Приветствуем вас гость.

БРУТ (англ. Brutus) Герой трагедии У. Шекспира «Юлий Цезарь» (1599). Исторический прототип — римский сенатор-республиканец Марк Юний Брут (85-42 до н.э.). Шекспир выводит в своей «римской трагедии» несколько типов политиков: цезарианца Марка Антония, коварного демагога, умеющего обмануть после смерти Цезаря его убийц-заговорщиков и обольстить умильно-лживыми речами римскую толпу, представленную в трагедии как безликая чернь, которая с легкостью изменяет своим «привязанностям», предпочитая того, кто посулит материальную выгоду (что и делает искусно Антоний); республиканца-патриция Кассия, инициатора заговора против Цезаря, ненавидящего его из тщеславия и оскорбленной гордыни, убежденного, что Цезарь ничуть не более достоин, чем любой из его ближайших сподвижников, править Римом. Опасаясь, что сам он может оказаться для граждан Рима не вполне «той» фигурой, Кассий выдвигает на передний план Б., чей дальний предок Люций Юний Брут прославился тем, что сверг с престола царя Тарквиния Гордого, после чего в Риме установился республиканский строй. Б. с легкостью поддается на слова Кассия — но только потому, что искренне убежден в пагубности дальнейшего углубления неограниченной власти Цезаря. Б. — политик-идеалист; человек твердых убеждений и высочайших моральных принципов, он полагает, что таковыми обладают и другие. При этом он и мудрец, и философ, и отчасти поэт (недаром критики склонны сравнивать его с Гамлетом). И на участие в убийстве Цезаря, которому он, в отличие от Кассия, был близким другом, в чьей верности Цезарь никогда не имел повода усомниться, он идет потому, что искренне убежден: так будет лучше для государства, для Рима. Свершив убийство, он обращается к народу, собравшемуся у стен Капитолия, с речью. Примечательно, что Шекспир написал эту речь в прозе: Б. нет надобности прибегать к красноречивой риторике — хотя он прекрасный оратор и в совершенстве владеет словом, речь его проста, безыскусна и предельно открыта. Ему нечего скрывать, никаких тайных помыслов и задних мыслей он не имеет. И народ как будто бы с сочувствием и пониманием выслушивает его, хотя реагирует по-своему: «С триумфом отнесем его домой»; или: «Пусть станет Цезарем»; или: «В нем увенчаем // Все лучшее от Цезаря». Так поняли граждане Рима слова Брута о свободах, правах и прочем: что он «лучше Цезаря» и, стало быть, пусть он и станет «вторым Цезарем». Но идеалист Брут совершает еще одну непростительную для политика ошибку: он допускает сторонника Цезаря Антония обратиться с речью к народу вслед за собой. И коварный, лукавый, двуличный Антоний, не переставая повторять: «А Брут ведь благородный человек», умело склоняет граждан на свою сторону, воспевая добродетели Цезаря и описывая в красках его убийство (свидетелем которого он не был). А когда он извлекает написанное Цезарем завещание, в котором каждому обещано по семьдесят пять драхм, — вопрос решается быстро и однозначно; Рим, во имя которого заговорщики убили Цезаря, отворачивается от них, объявляя их врагами и предателями. В следующий раз мы встречаем Б. в его походной палатке: разговаривая с Кассием, он упрекает его за то, что сегодня мы бы назвали злоупотреблением властью. Он заклинает его не «продавать величье нашей чести // За хлам ничтожный, липнущий к рукам». Б. пытается вершить политику «чистыми руками» — но это ему не удается. Войска республиканцев разбиты, Б. убивает себя. Один из его сторонников, склонившись над мертвым телом Б., произносит: «Брут лишь самим собою побежден. // Никто его убийством не прославлен...». Однако своеобразную эпитафию Бруту произносит Антоний: «Он римлянин был самый благородный. // Все заговорщики, кроме него, // Из зависти лишь Цезаря убили, // А он один — из честных побуждений». Если для Б. и его соратников мертвый Цезарь был страшнее, чем живой, то мертвый Б. для Антония не страшен, и можно спокойно его оплакивать, возвеличивать, отдать ему все положенные «воинские почести». Финал трагедии в этом смысле напоминает финал «Гамлета» — при всей несхожести сюжета и обстоятельств гибели героев. Не случайна «цитата» из еще не написанного «Гамлета» в устах Антония: «Он человеком был!» Так Гамлет говорит о своем коварно убитом отце. Но лучшая эпитафия Б. — пророческие слова Кассия: «...Пройдут века, // И в странах, что еще не существуют, // Актеры будут представлять наш подвиг». Одним из известных исполнителей роли Б. в английском театре XIX века был Дж.Ф. Кэмбл (1812). Легендарным, вошедшим в историю мирового театра, стал спектакль Мейнингенской труппы (1874). В роли Б. — Л. Дессуар. В спектакле МХТ (1903) его роль исполнил К.С. Станиславский; в спектакле Малого театра (1924) — П.М. Садовский. Одним из самых знаменитых спектаклей английского театра 1970-х стал цикл шекспировских пьес, поставленный Т. Нанном в Королевском Шекспировском театре и названный им «Римляне». Роль Б. в «Юлии Цезаре» исполнил Джон Вуд. Лит.: Вилюман В. О монологе Брута в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» // Экспрессивные средства английского языка. Л., 1976. С. 20-29; Ростоцкий Б.И. Мейнингенцы // История западноевропейского театра. М., 1970. Т. 5. С. 507-523. Ю. Фридштейн Герой трагедии Вольтера «Брут» (1730). Исторический прототип: Луций Юний Брут (ум. в 508 г. до н.э.), племянник последнего римского царя Тарквиния Гордого, возглавившего восстание против правителя-деспота. Б. представлен у Вольтера в традиционном облике несгибаемого борца за свободу Рима и республиканские добродетели. Согласно преданию, первый римский консул без колебаний обрек на казнь за измену родине обоих сыновей. Вольтер добавляет несколько деталей, усиливающих мелодраматический эффект: Б. отдает явное предпочтение старшему сыну Титу, преступившему закон из-за любви к Туллии, дочери изгнанного Тарквиния. Б. принимает роковое решение со слезами на глазах, утешаясь лишь мужеством Тита, который бестрепетно встречает смертный приговор. Трагедия пользовалась большим успехом вплоть до середины XIX века. В роли Б. выступал, в частности, прославленный французский актер Ф. Тальма (1789). Е.Д. Мурашкинцева

Вольтер боготворил Корнеля и Расина, страстно был влюб­лен в театр и постоянно устраивал у себя любительские спек­такли, в которых сам являлся режиссером. Для сцены Вольтер писал в течение шестидесяти лет: его первая трагедия «Эдип» была поставлена в 1718 году, а последняя, «Ирена», в 1778 году. В общей эволюции французского классицистского театра траге­дии Вольтера примыкают к поздним трагедиям Расина.

