Политические взгляды чичерина. Державник Чичерин

Это направление идей было развито другим теоретиком либерализма, одним из ярчайших и важнейших мыслителей в истории русской правовой мысли - Борисом Николаевичем Чичериным (1828-1904 гг.), профессором государственного права Московского университета. Примечательно, что Чичерин был учеником Грановского. В годы правления Александра II Чичерин активно участвовал в политической деятельности. С 1883 года, с началом контрреформ Александра III, он даже не допускался к преподавательской деятельности. Это не помешало Чичерину написать ряд интереснейших политико-правовых научных трудов, среди которых можно особо отметить «Собственность и государство» (1881-1883 гг.), «Курс государственной науки» (1894-1898 гг.), «Философия права» (1900 г.).

Для понимания правовой концепции Чичерина важно учитывать то, что он, также как и многие другие русские мыслители той поры, находился под влиянием идей немецкого философа Гегеля. Чичерин развил и дополнил эти идеи, что позволило ему создать стройную и глубокую концепцию права как формального ограничения свободы личности. Своей целью мыслитель ставил поиск гармонического соглашения «общественных взаимодействий» четырех основных союзов человеческого общежития - семьи, гражданского общества, церкви и государства.

Главная проблема общественной жизни для Чичерина, также как и для его наставника Т.Н. Грановского - сочетание двух противоположных элементов: личности и общества. Эта задача не из легких, поскольку духовная природа личности состоит в свободе, а общественное начало выражается в законе как ограничение свободы, ее регламентация, введение в социально приемлемые рамки. Сущность человека - это его внутренняя свобода, стремящаяся к осуществлению абсолютного закона в человеческой деятельности. В традициях русской религиозно-нравственной философии и гегелевской диалектики Чичерин рассматривает эту правовую свободу как раскрытие человеческой личности, сущностью которой является совесть, которая по своей сущности не подчиняется никаким внешним ограничениям. Применительно к юридическому регулированию речь просто идет о другой грани человеческой свободы - о свободе внешняя, границей которой является «право, как ограничение свободы законом». Таким образом, для Чичерина двумя сторонами свободы были нравственность («внутренняя» свобода) и право («внешняя» свобода).

Но между нравственностью и правом есть существенная разница. В отличие от права мораль не имеет принудительного характера, источник ее лежит во внутренней свободе. Поэтому нравственно то, что совершается по собственному внутреннему побуждению, а не из страха наказания. Нельзя заставить любить, совершить самопожертвование. Принуждение к нравственности есть безнравственность. На этой почве и возник описанный выше знаменитый спор между Борисом Чичериным и Владимиром Соловьевым - последний определял право как минимум нравственности и не видел препятствий к слиянию отвлеченного начала права с живым чувством справедливости, с нравственным сознанием личности.

По определению Чичерина, право есть взаимное ограничение свободы общим законом и поэтому право как гетерономное регулирование нужно отграничивать от морали как регулирования строго автономного. Наряду с делением свободы на нравственную и правовую, в понятии свободы личности Чичерин различал две стороны - отрицательную (независимость от чужой воли) и положительную (возможность действий по своему побуждению, а не по внешнему велению). Соответственно, разделяются и два вида права. Объективное право - совокупность норм, определяющая свободу и фиксирующая субъективные права и обязанности участников правоотношений; и субъективное право - свобода человека что-либо делать или требовать, оформляемая через право объективное. Оба эти значения неразрывно связаны, поскольку свобода выражена в форме закона, закон же имеет целью признание и определение свободы. Поэтому Чичерин выдвигает утверждение о том, что «источник права не в законе, а в свободе», не противореча при этом своему делению между правом и моралью.

При изучении государственной власти Чичерин исходил из общепринятого принципа либерализма той эпохи - недопустимости вмешательства в частную жизнь. На государстве лежит обязанность охраны законных прав и интересов граждан, а само оно, по

Чичерину, возникает как результат общей воли на основе одного из трех видов общественных союзов: семейного, гражданского и церковного. По идущей еще от Аристотеля традиции, Чичериным подчеркивается публичное начало власти и его содержательное наполнение - идея общего блага. В этом аспекте для Чичерина государство - это «высший союз, который призван сдерживать частные силы, и не дозволяет одним покорять себе других... Всякое частное порабощение противоречит государственным началам».

Государство Чичерин определяет как союз свободного народа, связанного законом в одно юридическое целое и управляемого верховной властью для общего блага. Он пытается найти золотую середину между двумя крайними мнениями о границах деятельности государства: либо свести государственное участие в общественной жизни к охране правопорядка, а все остальное предоставить свободной деятельности граждан, либо же всю частную деятельность всецело подчинить государству. Последняя односторонность несравненно хуже и опаснее первой: всеохватывающая регламентация частной деятельности ведет к полному подавлению свободы. Но первая теория также не может быть принята: государство не может ограничиваться лишь охранением безопасности; оно само есть направляющая сила, ведущая граждан к общему благу.

В связи с этим Чичерин выделял три вида либерализма: уличный, оппозиционный и охранительный. Симпатии и признание Чичерина получает только последний, охранительный тип либерализма, который включает в себя отдельные важные элементы консерватизма. Чичерин так объяснял предложенное им разделение. «Уличный» либерализм - это свобода толпы, склонной к политическим скандаладъ для которой характерно отсутствие терпимости и уважения к чужому мнению, любование собственным волнением - «извращение, а не проявление свободы». «Оппозиционный» либерализм, сопутствующий любым реформаторским начинаниям, постоянно обличающий власть как в действительных, так и в мнимых ошибках, «наслаждающийся самим блеском своего аппозиционного положения», критикующий ради критики и понимающий свободу с чисто отрицательной стороны.

Охранительный либерализм ориентирован на осуществление реформ с учетом всех социальных слоев на основе их взаимных уступок и компромиссов, с опорой на сильную власть, в соответствии с естественным ходом истории. Иными словами, сущность охранительного либерализма состоит в примирении начала свободы с началом власти и закона. В политической жизни лозунг охранительного либерализма: «либеральные меры и сильная власть». Либеральные меры предоставляют обществу самостоятельную деятельность, обеспечивают права и личность граждан: сильная власть является гарантом государственного единства, связует и сдерживает общество, охраняет порядок, строго надзирает за исполнением законов. Позитивный смысл свободе может придать, по убеждению Чичерина, только этот охранительный либерализм. Отсюда получает обоснование и политическая позиция мыслителя: необходимо действовать, понимая условия власти, не становясь к ней в систематически враждебное отношение, не предъявляя безрассудных и преждевременных требований.

