошлого и неизбежного грядущего… В этой книге я говорю не только за себя, но и за многих других».

Естественно, что центральное место в галерее образов, созданных поэтом, занимает образ лирического героя: чуткого, внимательного, открытого всем радостям мира, чья душа не терпит покоя:

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь! -

эти строки из стихотворения «Кинжальные слова» определяют общую тональность сборника.

Считая непременным качеством человеческой души ее изменчивость и многоликость («В душах есть все»), Бальмонт рисует многообразные проявления человеческого характера. В своем творчестве он отдал дань индивидуализму («Я ненавижу человечество//Я от него бегу спеша//Мое единое отечество //Моя пустынная душа»). Однако это было не более чем эпатажем и, в известной мере, мимолетной данью моде, ибо все его творчество, за подобными редчайшими исключениями, проникнуто идеями доброты, вниманием к человеку и окружающему его миру.

3. Поэзия Бальмонта начала XX века.

В лучших своих произведениях, вошедших в сборники «Будем как солнце» (1903), «Только любовь. Семицветник» (1903), «Свирель славянина» (1907), «Слова поцелуйные» (1909), «Ясень» (1916), «Сонеты солнца, меда и луны» (1917) и других Бальмонт выступил как выдающийся поэт-лирик. Воссозданные в его произведениях многообразные оттенки природы, способность ощущать и запечатлевать «мгновения», музыкальность и напевность, прихотливые импрессионистические зарисовки придают его стихам тонкое изящество и глубину.

Творчество зрелого Бальмонта проникнуто и озарено возвышенно-романтической мечтой о Солнце, Красоте, величии Мира. Обездушенной цивилизации «железного века» он стремится противопоставить целостное, совершенное и прекрасное «солнечное» начало. Бальмонт предпринял в своем творчестве попытку построить космогоническую картину мира, в центре которой, верховное божество - Солнце, источник света и радости бытия. В стихотворении, открывающем сборник «Будем как Солнце» (1903), он пишет:

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце.

А если день погас,

Я буду петь. Я буду петь о Солнце.

В предсмертный час!

Эти жизнерадостные ноты окрашивают поэзию Бальмонта начала XX века. Тема Солнца в его победе над Тьмой проходит через все его творчество. В записной книжке 1904 года поэт отмечает: «Огонь, Земля, Вода и Воздух - четыре царственные стихии, с которыми неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении». Огонь - любимая стихия у Бальмонта, которая в его поэтическом сознании сопрягается с идеалом Красоты, Гармонии и Творчества.

Другая природная стихия - Вода - прочно соединяется у него с таинственной силой любви к женщине. Поэтому лирический герой Бальмонта - «вечно юный, вечно вольный» - готов вновь и вновь, каждый раз заново, переживать «ее восторг - упоение», безоглядно отдаваться «хмелю страстей». При этом его чувство согрето вниманием к любимой, поклонением ее физической и душевной красоте («Я буду ждать», «Нежнее всего», «В моем саду», «Нет дня» чтоб я не думал о тебе», «Разлученные», «Катерина» и другие). Лишь в одном стихотворении - «Хочу» (1902) - поэт отдал дань эротике.

Лирика Бальмонта - это гимны стихиям, земле и космосу, жизни природы, любви и страсти, мечте, влекущей вперед, творческому самоутверждению человека. Щедро пользуясь красками импрессионистической палитры, он создает жизнеутверждающую, многоцветную и многозвучную поэзию. В ней - пиршество ощущений, ликующее наслаждение богатством природы, пестрая смена тончайших восприятий и зыбких душевных состояний.

Высшей жизненной ценностью в поэзии Бальмонта является миг слияния с красотою мира. Чередование этих прекрасных мгновений и составляет, по мнению поэта, главное содержание человеческой личности. Лирический герой его стихотворений ищет созвучий, внутренних связей с природой, испытывает душевную потребность в единении с нею:

Я спросил у свободного ветра,

Что мне делать,.чтоб быть молодым?

Мне ответил играющий ветер:

«Будь воздушным, как ветер, как дым!»

При соприкосновении с незамутненной красотой природы лирическим героем овладевает радостное гармоничное спокойствие, он ощущает всю безраздельную полноту жизни. Упоение счастьем для него - это приобщение к вечности, ибо бессмертие человека, убежден поэт, заложено в бессмертии вечно живой и всегда прекрасной природы:

Но, милый брат, и я, и ты -

Мы только грезы Красоты

Неотцветающих цветов,

Непогибающих садов.

Эта лирико-философская медитация наглядно отражает смысл восприятия поэтом мира.

Он уподобляет человека природным стихиям, изменчивым и могучим. Состояние его души, по-Бальмонту, горение, пожар страстей и чувств, быстрых, часто почти неуловимо сменяющих друг друга мгновений. Поэтический мир Бальмонта - это мир тончайших мимолетных наблюдений, по-детски хрупких «чувствований». В программном стихотворении «Я не знаю мудрости…» (1902) он утверждает:

Я не знаю мудрости, годной для других, Только мимолетности я влагаю в стих. В каждой мимолетности вижу я миры, Полные изменчивой, радужной игры.

Мимолетность возведена Бальмонтом в философский принцип. Полнота человеческого бытия выявляется в каждый миг его жизни. Уметь ловить этот миг, радоваться ему, ценить жизнь - в этом, по Бальмонту, заключается смысл человеческого существования, мудрый «завет бытия». Таким был и сам поэт. «Он жил мгновением и довольствовался им, не смущаясь пестрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их»,- свидетельствует вторая жена Бальмонта Е. А. Андреева-Бальмонт.

В его произведениях выразилась вечная устремленность человека в будущее, неуспокоенность души, страстные поиски истины, тяга к прекрасному, «неисчерпанность мечты»:

Мгновенья нежной красоты

Соткал я в звездный хоровод.

Но неисчерпанность мечты

Меня зовет - вперед.

(«Заездный хоровод»)

4. Образ красоты в лирике Бальмонта.

Один из центральных образов Бальмонта - образ Красоты. Красота ему видится и целью, и символом, и пафосом жизни. Его лирический герой устремлен к ней всем своим существом и уверен в ее обретении:

Мы домчимся в мир чудесный

К неизвестной Красоте.

Поэтизация красоты и вечности бытия носит у Бальмонта сакральный характер, обусловленный его религиозным сознанием, верой в Творца, который присутствует в каждом миге, в каждом проявлении живой жизни. В стихотворении «Молитва» лирический герой, размышляя в час заката о том, в чьей власти находится развитие и движение жизни, приходит к выводу, что личность человеческая навеки соединена с Творцом:

Тот, Кто близко и далеко,

Перед Кем вся жизнь твоя,

Точно радуга потока,-

Только Тот есть вечно - я.

Подобно Пушкину и Лермонтову Бальмонт славит Творца за красоту и грандиозность мироздания:

Я люблю провалы горной мглы, Где кричат голодные орлы… Но на свете мне всего дороже Радость петь тебе хвалы, Милосердный Боже.

Воспевая красоту и неповторимые мгновения жизни, поэт призывает помнить и любить Творца. В стихотворении «Мост» он утверждает, что природа - это вечный посредник между Богом и человеком, через нее Создатель являет Свое величие и любовь.

5. Бальмонт и революция 1905 года.

В поэзию Бальмонта проникали и гражданские настроения времени. Он горячо откликнулся на приближение революции 1905-1907 годов, создав ряд популярных стихотворений: «Маленький султан» (1906), «Начистоту», «Земля и воля», «Русскому рабочему» (1906) и другие, в которых он критикует власти и выражает веру в созидательные силы русского пролетариата («Рабочий, только на тебя,//Надежда всей России»).

За публичное чтение на благотворительном вечере стихотворения «Маленький султан» поэту было запрещено в течение двух лет жить в столицах, столичных губерниях и университетских городах, а после поражения революции преследования со стороны властей вынудили его на несколько лет уехать из России, куда он возвратился вновь лишь после амнистии 1913 года.

6. Природа в лирике Бальмонта.

Впрочем, социальная проблематика была не его стихией. Зрелый Бальмонт - преимущественно певец человеческой души, любви и природы. Природа для него столь же богата оттенками своих состояний и очаровательна неброской красотой, как и душа человека:

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность,

безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали,-

пишет он в стихотворении «Безглагольность» (1900).