С высоты сценических подмостков Вольтер проповедовал идеи разума и терпимости, его едкая критика наносила чувстви­тельные удары тиранической монархии и католической церкви. Совсем юношей за веселые стихи, направленные против регента, Вольтер был посажен в Бастилию. Сидя в казематах крепости, он задумал поэму «Генриада» и написал «Эдипа».

Трагедия Софокла под пером Вольтера- претерпела значи­тельные изменения: тема рока исчезла, мудрец Тирезий превра­тился в жреца-обманщика, на первый план выступили мораль-ные качества Эдипа, его человеческие достоинства и государ-

ственная мудрость; трагической виной царя стало его невольное преступление, обрекающее на гибель весь народ. Проповедуя идеалы просвещенного абсолютизма, Вольтер устами своего героя восклицал: «Умереть за свой народ-это долг королей!»

В этой же трагедии среди множества стихов, направленных против поповского мракобесия, была и знаменитая фраза: «На­ши пастыри совсем не то, что о них думает толпа; всю их муд­рость создает наше легковерие».

Католическая церковь быстро угадала в Вольтере своего врага. Несколько памфлетов и сатирических стихов вольнодум­ного поэта вооружили против него светское общество. Некий светский хлыщ, маркиз де Роган, сочтя себя оскорбленным, устроил нападение на поэта. Вольтер был избит палками и во второй раз посажен в Бастилию. Ненависть к деспотизму у него стала еще сильнее. Выйдя из заточения, он вынужден был поки­нуть свою неприветливую родину и уехать в Англию.

В Лондоне Вольтер прожил три года - с 1726-го по 1729-й. Там он написал знаменитые «Английские письма», в которых с воодушевлением описывал политическую жизнь, философию и литературу британцев. Вольтер сознательно идеализировал английскую действительность. Когда в его книге проводились параллели с французской жизнью, то это было настолько для последней невыгодо, что власти, ознакомившись с сочинением Вольтера, предали его книгу публичному сожжению.

Живя в Лондоне, Вольтер постоянно посещал английские театры и смотрел там пьесы Шекспира. Верный национальным традициям, он восставал против шекспировских «вольностей» и «грубостей», но избежать воздействия мощного гения Вольтер не смог. Вернувшись на родину, он невольно стал проводником шекспировского влияния на французский театр.

Первая же трагедия, написанная Вольтером после возвра­щения во Францию,- «Брут» (1730) - посвящена прославле­нию римской республики и борьбе с деспотизмом.

Сюжетом трагедии Вольтера послужила история изгнания царя Тарквиния Гордого гражданами Рима, возглавляемыми консулом Брутом. Брут защищает право народа на восстание з том случае, если тиран пытается сделать свободных граждан своими рабами и превращает законную власть в деспотический произвол.

Брут говорит:

Простите, боги, нас, что вам пришлось так ждать,

Пока прозрел народ, восстал, чтоб покарать

Преступника; его кровавыми руками

Давно разбита связь, им созданная с нами.

И вот, узнав пяты железной тяжкий гнет,

Воспрянул, мужество найдя в себе, народ...

К сознанью пробудясь, он хочет прав законных

И блага общее для граждан всех свободных ".

Народное восстание трактуется не как право народа на ре­волюционную борьбу с царской властью, а как средство, к ко­торому народ бывает принужден прибегнуть для замены тира­нического произвола законной, разумной и умеренной властью. Недаром в трагедии Вольтера полностью отсутствует сам народ, и от его лица действует благородный Брут, который после победы римлян становится их разумным и законным правите­лем. В образе республиканского консула фактически изображен идеализированный, народолюбивый и просвещенный монарх.

Черты идеального правителя особенно явственно выступают в характере Брута при его столкновении с собственным сыном Титом, перешедшим в лагерь врагов из-за своей любви к дочери Тарквиния Туллии. Вольтер в ином варианте повторяет кон­фликт корнелевского «Горация». Если у Корнеля во имя любви изменяет родине Камилла, а ее отец, старик Гораций, считает изменницу достойной казни, то в трагедии Вольтера в подоб­ном положении оказывается Тит, и старик Брут сам карает сы­на - изменника родины. Различие проявляется лишь в том, что в гражданской трагедии XVIIIвека не только отец побеж­дает свои личные отцовские чувства во имя патриотических побуждений, но и преступник-сын осознает всю тяжесть своего преступления и, ощущая в самом себе победу гражданских иде­алов над личными страстями, с облегчением идет принять ис­купительную казнь.

Несмотря на п огрессивную идею, постановка «Брута» про­шла незаметно, потому что трагедия была излишне риторична.

Больший успех выпал на долю «Смерти Цезаря (1731), на­веянной римской трагедией Шекспира и бывшей своеобразным классицистским произведением, выдержанным в «английском» Духе.

Тема шекспировского «Юлия Цезаря», хотя и лишилась у Вольтера своего исторического и философского масштаба, своей многокрасочности, зато выиграла в политической целенаправ­ленности, в прямом выражении пафоса борьбы с деспотизмом.

В «Смерти Цезаря» в центре оказался образ Брута, благо­родного носителя свободолюбивых традиций Древнего Рима. Для большей остроты конфликта между деспотической властью, представленной Цезарем, и восставшей против нее республикан­ской непримиримостью, выраженной в образе Брута, Вольтер, Доверившись старинной легенде, сделал Брута сыном Цезаря.

Но героев сближали не их семейные связи, а признание друг в друге личных достоинств, воли, ума и характера. Ценя эти качества, Цезарь и Брут оставались страстными политическими врагами. Это придавало трагедии психологическую глубину и действенность.