В этом смысле, когда мы говорим об этом мыслителе как о либерале, нужно учитывать, что это был уже не классический либерализм с идеологией laisser faire, laisser passer. Чичерин особое внимание уделял «охранительным началам», которые и раскрывают содержание традиции, преемственности, состыковывая две тенденции в развитии общества - тенденцию сохранения (стабилизации) и тенденцию преобразования (реформирования). Такими охранительными началами, по мнению ученого, являются: «бессознательный инстинкт народных масс», их непосредственные чувства и привычки; наличие охранительной партии, отстаивающей те общие начала, на которых зиждется общество, а именно - власть, суд, закон; «исторические начала» народа: для России ими всегда были сильная власть - гарант согласия и единства общества. Таким образом, позиция мыслителя предполагает сочетание политического либерализма с сильной государственной властью, с возможностью государственного вмешательства в социальную и духовную жизнь, с признанием частичной правоты философии традиционализма.

«Охранительный» либерализм Чичерина основан на триединстве трех основных начал общежития - свободы, власти и закона, равноценных и неразделимых. Отсюда и вытекает тезис о необходимости сильной власти, поскольку гармоническое соглашение названных начал предполагает общественное единство, а для этого необходимо единство в государственной жизни; последнее возможно при единстве власти, а не ее разделении. Лучше всего это достигается при такой «смешанной» форме правления, как конституционная монархия, которая является политическим идеалом для мыслителя. Необходимым проявлением свободы Чичерин признавал собственность. В своих трудах, особенно в сочинении «Собственность и государство», он оспаривал теорию социалистов о передаче всего производства и распределения в руки государства, «самого плохого хозяина, какого только можно придумать». Право собственности, по Чичерину, есть коренное юридическое начало, вытекающее из свободы человека и устанавливающее полновластие лица над вещью, являясь естественным продолжением человеческой личности в вещах. Вторжение государства в область собственности и стеснение права хозяина распоряжаться своим имуществом являются тем порогом, который мыслитель считал безусловной границей для государственного интервенционализма.

Касаясь вопроса о политических реформах в России, Чичерин выступал против эгалитаризма, то есть против уравнения имущественного положения граждан и уничтожения сословного деления. Он допускал формальное равенство как равенство перед законом, которое составляет требование свободы, но не материальное и духовное равенство (равенство имуществ и цензов), которое свободе противоречит. Свобода, утверждал мыслитель, необходимо ведет к неравенству состояний. Задача права, по его учению, - не уничтожить разнообразие, но сдерживать его в должных пределах. Сформулированный Чичериным политический принцип «либеральные меры и сильная власть» с обоснованием постепенного перехода путем реформ от самодержавия к конституционной монархии встретил поддержку в либерально настроенных правительственных кругах начала XX века.

Творчество Чичерина многогранно. Он оставил после себя ряд замечательных работ, где ясно и последовательно изложил свою правовую доктрину. Его концепции были присущи и отдельные недостатки, критиковавшиеся его современниками. В основном, это те недостатки, которые были характерны для всего течения гегельянства: рационализм, то есть упор на роль разума в историческом развитии (хотя история свидетельствует, что далеко не все совершается согласно рассудочным планам человека), попытка найти в общественном развитии некие незыблемые законы, акцент именно на индивидуальной свободе, без учета необходимого различия социальных форм и культурных предпосылок свободы.

Вообще для Чичерина, как и для большинства русских либералов, была характерна близость к идеям западников, хотя у.мыслителей той эпохи прослеживается тенденция к сглаживанию противоречий этих двух течений. Нужно отметить, что уже к 60-м годам XIX века различие между славянофилами и западниками стерлось, и у сторонников либеральной доктрины той эпохи мы находим важные элементы как славянофильства (признание уникальности развития России), так и западничества (идея сотрудничества с Европой). Поэтому неудачным представляется введение категорий «поздние западники» или «поздние славянофилы» для изученных нами представителей либерализма и консерватизма.

Целью либералов было, как мы видели, освобождение человеческой личности. И эту цель они хотели достичь через проведение правовых реформ - принятие новых более совершенных законов, постепенное реформирование общественной жизни. Эта же цель - освобождение личности - преследовалось и представителями третьего течения русской правовой мысли второй половины XIX века - революционными радикалами. Но идти к данной цели они считали нужным через социальный переворот, через революцию.

Борис Николаевич Чичерин родился 26 мая 1828 года в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской губернии в старинной дворянской семье. Род русских дворян Чичериных выводил свое происхождение от итальянца Афанасия Чичерин (Чичерини), который приехал в Московию из Италии в 1472 году в составе свиты Софьи Палеолог, племянницы последнего византийского властителя - императора Константина, выходившей замуж за великого князя Московского Ивана III*(1014).

По этому преданию, сын Афанасия Чичерин - Иван Афанасьевич - был первым в роду, кто стал именоваться Чичериным. На самом деле иностранное происхождение рода Чичериных являлось скорее всего мифом, созданным его представителями с целью добиться себе каких-либо благ от царя. Во всяком случае, фамилия "Чичерин" - вполне русская, а не иностранная фамилия. Слово "чичер", составляющее ее корень, приводится в "Толковом словаре живого великорусского языка" Владимира Даля как выражение тульского, орловского, тамбовского и рязанского говора, обозначающее "резкий, холодный осенний ветер с дождем, иногда и со снегом"*(1015).

Детство и отрочество Борис Чичерин провел в тамбовском имении Караул. Здесь он получил и первоначальное образование, изучая с помощью учителей иностранные языки, словесность, историю и другие предметы, входившие в программу гимназического обучения. Завершать же это образование ему пришлось в Тамбовской гимназии.

Отец будущего правоведа - Николай Васильевич Чичерин - родился в 1803 году. Как и большинство тогдашних молодых русских дворян, он состоял на военной службе. Но по каким-то причинам в возрасте 24 лет и в чине поручика вышел в отставку и поселился в Тамбовской губернии в своем родовом имении. Здесь он завел семью, женившись на дочери местного помещика Екатерине Борисовне Хвощинской, и занялся хозяйственными делами. Николай Васильевич оказался способным и удачливым торговцем. Посредством успешных торговых операций ему удалось значительно увеличить состояние, полученное от родителей. Семья Чичериных была многодетной: семеро сыновей и дочь, и всем своим домочадцам глава семейства сумел обеспечить достойную жизнь.