Умение зорко всматриваться в богатый мир природы, передавать многообразные оттенки ее состояний и движений в тесном соотнесении с внутренним миром лирического героя или героини характерны для многих стихотворений Бальмонта: «Береза», «Осень», «Бабочка», «Замарашка», «Семицветник», «Голос заката», «Черкешенке», «Первозимье» и других.

В 1907 году в статье «О лирике» А. Блок писал: «Когда слушаешь Бальмонта - всегда слушаешь весну». Это верно. При всем многообразии тем и мотивов его творчества, Бальмонт, по преимуществу, поэт весны, пробуждения природы и человеческой души, поэт цветения жизни, духоподъемности. Эти настроения определили особую одухотворенность, импрессионистичность, цветистость и певучесть его стиха.

7. Особенности поэзии Бальмонта.

Проблема художественного мастерства - одна из важных проблем творчества Бальмонта. Понимая творческий талант как дар, ниспосланный свыше («среди людей ты божества наместник»), он ратует за повышенные требования писателя к себе. Это для него - неотъемлемое условие «живучести» поэтической души, залог ее творчества горения и совершенствования мастерства:

Чтоб твои мечты вовек не отблистали,

Чтоб твоя душа всегда была жива,

Разбросай в напевах золото по стали,

Влей огонь застывший в звонкие слова,-

обращается Бальмонт в стихотворении «Sin mideo» к собратьям по перу. Поэт как созидатель и певец Красоты должен, по мысли Бальмонта, уподобиться светилу, «излучать разумное, доброе, вечное». Творчество самого Бальмонта - яркая иллюстрация этих требований. «Поэзия есть внутренняя музыка, внешне выраженная размеренной речью»,- считал Бальмонт. Давая оценку собственному творчеству, поэт не без гордости (и некоторого самолюбования) отмечал как одну из самых больших своих заслуг филигранную работу над словом и музыкальностью стиха.

В стихотворении «Я - изысканность русской медлительной речи…» (1901) он писал:

Я - изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты - предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

Музыкальность стиху Бальмонта придают охотно используемые им внутренние рифмы. Например, в стихотворении «Фантазия» (1893) внутренние рифмы скрепляют полустишия и последующую строку:

Как живые изваянъя, в искрах лунного сиянья,

Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез.

На подхватах предшествующих полустиший и по существу тоже на внутренних рифмах построено стихотворение, открывающее сборник «В безбрежности» (1894):

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

Внутренние рифмы нередко встречались в русской поэзии первой половины XIX века. Они имеются в балладах Жуковского, в стихотворениях Пушкина и поэтов его плеяды. Но к концу XIX века они вышли из употребления, и Бальмонту принадлежит заслуга их актуализации.

Наряду с внутренними рифмами Бальмонт широко прибегал к другим формам музыкальности - к ассонансам и аллитерациям, т. е. к созвучию гласных и согласных. Для русской поэзии это тоже не было открытием, но, начиная с Бальмонта, все это оказалось в фокусе внимания. Например, стихотворение «Влага» (1899) целиком построено на внутреннем созвучии согласного «л»:

С лодки скользнуло весло

Ласково млеет прохлада.

«Милый! Мой милый!» - Светло,

Сладко от беглого взгляда.

Магия звуков - стихия Бальмонта. Он стремился к созданию такой поэзии, которая бы, не прибегая к средствам предметно-логического воздействия, подобно музыке, выявляла определенное состояние души. И это ему удавалось блестяще. Под обаяние его напевного стиха не раз подпадали Анненский, Блок, Брюсов, Белый, Шмелев, Горький, не говоря уже о широкой читательской» публике.

Лирика Бальмонта очень богата цветовой гаммой. «Быть может, вся природа - мозаика цветов»,- утверждал поэт и стремился показать это в своем творчестве. Его поэма «Фата Моргана», состоящая из 21 стихотворения - песнь во славу многоцветия. Каждое стихотворение посвящено какому-либо цвету или сочетанию цветов.

Для многих произведений Бальмонта характерна синестезия - слитное изображение цвета, запаха и звука. Обновление поэтической речи в его творчестве идет по пути слияния словесных образов с живописными и музыкальными. В этом - жанровая специфика его пейзажной лирики, в которой тесно соприкасаются и поэзия, и живопись, и музыка, отражая богатство окружающего мира и вовлекая читателя в цветозвуковой и музыкальный поток впечатлений и переживаний.

Бальмонт удивлял современников смелостью и неожиданностью метафор. Для него, например, ничего не стоило сказать: «аромат солнца», «флейты звук зоревой, голубой». Метафора у Бальмонта, как и у других символистов, была основным художественным приемом преображения явлений мира в символ. Поэтический словарь Бальмонта богат и своеобразен. Он отличается изысканностью и виртуозностью сравнений и особенно эпитетов.

Бальмонт, которого не зря называли «поэтом прилагательных», существенно повысил в русской лирике начала XX века роль эпитета. Он нагнетает множество определений к определяемому слову («Над водой, над рекой безглагольной. Безглагольной, безгласной, томительной…»), усиливает эпитет повторами, внутренней рифмой («Если бы был я звенящей, блестящей, свободной волной…»), прибегает к составным эпитетам («Краски печально-богатые») и к эпитетам-неологизмам.

Эти особенности поэтики Бальмонта присущи и его стихотворениям для детей, составившим цикл «Фейные сказки». В них изображен живой и неповторимо яркий мир реальных и фантастических существ: доброй хозяйки природного царства феи, озорных русалок, бабочек, трясогузок и пр. Поэт проявил великолепное умение проникать в психологию читателя-ребенка, свежо и красочно показать ему все то, с чем он кровно связан с самого рождения.

Стихи Бальмонта ярки и неповторимы. Столь же светлым и живым был он сам. В воспоминаниях Б. Зай цева, И. Шмелева, М. Цветаевой, Ю. Терапиано, Г. Гребенщикова встает образ душевно богатого, чуткого, легкоранимого, обладавшего удивительной психологической зоркостью человека, для которого понятия чести и ответственности в исполнении своего главного жизненного долга - служению искусству - были святы.

Роль Бальмонта в истории русской поэтической культуры трудно переоценить. Он был не только виртуозом стиха («Паганини русского стиха» называли его современники), но и человеком огромной филологической культуры в целом, живых универсальных знаний.

8. Бальмонт как переводчик.

Он одним из первых среди русских поэтов начала XX века познакомил отечественного читателя со множеством прекрасных произведений мировой поэзии. Русские символисты считали переводческую деятельность непременной, едва ли не обязательной частью собственного поэтического творчества. Люди высочайшей образованности и широких литературных интересов, владевшие многими иностранными языками, они свободно ориентировались в процессах развития современных им европейских литератур.

Поэтический перевод был для них естественной потребностью, явлением прежде всего творческим. Прекрасными переводчиками были Мережковский, Сологуб, Анненский, Белый, Блок, Волошин, Бунин и другие. Но даже среди них Бальмонт выделяется своей эрудицией и масштабом поэтических интересов. Благодаря его переводам русский читатель получил целую поэтическую библиотеку мира. Он много и охотно переводил Байрона, Шелли, Уайльда, По, Уитмена, Бодлера, Кальдерона, Туманяна, Руставели, болгарские, польские и испанские народные сказания и песни, фольклор майя и ацтеков.

Бальмонт много ездил по свету и многое видел. Он совершил три кругосветных путешествия, побывав в самых экзотических, даже по нынешним меркам, странах и повидав многие уголки земли. Сердце и душа поэта были широко открыты миру, его культуре, и каждая новая страна оставляла свой заметный след в его творчестве.

Именно поэтому Бальмонт о многом впервые рассказал русскому читателю, щедро делясь с ним своими находками. «Бальмонт знал много языков помимо европейских,- писала в своих воспоминаниях его дочь Н. К. Бальмонт-Бруни,- и пленившись каким-нибудь произведением, переводя его на русский язык, не мог удовлетвориться европейскими подстрочниками: всегда с увлечением занимался новым для него языком, стараясь возможно глубже проникнуть в тайны его красоты».

9. Бальмонт и Октябрьская революция.

Октябрьскую революцию Бальмонт не принял, расценив ее как насилие над русским народом. Вот один штрих из ~ его воспоминаний, важный для характеристики его личности: «Когда меня, по причине некоего ложного доноса, будто я в стихах, где-то напечатанных, восхвалял Деникина, пригласили вежливенько в Чека и между прочим дама-следователь вопросила меня: «К какой политической партии Вы принадлежите?» - я ответил кратко - «Поэт».

Тяжело пережив годы гражданской войны, он ходатайствует о командировке за границу. В 1921 году Бальмонт навсегда покидает родину. Прибыв в Париж и поселившись с семьей в скромной квартире, поэт, заглушая острую ностальгическую тоску, много и напряженно работает. Но все его думы и произведения - о России. Этой теме он посвящает все вышедшие за рубежом поэтические сборники «Дар земле» (1921), «Мое - ей. Россия» (1923), «В раздвинутой дали» (1929), «Северное сияние» (1931), «Голубая подкова» (1935), книгу очерков «Где мой дом?», которую невозможно читать без глубокой боли.

Слава жизни. Есть прорывы злого,

Долгие страницы слепоты.

Но нельзя отречься от родного.

Светишь мне, Россия, только ты,-

пишет он в стихотворении «Примиренье» (1921).

10. Бальмонт в эмиграции.

В стихотворениях эмигрантских лет поэт воскрешает в памяти красоту русской природы («Ночной дождь», «По всходам», «Сентябрь», «Тайга»), обращается к дорогим его сердцу обликам родных и близких («Мать», «Отец»), славит родное слово, богатую и красочную русскую речь:

Язык, великолепный наш язык.

Речное и степное в нем раздолье,

В нем клекоты орла и волчий рык,

Напев, и звон, и ладан богомолья.

В нем воркованье голубя весной,

Взлет жаворонка к солнцу - выше, выше.

Березовая роща. Свет сквозной.

Небесный дождь, просыпанный по крыше.

Журчание подземного ключа.

Весенний луч, играющий по дверце.

В нем Та, что приняла не взмах меча,

А семь мечей в провидящее сердце…

(«Русский язык»)

Ко всем этим произведениям можно было бы поставить эпиграфом слова самого поэта: «Мой траур не на месяцы означен, он будет длиться много странных лет». В 1933 году в статье, посвященной И. Шмелеву, он напишет: «Всей жизнью, всей мыслью, всем творчеством нашим, всем воспоминанием и всей надеждой мы в России, с Россией, где бы мы ни были».

Важное место в поэтическом творчестве Бальмонта этих лет занимают его стихотворения, посвященные собратьям по перу - писателям-эмигрантам Куприну, Гребенщикову, Шмелеву,- которых он очень ценил и с которыми его связывали узы тесной дружбы. В этих произведениях выражена не только оценка творчества писателей, но постоянно звучит, варьируясь, основная тема, то явная, то глубоко затаенная - тоска по Родине. Вот одно из публикуемых впервые стихотворений о Шмелеве, которому он посвятил около 30 поэтических посланий, не считая стихотворных фрагментов в письмах:

Ты наполнил свои закрома,

В них есть рожь, и ячмень, и пшеница,

И родная июльская тьма,

Что в парчу вышивает зарница.

Ты наполнил свой слышащий дух

Русской речью, дремотой и мятой,

Знаешь точно, что скажет пастух,

С коровенкой шутя вороватой.

Знаешь точно, что мыслит кузнец,

К наковальне метнувши свой молот,

Знаешь власть, что имеет волчец,

В огороде, что долго не полот.

Ты ребенком впивал те слова,

Что теперь в повестях - как убрусы,

Богоцвет, неувяда-трава,

Свежих лютиков желтые бусы.

Вместе с дятлом, ты мудрость наук

Упредил, приучившись упрямо

Знать, что верный удар или звук

Сопричислены к таинствам Храма.

И когда ты смеешься, о брат,

Я любуюсь на взгляд твой лукавый,

Пошутив, ты немедленно рад

Улететь за всезвездною славой.

И когда, обменявшись тоской,

Мы мечтою - в местах незабытых,

Я с тобою - счастливый, другой,

Там, где помнит нас ветер в ракитах.

(«Закрома»)

Стало уже традицией рассматривать творчество Бальмонта эмигрантских лет как постепенное угасание. К счастью, это далеко не так. Такие бальмонтовские стихотворения последних лет, как «Ночной дождь», «Река», «Русский язык», «Первозимье», «Закрома», «Зимний час», «Пролетьем в лето», «Стихи о России» и многие другие можно с полным основанием назвать шедеврами - настолько они лиричны, музыкальны, глубоки и совершенны по содержанию и художественной форме.

Эти и другие произведения позднего Бальмонта открывают нам новые грани его поэтического дарования. Во многих из них органично соединяется лирика и эпос, связанный с изображением быта и жизни старой России.

Поэт нередко вводит в свои произведения диалог, рисует характерные приметы быта, изобилующую диалектизмами живую разговорную народную речь с ее фразеологизмами, лексическими «огрехами», передающими характер, уровень культуры, настроение говорящего («Стихи о России» и др.).

Впервые в своем творчестве Бальмонт предстает и как поэт трагический. Его герой не хочет смиряться с судьбой изгнанника, живущего «меж призраков бездушных», а о своей душевной боли говорит сдержанно и вместе с тем доверительно, надеясь на взаимопонимание:

Кто качнет завесу громовую,

Подойдя, раскроет мне глаза.

Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую,

Слушая, как носится гроза…

(«Кто?»)

11. Проза Бальмонта.

К. Бальмонт - автор и нескольких прозаических книг. В своей прозе, как и в стихах, Бальмонт по преимуществу лирик. Он работал в различных прозаических жанрах - написал десятки рассказов, роман «Под новым серпом», выступал как критик, публицист, мемуарист, но полнее всего выразил себя в жанре эссе, который Бальмонт освоил еще до революции.

В этот период вышло 6 сборников его очерков. 1-й из них - «Горные вершины» (1904) привлек, пожалуй, наибольшее внимание критики. А. Блок говорил об этой книге как о «ряде ярких, разнообразных картин, сплетенных властью очень законченного мировоззрения». «Горные вершины» - это не только эссе о Кальдероне, Гамлете, Блейке, но и заметный шаг на пути самопознания русского символизма.

Как продолжение «Горных вершин» воспринимаются вышедшие через четыре года «Белые зарницы» - очерки о «разносторонней и жадной душе Гете», о «певце личности и жизни» Уолте Уитмене, о «влюбленном в наслаждение и угасающем в скорби» О. Уайльде, о поэтике народных поверий.

Через год было написано «Морское свечение» - книга размышлений и импрессионистических набросков - «певучих вымыслов», возникших как мгновенные субъективные отклики на события литературы и жизни. Особое внимание уделено здесь славянской культуре,- теме, к которой Бальмонт вернется в 20-30-е гг.

Следующая книга - «Змеиные цветы» (1910) - очерки культуры древней Америки, путевые письма, переводы. Затем последовала книга очерков «Край Озириса», и через год (1916) - «Поэзия как волшебство» - небольшая книжка о смысле и образе стиха, превосходный комментарий к поэтическому творчеству самого Бальмонта.

Во Франции Бальмонт издал также книгу «Воздушный путь», собрав рассказы, ранее печатавшиеся в периодике, и добавив к ним несколько вещей, написанных в эмиграции. Второй эмигрантский сборник «Шорох жути» так и не был опубликован. В «Воздушном пути» сильна изобразительная сторона, особенно в эпизодах, где переживания с трудом поддаются словесному выражению. Таково описание загадочной «музыки сфер», слышимой герою «Лунной гостьи».

Проза Бальмонта не психологическая, однако он находит свой лирический способ передачи утонченного душевного опыта. Все рассказы «Воздушного пути» автобиографичны. Такова же книга «Под новым серпом» - единственный в творчестве Бальмонта роман. Повествовательный элемент подчинен в нем изобразительному, но роман интересен картинами старой России, захолустного дворового быта, одушевлен лирическими интонациями и описанием судьбы мальчика «с тихим нравом и созерцательным умом, окрашенным художественностью.

Как и в дореволюционный период, в эмиграции основным жанром Бальмонта-прозаика остался очерк. Но теперь тематика Бальмонта-очеркиста основательно меняется: он пишет и о литературе, но больше о своей повседневности, которой придает значительность какой-нибудь заурядный случай, мелькнувшее воспоминание. Снег в Париже, память о холодной и голодной зиме в Подмосковье в 1919 г., годовщина разлуки с Москвой, подвернувшееся сравнение грозы с революцией - все это становится темами эссе. Написанные в 1920-1923 гг., они были собраны Бальмонтом в книгу «Где мой дом?», которую он позднее назовет «очерками о порабощенной России».

Последняя вышедшая при жизни Бальмонта книга прозы «Соучастие душ» (София, 1930). Она объединяет 18 небольших лирических эссе на тему современной и фольклорной поэзии славян и Литвы. Книга включает переводы Бальмонта стихов и прозы с болгарского, литовского, сербского и других языков. Некоторые из очерков принадлежат к числу лучших в наследии Бальмонта-эссеиста.

12. Последние годы жизни Бальмонта.

В 1927 году поэт переселяется из «Его Бензинного Величества города Парижа» в маленький поселок Капбретон на берегу Атлантического океана. Живет трудно, вечно нуждаясь.

Но по-прежнему, несмотря на все учащавшиеся приступы депрессии, много пишет и переводит. О своей тоске по родине, о желании хотя бы краем глаза вновь взглянуть на нее, Бальмонт говорит постоянно: в стихах, при встречах с И. Шмелевым, каждое лето приезжавшим в Капбретон для работы, в письмах. «В Москву мне хочется всегда. Я думаю о великой радости слышать русский язык о том что я русский, а не гражданин Вселенной и уж меньше всего гражданин старенькой, скучненькой, серенькой Европы»,- признается он Е. Андреевой-Бальмонт

Последнюю свою книгу стихов Бальмонт назвал «Светослужение (1937). В ней он как бы подводит итог страстному поклонению Солнцу, Любви, Красоте, «Поэзии как волшебству».

Бальмонт стал первым представителем символизма в поэзии, получившим всероссийскую известность. Отмечалось, впрочем, что его творчество в целом не было чисто символистским; не являлся поэт и «декадентом» в полном смысле этого слова: декадентство для него «…служило не только и не столько формой эстетического отношения к жизни, сколько удобной оболочкой для создания образа творца нового искусства». Первые сборники Бальмонтапри всём обилии в них декадентско-символистских признаков литературоведы относили к импрессионизму, течению в искусстве, которое ставило своей целью передачу мимолётных, зыбких впечатлений. В основном это были «сугубо романтические стихи, как бы противопоставляющие небо и землю, зовущие в далёкое, нездешнее», насыщенные мотивами, созвучными творчеству А. Н. Плещеева или С. Я. Надсона. Отмечалось, что настроения «печали, какой-то сиротливости, бездомности», господствовавшие в ранних стихах Бальмонта, явились отзвуками прежних «дум больного, усталого поколения интеллигенции». Сам поэт замечал, что его творчество началось «с печали, угнетённости и сумерек», «под северным небом». Лирический герой ранних произведений Бальмонта - «кроткий и смирный юноша, проникнутый самыми благонамеренными и умеренными чувствами».

«Будем как солнце»,
«Журнал для всех», ноябрь 1902 года.

Сборники «В безбрежности» и «Тишина. Лирические поэмы» были отмечены активным поиском «нового пространства, новой свободы». Основными для этих книг были идеи мимолётности бытия и изменчивости мира. Повышенное внимание автор уделял технике стиха, демонстрируя явную увлечённость звукописью, музыкальностью. Символизм в его понимании был прежде всего средством поиска «новых сочетаний мыслей, красок и звуков», методом выстраивания «из звуков, слогов и слов родной своей речи заветную часовню, где всё исполнено углубленного смысла и проникновения». Символическая поэзия «говорит своим особым языком, и этот язык богат интонациями, подобно музыке и живописи, она возбуждает в душе сложное настроение, более, чем другой род поэзии, трогает наши звуковые и зрительные впечатления», - писал Бальмонт в книге «Горные вершины». Разделял поэт и входившее в общую систему символистских взглядов представление о том, что звуковая материя слова облечена высоким смыслом; как всякая материальность, - «представительствует от духовной субстанции».

Присутствие новых, «ницшеанских» мотивов и героев критики отметили уже в сборнике «Тишина». Считается, что «Тишина» - лучшая из трёх первых книг Бальмонта. «Мне показалось, что сборник носит на себе отпечаток всё более и более окрепшего стиля. Вашего собственного, бальмонтовского стиля и колорита», - писал поэту в 1898 году князь Урусов. Занявшие в книге значительное место впечатления от путешествий 1896-1897 годов не были простыми описаниями, а выражали стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны, отождествить себя «то с послушником Брамы, то с каким-нибудь жрецом из страны ацтеков». «Со всеми я сливаюсь каждый миг», - декларировал Бальмонт. «Поэт - стихия. Ему любо принимать разнообразнейшие лики, и в каждом лике он самотождественен. Он льнёт любовно ко всему, и всё входит в его душу, как солнце, влага и воздух входят в растение… Поэт открыт миру…», - писал он.

На рубеже веков общая тональность поэзии Бальмонта резко переменилась: настроения уныния и безнадёжности уступили место ярким краскам, образности, исполненной «исступлённой радости, напора буйных сил». Начиная с 1900 года «элегический» герой Бальмонта превратился в собственную противоположность: активную личность, «почти с оргиастической страстью утверждающую именно в этом мире устремлённость к Солнцу, огню, свету»; особое место в бальмонтовской иерархии образов занял Огонь как проявление космических сил. Оказавшись на некоторое время лидером «новой поэзии», Бальмонт охотно формулировал и её принципы: поэты-символисты, по его словам, «овеяны дуновениями, идущими из области запредельного», они, «пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии».

Сборники «Горящие здания» и «Будем как Солнце», а также книга «Только любовь» считаются сильнейшими в литературном наследии Бальмонта. Исследователи отмечали присутствие здесь пророческих ноток, образ «горящих зданий» расценивая как символ «носившейся в воздухе тревоги, знак порыва, движения». Основными здесь были мотивы «солнечности», стремления к постоянному обновлению, жажде «остановить мгновение». «Когда слушаешь Бальмонта - всегда слушаешь весну», - писал А. А. Блок. Существенно новым фактором в русской поэзии явилась бальмонтовская эротика. Стихотворения «Она отдалась без упрёка…» и «Хочу быть дерзким…» сделались популярнейшими его произведениями; по ним учились «если не любить, то, во всяком случае, писать о любви в „новом“ духе». И всё же, признавая в Бальмонте лидера символизма, исследователи отмечали: принятая им «личина стихийного гения, эгоцентризм, доходивший до нарциссизма, с одной стороны, и вечное солнцепоклонство, верность мечте, поиски прекрасного и совершенного - с другой, позволяют говорить о нём как о поэте неоромантического склада». После «Горящих зданий» и критика, и читатели стали воспринимать Бальмонта как новатора, открывшего новые возможности русского стиха, расширившего его изобразительность. Многие обратили внимание на эпатирующую составляющую его творчества: почти исступлённые выражения решительности и энергии, тягу к использованию «кинжальных слов». Князь А. И. Урусов назвал «Горящие здания» «психиатрическим документом». Е. В. Аничков расценивал программные сборники Бальмонта как «моральное, художественное и просто физическое освобождение от прежней скорбной школы русской поэзии, привязывающей поэзию к невзгодам родной общественности». Отмечалось, что «гордый оптимизм, жизнеутверждающий пафос бальмонтовской лирики, стремление к свободе от оков, налагаемых обществом, и возвращение к первоосновам бытия» воспринимались читателями «не просто как эстетический феномен, а как новое мироощущение».

Афоризмы Бальмонта, 1910

Высокие оценки современников получили «Фейные сказки» - сборник детских сказочных песен-стилизаций, посвящённый дочери Нине. «В Фейных сказках родник творчества Бальмонта снова бьёт струёй ясной, хрустальной, напевной. В этих "детских песенках" ожило всё, что есть самого ценного в его поэзии, что дано ей как небесный дар, в чём её лучшая вечная слава. Это песни нежные, воздушные, сами создающие свою музыку. Они похожи на серебряный звон задумчивых колокольчиков, "узкодонных, разноцветных на тычинке под окном», - писал Валерий Брюсов.

В числе лучших «чужестранных» стихов критика отмечала цикл стихотворений о Египте «Потухшие вулканы», «Воспоминание о вечере в Амстердаме», отмеченное Максимом Горьким, «Тишь» и «Исландия», которое высоко ценил Брюсов. Находясь в постоянном поиске «новых сочетаний мыслей, красок и звуков» и утверждении «разящих» образов, поэт считал, что занимается созданием «лирики современной души», души, у которой есть «множество ликов». Перенося героев во времени и пространстве, по многим эпохам, он утверждал образ «стихийного гения», «сверхчеловека».

Одним из основополагающих принципов философии Бальмонта в годы его творческого расцвета было характерное для декадентского мировоззрения в целом утверждение равенства возвышенного и низменного, красивого и уродливого. Существенное место в творчестве поэта занимала «реальность совести», в которой проходила своего рода война против цельности, поляризация противоположных сил, их «оправдание». Бальмонт мог любоваться скорпионом с его «гордостью и желанием свободы», благословлять калек, «кривые кактусы», «змей и ящериц отверженные роды». При этом искренность бальмонтовского «демонизма», выражавшегося в демонстративном подчинении стихии страстей, не подвергалась сомнению. По Бальмонту, поэт - «полубог вдохновенный», «гений певучей мечты».

Поэтическое творчество Бальмонта было стихийно и подчинено диктату мгновения. В миниатюре «Как я пишу стихи» он признавался: «…Я не размышляю над стихом и, право, никогда не сочиняю». Однажды написанное он никогда больше не правил, не редактировал, считая, что первый порыв - самый верный, писал же беспрерывно, и очень много. Поэт полагал, что только мгновение, всегда единственное и неповторимое, открывает истину, даёт возможность «увидеть далёкую даль». Об этом писала и жена Бальмонта Е. А. Андреева: «Он жил мгновеньем и довольствовался им, не смущаясь пёстрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их. Он то воспевал Зло, то Добро, то склонялся к язычеству, то преклонялся перед христианством». Она рассказывала, как однажды, заметив из окна квартиры едущий по улице воз сена, Бальмонт тут же создал стихотворение «В столице»; как внезапно порождал у него законченные строфы звук дождевых капель, падающих с крыши. Самохарактеристике: «Я - облачко, я - ветерка дыханье», данной в книге «Под северным небом», Бальмонт старался соответствовать до конца жизни.

Портрет Бальмонта работы Николая Ульянова
При том, что советское литературоведение творчество Бальмонта обходило стороной, фигура поэта интриговала многих. Так, Бальмонт и его младший брат Михаил, омский мировой судья, стали героями поэмы Леонида Мартынова «Поэзия как волшебство». В основе поэмы лежит исторический факт приезда писателя в Омск в 1916 году.

Необычайно эффектной многие находили мелодическую технику повторов, разработанную Бальмонтом. Отмечалось, что Бальмонт умел «так повторить отдельно взятое слово, что в нём пробуждалась завораживающая сила». Бальмонт разработал собственный стиль красочного эпитета, ввёл в широкое употребление такие существительные, как «светы», «сумраки», «дымы», «бездонности», «мимолётности», продолжил, следуя традициям Жуковского, Пушкина, Гнедича, эксперимент со сращиванием отдельных эпитетов в гроздья. Не все принимали эти новшества, но Иннокентий Анненский, возражая критикам Бальмонта, утверждал, что его «изысканность… далека от вычурности. Редкий поэт так свободно и легко решает самые сложные ритмические задачи и, избегая банальности, в такой мере чужд и искусственности, как именно Бальмонт», «одинаково чуждый и провинциализмов и немецкой бесстильности Фета». По мнению критика, именно этот поэт «вывел из оцепенелости сингулярных форм» целый ряд отвлечённостей, которые в его интерпретации «засветились и стали воздушнее».

Все, даже скептики, как несомненное достоинство его стихов отмечали редкую музыкальность, звучавшую резким контрастом «анемичной журнальной поэзии» конца предыдущего века. Как бы заново открывая перед читателем красоту и самоценность слова, его, по выражению Анненского, «музыкальную потенцию», Бальмонт во многом соответствовал девизу, провозглашённому Полем Верленом: «Музыка - прежде всего». Валерий Брюсов, первые годы находившийся под сильным влиянием Бальмонта, писал, что всех любителей поэзии Бальмонт влюбил «в свой звонко-певучий стих», что «равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было». «Имею спокойную убеждённость, что до меня, в целом, не умели в России писать звучных стихов», - таковой была краткая оценка поэтом собственного вклада в литературу, сделанная в те годы.

Наряду с достоинствами современные Бальмонту критики находили в его творчестве и множество недостатков. Неровным называл творчество Бальмонта Ю. И. Айхенвальд, который наряду со стихотворениями, «которые пленительны музыкальной гибкостью своих размеров, богатством своей психологической гаммы», находил у поэта «и такие строфы, которые многословны и неприятно шумливы, даже неблагозвучны, которые далеки от поэзии и обнаруживают прорывы и провалы в рассудочную, риторическую прозу». По мнению Дмитрия Мирского, «большую часть им написанного можно смело откинуть за ненадобностью, в том числе все стихи после 1905 г., и всю без исключения прозу - наиболее вялую, напыщенную и бессмысленную в русской литературе». Хотя «по звуку Бальмонт действительно превзошёл всех русских поэтов», его также отличает «полное отсутствие чувства русского языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи его звучат как иностранные. Даже лучшие звучат как переводы».

Исследователи отмечали, что поэзия Бальмонта, построенная на эффектных словесно-музыкальных созвучиях, хорошо передавала атмосферу и настроение, но при этом страдал рисунок, пластика образов, туманились и расплывались очертания изображаемого предмета. Отмечалось, что и новизна поэтических средств, которой гордился Бальмонт, была лишь относительной. «Стих Бальмонта - это стих нашего прошлого, усовершенствованный, утончённый, но, по существу, всё тот же», - писал Валерий Брюсов в 1912 году. Декларировавшееся «стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны» некоторыми толковалось как претензия на универсальность; считалось, что последняя - следствие отсутствия «единого творческого стержня в душе, отсутствия цельности, которым страдали многие и многие символисты». Андрей Белый говорил о «мелочности его „дерзновений“», «безобразии его „свободы“», склонности к «постоянной лжи самому себе, которая уже стала для его души истиной». Позже Владимир Маяковский называл Бальмонта и Игоря Северянина «фабрикантами патоки».

Иннокентий Анненский о Бальмонте

Вызывающе-нарциссические откровения поэта шокировали литературную общественность; его упрекали в самонадеянности и самолюбовании. В числе тех, кто встал на его защиту, был один из идеологов символизма Иннокентий Анненский, который упрекал критику в предвзятости, считая, что оно «может показаться бредом величия разве тем людям, которые не хотят видеть этой формы помешательства за банальностью романтических формул». Анненский высказывал предположение, что «„Я“ господина Бальмонта не личное и не собирательное, а прежде всего наше я, только сознанное и выраженное Бальмонтом». «Стих не есть созданье поэта, он даже, если хотите, не принадлежит поэту. Стих неотделим от лирического я, это его связь с миром, его место в природе; может быть, его оправдание», - пояснял критик, добавляя: «Новый стих силён своей влюблённостью и в себя и в других, причём самовлюблённость является здесь как бы на смену классической гордости поэтов своими заслугами». Утверждая, что «Я Бальмонта живёт, кроме силы своей эстетической влюблённости, двумя абсурдами - абсурдом цельности и абсурдом оправдания», Анненский приводил в пример стихотворение «Далёким близким», отмечая присутствие в нём внутреннего полемизма, который «уже сам по себе разлагает цельность восприятий».

По Анненскому, именно Бальмонт одним из первых в русской поэзии начал исследование тёмного мира бессознательного, на который первый в прошлом веке указал «великий визионер» Эдгар По. На распространённый упрёк в адрес Бальмонта, касавшийся «аморальности» его лирического героя, Анненский замечал: «…Бальмонт хочет быть и дерзким и смелым, ненавидеть, любоваться преступлением, совместить в себе палача с жертвой…», потому что «нежность и женственность - вот основные и, так сказать, определительные свойства его поэзии». Этими «свойствами» объяснял критик и «всесторонность» мировоззрения поэта: «В поэзии Бальмонта есть всё, что хотите: и русское предание, и Бодлер, и китайское богословие, и фламандский пейзаж в роденбаховском освещении, и Рибейра, и Упанишады, и Агура-мазда, и шотландская сага, и народная психология, и Ницше, и ницшеанство. И при этом поэт всегда целостно живёт в том, что он пишет, во что в настоящую минуту влюблён его стих, ничему одинаково не верный».

Творчество 1905-1909 годов

Предреволюционный период творчества Бальмонта завершился выходом сборника «Литургия красоты. Стихийные гимны», основными мотивами которого были вызов и упрёк современности, «проклятие человекам», отпавшим, по убеждению поэта, «от первооснов Бытия», Природы и Солнца, утратившим свою изначальную цельность. Стихи Бальмонта 1905-1907 годов, представленные в двух запрещённых в России сборниках «Стихотворения» и «Песни мстителя», обличали «зверя самодержавия», «облыжно-культурное» мещанство, славили «сознательных смелых рабочих» и в целом отличались крайним радикализмом. Поэтами-современниками, как впоследствии и исследователями творчества, этот «политический период» в творчестве Бальмонта оценивался невысоко. «В какой же несчастный час пришло Бальмонту в голову, что он может быть певцом социальных и политических отношений, гражданским певцом современной России!.. Трёхкопеечная книжка, изданная товариществом „Знание“, производит впечатление тягостное. Поэзии здесь нет ни на грош», - писал Валерий Брюсов.

В эти годы в творчестве поэта проявилась и национальная тема, раскрывшись под своеобразным углом зрения: Бальмонт открывал читателю «былинную» Русь, предания и сказы которой стремился переложить на собственный, современный лад. Увлечение поэта славянской стариной нашло своё отражение в поэтическом сборнике «Злые чары», книгах «Жар-птица. Свирель славянина» и «Зелёный вертоград. Слова поцелуйные», где были представлены поэтически обработанные фольклорные сюжеты и тексты, включая сектантские песни, чародейские заклинания и хлыстовские «радения», а также сборнике «Зовы древности» с его образцами «первотворчества» неславянских народов, ритуально-магической и жреческой поэзии. Фольклорные эксперименты поэта, взявшегося перелагать былины и народные сказанья на «декадентский» лад, встречали в основном негативную реакцию критики, расценивались как «явно неудачные и фальшивые стилизации, напоминающие игрушечный неорусский стиль» в живописи и архитектуре того времени. Александр Блок уже в 1905 году писал о «чрезмерной пряности» стихотворений Бальмонта, Брюсов подчёркивал, что былинные герои Бальмонта «смешны и жалки» в «сюртуке декадента». Блок в 1909 году написал о новых его стихах: «Это почти исключительно нелепый вздор… В лучшем случае это похоже на какой-то бред, в котором, при большом усилии, можно уловить зыбкий лирический смысл… есть замечательный русский поэт Бальмонт, а нового поэта Бальмонта больше нет».

В сборниках «Птицы в воздухе. Строки напевные» и «Хоровод времён. Всегласность» критика отмечала однообразие тем, образов и приёмов; Бальмонта упрекали в том, что он остался в плену старых, символистских канонов. Так называемые «бальмонтизмы» в новой культурной и социальной атмосфере вызывали недоумение и раздражение. Впоследствии признавалось, что объективно в творчестве поэта наступил спад и оно утратило то значение, которое имело в начале века.

Поздний Бальмонт

К. Д. Бальмонт. Рисунок М. А. Волошина. 1900-е годы

Творчество Бальмонта 1910-1914 годов было во многом отмечено впечатлениями от многочисленных и продолжительных поездок - в частности, в Египет, а также на острова Океании, где, как казалось поэту, он нашёл действительно счастливых людей, не утративших непосредственности и «чистоты». Устные предания, сказки и легенды народов Океании Бальмонт популяризировал на русском языке в течение долгого времени, в частности, в сборнике «Белый зодчий. Таинство четырёх светильников». В эти годы критика в основном писала о его творческом «закате»; фактор новизны бальмонтовского стиля перестал действовать, техника оставалась прежней и, по мнению многих, переродилась в штамп. Несколько более цельными и отточенными признавались книги «Зарево зорь» и «Ясень. Видение древа», но и в них отмечались «утомительное однообразие, вялость, банальные красивости - признак всей поздней лирики Бальмонта».

Творчество Бальмонта в эмиграции получило неоднозначные оценки. Современники поэта считали этот период упадническим: «…Нестройным кажется нам тот бальмонтовский стих, что обманывал новой певучестью», - писал о нём В. В. Набоков. Более поздние исследователи отмечали, что в книгах, изданных после 1917 года, Бальмонт проявил и новые, сильные стороны своего дарования. «Поздние стихи Бальмонта обнажённее, проще, человечнее и доступнее того, что он писал раньше. Они чаще всего о России, и в них яснее проступает та бальмонтовская „славянская позолота“, о которой упоминал когда-то Иннокентий Анненский», - писал поэт Николай Банников. Он же отмечал, что «особенность Бальмонта - бросать как бы небрежно какие-то вдохновенные, редкостно прекрасные отдельные строки» - проявилась в эмигрантском творчестве как никогда ярко. Такие стихотворения, как «Дюнные сосны» и «Русский язык», критик называет «маленькими шедеврами». Отмечалось, что представитель «старшего» поколения русских символистов, «многими заживо похороненный как поэт», Бальмонт в те годы зазвучал по-новому: «В его стихах… появляются уже не „мимолётности“, а подлинные, глубокие чувства: гнев, горечь, отчаяние. Свойственные его творчеству капризные „прихотливости“ вытесняются чувством огромной всеобщей беды, вычурные „красивости“ - строгостью и ясностью выражения».

Эволюция мировоззрения

Раннее творчество Бальмонта в идейно-философском отношении считалось во многом вторичным: увлечение идеями «братства, чести, свободы» было данью общим настроениям поэтического сообщества. Главенствующими темами его творчества были христианское чувство сострадания, восхищение красотой религиозных святынь. Существует мнение, что, став профессиональным переводчиком, Бальмонт попал под влияние переводившейся им литературы. Постепенно «христианско-демократические» мечты о светлом будущем стали казаться ему устаревшими, христианство утратило прежнюю привлекательность, горячий отклик в душе нашли сочинения Фридриха Ницше, произведения Генрика Ибсена с их яркой образностью. Валерий Брюсов, с которым Бальмонт познакомился в 1894 году, писал в дневнике, что Бальмонт «называл Христа лакеем, философом для нищих». Суть своего нового мировоззрения Бальмонт изложил в очерке «На высоте», опубликованном в 1895 году:

В поэзии Бальмонта стали преобладать «демонические» идеи и настроения, постепенно овладевавшие им и в реальной жизни. Сблизившись с С. А. Поляковым, поэт получил в своё распоряжение значительные средства и пустился в загул, важной частью которого стали романтические «победы», имевшие несколько зловещий, языческий оттенок. Н. Петровская, попавшая в зону притяжения «чар» Бальмонта, но из неё вскоре вышедшая под влиянием «полей» Брюсова, вспоминала: «…Нужно было… или стать спутницей его „безумных ночей“, бросив в эти чудовищные костры всё своё существо, до здоровья включительно, или перейти в штат его „жён-мироносиц“, смиренно следующих по пятам триумфальной колесницы, говорящих хором только о нём, дышащих только фимиамом его славы и бросивших даже свои очаги, возлюбленных и мужей для этой великой миссии…»

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона о Бальмонте
«Демонические» настроения в поэзии Бальмонта так характеризовались современной поэту критикой:
Перед ошарашенным читателем дефилирует целая коллекция ведьм, дьяволов-инкубов и дьяволов-суккубов, вампиров, вылезших из гробов мертвецов, чудовищных жаб, химер и т. д. Со всей этой почтенной компанией поэт находится в самом тесном общении; поверить ему, так он сам - настоящее чудовище. Он не только «полюбил своё беспутство», он не только весь состоит из «тигровых страстей», «змеиных чувств и дум» - он прямой поклонник дьявола:
Если где-нибудь, за миром
Кто-то мудрый миром правит,
Отчего ж мой дух, вампиром,
Сатану поёт и славит.
Вкусы и симпатии поклонника дьявола - самые сатанинские. Он полюбил альбатроса, этого «морского и воздушного разбойника», за «бесстыдство пиратских порывов», он прославляет скорпиона, он чувствует душевное сродство с «сжёгшим Рим» Нероном… он любит красный цвет, потому что это цвет крови…

О том, как сам Бальмонт воспринимал собственную жизнь тех лет, можно судить по его переписке с Брюсовым. Одной из постоянных тем этих писем стало провозглашение собственной уникальности, возвышенности над миром. Но поэт испытывал и ужас перед происходившим: «Валерий, милый, пишите мне, не покидайте меня, я так мучаюсь. Если бы я был в силах рассказывать о власти Дьявола, о ликующем ужасе, который я вношу в свою жизнь! Больше не хочу. Я играю с Безумием и Безумие играет со мной». Свою очередную встречу с новой возлюбленной, Е. Цветковской, поэт в письме от 26 июля 1903 года описывал так: «…В Петербург приезжала Елена. Я виделся с ней, но сбежал в публичный дом. Мне нравятся публичные дома. Потом я валялся на полу, в припадке истерического упрямства. Потом я снова сбежал в иной храм шабаша, где многие девы пели мне песни… За мной приехала Е. и увезла меня, совершенно обезумевшего, в Меррекюль, где несколько дней и ночей я был в аду кошмаров и снов наяву, таких, что мои глаза пугали глядящих…».

Кругосветные путешествия во многом укрепляли Бальмонта в его неприятии христианства. «Да будут прокляты Завоеватели, не щадящие камня. Мне не жаль изуродованных тел, мне не жаль убитых. Но видеть мерзкий христианский собор на месте древнего храма, где молились Солнцу, но знать, что он стоит на зарытых в землю памятниках таинственного искусства», - писал он из Мексики Брюсову. Считается, что крайнюю точку «падения поэта в бездну» ознаменовал сборник «Злые чары»: после этого в его духовном развитии началось постепенное возвращение к «светлому началу». Борис Зайцев, характеризуя мировоззрение поэта, писал: «Конечно, самопреклонение, отсутствие чувства Бога и малости своей пред Ним, однако солнечность некая в нём жила, свет и природная музыкальность». Зайцев считал поэта «язычником, но светопоклонником», отмечая: «…были в нём и настоящие русские черты… и сам он бывал трогателен».

Потрясения 1917-1920 годов обусловили радикальные перемены в мировоззрении поэта. Первые свидетельства тому проявились уже в сборнике «Сонеты солнца, мёда и луны», где перед читателем предстал новый Бальмонт: «в нём ещё много претенциозности, но всё-таки больше душевной уравновешенности, которая гармонически вливается в совершенную форму сонета, а главное - видно, что поэт уже не рвётся в бездны - он нащупывает путь к Богу». Внутреннему перерождению поэта способствовала и его дружба с И. С. Шмелёвым, возникшая в эмиграции. Как писал Зайцев, Бальмонт, всегда «язычески поклонявшийся жизни, утехам её и блескам», исповедуясь пред кончиной, произвёл на священника глубокое впечатление искренностью и силой покаяния: он «считал себя неисправимым грешником, которого нельзя простить».

Константин Бальмонт - биография и творчество

Биографическая справка.

Константин Дмитриевич Бальмонт родился 3 июня 1867 года в деревне Гумнищи, Шуйского уезда, Владимирской губернии.

Отец-председатель земской управы в гор Шуе Владимирской губернии., помещик. Мать очень много делала в своей жизни для распространения культурных идей в глухой провинции, и в течение многих лет устраивала в Шуе любительские спектакли и концерты

По семейным преданиям, предками Бальмонта были какие-то шотландские или скандинавские моряки, переселившиеся в Россию. Фамилия Бальмонт очень распространен­ная в Шотландии. Дед Бальмонта, со стороны отца, был морской офицер принимал участие в Русско-Турецкой войне и заслужил личную благодарность Николая Первого своей храбростью. Предки его матери (урожденная Лебедева) были татары. Родоначальником был князь Белый Лебедь Золотой Орды. Быть может, этим отчасти можно объяснить необузданность и страстность, которые всегда отличали мою и которые Бальмонт от нее унаследовал, также как и весь свой душевный строй. Отец матери (тоже военный, генерал) писал стихи, но не печатал их. Все сестры матери (их много) писали стихи, но не печатали их. Мать тоже писала и пишет, но не стихи, а заметки и небольшие статьи, в провинциальных газетах.

Учился в Шуйской гимназии. Из 7-го класса в 1884 году был исключен, по обвинению в государственном преступлении (принадлежал к революционному кружку), но через два месяца был принят во Владимирскую гимназию, где кончил курс, прожив, как в тюрьме, полтора года под надзором классного наставника, в квартире которого ему было приказано жить. "Гимназию проклинаю всеми силами. Она надолго изуродовала мою нервную систему."

Затем, в 1886 году поступил в Мос­ковский университет, на юридиче­ский факультет. Науками юридиче­скими занимался весьма мало, но усиленно изучал немецкую литера­туру и историю Великой француз­ской революции. В 1887 году, как один из главных организаторов сту­денческих беспорядков, был прив­лечен к университетскому суду, ис­ключен, и после трехдневного тю­ремного заключения выслан в Шую. Через год снова был принят в Мос­ковский университет. Вышел из университета через несколько ме­сяцев, благодаря нервному рас­стройству. Через год поступил в Демидовский лицей в Ярославле. Снова вышел через несколько ме­сяцев и более уже не возвращался к казенному образованию. Своими знаниями (в области истории, фило­софии, литературы и филологии) обязан только себе. Впрочем, пер­вый и сильный толчок дан был Бальмонту его старшим братом, который очень увлекался философией и умер 23-х лет в помешательстве (религиозная мания). В юности более всего увлекался общест­венными вопросами. "Мысль о воплощении человеческого счастья на земле мне и теперь дорога. Но теперь меня всецело поглощают вопросы искусства и религии."

Начало литературной деятельности было сопряжено со множеством мучении и неудач. В течение 4-х или 5-ти лет ни один журнал не хотел печатать Бальмонта. Первый сборник его стихов, который он сам напечатал в Ярославле (правда, слабый), не имел, конечно, никакого успеха, 1-й его переводной труд (книга норвежского писателя Генрика Неира о Генрике Ибсене) была сожжена цензурой. Близкие люди своим отрицательным отношением значительно усилили тяжесть первых неудач. Дальнейшие работы, переводы Шелли, сборник "Под северным небом", переводы Эдгара По имели значительный успех. Участвовал почти во всех главных журналах.

Самыми замечательными событиями своей жизни считал те внутренние внезапные просветы, которые открываются иногда в душе по поводу самых незначительных внешних фактов. "Я затрудняюсь поэтому отметить как более "значительные" какие-либо события из личной жизни. Однако попытаюсь перечислить. Впервые сверкнувшая, до мистической убежденности, мысль о возможности и неизбежности всемирного счастья (семнадцати лет, когда однажды во Владимире, в яркий зимний день, с горы я увидел вдали чернеющий длинный мужицкий обоз). Прочтение "Преступления и наказания" (16-ти лет) и в особенности "Братьев Карамазовых" (17-ти лет). Эта послед­няя книга дала мне больше, чем какая-либо книга в мире. Первая женитьба (21 года, через 5 лет развелся). Вторая женитьба (28 лет). Самоубийства нескольких моих друзей во время моей юности. Моя попытка убить себя (22-х лет), бросившись через окно на камни с высоты третьего этажа (разные переломы, годы лежания в постели и потом небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности). Писание стихов (первые в возрасте 9-ти лет, затем 17, 21). Многочис­ленные путешествия по Европе (особенно поразила Англия, Испа­ния и Италия)."

Псевдонимы: Гридинский (в журнале Ясинского “Ежемесячные сочинения”) и Лионель (в “Север­ных цветах”).

Константин Дмитриевич Бальмонт - один из самых знаменитых по­этов своего времени в России, самый читаемый и почитаемый из гонимых и осмеянных декадентов. Его окружали восторженные поклонники и почитательницы. Создавались кружки бальмонтистов и бальмонтисток, которые пытались подражать ему и в жизни, и в поэзии. В 1896 году Брюсов уже пишет о “школе Бальмонта”, причисляя к ней М. Лохвицкую и еще нескольких небольших поэтов. “Все они перенимают у Бальмонта и внешность: блистательную отделку стиха, щеголяние рифмами, созвучиями,-и самую сущность его поэзии” .

Не случайно многие поэты посвящали ему свои стихотворения:

М. Лохвицкая, В. Брюсов, А. Белый, Вяч. Иванов, М. Волошин, С. Городецкий и др. Все они видели в нем, прежде всего, “стихийного гения”, “вечно вольного, вечно юного” Ариона, обреченного стоять “где-то там на высоте” и полностью погруженного в откровения своей бездонной души.

О, кто из нас в лирические бури Бросался, наг, как нежный Лионель?..

Брюсов находил объяснение и оправдание житейскому поведению Бальмонта в самой природе поэзии: “Он переживает жизнь, как поэт, и как только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в каждой минуте всю полноту жизни. Поэтому его нельзя мерить общим аршином”. Но существовала и зеркальная точка зрения, пытавшаяся объяснить творчество поэта через его личную жизнь: “Бальмонт своей личной жизнью доказал глубокую, трагиче­скую искренность своих лирических движений и своих лозунгов”.

Многие известные художники писали портреты Константина Дмит­риевича Бальмонта, среди них были: М. А. Дурнов (1900), В. А. Серов (1905), Л. О. Пастернак (1913). Но, пожалуй, живее схвачены образ поэта, его манера поведения, привычки в словесных портретах Бальмонта. Одну из самых подробных его внешних характеристик оставил Андрей Белый: “Легкая, чуть прихрамывающая походка точно бросает Бальмонта вперед, в пространство. Вернее, точно из простран­ства попадает Бальмонт на землю-в салон, на улицу. И порыв переламывается в нем, и он, поняв, что не туда попал, церемонно сдерживается, надевает пенснэ и надменно (вернее, испуганно) озира­ется по сторонам, поднимает сухие губы, обрамленные красной, как огонь, бородкой. Глубоко сидящие в орбитах почти безбровые его карие глаза тоскливо глядят, кротко и недоверчиво: они могут глядеть и мстительно, выдавая что-то беспомощное в самом Бальмонте. И оттого-то весь облик его двоится. Надменность и бессилие, величие и вялость, дерзновение, испуг-все это чередуется в нем, и какая тонкая прихотливая гамма проходит на его истощенном лице, бледном, с широко раздувающимися ноздрями! И как это лицо может казаться незначительным! И какую неуловимую грацию порой излучает это лицо!”

Возможно, этот портрет позволяет понять необыкновенную притя­гательную силу Бальмонта-человека: облик его выделялся среди толпы, не оставляя равнодушным даже случайного прохожего. “Я видел-в давние дни,-как в чопорном квартале Парижа-Пасси, прохожие останавливались, завидев Бальмонта, и долго глядели ему вслед. Не знаю, за кого принимали его любопытные рантье,-за русского “prince”, за испанского анархиста, или, просто, за обманув­шего бдительность сторожей сумасшедшего. Но их лица долго хранили след недоуменной тревоги, долго они не могли вернуться к прерванной мирной беседе о погоде или о политике в Марокко”.

Бальмонт написал 35 книг стихов, то есть 3750 печатных страниц, 20 книг прозы, то есть 5000 страниц. Перевел, сопроводив статьями и комментариями: Эдгара По-5 книг-1800 страниц, Шелли - 3 книги-1000 страниц, Кальдерона-4 книги-1400 страниц. Баль-монтовские переводы в цифрах представляют более 10 000 печатных страниц. Среди переводимых имен: Уайльд, Кристофер Марло, Шарль ван Лерберг, Гауптман, Зудерман, объемистая “История скандинавской литературы” Йегера (сожженная русской цензурой). Словацкий, Врхлицкий, “Витязь в тигровой шкуре” Ш. Руставели, болгарская поэзия, югославские народные песни и загадки, литовские народные песни, мексиканские сказки, драмы Калидасы и многое другое.

В своей статье “Революционер я или нет” Бальмонт писал о том, что в 13 лет узнал английское слово selfhelp (самопомощь) и с тех пор полюбил исследования и “умственную работу”. Он “ежегодно прочи­тывал целые библиотеки, писал регулярно каждый день, легко изучал языки”.

Творчество поэта условно принято делить на три неравномерных и неравноценных периода. Ранний Бальмонт, автор трех стихотворных сборников: “Под северным небом” (1894), “В безбрежности” (1895) и “Тишина” (1898).

Структура первых сборников весьма эклектична. В ней совмещены традиции “чистой поэзии” семидесятых-восьмидесятых годов (особен­но сильно влияние А. Фета) с мотивами “гражданской скорби” в духе Плещеева и Надсона. По точному определению А. Измайлова, лириче­ский герой раннего Бальмонта-“кроткий и смирный юноша, проник­нутый самыми благонамеренными и умеренными чувствами”.

Первые сборники Бальмонта-это предтечи русского символизма. Поэтический стиль Бальмонта намного точнее можно определить словом импрессионизм. Поэта-импрессиониста привлекает не столько предмет изображения, сколько его личное ощущение данного предме­та. Мимолетное впечатление, вмещенное в личное переживание, становится единственно доступной формой отношения к миру для художника. Бальмонт определил это следующим образом: “великий принцип личности”-в “отъединении, уединенности, отделеньи от общего” .

Мать, Вера Николаевна, урожденная Лебедева, была образованной женщиной, и сильно повлияла на будущее мировоззрение поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории.

Стихи начал писать в детстве. Первая книга стихов «Сборник стихотворений» издана в Ярославле на средства автора в 1890 году. Молодой поэт после выхода книжки сжег почти весь небольшой тираж.

В 1903 году вышел один из лучших сборников поэта «Будем как солнце» и сборник «Только любовь». А перед этим, за антиправительственное стихотворение «Маленький султан», прочитанное на литературном вечере в городской думе, власти выслали Бальмонта из Петербурга, запретив ему проживание и в других университетских городах. И в 1902 году Бальмонт уезжает за границу, оказавшись политическим эмигрантом.
Помимо почти всех стран Европы Бальмонт побывал в Соединенных Штатах Америки и Мексике и летом 1905 года вернулся в Москву, где вышли два его сборника «Литургия красоты» и «Фейные сказки».
На события первой русской революции Бальмонт откликается сборниками «Стихотворения» (1906) и «Песни мстителя» (1907). Опасаясь преследования поэт вновь покидает Россию и уезжает во Францию, где живет до 1913 года. Отсюда он совершает поездки в Испанию, Египет, Южную Америку, Австралию, Новую Зеландию, Индонезию, Цейлон, Индию.
Вышедшая в 1907 году книга «Жар-птица. Свирель славянина», в которой Бальмонт развивал национальную тему, не принесла ему успеха и с этого времени начинается постепенный закат славы поэта. Однако сам Бальмонт не сознавал своего творческого спада. Он остается в стороне от ожесточенной полемики между символистами, ведущейся на страницах «Весов» и «Золотого руна», расходится с Брюсовым в понимании задач, стоящих перед современным искусством, пишет по-прежнему много, легко, самозабвенно. Один за другим выходят сборники «Птицы в воздухе» (1908), «Хоровод времен» (1908), «Зеленый вертоград» (1909). О них с несвойственной ему резкостью отзывается А. Блок.
В мае 1913 года, после объявления амнистии в связи с трехсотлетием дома Романовых, Бальмонт возвращается в Россию и на некоторое время оказывается в центре внимания литературной общественности. К этому времени он - не только известный поэт, но и автор трех книг, содержащих литературно-критические и эстетические статьи: «Горные вершины» (1904), «Белые зарницы» (1908), «Морское свечение» (1910).
Перед Октябрьской революцией Бальмонт создает еще два по-настоящему интересных сборника «Ясень» (1916) и «Сонеты солнца, меда и луны» (1917).
Бальмонт приветствовал свержение самодержавия, однако события, последовавшие вслед за революцией, отпугнули его, и благодаря поддержке А. Луначарского Бальмонт получил в июне 1920 года разрешение на временный выезд за границу. Временный отъезд обернулся для поэта долгими годами эмиграции.
В эмиграции Бальмонт опубликовал несколько поэтических сборников: «Дар земле» (1921), «Марево» (1922), «Мое - ей» (1923), «Раздвинутые дали» (1929), «Северное сияние» (1931), «Голубая подкова» (1935), «Светослужение» (1936-1937).