С подлинной гражданской страстностью звучали слова Брута, обращенные к Антонию, в лице которого он порицал римлян, согласившихся покориться власти тирана. Особой силы этот пафос достигал в тех монологах Брута, где он говорил о своем гражданском долге. Презирая жалких трусов, лобзающих те самые руки, что наложили на них цепи, восклицая, что в Риме он не находит истинных римлян, Брут клялся, что пойдет на смерть во имя того, чтобы избавить Рим от власти деспота и вернуть родному городу свободу.

Хотя убийство Цезаря и происходило за кулисами, но в глубине сцены раздвигался занавес, и зрители видели ликторов, стоящих у окровавленного трупа Цезаря. Антоний падал на колени перед мертвым диктатором и рассказывал об убийстве. Он говорил, что, умирая. Цезарь, глядя на Брута, горестно воскликнул: «О, мой сын!» Своим рассказом Антоний поднимал толпу, и она удалялась с криком: «Догнать убийц и наказать их!» Таким образом, трагедия завершалась неопределенно: теме тираноборчества как будто противопоставлялась другая тема - возмездие за убийство правителя. Но это был лишь не­обходимый финал, продиктованный цензурными соображе­ниями. Пафос самого произведения в тираноборческой идее, смысл которой был с особой очевидностью раскрыт в годы революции, когда прямой призыв к борьбе с деспотической королевской властью, заключенный в пьесе, с восторгом прини­мался революционными зрителями.

Вторым после деспотизма врагом Вольтера была католиче­ская церковь, этот оплот идеологической реакции, мракобесия и фанатизма. Лучшими пьесами антиклерикального цикла являются «Заира» (1732) и «Магомет» (1741).

В «Заире» Вольтер использовал некоторые мотивы шекспи­ровского «Отелло». Но английская и французская трагедии отличались друг от друга самым решительным образом.

В «Заире» действие происходит в Сирии. Султан Оросман любит француженку, христианку Заиру, которая с детства жи­вет в плену и воспитана в мусульманском духе. Заира отвечает своему господину взаимностью и накануне свадьбы принимает мусульманство. В это время в Сирию приезжает из Франции рыцарь Нерестан, чтобы выкупить пленных христиан. Оросман охотно освобождает своих пленников. Последним получает сво­боду бывший христианский король Сирии Люзиньян. Он узнает в Заире и Нерестане своих некогда потерянных детей. Но ра­дость его омрачается, когда ему сообщают, что Заира - мусуль­манка и собирается стать женой султана. И отец и брат запре­щают Заире этот брак и требуют ее возвращения в христианство. Заира в смятении. Оросман, не подозревая действительных причин ее волнения, встревожен: он думает, что Заира его разлюбила. В это время ему в руки попадает письмо Нерестана, в котором тот просит Заиру тайком прийти в мечеть, где он ее будет ждать. Оросмана охватывает ревность; не зная о том, что Нерестан - брат Заиры, он видит в нем счастливого соперника и решает, что невеста ему изменила. В порыве ревности Оросман убивает Заиру и только после этого узнает всю правду. Отчая­ние его безмерно, и он лишает себя жизни, отпустив предвари­тельно на свободу всех христианских пленников.

При сравнении «Заиры» с «Отелло» видно, что у Вольтера глубокая тема шекспировской трагедии оказалась сведенной к традиционному противопоставлению любви и долга. Правда, это противопоставление было сделано с новых позиций - рели­гиозный долг был показан как сила губительная и фанатиче­ская, препятствовавшая естественным склонностям и чувствам людей, их подлинно человеческим устремлениям.

Просветитель Вольтер сьоей трагедией говорил, что природ­ные склонности человека заключают в себе истинно разумное.| начало, а долг в его фанатическом понимании неразумен и вра­ждебен обществу.

Вольтер увидел в произведении Шекспира только трагедию безвинно погибшей любящей женщины; недаром он назвал свою пьесу именем жертвы. Основной конфликт трагедии - кон- » фликт между Отелло и Яго-был французским драматургом отброшен. Позаимствовав у Шекспира лишь драму ревности, Вольтер лишил ее той психологической правды, с которой она развивалась у английского драматурга. Деликатный Оросман, исполненный всяческих человеческих добродетелей, высокопар­ный и слащавый, никак не подготовлен автором к финальной сцене. Для Отелло убийство Дездемоны имеет свою логику: человек сильных непосредственных чувств, он убивает возлюб­ленную, совершая при этом акт нравственного возмездия. Та­кой внутренней мотивировки у Оросмана нет, поэтому совершен­ное им убийство психологически мало оправдано. Но при этом надо сказать, что Вольтеру раньше, чем кому-либо, удалось раз­глядеть благородство натуры шекспировского Отелло, и в то время, как на английской сцене венецианский мавр изображался в пароксизмах африканской ревности, Вольтер увидел, что сущ­ность его характера, его поведения составляет не ревность, а Доверчивость. Давая свое знаменитое определение характера

Отелло, Пушкин писал: «Отелло от природы не ревнив - напро­тив: он доверчив. Вольтер это понял и, развивая в своем подра­жании создание Шекспира, вложил в уста своего Оросмана следующий стих -

Je ne suis point jaloux... Si je 1"etais jamais!» "

(Я не ревнив... О если бы я был ревнив!)

Поставленная в театре Французской Комедии, «Заира» имела большой успех. Ее сюжет был увлекательным, стихи гармоничными, а идея современной и смелой. Противопоставляя доброго магометанина Оросмана, лишенного всяких предрас­судков, суровым и фанатически настроенным христианам, Вольтер утверждал деистическую мысль о равенстве религий и о превосходстве той из них, которая меньше заражена фанати­ческой нетерпимостью и больше проникнута идеями человеко­любия.

Он благороден, чист, он добр при сердце львином: Он разве б лучше был, будь он христианином? 2

Эти слова Заиры об Оросмане выражают основную идею трагедии о равенстве людей всех вероисповеданий.

Вольтер, как деист, сохранял за религией определенное место в духовной жизни человека, ибо видел в религии не про­явление слепой веры в сверхъестественное начало, а выражение гуманных принципов, которых истинно верующий человек дол­жен всегда придерживаться в своей жизни. Религия восприни­малась Вольтером исключительно в этическом плане и была для него, по существу, лишь доступной формой, через которую большинство людей могло подчинять свое поведение нормам разума и морали.

Такое чисто просветительское толкование религии Вольтер давал в своей следующей трагедии - «Альзира, или Амери­канцы» (1736) 3 . Здесь выступал мудрый старик, бывший гу­бернатор Перу, дон Альварес, известный своей человечностью и гуманным отношением к туземцам. Передав власть над стра­ной своему сыну, дону Гусману, Альварес теперь укорял его в жестокости и религиозной нетерпимости по отношению к индейцам.

В образе дона Гусмана Вольтер изображал типичного коло­низатора. Пылая ненавистью к свободолюбивому, гордому пле­мени инков, дон Гусман считает, что этих дикарей можно держать в повиновении только под страхом избиения, цепей и каз­ней. Противопоставляя отца сыну, Вольтер не столько заботился о бытовом правдоподобии такого конфликта, сколько хотел через эту борьбу взглядов выразить просветительскую критику рабовладельческой идеологии. Там, где колонизаторы видели свирепое племя человекоподобных, просветители откры­вали неиспорченный мир человеческой природы, замечательные образцы душевной доброты, благородства и самоотверженности. Этими чертами драматург наделял индейцев и прежде всего своих основных героев - юношу царского рода Замора и де­вушку Альзиру, дочь местного князя Монтеза.

Сюжет трагедии развивался в плане традиционной схемыг дон Гусман хочет насильственно взять себе в жены Альзиру,. которая любит Замора и должна стать его женой. Малодушный Монтез изменяет слову, данному Замору, и соглашается отдать свою дочь всесильному дону Гусману. Альзира в отчаянии. Замор полон ненависти к испанцам, закабалившим свобод­ный народ Перу. Обращаясь к своим одноплеменникам, он говорит:

Шестьсот испанцев здесь - ударом их разбиты Моя страна, мой трон, наш храм и сами вы|

Эти слова, призывающие к. мщению, сочетаются в монологе Замора с излиянием горестных чувств по поводу потери воз­любленной. После ряда драматических перипетий дон Гусман заключает Замора в тюрьму. Альзира освобождает его из тюрь­мы, и юноша совершает покушение на тирана. Замора и Альзиру приговаривают к смертной казни, но дон Гусман, умирая, раскаивается в своих жестокостях и прощает своего убийцу. Трагедию завершают слова дона Альвареса, который видел волю бога в обращении своего сына в истинное христианство.

Несмотря на деистическую идею, положенную в основу тра­гедии, ее объективное звучание было значительно шире. Воль­тер, клеймя правителя-деспота, не только обличал жестокий фанатический католицизм испанцев-завоевателей, но и самую бесчеловечную систему колонизации. Великий философ одним Из первых поднял свой смелый голос в защиту зверски уничто­жаемых и эксплуатируемых туземных народов Америки.

Знаменательно, что «Альзира» впервые была переведена на русский язык Д. И. Фонвизиным.

Самым ярким антиклерикальным произведением Вольтера была трагедия «Магомет, или Фанатизм», написанная в 1741 го-Ду. Лишенный возможности изобразить бесчеловечную жесто­кость католической церкви, Вольтер развернул критику религии на восточном сюжете. Фигура Магомета, добившегося светской и духовной власти и отравляющего свой народ фанатизмом,

была олицетворением самой католической церкви. Яростный враг папы, философ, провозгласивший на весь мир лозунг: «EcraserI"infame!» («Раздавите гадину!»), изобразил в Маго­мете «Тартюфа с оружием в руках». Вольтер гневно порицал страшнейшего врага человечества - лицемерную христианскую церковь, наделенную силой государственной власти. В образе Магомета просветительство беспощадно обличало мракобесие и жестокость фанатической религии, толкающей народы на брато­убийственную войну.

Где ты пройдешь, там бой вражды междоусобной,-

гневно говорил шейх Зопир Магомету, и в этих словах был слы­шен голос самого Вольтера, обличавшего католицизм за то, что религия мечом и огнем навязывает народам свою власть и умышленно держит их в невежестве.

Заставить хочешь ты насильем и резней,

Чтоб мыслил так, как ты, покорно род людской.

Ты разрушаешь мир под видом просвещенья!

Слова Зопира завершаются прямым вопросом:

Каким пожаром ты разгонишь тьму, скажи? И кем тебе дано такое право было, Владеть империей и возносить кадило?

И, раскрывая смысл своей борьбы с Магометом, Зопир го­ворил:

Да, Выгода твой бог, а Справедливость - мой.

Трагедия ярко и сильно выражала мысль о том, что обще­ственную мораль, человеческую совесть - все попирает церковь, свирепо-безжалостная ко всякому, кто не идет к ней в рабское повиновение и послушание. Злобная и мстительная, она, по­добно Магомету, принудившему юного Сеида убить своего отца Зопира, заставляет тысячи людей во имя фанатического слу­жения богу лить реки человеческой крови. Но истинное лицо Церкви будет рано или поздно раскрыто.

Юная Пальмира, видя всю гнусность Магомета, желающего сделать ее своей наложницей, видя смерть отца, убитого рукой брата-фанатика, видя смерть брата, коварно умерщвленного самим Магометом, со страстной ненавистью говорит этому ти­рану в священническом одеянии:

Так вот каков ты - вдохновенный

Бог, Мечта моя, пророк мой и властитель!

Расчетливо невинные сердца

В отцеубийц ты превратил, проклятый.

Час мести близок! Слышишь этот гром?

Отец сюда полки теней ведет.

Народ восстал, он будет мне защитой,

Невинную он вырвет у тебя...

Сама б разорвала тебя в куски

И всех твоих пособников проклятых,

Но нет, и всем азийцам не под силу

Твое коварство подлое казнить!

Быть может, мир, разграблен, развращен,

Воспрянет, наконец, и отомстит.

А вера эта, где один обман,

Потомкам будет именем презренья ".

Ударом кинжала. Пальмира убивает себя.

Ее слова звучат набатом - в них великий просветитель громит величайшее мракобесие - религиозный фанатизм.

Магомет к концу трагедии говорил: «Мое царство погибнет, если люди осознают себя». Подобные слова могла бы сказать о себе и сама католическая церковь.

Критике фанатизма и деспотизма были посвящены и более поздние трагедии Вольтера-«Гебры» (1768) и «Законы Ми-носа» (1772), - запрещенные цензурой к представлению.

Фанатизм и деспотизм были для Вольтера общественным злом, которому могла противостоять только сила и стойкость истинно человеческой морали.

Символом такого превосходства естественной человеческой морали над кознями деспотического насилия является величе­ственный образ матери Меропы из одноименной трагедии Воль­тера (1743), написанной по мотивам итальянской трагедии Маффеи того же наименования.

Меропа - вдовствующая царица Мессены; ее муж Крес-фонт и двое старших сыновей пали от руки тирана-узурпатора Полифонта, который хочет теперь жениться на Меропе и тем самым закрепить свои шаткие права на власть.

Народ любит Меропу, поэтому все молят ее согласиться на брак с Полифонтом в надежде, что страна будет умиротворена. Но Меропа с гневом отвергает предложение убийцы своего мужа и детей; она вовсе не думает о троне, ее меньше всего за­ботят династические интересы. Меропа - жена и мать; душа ее полна гнева и тоски, но кроме этих гнетущих ее чувств она ис­пытывает и слабые проблески надежды: ее третий сын Эгист исчез во время кровавой битвы; по слухам, его увел с собой ста­рец Нарбас, и теперь Меропа живет одной лишь мыслью об Эгисте.

К чему мне царство,- восклицает она,- коль сына я ли­шилась?

Вольтер самым суровым образом обличает Полифонта. Он лишает его даже тени того искреннего чувства, которое запол­няло сердце царя Пирра в расиновской «Андромахе». У Воль­тера тиран Полифонт откровенно говорит, что ему нужно не сердце, а рука Меропы.

В трагедии Вольтера семейное, материнское начало не про­тивопоставлено общественному, а утверждается как нравствен­ная основа героических действий, справедливых и естественных, как самое чувство матери.

В Мессену приходит неизвестный юноша, который по дороге убил напавшего на него человека. Юноша не знает, что он - Эгист, сын Меропы, не знает этого и Меропа. И вот ей ложно сообщают, что убитый юным пришельцем человек был ее про­павший сын, которого она ждала. Меропа в отчаянии. Во имя любви к сыну она хочет сама казнить убийцу. Юноша готов умереть от руки матери, которая карает за смерть сына. Но в самую последнюю минуту, когда Меропа по неведению заносит меч над Эгистом, появляется старец Нарбас, и убийство пред­отвращено.

Свершая возмездие собственной рукой, Меропа не попирала основ морали, напротив, своей решительностью покарать убийцу сына она возводила материнское чувство до высот справедливо­го, героического деяния. Когда же Полифонт грозил смертью Эгисту и объявлял условием его спасения свой брак с Меропой, то тут та же самая казнь оборачивалась гнусным злодеянием, на которое возмущенное нравственное чувство могло дать только один ответ-требование казни самого преступника. Так в тра­гедии и происходило.

Меропа из страха за жизнь сына шла в храм, чтобы венчать­ся с тираном. Туда являлся Эгист и поражал смертельным ударом Полифонта, деспота своей отчизны и убийцу своих близких -- отца и братьев. Трагедия заканчивалась выходом на сцену торжествующих Меропы и Эгиста, в глубине сцены про­носили окровавленный труп Полифонта и появлялся народ, о котором говорили, что он «льет слезы радости». Сам же народ бездействовал, от его имени действовали герои.

Трагедия, посвященная чувству материнской любви, завер­шалась убийством тирана и установлением желанной народу вла­сти - справедливость общественных деяний подкреплялась мо­ральной правотой героев. Юный царь, поднимаясь на трон, звал с собой свою мать и клялся своему воспитателю, что тот на всю жизнь пребудет для него отцом. Семейные чувства господ­ствовали над всеми остальными, ибо, согласно учению просвети­телей, они были самым естественным проявлением, самой прочной с/сновой человеческой нравственности. Идейная концепция «Меропы» повлияла и на жанровую осо­бенность трагедии, в которой явственно ощущались черты се­мейной драмы, элементы чувствительности. В письме к Маффеи Вольтер писал: «Признаюсь, что ваш сюжет кажется мне инте­реснее и трагичнее, чем сюжет «Гофолии», и если наш чарующий Расин в своем замечательном произведении обладает большей поэзией и величием, то я не сомневаюсь, что ваше произведение вызовет большие потоки слез». Эту характеристику в такой же степени можно отнести и к «Меропе» самого Вольтера.

Важнейшая для просветителей тема - мораль и власть - в ином плане решалась в следующей трагедии Вольтера - «Сем»-рамида» (1748). Здесь царица Семирамида захватывает власть, отравив своего мужа Нина и обрекая на смерть сына Арзаса. Жестокие муки совести, потрясающие сильную и страстную на­туру царицы, порождали трагическое напряжение действия. Явление тени убитого царя Нина предвещало неминуемое возмез­дие за преступное дело. После многих событий, имевших остро­драматический характер, Арзас карал Семирамиду и ее сообщни­ка Ассура и вступал вместо отца на трон.

Трагедия завершалась моральной сентенцией, произносимой жрецом Ороэсом, о том, что тайные преступления властителей «открыты небесам». Ороэс восклицал:

Дрожите же, цари, и бойтесь их суда.

Тема благотворного воздействия добродетели на властную и сильную натуру правителя раскрывалась в философской драме «Китайский сирота» (1755), написанной Вольтером по ориги­нальной китайской драме «Чжао чин гу эр» («Сирота из дома Чжао»). В основе трагедии Вольтера лежала проповедь филосо­фии древнего китайского философа Конфуция, раскрытая фран­цузским драматургом в плане просветительской морали. У Воль­тера гуманность и мораль китаянки Идаме одерживали победу над варварством и деспотизмом всесильного Чингисхана.

Моральный план драмы и специфические мотивы ее сюжета, например принесение в жертву ребенка ради спасения наследника престола, придавали пьесе Вольтера ярко выраженные черты

чувствительности.

Наибольшей эмоциональной силы достиг Вольтер в трагедии «Танкред» (1760-1761), написанной по мотивам «Освобожден­ного Иерусалима» Тассо и содержащей в себе черты предроман-тической зрелищно-действенной драмы.

Занимаясь поисками новых жанров, Вольтер не выходил, однако, за рамки классицистской эстетики. Поэтому его попытки создать драму нового типа приводили в лучшем случае к компро­миссному сочетанию трагических и буффонных мотивов. Особен-

но показательна в этом отношении комедия Вольтера «Блудный сыи» (1736).

В этой пьесе Вольтер хотел сочетать два жанра - патетиче­скую драму и буффонную комедию. В предисловии к «Блудному сыну» он писал: «Здесь увидят смесь серьезного и забавного, комического и трогательного; ведь такого же рода контрасты мы постоянно встречаем и в жизни». Но, предлагая новый, сме­шанный тип драмы, Вольтер не допускал введения серьезного начала в непосредственно комедийное. Комедия в представлении Вольтера не могла выполнять той роли, которая была предна­значена серьезным жанрам. Смех не может служить средством разоблачения тех или иных общественных пороков. «Негодяй не вызывает смеха, - писал Вольтер, - потому что в смехе всегда содержится веселье, несовместимое с презрением и негодова­нием».

Подобное признание говорило о непонимании Вольтером глубокого общественного смысла комедии мольеровского типа.

В вопросе о комедии Вольтер был ближе к Расину, который также полагал, что комедия должна заниматься не «судьбой че­ловека», а более легковесными вещами.

Вольтер, не желая «вышучивать» серьезную тему и считая, что нравоучение и смех не должны мешать друг другу, расколол свою пьесу «Блудный сын» на две половины - патетическую и комедийную. Каждая из этих самостоятельных линий пьесы имеет свой состав персонажей. К первой принадлежат отец и сын Эфемоны и Лиза, а ко второй - младший сын Эфемона Фьеренфат, отец Лизы Рондон и баронесса де Крупильяк.

Содержание пьесы сводилось к противопоставлению блудного сына - Эфемона старшего его младшему, «добродетельному» брату Фьеренфату. Эфемон многие годы живет вдали от дома, он бросил свою любимую невесту Лизу и промотал все свои ка­питалы. Фьеренфат занимает почетную судейскую должность, известен своей рассудительностью и строгим нравом. С благосло­вения родителей он собирается жениться на невесте своего брата, но Лиза терпеть не может Фьеренфата - он педант, ханжа, стяжатель и к тому же наглый обманщик. Последнее открывает баронесса де Крупильяк, его бывшая любовница, которую он бросил, прельстившись богатым приданым Лизы. Хитрый ли­цемер довел бы свои планы до конца, если бы его блудный брат не вернулся в отчий дом.

Встреча с Лизой возвращает Эфемону ее любовь; поощряе­мый любимой, он решается явиться с повинной.

Происходит в высшей степени чувствительная сцена; сын бросается к ногам отца и молит решить его судьбу. «Я жду лишь слова - жизнь или смерть». Потрясенный отец спрашивал сына, что его привело к такому решению. Следовал патетический ответ: «Раскаяние, природа и любовь!» К ногам родителя со словами мольбы падала и невеста. И растроганный, счастливый старик восклицал: «Если добродетель в твоей душе еще жива, - я твой отец».

Резким контрастом с подобными сценами выступали сцены комедийно-буффонные, в которых изображалась неустанная по­гоня престарелой красотки баронессы де Крупильяк за жениха­ми, надутое чванство Фьеренфата или пустопорожняя самоуве­ренность папаши Рондона. Несмотря на необычное сочетание в одном и том же произведении чувствительной и комедийной линии, «Блудный сын» был не новым, а всего лишь компро­миссным жанром. Бытовая история здесь преподносилась в трагедийном плане и теряла всякую жизненную конкретность. Отец и сын Эфемоны были абстрактными персонажами траге­дий, обряженными в бытовые костюмы. Более жизненными были фигуры комические, но, как уже говорилось, сам Вольтер должного значения им не придавал и в дальнейшем к этому ти­пу комедий почти никогда не возвращался.

ВОЛЬТЕР (Voltaire) [псевдоним; настоящее имя Франсуа Мари Аруэ (Arouet)] (21.11.1694, Париж - 30.5.1778, там же), французский писатель, философ, историк. Член Французской академии (1746), почётный член Петербургской Академии Наук (1746). Родился в семье нотариуса; в 7 лет потерял мать. Учился в иезуитском коллеже (1704-11). В 1710 году опубликовал первое произведение «Подражание оде досточтимого отца Леже в честь святой Женевьевы» («Imitation de l’ode du R. Р. Lejay sur sainte Geneviève»). В 1717-18 годах провёл несколько месяцев в Бастилии за сочинение стихов, высмеивавших регента Филиппа Орлеанского. Известность принесла трагедия на мифологический сюжет «Эдип» («Œdipe», поставлена в 1718). Пребывание в Англии (1726-29) сделало Вольтера убеждённым сторонником сенсуализма Дж. Локка и деизма. Влиянием пьес Шекспира отмечены ранние трагедии Вольтера «Брут» («Brutus», поставлена в 1730), «Заира» («Zaïre», поставлена в 1732) и др. Английский опыт отразился в его «Философских письмах» («Lettres philosophiques», опубликован на английском языке под названием «Письма об английской нации», 1733, на французском языке - в 1734), в которых Вольтер, в частности, полемизирует с Б. Паскалем, утверждая, что человек создан для счастья на земле и должен не предаваться метафизическим рассуждениям, но действовать, добиваясь на практике улучшения своей жизни. Философия счастья Вольтера изложена в эпикурейской поэме «Светский человек» («Le mondain», 1736) и дидактической поэме «Рассуждение в стихах о человеке» («Discours en vers sur l’homme», 1738). Веря в возможность благотворных изменений по мере просвещения умов, Вольтер сотрудничал с энциклопедистами (до 1760). Он возлагал большие надежды на «просвещённых» правителей, пытаясь найти их среди европейских монархов. В своих исторических сочинениях он с воодушевлением описал Петра Великого [«История Российской империи в царствование Петра Великого» («Histoire de l’Empire de Russie sous Pierre le Grand», t. 1-2, 1759-63; русский перевод - 1809)], золотой век французского абсолютизма [«Век Людовика XIV» («Siècle de Louis XIV», издана в 1751)]. В 1745 году Вольтер стал официальным историографом Людовика XV, в 1750-53 годах жил при дворе прусского короля Фридриха II Великого. С 1763 года до конца жизни переписывался с Екатериной II.

Центральная для творчества Вольтера проблема смысла и цели человеческого существования неразрывно связана у него с проблемой религии. Он не был атеистом, но религия Откровения как непостижимая человеческим разумом вызывала у него протест. По мнению Вольтера, Бог существует, так как это доказывают наш разум и вся природа: «Если бы Бога не было, его следовало бы придумать» [«К автору книги о трёх обманщиках» («Ep ître à l’auteur du livre des Trois imposteurs», 1769)[. Скептический ум Вольтера не допускал ничего, превосходящего возможности разума: вслед за П. Бейлем и Б. Спинозой он видел в Библии лишь набор нелепых басен. Католическая церковь, особенно повинная в несчастьях человечества, как считал Вольтер, подверглась наиболее сильным нападкам в ироикомической поэме «Орлеанская девственница» («La pucelle d’Orléans», 1735, издана в 1755) и в «Философском словаре» («Dictionnaire philosophique», 1764-69). Вольтер не щадил и протестантство, ибо религиозный фанатизм стал, по его мнению, источником войн и преследования личности. Этой теме посвящены, помимо эпической поэмы «Генриада» («Henriade», 1728) и «Оды на фанатизм» («Ode sur le fanatisme», 1732), многие трагедии на исторические и мифологические сюжеты: «Фанатизм, или Пророк Магомет» («Le fanatisme ou Mahomet le prophète», 1742), «Законы Миноca» («Les lois de Minos», 1772) и др. Свои нравственные принципы Вольтер воплощал в жизнь, защищая жертв религиозного фанатизма (Ж. Каласа в 1762, П. П. Сирвена в 1765, Ж. Ф. Делабарра в 1766), а также других невинно пострадавших людей. Преследования со стороны властей заставили его в 1760 году поселиться в Ферне, на границе Франции и Швейцарии.

Изначальный оптимистический взгляд на мир сменился у Вольтера пессимизмом, что отразилось в «Опыте о нравах и духе народов» («Essai sur les mœurs et l’esprit des nations», издано в 1756), «Поэме о Лиссабонском землетрясении» («Poème sur le désastre de Lisbonne», 1756), а также в философских повестях: «Задиг, или Судьба» («Zadig ou la Destinéе», 1748); «Микромегас» («Le Micromégas», 1752); «Кандид, или Оптимизм» («Candide ou l’Optimisme», 1759), в которой он последовательно отвергал идею Провидения; «Простодушный» («L’Ingénu», 1767), где Вольтер полемизировал с Ж. Ж. Руссо.

Литература для Вольтера в определённой мере заняла место религии, становясь средством объединения людей, обретения отсутствующей в мире гармонии. При этом писатель в значительной мере опирался на достижения французского классицизма. В то же время он проявил себя в нерегламентированных жанрах, ориентированных на салонную культуру (повести, полемические сочинения, письма, «лёгкая поэзия» и пр.). Философские повести Вольтера (основными чертами которых стали остроумие и ирония, ясность и простота формы, быстрая смена тона, краткость и недоговорённость) оказали значительное влияние на развитие французской прозы.

В начале 1770-х годов Вольтер практически перестал писать, в 1778 - он с триумфом вернулся из Ферне в Париж, где вскоре скончался. В 1791 году его прах был перенесён в Пантеон.

В России произведения Вольтера были известны с 1720-х годов. Под влиянием идей Вольтера в России 18 - 1-й половины 19 века развивалось вольтерьянство - политическое и религиозное вольнодумство, нацеленное на построение рационального и справедливого общественного устройства.

Соч.: Œuvres complètes. Р., 1877-1885. Vol. 1- 52; Письма. М.; Л., 1956; Complete Works-Œuvres complètes. Oxf., 1980-. Vol. 1-73-; Romans et contes: en vers et en prose. Р., 1994; Философские сочинения. М., 1996; Философские повести. Философские письма. М., 2004.

Лит.: Pomeau R. La religion de Voltaire. Р., 1969; Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер: XVIII - первая треть XIX в. Л., 1978; Voltaire en son temps. Oxf., 1985-1994. Vol. 1-5; Pomeau R. D’Arouet à Voltaire. Oxf., 1988; Mervaud Ch. Voltaire en toutes lettres. Р., 1991; Вольтер и Россия. М., 1999; Сатbou Р. Le traitement voltairien du conte. Р., 2000; Trousson R. Visages de Voltaire (XVIII- XIX siècles). Р., 2001; Dictionnaire general de Voltaire. Р., 2003; Bengesco G. Bibliographie des œuvres de Voltaire. Р., 1882-1890. Vol. 1-4; Barr М. А bibliography of writings on Voltaire. N. Y., 1929; Spear F. А. Bibliographie analytique des écrits relatifs à Voltaire. 1966-1990. Oxf., 1992; Вольтер в России: Библиографический указатель: 1735-1995. М., 1995.

Вольтер (Voltaire ) (псевдоним; настоящее имя писателя Мари Франсуа Аруэ — François Marie Arouet) — французский писатель и философ, один из вождей просветителей, поэт, драматург, прозаик, автор философских, исторических, публицистических сочинений, сделавших его властителем дум нескольких поколений европейцев.

Собрание сочинений Вольтера, вышедшее в 1784-1789 гг., заняло 70 томов. Вольтер стал первооткрывателем Шекспира для французов, а следовательно, и для других европейцев.

Вольтер родился в Париже в семье нотариуса, получил образование в иезуитском коллеже Людовика Великого («В школе я знал только латынь и глупости», — позже отмечал он), после чего, по настоянию отца, изучал юриспруденцию. Желание быть писателем приводит его в кружок аристократов-либертенов (вольнодумцев), где он читает свои стихи легкого, эпикурейского содержания и остроумные, иногда злые эпиграммы. За одну из них, в которой называет регента Франции Филиппа Орлеанского «кровосмесителем» и «отравителем», Вольтер попадает на год в Бастилию (1717-1718), где пишет трагедию «Эдип» и начинает работать над эпической поэмой «Генриада» (оконч. 1728). Блестящая карьера Вольтера как драматурга и поэта была прервана в 1726 г., когда после ссоры с аристократом де Роганом он снова попал на 5 месяцев в Бастилию, а затем вынужден был до 1729 г. жить в Англии. Там он познакомился с творчеством Шекспира и Мильтона, с английской философией и наукой (Бэкон, Локк, Ньютон), стал сторонником конституционной монархии английского образца и деизма — религиозно-философского учения, допускающего существование Бога только как первопричины мира и отрицающего его существование как личности и вмешательство Бога в жизнь природы и общества, а значит, отрицающего чудеса, откровение и т. д. Под влиянием деизма Вольтер стал противником религиозного фанатизма, католической церкви («Раздавите гадину!» — его знаменитый афоризм о церкви), но не атеистом («Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать», — утверждал он).

После представления на сцене «Эдипа» в 1718 г. Вольтер становится знаменитым, ему пророчат лавры Корнеля и Расина. Миф об Эдипе, впервые в драматургической форме разработанный Эсхилом (из его тетралогии дошла трагедия «Семеро против Фив»), нашедший высшее воплощение в тетралогии Софокла (дошли «Царь Эдип» и «Эдип в Колоне»), в дальнейшем переработанный в трагедии Сенеки «Эдип», был знаком Вольтеру прежде всего в интерпретации П. Корнеля, чья трагедия «Эдип» была представлена в 1659 г. Корнель усложнил античный сюжет, введя любовную линию Тезея и Дирсеи, дочери Лайя, которую Эдип хочет выдать за Гемона. Вольтер решил возродить античную простоту и ясность сюжета, хотя и не отказался от введения любовной линии (любовь Филоклета к Иокасте). Однако это возвращение к античным истокам не мешает разглядеть в «Эдипе» Вольтера трагедию XVIII в. периода зарождения Просвещения. Из трагедии ушла тема рока, жрец-предсказатель Тирезий выступает как ловкий обманщик. Вольтер переносит акцент на моральную проблематику. Эдип выступает как просвещенный монарх, утверждающий: «Умереть за свой народ — это долг королей!» Убийство, совершенное им, — это трагическая ошибка по неведению.

За 60 лет драматургической деятельности Вольтер написал 54 пьесы: 30 трагедий (в том числе «Брут», 1730; «Смерть Цезаря», 1731; «Заира», 1732; «Альзира», 1736; «Фанатизм, или пророк Магомет», 1741; «Меропа», 1743; «Ирена», 1778), 12 комедий, 2 драмы в прозе, несколько оперных либретто и либретто комических опер и дивертисментов.

Английская сцена оказала сильное влияние на Вольтера во время его пребывания в Англии в 1726-1729 гг. Он был первым, кто утвердил имя Шекспира в сознании французов («Я первый познакомил с ним французов», — писал Вольтер основоположнику жанра «готического романа» Х. Уолполу 15 июля 1765 г.). Не без влияния Шекспира создает Вольтер трагедию «Аделаида Дюгеклен» (1734), в которой изображались «готические» нравы и рыцарские идеалы позднего Средневековья. Эта трагедия Вольтера положила начало новому жанру во французской драматургии — «исторической трагедии» — и одновременно особому течению в рамках просветительского классицизма. Это течение, поначалу очень скромное, развивалось в двух направлениях: поиски новых форм при сохранении свойственной классицистам концепции мира и человека и раскрытие нового, созвучного предромантизму, содержания в типично классицистических формах. Обе эти линии идут от вольтеровской «Аделаиды Дюгеклен» и других его произведений 1730-х гг.

Среди новаторских идей этого времени (от некоторых из них Вольтер позже отказался) особую известность приобрела изложенная в предисловии к комедии «Блудный сын» (1738) мысль о правомерности смешения жанров. Именно по этому поводу Вольтер бросил крылатую фразу: «Все жанры хороши, кроме скучного».

В дальнейшем Вольтер отойдет от этого течения, в котором классицистическая основа подвергалась воздействию предромантических идей, хотя и позже в строгие контуры трагедий Вольтера проникали чуждые классицизму элементы. Так, в «Семирамиде» (1748) появилась тень убитого царя Нина. Широко использует Вольтер экзотическую обстановку действия (Перу в «Альзире», Мекка в «Магомете», Пекин в «Китайском сироте»). Высшим выражением предромантических тенденций было создание Вольтером трагедии «Танкред» (1760-1761), содержащей в себе черты зрелищно-действенной драмы. Изучение драматургии Вольтера показывает, что крупнейший классицист XVIII в. тысячами нитей был связан с зарождавшимся романтизмом. При этом нельзя не отметить роль знакомства Вольтера с творчеством Шекспира. В конце жизни Вольтер громил Шекспира за варварство и незнание правил, но это не меняет значимости его вклада в привлечение внимания европейцев к Шекспиру, он оказывается у самых истоков формирования

• Жан Кокто

  Поэт, драматург, киносценарист, либреттист, режиссер, скульптор... Трудно назвать такую творческую профессию, в которой не пробовал свои силы Жан Кокто, выдающийся деятель французского искусства.

• Сезанн от XIX к XX

  О Сезанне писали много. Современники ругали, издевались, возмущались. После смерти художника оценки стали более снисходительными, а затем и восторженными. О жизни мастера сообщалось всегда мало. И действительно, жизнь Поля Сезанна не была богата событиями. Родился он в семье с достатком. Отец и слышать не захотел о занятиях сына живописью. Поль был послушен, сначала изучал юриспруденцию, затем сел за конторку банка и начал считать. Но творчество буквально обуревало Поля. Он и страницы гроссбуха заполнял рисунками и стихами. Там записано, например, такое его двустишие:

• Жан Франсуа Милле век XIX

  Бескрайнее вспаханное поле. Утро. Перед нами вырастает молодой великан. Он неспешно шагает, широко разбрасывая золотые зерна пшеницы. Безмятежно дышит земля, влажная от росы. Это мир Жана Франсуа Милле...