"Моя молодость протекла средь старого дворянского быта", - писал в своих мемуарах Б.Н. Чичерин. Усадьба, в которой проживала семья Чичериных, располагалась на холмистом берегу реки Вороны. Большой белый дом, в залах которого висели картины иностранных и русских художников: Веласкеса, Веронезе, Тропинина, Боровиковского, Васильева, Серова, Айвазовского, имелась богатая библиотека, насчитывавшая более четырех тысяч книг на русском и иностранных языках по искусству, истории, философии, дипломатии, праву, ухоженный парк, фруктовый сад, оранжереи, павильоны создавали комфортные условия для спокойной, размеренной жизни людей, проникнутых духовными интересами*(1016). Историк К.Н. Бестужев-Рюмин (1829-1897), окончивший юридический факультет в 1851 году, в течение двух с половиной лет после этого работал домашним учителем в семье Чичериных и соответственно проживал в имении Караул. Об отце Бориса Чичерина Константин Николаевич вспоминал: "Главную прелесть составлял хозяин. Ум Николая Васильевича был один из редких широких умов, которому все доступно и который всегда избегает крайностей"*(1017). Екатерина Борисовна Чичерина была под стать своему мужу. По воспоминаниям знавших ее людей*(1018), она являлась женщиной "достойной и замечательной по своему образованию".

В усадьбе Чичериных часто собирались для общения образованные, культурные люди из местных дворян. Здесь бывали, в частности, учившийся в Царскосельском лицее вместе с поэтом Пушкиным Тамбовский губернатор А.А. Корнилов, друг Пушкина и участник литературного кружка Н.М. Карамзина Н.И. Кривцов, братья Баратынские и др.

Вырастая в атмосфере культурной дворянской усадьбы, Борис Чичерин приобретал высокие духовные стремления. Благодаря добротному домашнему образованию он рано освоил иностранные языки: латынь, английский, немецкий, французский. Страсть к чтению книг захватила его с юности и не отпускала всю жизнь. Особый интерес он испытывал к произведениям по истории. "История Государства Российского Н.М. Карамзина была для него главной книгой.

В декабре 1844 года Борис Чичерин был привезен вместе с братом Василием*(1019) в Москву для подготовки к поступлению в Императорский Московский университет. Семь месяцев он обучался всеобщей истории у Т.Н. Грановского*(1020), слушал лекции С.П. Шевырева, учил с помощью приглашенных преподавателей географию, латинский язык, немецкую литературу, русский язык, латынь, древнегреческий язык, математику, физику, закон божий.

В августе 1845 года Борис Чичерин (как и его брат Василий) успешно сдал экзамены и поступил на юридический факультет Московского университета.

О том, что представлял собой данный факультет во второй половине 40-х годов XIX века, как преподавались здесь юридические науки и какими были профессора, Б.Н. Чичерин подробно описал в своих мемуарах*(1021). "Первый курс был составлен отлично, - вспоминал он. - Редкий читал юридическую энциклопедию, Кавелин - историю русского права, Грановский - всеобщую историю, Шевырев - словесность. Терновский читал богословие, которое в то время требовалось строго. Наконец, ко всему этому прибавлялся латинский язык, который преподавал лектор Фабрициус, хороший латинист, но не умевший заинтересовать студентов... От немецкого языка, который читался на том же курсе, мы были избавлены, потому что на экзамене получили по 5"*(1022).

Одним из важнейших предметов на первом курсе юридического факультета была юридическая энциклопедия. Преподававший ее экстраординарный профессор П.Г. Редкий (1808-1891) снискал среди студентов славу интересного лектора. Однако студенту Борису Чичерину Петр Григорьевич поначалу совсем не понравился. Придя на первую лекцию Редкина, он увидел полную аудиторию студентов, ожидавших появления профессора. Наконец тот появился и, усевшись на кафедре, громовым голосом воскликнул: "Зачем вы собрались здесь в таком множестве?" Оказалось, что это были первые слова лекции, в которой "в напыщенной форме говорилось, что студенты пришли в университет искать правды, которая есть начало права". Как вспоминал потом Чичерин, "масса была увлечена и неистово рукоплескала. Но я остался холоден; мне эта напыщенная форма не понравилась. Столь же мало я был удовлетворен и следующими лекциями. Я искал живого содержания, а мне давали формальное и пространное изложение общих требований науки"*(1023). Показав свои конспекты лекций Редкина своему отцу, Борис Чичерин с удивлением услышал, что тот ими вполне доволен и полагает, что для молодых умов "подобная умственная дисциплина весьма полезна". Поразмыслив над этими словами, Борис пришел к выводу, что отец был прав. И сам он после этого "чем более слушал профессора, тем более ценил достоинство его курса, несмотря на довольно существенные недостатки его преподавания"*(1024). Но бывают ли университетские преподаватели без недостатков какого-либо рода?

Годы спустя, когда П.Г. Редкий преподавал на юридическом факультете в Санкт-Петербурге, Борис Чичерин посетил его дома. "Когда я входил в его комнату, - вспоминал он об этом посещении, - мне казалось, что я дышу иной атмосферой, проникнутой духом давно прошедшего времени; я видел перед собою человека, жившего среди великого движения умов, заставшего в Берлине еще свежие предания Гегеля, слушавшего Ганса и Савиньи и сохранившего от того времени живой интерес к философским вопросам, а вместе и серьезное их понимание, понимание, совершенно заглохшее и затерявшееся у современников. С ним можно было поговорить, как встарь, и отдохнуть умом от пошлости новейших ученых. Я навек остался ему благодарным учеником. Ему я обязан первым своим философским развитием"*(1025).

В отличие от лекционного курса профессора Редкина лекции Константина Дмитриевича Кавелина (1818-1885) по истории русского права были напрочь лишены философской мысли. По словам Б.Н. Чичерина, "в основание своего курса Кавелин полагал изучение источников, не внося в них никакой предвзятой мысли. Он брал факты, как они представлялись его живому и впечатлительному уму, и излагал их в непрерывной последовательности, с свойственным ему ясностью и мастерством, не ограничиваясь общими очерками, а постоянно следя за памятниками, указывая на них и уча студентов ими пользоваться"*(1026).

Из профессоров, читавших лекции на первом курсе юридического факультета, Б.Н. Чичерин особо выделял Т.Н. Грановского. "Если Редкий мог дать толчок философскому мышлению, если у Кавелина можно было научиться основательному изучению истории русского права по памятникам старины, то широкое историческое понимание можно было получить только у Грановского", - вспоминал впоследствии Борис Николаевич. По его словам, "Грановский был идеалом профессора истории. Он не был архивным тружеником, кропотливым исследователем фактов, да это вовсе и не требовалось в России в тогдашнее время. В русской истории необходимо было прежде всего тщательное изучение памятников, ибо тут было совершенно невозделанное поле, и все приходилось перерабатывать вновь. Но для всеобщей истории нужно было совершенно иное: надобно было познакомить слушателей с смыслом исторических событий, с общим ходом человечества в его поступательном движении, с теми идеями, которые развиваются в истории"*(1027).

"Второй курс был составлен не хуже первого, - продолжал Борис Чичерин свой рассказ об учебе на юридическом факультете. - Редкий читал государственное право, Чивилев - политическую экономию и статистику, Грановский - историю Средних веков, Соловьев - русскую историю, Катков - логику, наконец, Крылов - историю римского права"*(1028).

Лекции профессора Н.И. Крылова считались в среде студентов юридического факультета Московского университета явлением необыкновенным. С.А. Муромцев, учившийся здесь с 1867 по 1871 год и заменивший Крылова по кафедре римского права в 1875 году, вспоминал в 1880 году о своем учителе: "Без малого сорок выпусков юристов, получивших свое образование в стенах Московского университета, слушало лекции Крылова. В среде бывших его слушателей насчитывается множество людей самых разнообразных профессий и положений, не всегда близких к юриспруденции; но в воспоминаниях и отзывах редкого о Крылове не послышится в той или другой степени восхищение, возбужденное необыкновенным талантом профессора"*(1029). Чичерин оказался редким исключением среди тех, кто слушал Н.И. Крылова. "Весь курс истории римского права был крайне поверхностен, чтобы не сказать более", - отозвался Борис Николаевич о его лекциях в своих воспоминаниях, заметив далее с нескрываемой неприязнью: "Нет сомнения, что он когда-то предмет свой слушал за границей и слегка изучал, но со временем многое забылось и перепуталось в его голове. По неряшеству и лени он не думал наводить справок и обновлять свои сведения. Знание заменялось виртуозностью; не заботясь о том, что действительно было, он рисовал эффектные картины, которыми и удовлетворялись неподготовленные слушатели"*(1030). Лекциям по институтам вещного и семейного римского права, которые профессор Крылов читал на третьем и четвертом курсе, студент Чичерин поставил более высокую оценку: "Сила Крылова заключалась, впрочем, не в историческом изложении, а в развитии догмы. Здесь несмотря на все его недостатки, проявлялись ум, талант и юридическое чутье. Если в сравнении с основательными и даровитыми профессорами второго курса преподавание его представлялось серьезно занимающимся студентам не более как блестящею мишурою, то на высших курсах он являлся во всем своем блеске, как гигант среди пигмеев"*(1031).

Описывая далее свои впечатления об учебе в Московском университете, Чичерин отметил: "Со вторым курсом кончилось собственно университетское преподавание, которое вполне заслуживало это название, и способно было руководить студентов в научных занятиях, развивая их ум, доставляя им богатый запас сведений, научая их основательному изучению предмета. Высшие курсы были посвящены специально юридическим наукам, но именно последние большею частью были представлены крайне слабо. Здесь господствовали Баршев, Пешков, Морошкин, к которым примыкал совершенно ничтожный курс церковного права, читанный тем же священником Терновским. Из всех их своею яркою даровитостью отличался Крылов, а своею основательностью только что вернувшийся из-за границы молодой адъюнкт Мюльгаузен, шурин Грановского, который на 4-м курсе читал финансовое право"*(1032).

В своих научных пристрастиях студент Чичерин определился еще во время учебы на первых двух курсах - он решил заняться историей русского права и государственным правом. Вместе с тем его привлекала к себе не только юриспруденция, но и такие науки, как история, философия, экономика. Об увлечении Бориса Чичерина гегелевской философией на юридическом факультете ходили легенды: студенты-сокурсники звали его за это увлечение "Гегелем".

По завершении в 1849 году университетского курса Борис Чичерин возвратился в отцовское имение - село Караул для подготовки к магистерскому экзамену. 8 и 14 декабря 1851 года, а также 19 января 1852 года он держал экзамен на степень магистра государственного права*(1033) и получил оценку "удовлетворительно"*(1034). После этого ему можно было непосредственно заняться подготовкой магистерской диссертации. "В марте 1852 года, - вспоминал впоследствии Борис Чичерин, - я отправился в деревню, взяв с собою Собрание Государственных Грамот и Договоров, Акты Археографической Экспедиции, Акты Исторические и Юридические. Полтора года я добросовестно их изучал, делал выписки, писал и к концу 1853 года представил в факультет готовую диссертацию: "Областные учреждения России в XVII-м веке"*(1035).

Реакция профессоров юридического факультета, решавших вопрос о допуске магистерской диссертации Чичерина к защите, была неожиданной для него. Декан факультета С.И. Баршев заявил соискателю, что древняя администрация России представлена в диссертации "в слишком непривлекательном виде, а теперь такое время, что цензура не пропускает даже ссылки на слова великого князя Владимира: "Руси есть веселие питии"*(1036). Профессор кафедры энциклопедии законоведения и российских государственных законов С.Н. Орнатский сказал Чичерину, что его диссертация есть не что иное, как пасквиль и ругательство на Древнюю Русь, и что он ее ни за что не пропустит. Услышав эти отзывы, Борис Николаевич попросил профессора Баршева допустить к защите ту часть диссертации, которая состоит сплошь из описания фактов и содержит минимум рассуждений. Он представил декану несколько переработанную и расширенную главу о губных старостах и целовальниках. Но через некоторое время Баршев объявил Чичерину, что и этот вариант диссертации факультет пропустить не может, поскольку в нем также высказываются мысли, которые ему не нравятся. "Передо мною, - писал Чичерин об этом случае в своих мемуарах, - без малейшего повода, запиралась дверь к ученому и литературному поприщу, и это делалось с таким пошлым равнодушием, с таким возмутительным пренебрежением к мысли, труду, знаниям и стремлениям молодого человека, что это одно уже может служить признаком того низкого уровня, на который пал некогда столь славный Московский университет. Всякий нравственный элемент исчез на юридическом факультете. Кроме пошлости, невежества и мелочных личных целей и отношений ничего в нем не осталось"*(1037).

По совету Грановского Чичерин отправился попытать счастья в Санкт-Петербург, надеясь на то, что его магистерскую диссертацию допустят к защите на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Но и здесь он потерпел неудачу.

Вступление на императорский престол Александра II изменило духовную атмосферу в Московском университете, и на заседании, состоявшемся 2 июня 1856 года, Совет юридического факультета допустил диссертацию Б.Н. Чичерина к защите. В тексте протокола данного заседания была внесена следующая (весьма любопытная в свете того, что происходило с диссертацией Чичерина тремя годами ранее) запись: "Факультет, обращая внимание на ученое достоинство означенного печатного сочинения, единогласно признал его достойным той степени, на которую оно представлено. Ординарный профессор С.Н. Орнатский, рассматривая только ученую сторону сочинения, находит его вполне удовлетворительным для магистерской степени"*(1038).

Защита Чичериным диссертации на степень магистра государственного права состоялась 21 декабря 1856 года на заседании Ученого совета юридического факультета Московского университета. Перед этим событием она вышла в свет отдельной книгой*(1039).

Официальными оппонентами Б.Н. Чичерина на этой защите были ординарный профессор В.Н. Пешков и исправляющий должность адъюнкта И.Д. Беляев, а также депутаты Университетского совета М.Ф. Спасский и С.М. Соловьев. С оценкой диссертации Чичерина выступили декан юридического факультета С.И. Баршев, Н.И. Крылов и О.М. Бодянский. По воспоминаниям Чичерина, профессор Крылов "произнес блестящую речь, в которой, воздавая мне хвалу, он хотел предостеречь бывшего слушателя от односторонних увлечений. По его мнению, я взглянул на древнюю Россию с чисто отрицательной точки зрения, изобразил ее в самых мрачных красках, представил такой порядок вещей, в котором человеку просто невозможно жить. Воодушевляясь, он, наконец, вскочил со стула и воскликнул: "Если бы все это было так, как Вы описываете, я бы просто взял свой чемодан и уехал".

17 июня 1857 года Императорская Санкт-Петербургская Академия наук присудила Б.Н. Чичерину за его работу "Областные учреждения России в XVII веке", изданную в 1856 году в качестве книги и защищенную на степень магистра государственного права, Демидовскую премию*(1040).

К этому времени Б.Н. Чичерин приобрел известность в качестве яркого публициста, автора интересных статей по вопросам внешней политики и внутреннего развития Российской империи: "Восточный вопрос с русской точки зрения", "Священный союз и австрийская политика", "Об аристократии, в особенности русской", "Современные задачи русской жизни" и др. Эти статьи принесли Чичерину славу одного из главных идеологов либерализма.

В конце апреля 1858 года Б.Н. Чичерин отправился в заграничную командировку для подготовки к профессорской деятельности. Перед этим (25 апреля) Министерство народного просвещения дало согласие на его назначение по возвращении из-за границы преподавателем государственного права на юридическом факультете Московского университета*(1041).

В течение трех лет Б.Н. Чичерин путешествовал по европейским странам: Италии, Австрии, Франции, Германии, Англии, встречался с известными людьми - с Лоренцем Штейном*(1042), А.И. Герценом*(1043), Луи-Адольфом Тьером*(1044) и др., слушал лекции в университетах и работал в библиотеках Англии, Германии, Италии и Франции.

С немецким государствоведом, историком и экономистом Лоренцем Штейном (1815-1890) Чичерин познакомился в Вене. Около часа Борис Николаевич провел с ним "в увлекательной беседе об общих научных вопросах"*(1045). "Я был совершенно очарован, - вспоминал Чичерин об этой беседе. - Тут я в первый раз почувствовал, что такое истинно-научная атмосфера, в которой живут люди, и которая побуждает их смотреть на вопросы спокойно и просто, видеть в них не дело партии или повод к ожесточенным препирательствам, а предмет серьезного объективного исследования. Я узнал человека, самостоятельно работающего для науки, владеющего всеми ее средствами, открывающего в ней новые горизонты, но чуждого всякой заносчивости, всякого шарлатанства и самохвальства. Самые ошибки являлись у него не плодом легкомыслия, хватающего верхушки, а результатом добросовестно обдуманной, хотя и недостаточно обследованной, мысли. Вместо рьяных споров, служивших только поприщем для бесплодной гимнастики ума, тут является возможность спокойного обмена мыслей, из которого выносишь полное умственное удовлетворение"*(1046).

Разговор с А.И. Герценом, с которым Б.Н. Чичерин встретился в Лондоне, произвел на него гнетущее впечатление. Борис Николаевич предпринял попытку убедить издателя "Колокола" в необходимости изменить направление пропаганды - перейти от страстного обличения политических порядков, существующих в России, брани в адрес русских государственных деятелей, к спокойному и мудрому анализу внутреннего состояния русского общества. Чичерин был убежден, что "у нас можно действовать только через правительство" и поэтому рассматривал самодержавную власть в качестве силы, способной сплотить вокруг себя умеренных сторонников преобразований, отстранив от дела реформ реакционеров и радикалов*(1047). Но Герцен был непреклонен в своей страсти обличать все русское.

Позднее Чичерин писал о разговоре с Герценом: "В сущности у него был ум совершенно вроде изображенного им доктора Крупова, склонный к едкому отрицанию и совершенно неспособный постичь положительные стороны вещей. В практических вопросах дело обстояло еще хуже. Когда я указывал ему на необходимость трезвого и умеренного образа действий при предстоящих в России великих преобразованиях, он отвечал, что это чисто дело темперамента... Меня это взорвало. Ссылаться на темперамент, отвечать лёгоньким издевательством, когда дело идет о благе отечества, о важнейших его интересах, о величайших преобразованиях, изменяющих весь его исторический строй, казалось мне недостойным не только возвышенного ума, но и благородного сердца"*(1048).

Поехав после разговора с Герценом во Францию, Чичерин написал ему оттуда письмо, в котором, продолжая с ним спор, заметил, что новейшие известия из России находятся "в полном противоречии с тем, что сообщали Герцену его корреспонденты". Герцен ответил на этот упрек Чичерина на страницах "Колокола": "Нас упрекают свирепо красные демократы в том, что мы мирволим Александру II, хвалим его, когда он делает что-нибудь хорошее и верим, что он хочет освобождения крестьян. Нас упрекают славянофилы в западном направлении. Нас упрекают западники в славянофильстве. Нас упрекают прямолинейные доктринеры в легкомыслии и шаткости, оттого что мы зимой жалуемся на холод, а летом, совсем напротив, - на жару".

Борис Николаевич был возмущен, когда прочитал эти строки. Он написал Герцену письмо, которое попросил поместить в "Колоколе", и до конца 1858 года оно было напечатано в этом издании. В 1862 году сокращенный вариант данного письма Чичерин включил в сборник своих статей под названием "Несколько современных вопросов"*(1049).

"Милостивый государь! - обращался Чичерин к Герцену. - В последнем листе "Колокола" Вы, с свойственной Вам энергией, отвечали на упрек в шаткости, в легкомыслии, который слышится Вами с разных сторон. Упрек этот, с некоторыми другими, повторяется, смею сказать, значительною частию мыслящих людей в России. Признаюсь, я также в нем виновен, и не отступаюсь от своего мнения - после вашего ответа; мне кажется даже, что вы не совсем поняли, в чем вас именно упрекают или, может быть, упрек дошел до вас в искаженном виде. Позвольте же мне объяснить это несколько подробнее"*(1050). И после этого на нескольких страницах Борис Николаевич раскрывал Герцену порочность той формы политической пропаганды, которую тот вел и продолжает вести посредством своего "Колокола", объяснял ему, каким должен быть настоящий политический деятель. "Мы слышим от вас не слово разума, а слово страсти, - писал Чичерин. - Вы сами в этом сознаетесь; мало того, Вы даже с некоторым удовольствием выставляете это напоказ и с презрением отзываетесь о людях обдуманных, точных, которые, не увлекаясь сами, не увлекают и других. Вы - человек, брошенный в борьбу, Вы исходите страстной верой и страстным сомнением, истощаетесь гневом и негодованием, впадаете в крайность, спотыкаетесь много раз. Это ваши собственные слова. Но неужели это требуется от политической деятельности? Я полагал, что здесь именно необходимы обдуманность, осторожность, ясное и точное понимание вещей, спокойное обсуждение цели и средств; я полагал, что политический деятель, который истощается гневом, спотыкается на каждом шагу, носится туда и сюда по направлению ветра, тем самым подрывает к себе доверие; что, впадая в крайность, он губит собственное дело. Необузданные порывы могут иметь поэтическую прелесть, но в общественных делах прежде всего требуется политический смысл, политический такт, который знает меру и угадывает пору; здесь нужна не страсть, влекущая в разные стороны, а разум, познающий и созидающий"*(1051).

Далее Чичерин пояснял Герцену, что в России "совершаются великие гражданские преобразования, распутываются отношения, созданные веками". Реформы касаются самых живых интересов общества, затрагивают его в самых глубоких недрах. "Какая искусная рука нужна, чтобы примирить противоборствующие стремления, согласить враждебные интересы, развязать вековые узы, чтобы путем закона перевести один гражданский порядок в другой! Здесь также есть борьба, но борьба другого рода, без сильных эффектов, без гневных порывов, борьба обдуманная, осторожная, озаренная мыслию, неуклонно идущею по избранному пути.

В такую пору нужно не раздувать пламя, не растравлять язвы, а успокаивать раздражение умов, чтобы вернее достигнуть цели"*(1052).

В марте 1860 года Чичерин, пребывавший в то время в Париже, получил известие о смерти своего отца. Он немедленно отправился в Россию. Проведя весну в своем тамбовском имении, Борис Николаевич отправился в конце мая в Лондон. Здесь он занимался изучением английских законов и трудов известных правоведов - в первую очередь, Уильяма Блэкстоуна (1723-1780), посещал заседания парламента, судебные процессы, беседовал с английскими адвокатами*(1053).

28 марта 1861 года на заседании Совета Московского университета было рассмотрено донесение юридического факультета о том, что "магистр государственного права, уже известный в нашей юридической литературе своими сочинениями, Борис Чичерин, несколько лет изучающий избранный им предмет в заграничных европейских университетах, и предназначенный г. Министром народного просвещения к занятию кафедры государственного права и энциклопедии законов в здешнем университете, к сентябрю месяцу настоящего года возвращается в Москву". На основании этого Юридический факультет, имея в виду желание Чичерина занять кафедру государственного права и энциклопедии законоведения, и "принимая в уважение его ученую известность", признал его "весьма достойным к занятию должности экстраординарного профессора по означенной кафедре" и просил сделать надлежащее распоряжение. Члены университетского совета прибегли к положенному в таких случаях голосованию. В результате его оказалось, что "магистр Чичерин избран в звание исправляющего должность экстраординарного профессора большинством 23 голосов против 3"*(1054).

С осени 1861 года Б.Н. Чичерину предстояло приступить к чтению лекционного курса студентам юридического факультета. Желая посвятить лето подготовке данного курса, Борис Николаевич покинул в конце мая Париж и направился в свое тамбовское имение Караул.

"Я возвращался на родину после трехлетнего путешествия, - писал он в мемуарах, - с богатым запасом новых сведений и впечатлений. Европа дала мне все, что могла дать. Я собственными глазами видел высшее, что произвело человечество, в науке, в искусстве, в государственной и общественной жизни. И я не мог не убедиться, что все это бесконечно превосходило то, что я оставил в своем отечестве. Это не был своеобразный, отмеченный особою печатью мир, противоположный России, как уверяли славянофилы. Нет, в противоположность однообразной русской жизни, вылитой в один тип, где на монотонном сером фоне незатронутой просвещением массы и повального общественного раболепства, кой-где мелькали огоньки мысли и просвещения, я находил тут изумительное богатство идей и форм; я видел разные народы, каждый с своим особенным характером и стремлениями, которые, не отрекаясь от себя, но при постоянном взаимнодействии с другими, совокупными усилиями вырабатывали плоды общей цивилизации. Еще менее я мог заметить признаки мира разлагающегося. Напротив, рядом с отживающими формами я видел зарождение новых, свежих сил, исполненных веры в будущее. Эти силы были еще неустроенны; впереди предстояло им еще много борьбы, усилий, может быть временно попятных шагов и разочарований. Но цель была намечена, и веющее повсюду могучее дыхание мысли и свободы обеспечивало успех. Глядя на Европу, невозможно было сомневаться в прогрессивном движении человечества.

Но вместе с тем я глубоко чувствовал, что вся эта раскрывающаяся передо мною в таком блеске Европа, со всем изумительным богатством явлений, были мне чужды и что я всем моим существом принадлежу своей однообразной, убогой, погруженной в мрак невежества родине, которая одна затрогивала самые заветные струны моего сердца"*(1055). Приведенные слова выражали не случайные настроения, но устойчивые чувства. За несколько месяцев до своего отъезда из Франции в Россию Борис Николаевич писал брату Василию, выбравшему себе дипломатическое поприще, а значит - жизнь на чужбине: "Все чужое мне до смерти надоело. Ни за что бы я не пошел в дипломатическую карьеру. Не презирать отечество с высоты европейского просвещения, а усвоить для него плоды этого просвещения и, может быть, вложить в него свою лепту, распространить в родной земле хотя бы неслышными и незаметными путями добытые человечеством умственные блага, сеять на тучной, но необработанной русской ниве взрощенные Европой семена мысли и свободы, такова была задача, которую я себе поставил, такова была отныне цель моей деятельности. Европой я мог любоваться, но жить и действовать я мог только в России"*(1056).

28 октября 1861 года исправляющий должность экстраординарного профессора Чичерин прочел на юридическом факультете Московского университета вступительную лекцию по курсу государственного права. "Закон связывает во единое тело разрозненные лица, подчиняя их единой государственной власти, - говорил он студентам. - Повиновение закону - вот первое требование правды, первый признак гражданственности, первое условие свободы. Свобода анархическая - преддверие деспотизма. Свобода, подчиняющаяся закону, может установить прочный порядок"*(1057).

Высказывавшаяся Чичериным в публицистических статьях идея предпочтительности преобразования России "сверху" была замечена в среде сановников, окружавших императора Александра II. В частности, она привлекла внимание А.М. Горчакова, который имел в то время на государя огромное влияние. На основании рекомендации Горчакова Б.Н. Чичерин был приглашен читать лекции по государственному праву цесаревичу Николаю Александровичу. "Милостивый Государь! - обращался к Чичерину летом 1862 года попечитель наследника престола граф С.Г. Строганов. - Вы не удивитесь, если в стремлении к добросовестному исполнению своего долга и в надежде на успех, я ищу приблизить к государю наследнику людей, которых считаю наиболее способными содействовать успехам его занятий, и отдаю предпочтение тем, кто своим заслуженным авторитетом может лучше других способствовать нравственному его развитию. Будучи исполнен чувства доверия и уважения к Вашим первым опытам университетского преподавания, я предлагаю Вам, Милостивый Государь, не отказать принять на себя чтение курса государственного права е.и.в. наследнику-цесаревичу. Согласно программе его занятий, курс этот намечен на первый триместр 1863 г. Молодой великий князь прошел в прошлом году курс энциклопедии права с профессором Андреевским; в настоящем году он студирует гражданское право с г. Победоносцевым"*(1058).

10 ноября 1862 года Совет Московского университета рассмотрел сообщение попечителя наследника престола графа С.Г. Строганова о приглашении с высочайшего соизволения государя императора профессоров Чичерина и Бабста к его императорскому высочеству государю наследнику цесаревичу "для преподавания его высочеству: первый - государственного права, а второй - статистики"*(1059).

В декабре 1862 года Б.Н. Чичерин переехал в Санкт-Петербург. При этом за ним сохранялась прежняя должность и жалованье на юридическом факультете Московского университета. С января 1863 года Борис Николаевич начал читать лекции великому князю Николаю Александровичу. В качестве введения к своему курсу государственного права он прочитал историю политических учений.

Цесаревич прекрасно усваивал трудный материал лекций по государственному праву и с блеском сдавал экзамены. Сам Чичерин и граф Строганов были в восторге. Николай Александрович обещал стать самым образованным монархом из всех, которые когда-либо были на русском престоле, а возможно, и на престоле всех других стран. Однако судьба в очередной раз оказалась злой к России. Внезапная болезнь привела Николая Александровича к смерти в Ницце 12 апреля 1865 года. Б.Н. Чичерин сопровождал цесаревича в его предсмертном путешествии по Европе и присутствовал при умирании своего ученика. Впоследствии он писал о своих чувствах: "Было что-то раздирающее душу, и вместе и высоко поэтическое в этой торжественной драме, которая разыгрывалась перед лицом всего мира: этот царственный юноша, надежда отечества, угасающий на чужом берегу, вдали от любимой родины; всевластный повелитель необъятного государства, из своей северной столицы поспешающий к одру умирающего сына, пораженного недугом, против которого тщетны были все человеческие усилия; мать, удрученная горем, в эти последние дни не отходившая от больного; молодая, полная прелести невеста*(1060), встречающая жениха на пороге смерти; вдали миллионы сердец, которые с напряженным вниманием и горячими молитвами следили за медленною борьбою угасающей жизни; а кругом великолепная обстановка южной природы, сияющее солнце, голубое Средиземное море, цветущие померанцевые деревья, разливающие в воздухе свой упоительный аромат"*(1061).

После смерти великого князя Николая Александровича Б.Н. Чичерин возвратился в Москву и продолжил преподавание на юридическом факультете Московского университета.

20 ноября 1865 года юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета удостоил профессора Б.Н. Чичерина почетной степени доктора наук. 8 декабря на имя попечителя Московского учебного округа было отправлено из Московского Университета следующее донесение: "Совет Санкт-Петербургского университета, принимая в уважение заслуги исправляющего должность экстраординарного профессора в Московском университете Чичерина на поприще отечественного государственного права, утверждает его как известного ученого, в степени доктора государственного права. По получении таковой степени г. Чичерин приобретает право на получение звания ординарного профессора, и т.к. в настоящее время при Московском университете имеются две вакансии ординарного профессора, то члены университетского совета в заседании бывшем 20 минувшего ноября, приступили к баллотированию его в означенное звание, по окончании коего считалось, что он избран большинством 25 голосов против 2.

Совет университета, представляя об этом, имеет честь покорнейше просить ходатайства Вашего Превосходительства об утверждении исправ. д. экстраордин. проф. Чичерина в звании ординарного профессора по занимаемой им кафедре, с положенным по штату содержанием, со дня избрания его в это звание, т.е. с 20 числа минувшего ноября месяца"*(1062).

31 декабря 1865 года министр народного просвещения А.В. Головин утвердил Б.Н. Чичерина в должности ординарного профессора Московского университета по занимаемой им кафедре с 20 ноября*(1063).

В 1866 году Б.Н. Чичерин успешно защитил докторскую диссертацию "О народном представительстве" *(1064). Казалось, его карьера складывалась в высшей степени удачно. Однако в это время уже зрели зерна конфликта, приведшего через два года к уходу Чичерина из Московского университета.

В декабре 1865 года закончился пятилетний срок службы престарелых профессоров юридического факультета Менщикова и Пешкова, занимавшего должность декана. По университетскому уставу, профессора, прослужившие двадцать пять лет, могли избраться на новый пятилетний срок только в случае, если получали за это избрание две трети голосов членов Совета факультета. По словам Б.Н. Чичерина, "это было установлено именно с тем, чтобы парализовать слишком привычное во всякой замкнутой корпорации кумовство и очистить место для более свежих элементов"*(1065). Пешков же и Менщиков прослужили уже по тридцать лет. При избрании в Совете 22 января 1866 года на новый пятилетний срок они были отстранены от участия в голосовании на том основании, что срок их полномочий истек еще месяц назад. По результатам голосования Менщиков не получил даже простого большинства, а Пешкову не хватило одного голоса до двух третей. После этого состоялись выборы на должность декана юридического факультета, и большинство Совета проголосовало за профессора Б.Н. Чичерина. "Лично мне этот выбор был неприятен, - писал впоследствии Борис Николаевич об этой истории в своих мемуарах. - Должность декана влекла за собою участие в хозяйственных делах университета, которыми заведывало Правление, разбор массы мелких студенческих дел и просьб, а, главное, значительное сокращение каникул, которыми я очень дорожил. Приходилось жертвовать и временем потребным для ученой работы и любимою мною деревенскою жизнью для всякого рода мелочных хлопот. Я бы очень рад был оставить Пешкова деканом, лишь бы он перестал быть профессором. Но отказываться я был не вправе. Друзья мои радовались тому, что влиятельное место в юридическом факультете, а с тем вместе и в университете, получил человек из нашего кружка"*(1066).

Но события повернулись вскоре таким образом, что о деканстве Чичерину пришлось забыть. В.Н. Пешков не согласился с отстранением его от участия в голосовании и опротестовал результаты прошедших в Совете юридического факультета выборов*(1067). Министерство народного просвещения его поддержало, решив, что "кончившие срок службы профессора все-таки сохраняют права профессоров до тех пор, пока не будут забаллотированы"*(1068). В результате 14 мая 1866 года приказом министра народного просвещения деканом юридического факультета на три года (с 16 апреля 1866 г.) был утвержден профессор, действительный статский советник Пешков.

Чичерин воспринял это решение как "нечто чудовищное, неслыханное" в практике русских учреждений. Почти два года длилось препирательство профессоров юридического факультета, разделявших мнение Б.Н. Чичерина, с Министерством народного просвещения и руководством Московского университета. И в конечном итоге в декабре 1867 года Борис Николаевич покинул университет. Университетское начальство не позволило ему прочитать последнюю лекцию своего курса, которая должна была состояться за несколько дней до Рождества, предчувствуя, что прощание профессора со студентами может вылиться в митинг. Борис Николаевич вынужден был проститься со своими студентами письмом. "Честь и совесть не дозволяют мне долее оставаться в университете, - обращался он к слушателям своих лекций. - Вы, мои друзья, еще молоды, вы не разучились ставить нравственные побуждения выше всего на свете. Поэтому, надеюсь, вы не будете сетовать на меня за то, что я прерываю свой курс. Я считаю себя обязанным не только действовать на ваш ум, но и подать вам нравственный пример, явиться перед вами и человеком, и гражданином. Нравственные отношения между преподавателем и слушателями составляют лучший плод университетской жизни. Наука дает человеку не один запас сведений; она возвышает и облагораживает душу. Человек, воспитанный на любви к науке, не продаст истины ни за какие блага в мире. Таков драгоценный завет, который мы получили от своих предшественников на университетской кафедре. На ней всегда встречались люди, которые всегда высоко держали нравственное знамя. Теперь, покидая университет, я утешаю себя сознанием, что мы с товарищами остались верны этому знамени, что мы честно, по совести исполнили свой долг и не унизили своего высокого призвания. Желаю и вам крепко держаться этих начал и разнести доброе семя по всем концам Русской земли, твердо помня свой гражданский долг, не повинуясь минутному ветру общественных увлечений, не унижаясь перед властью и не преклоняя главы своей перед неправдой. Россия нуждается в людях с крепкими и самостоятельными убеждениями; они составляют для нее лучший залог будущего..."*(1069)

Весной 1866 года Б.Н. Чичерин в ответ на обращенную к нему просьбу императора Александра II остаться в Московском университете взял обратно свое прошение об отставке. Но чувство солидарности с ушедшими в отставку профессорами, которые не получили такой просьбы от государя, не позволило Борису Николаевичу долго оставаться здесь. 20 июля 1868 года он окончательно покинул университет. "Лично для меня это был лучший выход, - объяснял он в мемуарах этот свой поступок. - Никого не увлекая за собою, я выходил из среды, которая внушала мне омерзение и возвращался к независимой жизни и к любимым занятиям. Профессуру я покидал без сожаления. В сущности, я никогда не чувствовал к ней ни малейшего призвания. Я принял ее вследствие сердечных воспоминаний о проведенных в университете блаженных днях молодости и о тех людях, которые составляли его красу; я считал ее временно полезною для утверждения в науке, которую лучше всего изучаешь, когда ее приходится преподавать; но к самому преподаванию я не чувствовал никакой наклонности. Я рожден писателем, а не профессором... Но если я для себя лично не имел причин жалеть об исходе дела, то я не мог скорбеть о нем глубоко с общественной точки зрения. Я видел разложение любимого университета. Он, а с ним и судьба воспитывающихся в нем молодых поколений предавались на жертву господствующей грязи. Еще грустнее было думать о том положении общества, в котором возможны подобные явления"*(1070).

С 1868 и до 1882 года Б.Н. Чичерин проживал в своем имении - в селе Караул Тамбовской губернии. В апреле 1871 года он женился. Его избранницей стала Александра Алексеевна Капнист, внучка писателя Василия Васильевича Капниста (1758-1823) и дочь полтавского помещика Алексея Васильевича Капниста (ок. 1796-1867)*(1071). Родилась она 27 ноября 1847 года, то есть была на девятнадцать с половиной лет моложе своего супруга.

В 1882-1883 годах Б.Н. Чичерин занимал пост Московского городского головы. Его речь на торжествах по случаю коронации Александра III, в которой прозвучали призывы к развитию общественной самодеятельности и земского движения, была признана приближенными нового императора политически вредной. В связи с этим Борис Николаевич был отстранен от должности городского головы.

Оказавшись в спокойной обстановке красивой деревенской усадьбы, Чичерин занялся научными исследованиями в области истории политических учений и государствоведения. "Вернувшись в частную жизнь, я поставил себе две ближайшие цели: написать курс государственного права, начиная с истории политических учений, и заняться делами земства"*(1072), - сообщал он в мемуарах об этом периоде своей судьбы.

Результатом его исследований стали книги: "История политических учений" (1869-1902), "Наука и религия" (1879), "Собственность и государство" (1882-1883), "Курс государственных наук" в трех частях (1894-1898), а также серия публицистических статей: "Конституционный вопрос в России", "Задачи нового царствования" и др.

В качестве первой части "Курса государственных наук" Чичерин напечатал под названием "Общее государственное право" текст лекций, которые он читал на юридическом факультете Московского университета и наследнику императорского престола цесаревичу Николаю Александровичу*(1073).

Публикуя эти лекции, Чичерин написал в предисловии к ним: "Тут есть некоторые, собственно мне принадлежащие мысли, проверенные многолетним изучением предмета. Полагаю, что они могут составить посильный вклад и в общую литературу государственной науки"*(1074).

Признавая, что за четверть века, прошедшие с момента написания последнего варианта лекций по общему государственному праву до их издания, появились новые факты, которые необходимо принять во внимание, Чичерин вместе с тем подчеркивал, что наука государственного права, в сущности, не продвинулась с тех пор вперед. В общественной мысли в этот промежуток произошел, по его словам, "довольно резкий поворот: от стремления ограничить по возможности государственную деятельность она перешла к чрезмерному ее расширению". Но серьезные ученые, отмечал он, не должны разделять и не разделяют ни той, ни другой крайности. "Преходящие колебания общественного мнения не касаются строгой науки, которая идет себе своим твердым шагом, стараясь основать свои выводы не на мимолетных потребностях настоящего дня, а на проверенной во всех своих частях теории и на непреложном фундаменте исторических фактов... Правильная точка зрения может установиться только всесторонним изучением государства в его юридических основах и в его исторической жизни. Издаваемый ныне курс имеет целью способствовать по возможности выяснению этих вопросов"*(1075).

Последние два десятилетия своей жизни Б.Н. Чичерин провел в своем имении. