Толстой севастопольские рассказы читать. Лев толстой воевал в севастополе

Главная

Биографии

Лев Николаевич ТОЛСТОЙ

В 1851-53 Толстой на Кавказе участвует в военных действиях (сначала в качестве волонтёра, затем – артилеристского офицера), а в 1854 отправляется в Дунайскую армию. Вскоре после начала Крымской войны его по личной просьбе переводят в Севастополь (в осажденном городе он сражается на знаменитом 4-м бастионе). Армейский быт и эпизоды войны дали Толстому материал для рассказов «Набег» (1853), «Рубка леса» (1853-55), а также для художественных очерков «Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае», «Севастополь в августе 1855 года» (все опубликовано в «Современнике» в 1855-56). Эти очерки, получившие по традиции название «Севастопольские рассказы», смело объединили документ, репортаж и сюжетное повествование; они произвели огромное впечатление на русское общество. Война предстала в них безобразной кровавой бойней, противной человеческой природе. Заключительные слова одного из очерков, что единственным его героем является правда, стали девизом всей дальнейшей литературной деятельности писателя. Пытаясь определить своеобразие этой правды, Н. Г. Чернышевский проницательно указал на две характерные черты таланта Толстого – «диалектику души» как особую форму психологического анализа и «непосредственную чистоту нравственного чувства» (Полн. собр. соч., т. 3, 1947, с. 423, 428).

СЕВАСТОПОЛЬ В ДЕКАБРЕ МЕСЯЦЕ

На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена… Вы подходите к пристани – особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов – дрова, мясо, туры, мука, железо и т. п. – кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом – солдатами, моряками, купцами, женщинами, – причаливают и отчаливают от пристани.

– На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, – предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов.

Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой-то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю. Вы отчалили от берега. Кругом вас блестящее уже на утреннем солнце море, впереди – старый матрос в верблюжьем пальто и молодой белоголовый мальчик, которые молча усердно работают веслами. Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.

Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…

– Ваше благородие! прямо под Кистентина держите, – скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, – вправо руля.

– А на нем пушки-то еще все, – заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его.

– А то как же: он новый, на нем Корнилов жил, – заметит старик, тоже взглядывая на корабль.

– Вишь ты, где разорвало! – скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы.

– Это он с новой батареи нынче палит, – прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. – Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. – И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены какие-то кули и неровно гребут неловкие солдаты, и пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской пристани.

На набережной шумно шевелятся толпы серых солдат, черных матросов и пестрых женщин. Бабы продают булки, русские мужики с самоварами кричат сбитень горячий, и тут же на первых ступенях валяются заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки разных калибров. Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные кузла; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедут казак и офицер верхом, генерал на дрожках. Направо улица загорожена баррикадой, на которой в амбразурах стоят какие-то маленькие пушки, и около них сидит матрос, покуривая трубочку. Налево красивый дом с римскими цифрами на фронтоне, под которым стоят солдаты и окровавленные носилки, – везде вы видите неприятные следы военного лагеря. Первое впечатление ваше непременно самое неприятное: странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком; вам даже покажется, что все перепуганы, суетятся, не знают, что делать. Но вглядитесь ближе в лица этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем другое. Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было – поить лошадей или таскать орудия, – так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске. То же выражение читаете вы и на лице этого офицера, который в безукоризненно белых перчатках проходит мимо, и в лице матроса, который курит, сидя на баррикаде, и в лице рабочих солдат, с носилками дожидающихся на крыльце бывшего Собрания, и в лице этой девицы, которая, боясь замочить свое розовое платье, по камешкам перепрыгивает чрез улицу.

Текст работы размещён без изображений и формул.
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF

Введение

Где - то там далеко расцветают сады,

Где - то там далеко и любовь и улыбки.

Лишь у нас только стоны и крики,

Только тут не хватает воды.

Валентин Кондратов

«История войн - не только история красивых сражений, побед и героизма. Это ещё и история боли раненых солдат, история ужаса и слёз, пережитых мирным населением». Оборона Севастополя как ключевое событие Крымской войны 1853 - 1856 годов является этому ярким примером.

Изучение истории Крымского полуострова представляет интерес в связи с тем, что этот регион совсем недавно снова стал частью Российской Федерации. Данное событие повлекло за собой обострение международной обстановки, введение санкций и ухудшение отношений между государствами. Анализируя современную ситуацию в сфере международных отношений, можно сделать вывод о том, что человечество не учится на ошибках прошлого, в разных уголках планеты постоянно вспыхивают всё новые конфликты.

Вместе с тем, любое историческое событие находит отражение не только в политической жизни, но и в исторических источниках, а затем и в памятниках культуры: архитектуре, живописи, музыке. Наиболее ярко передают факты и переживания участников событий художественные произведения. Но насколько могут быть достоверны эти источники информации?

История человечества - это история войн. Россия XIX века не стала в этом смысле исключением. Одним из важнейших военно-политических событий стала Крымская война 1853-1856 гг. Показанный недавно на «Первом канале» документальный фильм «Нулевая мировая» подтверждает, что интерес к событиям Крымской войны актуален. Этот военный конфликт стал причиной не только политических изменений, но и нашёл отражение в культурной жизни страны. Одним из ключевы х художественных произведений, посвящённых Крымской войне, а именно обороне Севастополя, являются «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого.

В ходе исследования мы предположили, что «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого являются историческим источником о событиях обороны Севастополя.

Цель: выяснение достоверности фактов об обороне Севастополя, изложенных в литературном произведении Л.Н. Толстого, через сопоставление информации из различных источников.

Поставленная цель определила задачи: 1. Изучить события обороны Севастополя 1854-1855 гг. 2. Проанализировать «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого для выяснения исторических фактов обороны города. 3. Сопоставить литературное произведение с исторической действительностью. 4. Обобщить полученные данные и сделать вывод о достоверности изложения исторической информации в художественном произведении.

Предмет исследования - оборона Севастополя периода 1854-1855 г.г.; объект исследования - «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого и различные источники информации.

Методы: анализ литературы. В ходе работы над исследованием мы познакомились с существующей литературой по данной теме. Так, например, интерес представляет сборник писем Л. Толстого к сестре и братьям. Сборник включает более 400 писем семьи Толстых. Эти письма не только воссоздают атмосферу любви, дружбы, преданности и откровенности в семье Толстых, но и рассказывают о причинах приезда Толстого в действующую армию и появление такого произведения, как «Севастопольские рассказы». Статья Н.Ж. Ветшевой «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого: хронотоп великой эпопеи» дает подробный литературоведческий анализ произведения, указывая на его разножанровость .

Сравнительный анализ: в своём исследовании мы сравнили различные источники информации с «Севастопольскими рассказами» Л.Н. Толстого.

Обработка полученных данных: после проведенного исследования мы сделали выводы по поставленной проблеме.

Глава 1. Крымская война в биографии Л.Н.Толстого

Крымская война - это военные действия между Российской Империей и Британской, Французской, Османской империями, продолжавшиеся с 1853 по 1856 годы. Наибольшее напряжение война достигла именно в Крыму, в честь которого и была названа. Сам конфликт возник по причине религиозного спора между католической Францией и православной Россией о правах на святые места в Палестине, которая тогда была частью Османской Империи. Турецкий султан Абдул-Меджид I, опираясь на поддержку Англии и Франции, отказал России гарантировать её права. В ответ на это Николай I ввёл свои войска в Дунайские княжества.

На протяжении четырёх лет шла ожесточённая борьба между войсками России и коалицией государств во главе с Турцией. Военные действия развернулись одновременно на нескольких театрах: Балтийском, Дунайском, Кавказском и Крымском. Просчёты Николая I во внешнеполитическом курсе, военно-техническая отсталость российской армии привели к тому, что для России это была очень тяжёлая война, сопровождающаяся колоссальными материальными потерями и глобальными человеческими жертвами. С осени 1854 года, основные бои развернулись на Крымском полуострове. Русский флот, который уступал кораблям союзников, был блокирован в бухте Севастополя. Оборона Севастополя 1854-1855гг., гарнизоном которого руководили В.А.Корнилов и адмирал П.С.Нахимов, длилась 349 дней.

События Крымской войны связаны с подвигами легендарных исторических личностей, снискавших себе славу национальных героев (см. Приложение 1) .

Специально для участников обороны Севастополя, в том числе сестёр милосердия, были учреждены награды (см. Приложение 2) , например, медаль «За защиту Севастополя», которая была первой российской медалью не за победу, а за оборону.

Данные события нашли отражение во многих произведениях литературы: «Герои Малахова Кургана» Л.Буссенара, «Севастопольская Страда» С.Н.Сергеева-Ценского, «Беллона» А.Брусникина, и т.д. Однако, наибольший общественный резонанс вызвало произведение Льва Николаевича Толстого «Севастопольские рассказы», состоящее из трёх частей: «Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае», «Севастополь в августе 1855 года».

Когда началась Крымская война, Толстой, охваченный патриотическими чувствами, перевелся из Кавказской армии в Дунайскую, чтобы стать участником военных действий. В начале 1854 года Толстой отправился в командировку в Севастополь, однако, остаться там у писателя не вышло - его отправили на Бельбекские позиции, находившиеся недалеко от осаждённого города. С Бельбекских позиций Толстой регулярно ездил в город, а позднее добровольцем участвовал в боях за Малахов курган. В начале апреля 1855 года 3-й бастион, в котором служил Толстой, перевели на Язоновский редут.

По воспоминаниям современников, мысль о защите родной земли воодушевляла Толстого. Прибыв в Севастополь, он написал брату: «Дух в войсках выше всякого описания… Только наше войско может стоять и побеждать (мы ещё победим, в этом я убеждён) при таких условиях».

Практически сразу после публикации рассказы Толстого были высоко оценены современниками. По мнению Николая Некрасова, «достоинства повести первоклассные: меткая, своеобразная наблюдательность, глубокое проникновение в сущность вещей и характеров, строгая, ни перед чем не отступающая правда…Не в этом ли кроется секрет неослабевающей популярности рассказов Толстого, полных патриотического пафоса и, несмотря ни на что, великого призыва к миру, отрицания войны, как убийства».

Глава 2. Исторические факты и художественное произведение:

Сравнительный анализ

Для подтверждения гипотезы мы провели сравнительный анализ различных источников информации с текстом произведения Л.Н. Толстого. Среди источников информации -исторические монографии, воспоминания современников, участников боевых действий, справочные издания.

Анализируя это произведение, мы пришли к выводу, что Л.Н.Толстой мастерски показывает несколько аспектов обороны Севастополя 1854-1855 годов: военные действия, жизнь и быт осаждённого города и его защитников, участие сестёр милосердия в оборонительных действиях. В своём исследовании мы затронем тему военных действий как наиболее значимую в историческом плане.

Одной из самых трагических страниц обороны Севастополя являлась его еженедельная бомбардировка. Красной нитью в произведениях Толстого проходит упоминание о постоянных бомбёжках города. Л.Н. Толстой постоянно обращается к этой теме через разговоры и переживания солдат и офицеров, описание разрушенных улиц. Герои Толстого ощущают свою беззащитность и страх перед натиском врага. Это не является художественным вымыслом и преувеличением писателя. Об интенсивности бомбёжек свидетельствуют многочисленные источники: энциклопедии, исторические монографии и статьи. Например, в «Школьной энциклопедии. История России 18-19 век» говорится: «… в августе союзники в пятый и шестой разы бомбили Севастополь, по городу выпустили 150 тыс. снарядов. Ядрами были буквально срыты укрепления Малахова кургана и 2-го бастиона. Защитники города гибли по 2-3 тыс. человек в день» .

По словам Е.В. Тарле, «в первые дни этой августовской бомбардировки таких огромных ежедневных потерь ещё не было, но укрепления уничтожались одно за другим. С ночи на 24 августа бомбардировка не слыхано усилилась. В среднем, каждые сутки, погибало до 2500 и более защитников города» .

Ежедневные бомбардировки Севастополя влекли массовую гибель как военных, так и мирного населения. Для оказания медицинской помощи была привлечена община сестёр милосердия под руководством великого хирурга Николая Ивановича Пирогова. Вместе с Н. И. Пироговым, прибывшим из мирного Петербурга в ноябре 1954 г., приехали также несколько его коллег-хирургов и отделение сестёр милосердия Крестовоздвиженской общины — первой в России группы сестёр милосердия. Сёстры милосердия тех лет - незамужние и вдовы дворянского происхождения в возрасте от 20 до 40 лет. Стать сестрой милосердия Крестовоздвиженской общины можно было только после двухлетнего испытательного срока по уходу за больными. Затем женщины проходили обучение в специальных медицинских учреждениях. Работа была безвозмездной, в качестве оплаты тяжёлого труда по уходу за больными и помощи при операциях выступали питание и одежда.

Участие сестёр милосердия в военных событиях нашло отражение в «Севастопольских рассказах», например, в рассказе «Севастополь в августе 1855 года». Герои рассказа, два брата Козельцовы, навещают раненого товарища: «Войдя в первую комнату, …пропитанную этим тяжёлым, отвратительно-ужасным гошпитальным запахом, они встретили двух сестёр милосердия…» . Описывая женщин, Толстой говорит об их манере держаться, нежности лиц и знании французского языка. Это описание свидетельствует о дворянском происхождении сестёр милосердия.

В очерке «Севастополь в декабре месяце» Толстой описывает помещения дома севастопольского Собрания, отданные для медицинских целей. Писатель не только изображает раненных солдат и медицинский персонал - врачей, фельдшеров и сестёр милосердия, но и показывает условия, в которых работали медики: «тяжёлый запах мёртвого тела сильнее поражает вас»; «ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции»; «увидите войну в настоящем её поражении - в крови, в страдании, в смерти…» . Эти описания не только художественно-реалистичны, но и подтверждены историческими исследованиями. Так, в монографии российского и советского историка, академика АН СССР Е.В. Тарле говорится о трудностях оказания медицинской помощи: «…врачи и сестры могли помогать не иначе, как стоя на коленях в грязи».

О тяжёлых условиях труда сестёр милосердия говорится и в статье М.М.Шитовой: «Привыкшие к чистоте и уюту; воспитанные, хорошо образованные дворянки, столкнулись с суровыми условиями военного времени: грязь, кровь; острый недостаток питьевой воды, еды, медикаментов, мест для размещения раненых и больных в лазаретах; тяжелая работа... Это было тяжелым психологическим испытанием для каждой из медсестер, попавшей на войну. Женщины рисковали своей жизнью ради жизни других, работая под вражескими пулями и ядрами» .

Описание труда медиков можно найти и в рассказе «Севастополь в мае»: «лужи крови, видные на местах незанятых, горячечное дыхание нескольких сотен человек и испарения рабочих с носилками производили какой-то особенный, тяжелый, густой, вонючий смрад… Говор разнообразных стонов, вздохов, хрипений, прерываемый иногда пронзительным криком, носился по всей комнате. Сёстры, с спокойными лицами и с выражением не того пустого женского болезненно-слёзного сострадания, а деятельного практического участия, то там, то сям, шагая через раненых, с лекарством, с водой, бинтами, корпией, мелькали между окровавленными шинелями и рубахами» .

Это описание почти полностью совпадает с воспоминаниями одной из сестёр милосердия в письме к родным: «Вся операционная комната была уложена этими страдальцами; весь пол был залит кровью, и мы стояли в крови… мы были так заняты и увлечены, что не обращали внимания на сильную бомбардировку… Обязанность сестёр поить раненых чаем, ставить рожки, помогать при операциях…» . Таким образом, участие сестёр милосердия стало одной из героических страниц обороны Севастополя.

Несмотря на ожесточённое сопротивление русских солдат, их мужество, в конце августа 1855 начался штурм Севастополя. Толстой в рассказе «Севастополь в августе 1855» так описывает это трагическое событие: «Пули свистели не по одной, как штуцерные, а роями, как стадо осенних птичек пролетает над головами… французы бежали к бастиону по чистому полю и как толпы их с блестящими на солнце штыками шевелились в ближайших траншеях».

Подтверждение этому описанию мы находим в монографии Е.В. Тарле: «В полдень грянули разом три залпа из всех неприятельских орудий, и французы внезапно, выйдя из траншей, беглым шагом устремились на Малахов курган… Как бы густо не летели пули, но обыкновенно слышится некоторая раздельность свиста одной из них от свиста другой. Здесь же слышалось сплошное шипение; казалось, что поток пуль как бы струится; ощущалось какое-то течение свинца.»

В результате штурма ключевая позиция, Малахов курган, была взята 8 сентября 1855 г., и российское командование приняло решение покинуть город и перейти на Северный берег Севастопольской бухты. Последние оставшиеся на рейде боевые корабли были затоплены русскими моряками.

Л.В. Толстой в своём рассказе «Севастополь в августе 1855 года» пишет: «При свете зарева пожаров видны были мачты наших утопающих кораблей, которые медленно, глубже и глубже, уходили в воду» . Подтверждение этому факту мы находим в монографии академика Е.В. Тарле: «В ночь с 27 на 28 августа русские потопили шесть кораблей - «Париж», «Храбрый», «Константин», «Мария», «Чесма», «Иегудиил» и фрегат «Кулевичи»» .

У Л.Н.Толстого находим описание того, как «севастопольское войско» покидало осаждённый город: «… на пароходе, наполненном солдатами, пушками, лошадьми и ранеными, переправлялся на Северную. … чувство самосохранения и желания выбраться как можно скорее из этого страшного места смерти присутствовала в душе каждого. … Но за эти чувством было другое… как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам». .

Такое же описание напряжённой психологической обстановки мы находим в строках Е.В.Тарле: «Последние отряды переходили на Северную сторону… Тихо, без шума и толкотни шла вся эта масса: до того сильно было впечатление переживаемого. Как много величественного и поражаемого своим внутренним трагизмом было в этой картине. Солдаты угрюмо и молча покидали Севастополь» .

Заключение

Таким образом, проанализировав художественное произведение, исторические источники и справочные издания, мы подтвердили гипотезу о достоверности исторических фактов, изложенных в произведении Л.Н.Толстого «Севастопольские рассказы».

Наше исследование имеет практическую значимость: материалы исследования можно применять не только учителям на уроках литературы, истории, обществознании, внеурочных занятиях, но и библиотекарям при проведении мероприятий, посвящённых творчеству Л.Н.Толстого.

Изучение произведений Толстого с точки зрения достоверности изложения исторических событий может стать одной из тем дальнейших исследований.

Нельзя не согласиться со словами литературного критика XIX века А. В. Дружинина, который утверждал, что ни одна из воюющих сторон «не имела у себя хроникёра осады, который мог бы соперничать с Толстым» .

Список использованных источников

Энциклопедия для детей. [Т.32] История войн/Редколлегия М.Аксёнова и др. - М., 2009.-640с.: ил., карты.

Толстой, Л.Н. Переписка с сестрой и братьями / Редкол.: В. Вацуро. - М.: Худож. лит., 1990.- 543 с.

Ветшева, Н.Ж. «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого: хронотоп великой эпопеи / Н.Ж.Ветшева. - Томск: Изд-во Томского университета, 2010. - С.114-121.

Электронный ресурс. - URL: http://feb-web.ru/feb/tolstoy/critics/trk/trk-088-.htm. (дата обращения 05.01.2017)

Школьная энциклопедия «Руссика». История России. 18-19 вв.- М.: ОЛМА - ПРЕСС Образование, 2003. - 736с., ил.

Тарле, Е.В. Собрание сочинений. Том IX/Е.В. Тарле.-М.:Изд - во Академии наук СССР, 1959.-625 с.

Толстой, Л.Н. Избранные произведения / Сост., предисл. и пояснит. статьи К.Н.Ломунова. - М.: Дет.лит., 1985. - 766 с.

Шитова, М.М. Участие сестёр милосердия Крестовоздвиженской общины в обороне Севастополя / М.М.Шитова // ФГБОУ ВО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет», г. Комсомольск-на-Амуре. - С.251-258.

«Не могу описать этой ужасной картины…» // Родина. - 1995. - № 3/4. - С.123-124.

Электронный ресурс. - URL: http://tolstoy.ru/creativity/journalismguide/12.php. (дата обращения 15.02.2017)

Приложение 1

Исторические личности, принимавшие участие в Крымской войне 1853-1856 годов

Корнилов Владимир Алексеевич (1806 -1854)

Вице-адмирал, участник Наваринского сражения 1827 г. и Русско-турецкой войны 1828-1829 гг. С 1849 г. начальник штаба, с 1851 г. фактический командующий Черноморским флотом. Выступал за перевооружение кораблей и замену парусного флота паровым. В Крымскую войну один из руководителей Севастопольской обороны. Владимир Алексеевич был смертельно ранен в голову на Малаховом кургане. "Отстаивайте же Севастополь", — были его последние слова.

Похоронен в склепе Морского собора святого Владимира рядом со своим учителем — адмиралом Лазаревым.

Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая стклянка. На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена... Вы подходите к пристани — особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов — дрова, мясо, туры, мука, железо и т. п. — кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом — солдатами, моряками, купцами, женщинами, — причаливают и отчаливают от пристани. — На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, — предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов. Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой-то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю. Вы отчалили от берега. Кругом вас блестящее уже на утреннем солнце море, впереди — старый матрос в верблюжьем пальто и молодой белоголовый мальчик, которые молча усердно работают веслами. Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе. Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах... — Ваше благородие! прямо под Кистентина держите, — скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, — вправо руля. — А на нем пушки-то еще все, — заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его. — А то как же: он новый, на нем Корнилов жил, — заметит старик, тоже взглядывая на корабль. — Вишь ты, где разорвало! — скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы. — Это он с новой батареи нынче палит, — прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. — Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. — И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены какие-то кули и неровно гребут неловкие солдаты, и пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской пристани. На набережной шумно шевелятся толпы серых солдат, черных матросов и пестрых женщин. Бабы продают булки, русские мужики с самоварами кричат: сбитень горячий, и тут же на первых ступенях валяются заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки разных калибров. Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные ко́злы; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедут казак и офицер верхом, генерал на дрожках. Направо улица загорожена баррикадой, на которой в амбразурах стоят какие-то маленькие пушки, и около них сидит матрос, покуривая трубочку. Налево красивый дом с римскими цифрами на фронтоне, под которым стоят солдаты и окровавленные носилки, — везде вы видите неприятные следы военного лагеря. Первое впечатление ваше непременно самое неприятное; странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком; вам даже покажется, что все перепуганы, суетятся, не знают, что делать. Но вглядитесь ближе в лица этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем другое. Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было — поить лошадей или таскать орудия, — так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске. То же выражение читаете вы и на лице этого офицера, который в безукоризненно белых перчатках проходит мимо, и в лице матроса, который курит, сидя на баррикаде, и в лице рабочих солдат, с носилками дожидающихся на крыльце бывшего Собрания, и в лице этой девицы, которая, боясь замочить свое розовое платье, по камешкам перепрыгивает чрез улицу. Да! вам непременно предстоит разочарование, ежели вы в первый раз въезжаете в Севастополь. Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к смерти, решимости, — ничего этого нет: вы видите будничных людей, спокойно запятых будничным делом, так что, может быть, вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в вас по рассказам, описаниям и вида и звуков с Северной стороны. Но прежде чем сомневаться, сходите на бастионы, посмотрите защитников Севастополя на самом месте защиты или, лучше, зайдите прямо напротив в этот дом, бывший прежде Севастопольским собранием и на крыльце которого стоят солдаты с носилками, — вы увидите там защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища. Вы входите в большую залу Собрания. Только что вы отворили дверь, вид и запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненных больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас. Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы, — это дурное чувство, — идите вперед, не стыдитесь того, что вы как будто пришли смотреть на страдальцев, не стыдитесь подойти и поговорить с ними: несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия. Вы проходите посредине постелей и ищете лицо менее строгое и страдающее, к которому вы решитесь подойти, чтобы побеседовать. — Ты куда ранен? — спрашиваете вы нерешительно и робко у одного старого исхудалого солдата, который, сидя на койке, следит за вами добродушным взглядом и как будто приглашает подойти к себе. Я говорю: «робко спрашиваете», потому что страдания, кроме глубокого сочувствия, внушают почему-то страх оскорбить и высокое уважение к тому, кто перенесет их. — В ногу, — отвечает солдат; но в это самое время вы сами замечаете по складкам одеяла, что у него ноги нет выше колена. — Слава Богу теперь, — прибавляет он, — на выписку хочу. — А давно ты уже ранен? — Да вот шестая неделя пошла, ваше благородие! — Что же, болит у тебя теперь? — Нет, теперь не болит, ничего; только как будто в икре ноет, когда непогода, а то ничего. — Как же ты это был ранен? — На пятом баксионе, ваше благородие, как первая бандировка была: навел пушку, стал отходить, этаким манером, к другой амбразуре, как он ударит меня по ноге, ровно как в яму оступился. Глядь, а ноги нет. — Неужели больно не было в эту первую минуту? — Ничего; только как горячим чем меня пхнули в ногу. — Ну, а потом? — И потом ничего; только как кожу натягивать стали, так саднило как будто. Оно первое дело, ваше благородие, не думать много: как не думаешь, оно тебе и ничего. Все больше оттого, что думает человек. В это время к вам подходит женщина в сереньком полосатом платье и повязанная черным платком; она вмешивается в ваш разговор с матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение, в котором он был четыре недели, про то, как, бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему двадцать пять рублей, и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может. Говоря все это одним духом, женщина эта смотрит то на вас, то на матроса, который, отвернувшись и как будто не слушая ее, щиплет у себя на подушке корпию, и глаза ее блестят каким-то особенным восторгом. — Это хозяйка моя, ваше благородие! — замечает вам матрос с таким выражением, как будто говорит: «Уж вы ее извините. Известно, бабье дело — глупые слова говорит». Вы начинаете понимать защитников Севастополя; вам становится почему-то совестно за самого себя перед этим человеком. Вам хотелось бы сказать ему слишком много, чтобы выразить ему свое сочувствие и удивление; но вы не находите слов или недовольны теми, которые приходят вам в голову, — и вы молча склоняетесь перед этим молчаливым, бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством. — Ну, дай Бог тебе поскорее поправиться, — говорите вы ему и останавливаетесь перед другим больным, который лежит на полу и, как кажется, в нестерпимых страданиях ожидает смерти. Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас. — Что́, он без памяти? — спрашиваете вы у женщины, которая идет за вами и ласково, как на родного, смотрит на вас. — Нет, еще слышит, да уж очень плох, — прибавляет она шепотом. — Я его нынче чаем поила — что ж, хоть и чужой, все надо жалость иметь, — так уж не пил почти. — Как ты себя чувствуешь? — спрашиваете вы его. Раненый поворачивает зрачки на ваш голос, но не видит и не понимает вас. — У сердце гхорить. Немного далее вы видите старого солдата, который переменяет белье. Лицо и тело его какого-то коричневого цвета и худы, как скелет. Руки у него совсем нет: она вылущена в плече. Он сидит бодро, он поправился; но по мертвому, тусклому взгляду, по ужасной худобе и морщинам лица вы видите, что это существо, уже выстрадавшее лучшую часть своей жизни. С другой стороны вы увидите на койке страдальческое, бледное и нежное лицо женщины, на котором играет во всю щеку горячечный румянец. — Это нашу матроску пятого числа в ногу задело бомбой, — скажет вам ваша путеводительница, — она мужу на бастион обедать носила. — Что ж, отрезали? — Выше колена отрезали. Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти... Выходя из этого дома страданий, вы непременно испытаете отрадное чувство, полнее вдохнете в себя свежий воздух, почувствуете удовольствие в сознании своего здоровья, но вместе с тем в созерцании этих страданий почерпнете сознание своего ничтожества и спокойно, без нерешимости пойдете на бастионы... «Что значит смерть и страдания такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями?» Но вид чистого неба, блестящего солнца, красивого города, отворенной церкви и движущегося по разным направлениям военного люда скоро приведет ваш дух в нормальное состояние легкомыслия, маленьких забот и увлечения одним настоящим. Навстречу попадутся вам, может быть, из церкви похороны какого-нибудь офицера, с розовым гробом и музыкой и развевающимися хоругвями; до слуха вашего долетят, может быть, звуки стрельбы с бастионов, но это не наведет вас на прежние мысли; похороны покажутся вам весьма красивым воинственным зрелищем, звуки — весьма красивыми воинственными звуками, и вы не соедините ни с этим зрелищем, ни с этими звуками мысли ясной, перенесенной на себя, о страданиях и смерти, как вы это сделали на перевязочном пункте. Пройдя церковь и баррикаду, вы войдете в самую оживленную внутреннею жизнью часть города. С обеих сторон вывески лавок, трактиров. Купцы, женщины в шляпках и платочках, щеголеватые офицеры — все говорит вам о твердости духа, самоуверенности, безопасности жителей. Зайдите в трактир направо, ежели вы хотите послушать толки моряков и офицеров: там уж, верно, идут рассказы про нынешнюю ночь, про Феньку, про дело двадцать четвертого, про то, как дорого и нехорошо подают котлетки, и про то, как убит тот-то и тот-то товарищ. — Черт возьми, как нынче у нас плохо! — говорит басом белобрысенький безусый морской офицерик в зеленом вязаном шарфе. — Где у нас? — спрашивает его другой. — На четвертом бастионе, — отвечает молоденький офицер, и вы непременно с большим вниманием и даже некоторым уважением посмотрите на белобрысенького офицера при словах: «на четвертом бастионе». Его слишком большая развязность, размахивание руками, громкий смех и голос, казавшиеся вам нахальством, покажутся вам тем особенным бретерским настроением духа, которое приобретают иные очень молодые люди после опасности; но все-таки вы подумаете, что он станет вам рассказывать, как плохо на четвертом бастионе от бомб и пуль: ничуть не бывало! плохо оттого, что грязно. «Пройти на батарею нельзя», — скажет он, показывая на сапоги, выше икор покрытые грязью. «А у меня нынче лучшего комендора убили, прямо в лоб влепило», — скажет другой. «Кого это? Митюхина?» — «Нет... Да что, дадут ли мне телятины? Вот канальи! — прибавит он к трактирному слуге. — Не Митюхина, а Абросимова. Молодец такой — в шести вылазках был». На другом углу стола, за тарелками котлет с горошком и бутылкой кислого крымского вина, называемого «бордо», сидят два пехотных офицера: один, молодой, с красным воротником и с двумя звездочками на шинели, рассказывает другому, старому, с черным воротником и без звездочек, про альминское дело. Первый уже немного выпил, и по остановкам, которые бывают в его рассказе, по нерешительному взгляду, выражающему сомнение в том, что ему верят, и главное, что слишком велика роль, которую он играл во всем этом, и слишком все страшно, заметно, что он сильно отклоняется от строгого повествования истины. Но вам не до этих рассказов, которые вы долго еще будете слушать во всех углах России: вы хотите скорее идти на бастионы, именно на четвертый, про который вам так много и так различно рассказывали. Когда кто-нибудь говорит, что он был на четвертом бастионе, он говорит это с особенным удовольствием и гордостью; когда кто говорит: «Я иду на четвертый бастион», — непременно заметны в нем маленькое волнение или слишком большое равнодушие; когда хотят подшутить над кем-нибудь, говорят; «Тебя бы поставить на четвертый бастион»; когда встречают носилки и спрашивают: «Откуда?» — большей частью отвечают: «С четвертого бастиона». Вообще же существуют два совершенно различные мнения про этот страшный бастион: тех, которые никогда на нем не были и которые убеждены, что четвертый бастион есть верная могила для каждого, кто пойдет на него, и тех, которые живут на нем, как белобрысенький мичман, и которые, говоря про четвертый бастион, скажут вам, сухо или грязно там, тепло или холодно в землянке и т. д. В полчаса, которые вы провели в трактире, погода успела перемениться: туман, расстилавшийся по морю, собрался в серые, скучные, сырые тучи и закрыл солнце; какая-то печальная изморось сыплется сверху и мочит крыши, тротуары и солдатские шинели... Пройдя еще одну баррикаду, вы выходите из дверей направо и поднимаетесь вверх по большой улице. За этой баррикадой дома по обеим сторонам улицы необитаемы, вывесок нет, двери закрыты досками, окна выбиты, где отбит угол стены, где пробита крыша. Строения кажутся старыми, испытавшими всякое горе и нужду ветеранами и как будто гордо и несколько презрительно смотрят на вас. По дороге спотыкаетесь вы на валяющиеся ядра и в ямы с водой, вырытые в каменном грунте бомбами. По улице встречаете вы и обгоняете команды солдат, пластунов, офицеров; изредка встречаются женщина или ребенок, но женщина уже не в шляпке, а матроска в старой шубейке и в солдатских сапогах. Проходя дальше по улице и спустясь под маленький изволок, вы замечаете вокруг себя уже не дома, а какие-то странные груды развалин — камней, досок, глины, бревен; впереди себя на крутой горе видите какое-то черное, грязное пространство, изрытое канавами, и это-то впереди и есть четвертый бастион... Здесь народу встречается еще меньше, женщин совсем не видно, солдаты идут скоро, по дороге попадаются капли крови, и непременно встретите тут четырех солдат с носилками и на носилках бледно-желтоватое лицо и окровавленную шинель. Ежели вы спросите: «Куда ранен?» — носильщики сердито, не поворачиваясь к вам, скажут: в ногу или в руку, ежели он ранен легко; или сурово промолчат, ежели из-за носилок не видно головы и он уже умер или тяжело ранен. Недалекий свист ядра или бомбы, в то самое время как вы станете подниматься на гору, неприятно поразит вас. Вы вдруг поймете, и совсем иначе, чем понимали прежде, значение тех звуков выстрелов, которые вы слушали в городе. Какое-нибудь тихо-отрадное воспоминание вдруг блеснет в вашем воображении; собственная ваша личность начнет занимать вас больше, чем наблюдения; у вас станет меньше внимания ко всему окружающему, и какое-то неприятное чувство нерешимости вдруг овладеет вами. Несмотря на этот подленький голос при виде опасности, вдруг заговоривший внутри вас, вы, особенно взглянув на солдата, который, размахивая руками и осклизаясь под гору, по жидкой грязи, рысью, со смехом бежит мимо вас, — вы заставляете молчать этот голос, невольно выпрямляете грудь, поднимаете выше голову и карабкаетесь вверх на скользкую глинистую гору. Только что вы немного взобрались в гору, справа и слева вас начинают жужжать штуцерные пули, и вы, может быть, призадумаетесь, не идти ли вам по траншее, которая ведет параллельно с дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей грязью выше колена, что вы непременно выберете дорогу по горе, тем более что вы видите, все идут по дороге. Пройдя шагов двести, вы входите в изрытое грязное пространство, окруженное со всех сторон турами, насыпями, погребами, платформами, землянками, на которых стоят большие чугунные орудия и правильными кучами лежат ядра. Все это кажется вам нагороженным без всякой цели, связи и порядка. Где на батарее сидит кучка матросов, где посередине площадки, до половины потонув в грязи, лежит разбитая пушка, где пехотный солдатик, с ружьем переходящий через батареи и с трудом вытаскивающий ноги из липкой грязи. Но везде, со всех сторон и во всех местах, видите черепки, неразорванные бомбы, ядра, следы лагеря, и все это затопленное в жидкой, вязкой грязи. Как вам кажется, недалеко от себя слышите вы удар ядра, со всех сторон, кажется, слышите различные звуки пуль — жужжащие, как пчела, свистящие, быстрые или визжащие, как струна, — слышите ужасный гул выстрела, потрясающий всех вас, и который вам кажется чем-то ужасно страшным. «Так вот он, четвертый бастион, вот оно, это страшное, действительно ужасное место!» — думаете вы себе, испытывая маленькое чувство гордости и большое чувство подавленного страха. Но разочаруйтесь: это еще не четвертый бастион. Это Язоновский редут — место сравнительно очень безопасное и вовсе не страшное. Чтобы идти на четвертый бастион, возьмите направо, по этой узкой траншее, по которой, нагнувшись, побрел пехотный солдатик. По траншее этой встретите вы, может быть, опять носилки, матроса, солдат с лопатами, увидите проводники мин, землянки в грязи, в которые, согнувшись, могут влезать только два человека, и там увидите пластунов черноморских батальонов, которые там переобуваются, едят, курят трубки, живут, и увидите опять везде ту же вонючую грязь, следы лагеря и брошенный чугун во всевозможных видах. Пройдя еще шагов триста, вы снова выходите на батарею — на площадку, изрытую ямами и обставленную турами, насыпанными землей, орудиями на платформах и земляными валами. Здесь увидите вы, может быть, человек пять матросов, играющих в карты под бруствером, и морского офицера, который, заметив в вас нового человека, любопытного, с удовольствием покажет вам свое хозяйство и все, что для вас может быть интересного. Офицер этот так спокойно свертывает папиросу из желтой бумаги, сидя на орудии, так спокойно прохаживается от одной амбразуры к другой, так спокойно, без малейшей аффектации говорит с вами, что, несмотря на пули, которые чаще, чем прежде, жужжат над вами, вы сами становитесь хладнокровны и внимательно расспрашиваете и слушаете рассказы офицера. Офицер этот расскажет вам, — но только, ежели вы его расспросите, — про бомбардированье пятого числа, расскажет, как на его батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось восемь человек, и как все-таки на другое утро, шестого, он палил из всех орудий; расскажет вам, как пятого попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет вам из амбразуры батареи и траншеи неприятельские, которые не дальше здесь как в тридцати — сорока саженях. Одного я боюсь, что под влиянием жужжания пуль, высовываясь из амбразуры, чтобы посмотреть неприятеля, вы ничего не увидите, а ежели увидите, то очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от вас и на котором вспыхивают белые дымки, этот-то белый вал и есть неприятель — он, как говорят солдаты и матросы. Даже очень может быть, что морской офицер, из тщеславия или просто так, чтобы доставить себе удовольствие, захочет при вас пострелять немного. «Послать комендора и прислугу к пушке», — и человек четырнадцать матросов живо, весело, кто засовывая в карман трубку, кто дожевывая сухарь, постукивая подкованными сапогами по платформе, подойдут к пушке и зарядят ее. Вглядитесь в лица, в осанки и в движения этих людей: в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русского, — простоты и упрямства; но здесь на каждом лице кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны, кроме этих главных признаков, проложили еще следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства. Вдруг ужаснейший, потрясающий не одни ушные о́рганы, но все существо ваше, гул поражает вас так, что вы вздрагиваете всем телом. Вслед за тем вы слышите удаляющийся свист снаряда, и густой пороховой дым застилает вас, платформу и черные фигуры движущихся по ней матросов. По случаю этого нашего выстрела вы услышите различные толки матросов и увидите их одушевление и проявление чувства, которого вы не ожидали видеть, может быть, — это чувство злобы, мщения врагу, которое таится в душе каждого. «В самую абразуру попало; кажись, убило двух... вон понесли», — услышите вы радостные восклицания. «А вот он рассерчает: сейчас пустит сюда», — скажет кто-нибудь; и действительно, скоро вслед за этим вы увидите впереди себя молнию, дым; часовой, стоящий на бруствере, крикнет: «Пу-у-ушка!» И вслед за этим мимо вас взвизгнет ядро, шлепнется в землю и воронкой взбросит вкруг себя брызги грязи и камни. Батарейный командир рассердится за это ядро, прикажет зарядить другое и третье орудия, неприятель тоже станет отвечать нам, и вы испытаете интересные чувства, услышите и увидите интересные вещи. Часовой опять закричит: «Пушка!» — и вы услышите тот же звук и удар, те же брызги, или закричит: «Маркела!» — и вы услышите равномерное, довольно приятное и такое, с которым с трудом соединяется мысль об ужасном, посвистывание бомбы, услышите приближающееся к вам и ускоряющееся это посвистывание, потом увидите черный шар, удар о землю, ощутительный, звенящий разрыв бомбы. Со свистом и визгом разлетятся потом осколки, зашуршат в воздухе камни, и забрызгает вас грязью. При этих звуках вы испытаете странное чувство наслаждения и вместе страха. В ту минуту, как снаряд, вы знаете, летит на вас, вам непременно придет в голову, что снаряд этот убьет вас; но чувство самолюбия поддерживает вас, и никто не замечает ножа, который режет вам сердце. Но зато, когда снаряд пролетел, не задев вас, вы оживаете, и какое-то отрадное, невыразимо приятное чувство, но только на мгновение, овладевает вами, так что вы находите какую-то особенную прелесть в опасности, в этой игре жизнью и смертью; вам хочется, чтобы еще и еще часовой прокричал своим громким, густым голосом: «Маркела!», еще посвистыванье, удар и разрыв бомбы; но вместе с этим звуком вас поражает стон человека. Вы подходите к раненому, который, в крови и грязи, имеет какой-то странный нечеловеческий вид, в одно время с носилками. У матроса вырвана часть груди. В первые минуты на забрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «Простите, братцы!» — еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «Простите, братцы!» В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию. «Это вот каждый день этак человек семь или восемь», — говорит вам морской офицер, отвечая на выражение ужаса, выражающегося на вашем лице, зевая и свертывая папиросу из желтой бумаги...

........................................................................

Итак, вы видели защитников Севастополя на самом месте защиты и идете назад, почему-то не обращая внимания на ядра и пули, продолжающие свистать по всей дороге до разрушенного театра, — идете с спокойным, возвысившимся духом. Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, — это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа, — и эту невозможность видели вы не в этом множестве траверсов, брустверов, хитросплетенных траншей, мин и орудий, одних на других, из которых вы ничего не поняли, но видели ее в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя. То, что они делают, делают они так просто, так малонапряженно и усиленно, что, вы убеждены, они еще могут сделать во сто раз больше... они всё могут сделать. Вы понимаете, что чувство, которое заставляет работать их, не есть то чувство мелочности, тщеславия, забывчивости, которое испытывали вы сами, но какое-нибудь другое чувство, более властное, которое сделало из них людей, так же спокойно живущих под ядрами, при ста случайностях смерти вместо одной, которой подвержены все люди, и живущих в этих условиях среди беспрерывного труда, бдения и грязи. Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине. Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его и все-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю, — о временах, когда этот герой, достойный древней Греции, — Корнилов, объезжая войска, говорил: «Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя», — и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: «Умрем! ура!» —только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом. Вы ясно поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за родину. Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский...

Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

«Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…»

Л.Н. Толстой

Имя Льва Николаевича Толстого золотыми буквами вписано в историю всемирной литературы. Сегодня он один из самых читаемых писателей на планете.

Историю нашего города невозможно представить без имени великого русского писателя Льва Николаевича Толстого. Лев Толстой и Севастополь – это эпопея, написанная им самим и его современниками.

В Севастополе, на Историческом бульваре, недалеко от знаменитой Севастопольской панорамы, возвышается гранитная стела с барельефом молодого Толстого, участника героической обороны Севастополя 1854 – 1855г.г. (авторы – скульптор Г.Н. Денисов, резчик по камню И.И. Степанов).

Толстой понимал, что в Крыму будет решаться судьба России, и стремился стать в ряды защитников Севастополя, вместе с ним разделить все опасности, трудности и лишения войны.

Шел второй месяц обороны Севастополя, когда он прибыл в осажденный город. О своих первых севастопольских впечатлениях писатель говорит в рассказе «Севастополь в декабре месяце».

История войн не знала примера столь полной, быстрой и организованной подготовки города к обороне, когда противник находится в нескольких километрах от переднего края, и столь смелого решительного отпора врагу, имевшего многократное превосходство в силах. Недаром Толстой сравнивал защитников Севастополя с героями Древней Греции, а об историческом значении севастопольской эпопеи писал, «что потомство поставит ее выше других».

На 4-м бастионе Толстой провел полтора месяца, показал себя храбрым и смелым офицером.

«За нахождение во время бомбардирования на Язоновском редуте 4-го бастиона, хладнокровие и распорядительность для действий противу неприятеля» Толстой был представлен к производству в следующий чин и награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость».

Участие в сражении и его неудачный исход тяжело подействовали на Толстого. 24 августа, когда союзники начали шестую бомбардировку города, Толстой находился на Бельбеке. Писатель не мог оставаться в стороне и 27 августа появился в пылающем городе. Он плакал, видя «город, объятый пламенем и французские знамена на наших бастионах».

Через год Лев Николаевич ушел в отставку имея две медали: серебряную «За защиту Севастополя 1854-1855 г.г.» и бронзовую «В память Восточной войны 1853 – 1856 г.г.».

Севастопольский период в жизни Л.Толстого, один из значительных этапов формирования его мировоззрения и этических принципов. Время перехода от молодости к зрелости. Видя войну изнутри, он раскрыл нам психологию человеческой души в период ее тяжелых испытаний.

Написанные в Петербурге «Севастополь в мае 1855г.» и «Севастополь в августе 1855г.» завершили его трилогию «Севастопольских рассказов», которые произвели огромное впечатление на русское общество: в них война впервые предстала не в красивом и блестящем строе с музыкой и барабанным боем, а в крови, страданиях, противной человеческой природе. Заключительные слова одного из очерков стали девизом всей дальнейшей литературной деятельности писателя: «Герой же моей повести, которую я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красе его, всегда был, есть и будет прекрасен, - правда».

Вторично в Севастополь Л.Н.Толстой приехал через тридцать лет уже всемирно известным писателем, автором «Войны и мира», «Анны Карениной», «Воскресения» и других произведений.

Прошло еще 16 лет… В сентябре 1901 года Лев Николаевич вновь побывал в Севастополе.

В 1908 году во всем мире широко отмечалось 80 - летие со дня рождения великого русского писателя. Лев Николаевич Толстой, участник обороны города и ее летописец, был избран Почетным гражданином Севастополя. Предложение об этом внесла городская управа. Городская дума рассмотрела и одобрила его. Этим горожане желали воздать дань безграничного почтения и уважения великому писателю – художнику и гуманисту в день его 80-летней годовщины. Но постановление городской думы не было утверждено министром внутренних дел П.А. Столыпиным.

Причиной отказа, скорее всего, была знаменитая статья Толстого «Не могу молчать», где он страстно и гневно выступил против смертных казней, произнес беспощадный приговор царскому самодержавию, помещичье-полицейскому государству.

С тех пор произошли большие изменения в жизни нашей страны, нашего

города. Лев Николаевич Толстой для севастопольцев навсегда остался первым Почетным гражданином города.

Уже в ноябре 1920 года возникла идея организации в Севастополе музея памяти Л.Н. Толстого. К 10-летию со дня смерти писателя была создана специальная комиссия Севастопольского Ревкома, постановившая увековечить память писателя следующими мероприятиями: присвоить Историческому бульвару имя Толстого, издать иллюстрированные «Севастопольские рассказы» по первоисточникам, отвести соответствующий особняк для музея. 3 июня 1922года в торжественной обстановке музей был открыт по улице Ленина дом 49 (бывшей Екатерининской). Заведующим музеем стал Петр Алексеевич Сергеенко (1854 – 1930г.г.). Он хорошо знал Льва Николаевича, написал книгу воспоминаний о нем и в течение сорока лет занимался сбором коллекции материалов о писателе. Именно эту коллекцию, состоящую из порядка 10,5 тысяч экспонатов, Сергеенко предложил сделать ядром будущей экспозиции музея. Предложение было одобрено как Севревкомом, так и Всероссийским отделом музеев. При музее оборудованы были две залы для публичных и закрытых заседаний. В них были установлены кинематограф и эпидиаскоп для демонстрации научных и художественно-бытовых картин. Кроме того, музей изначально задумывался Сергеенко как приют для проезжающих через Севастополь ученых и литераторов, потому он и назван был не просто «музеем», а «домом-музеем», который по замыслу заведующего по сути своей должен быть аполитичен. Подобный подход изначально не устраивал представителей городского управления и советской общественности. В результате, в конце 1924 года музей был расформирован, а коллекции изолированы. Большая их часть в 1926 году была отправлена в Толстовский музей в Москве, а то, что имело отношение к Крымской войне вошло в состав коллекции Музея Севастопольской обороны, в настоящее время Музей Черноморского флота Российской Федерации.

В том же году одна из улиц города была названа именем Л.Н. Толстого.

Отмечая 125-летний юбилей со дня рождения великого русского писателя, общественность города обратилась в Горисполком с просьбой о присвоении одной из ведущих библиотек города - Центральной городской библиотеке - имени Льва Николаевича Толстого. Решением исполкома от 1 сентября 1953 года (Протокол № 23параграф 451) постановили: именовать библиотеку в дальнейшем - Центральной городской библиотекой им. Л.Н. Толстого.

На протяжении многих десятков лет активной деятельностью библиотека оправдывает свое почетное имя.

ЦГБ им. Л.Н.Толстого - одна из старейших библиотек города. Историческая судьба ее на протяжении всего развития складывалась непросто, в отдельные периоды даже трагично. С годами изменялись ее функции, структура, но неизменным оставалось стремление быть полезной и необходимой читателям, жителям нашего города, а главное - соответствовать требованиям времени.

С 1932 года ЦГБ им. Л.Н.Толстого осуществляет методическое руководство библиотеками города.

В годы Великой Отечественной войны Севастополь был разрушен фашистами до основания, здание библиотеки сожжено, книжный фонд погиб. Сразу же после освобождения города в 1944 году библиотека была вновь открыта и временно разместилась в подвале полуразрушенного музея Черноморского флота.

Понимая важность идеологической работы, руководство Севастополя предоставляло библиотеке по возможности лучшие помещения. Три раза меняла библиотека свое местожительство, пока в 1953 году не переехала в специально выстроенное здание по проекту архитектора М. Ушаковой, по ул. Ленина, 51, где находится до настоящего времени. Это одно из красивейших зданий в центре города, которое является памятником архитектуры местного значения.

Центральная городская библиотека им. Л.Н.Толстого сегодня – это информационный, просветительский, культурный и досуговый центр города, депозитарий краеведческих изданий. Она является головной библиотекой для 40 библиотек-филиалов, которые обслуживают свыше 77 тысяч читателей, с совокупным книжным фондом около 1,5 млн. источников информации, выдавая в год более 1 млн. единиц документов.

С 1995 года использование новых информационных технологий, эффективных форм работы с читателями являются приоритетными направлениями в деятельности библиотеки. Пользователям предоставлен доступ к библиотечным информационным ресурсам и сети Интернет. ЦГБ им. Толстого имеет официальный сайт по адресу: .

К услугам пользователей - электронный каталог на текущие издания, собственные и приобретенные электронные ресурсы.

Особое внимание библиотека уделяет популяризации жизни и творчества Льва Николаевича Толстого, располагая большим фондом произведений писателя и литературы о нем разных лет издания. Особую ценность представляют книги, изданные в 1903-1958 гг.(77экз.). В коллекции библиотеки сохранились первая и вторая серии юбилейного издания писателя с 13 по 90 тома.(1949-1958 гг.)

1992 году фонд библиотеки пополнился новым репринтным воспроизведением этого полного собрания сочинений Л.Н. Толстого (91 том) московского издательства «Терра», которое было подарено Министерством культуры России.

Библиотека гордится посмертными изданиями произведений Л.Н.Толстого под ред. П.И.Бирюкова (1912-1915 гг.). Это - красиво оформленные, в коленкоровом переплете с чеканкой из металла издание произведения «Война и мир»; «Анна Каренина»; «Воскресение»; «Драматические произведения» с рисунками А.П. Апсита и Л.О.Пастернака.

В 2002 году в Севастополе начат выпуск многотомного издания «Севастополь. Историческая повесть». В этих книгах публикуется все лучшее, что уже было написано о Севастополе, раритетные, редкие издания. В первом томе этого издания напечатаны «Севастопольские рассказы» Л.Н.Толстого, презентация которого состоялась в библиотеке.

Стали традиционными ежегодные Толстовские чтения, приуроченные ко дню рождения писателя:

«Толстой – это целый мир», «Жизнь и духовная трагедия Л.Толстого», «Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя…», «До последнего вздоха» (Л.Н.Толстой и С.А.Бернс), «Все счастливые семьи…» и др.

ЦГБ им Л.Н.Толстого участвовала в Российском мегапроекте «Пушкинская библиотека», в результате которого получила около 10 тыс. экземпляров книг стоимостью 20 тыс. долларов.

Тесно сотрудничает библиотека с объединенным русским культурно-историческим центром «Отчизна» и музеем Героической обороны Севастополя: в 2005 году состоялась презентация альбома А. Лазебного «Памятные места города-героя Севастополя, связанные с именем великого русского писателя-гуманиста Л.Н.Толстого», в 2006 году с большим успехом прошел тематический вечер, посвященный 150-летию выхода в свет «Севастопольских рассказов» Л.Н.Толстого.

Библиотеку им. Л.Н.Толстого связывает дружба с Музеем-усадьбой писателя «Ясная поляна». В дар от музея получены два выпуска (2005-2006 гг.) издания «Толстой. Новый век: журнал размышлений о Толстом, о мире, о себе» и др.

В дни празднования 180-летнего юбилея великого русского писателя в ЦГБ им. Л.Н.Толстого пройдут толстовские чтения, включающие в себя презентацию выставки-экспозиции «И боль России, взлеты и надлом сквозь сердце пропустил…», литературный вечер «Почетный гражданин Севастополя - Лев Толстой», литературно-музыкальные вечера «Севастопольская эпопея Л.Н.Толстого», «Я все тот же, и я другой» и др.

Севастопольцы бережно хранят память о Л.Н.Толстом. Здание ЦГБ им. Л.Н.Толстого украшают портрет и барельеф писателя.

В фойе библиотеки оформлен информационный стенд «Великий писатель великого народа».

В 1974 году в нише здания панорамы «Оборона Севастополя 1854-1855г.г» были установлены 13 мраморных бюстов героев севастопольской обороны, в т.ч. бюст Л.Н.Толстого. В 2005 году на здании бывшей гостиницы «Кист» (современное Техническое управление ЧФ РФ), в которой останавливался писатель во время посещений города, установлена мемориальная доска (автор народный художник Украины, Почетный гражданин Севастополя Станислав Чиж).

Ежегодно лучшие произведения севастопольских и крымских литераторов отмечаются городской литературной премией имени Л.Н. Толстого. В 2008 году лауреатами премии стали севастопольцы, члены Национального союза писателей Украины Тамара Дьяченко и Виталий Фесенко.

В планах Севастопольского городского Совета - установка памятника Л.Н. Толстому возле библиотеки и создание на базе ЦГБ им. Л.Н. Толстого музея писателя.

Неизменна всенародная любовь севастопольцев к великому Толстому – писателю, мыслителю, гражданину.

О.Зданевич,

гл. библиотекарь отдела искусств

ЦГБ им. Л.Н. Толстого

СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

Лев Николаевич ТОЛСТОЙ

СЕВАСТОПОЛЬ В ДЕКАБРЕ МЕСЯЦЕ

– Ваше благородие! прямо под Кистентина 1 держите, – скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, – вправо руля.

– А на нем пушки-то еще все, – заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его.

– А то как же: он новый, на нем Корнилов жил, – заметит старик, тоже взглядывая на корабль.

Разделы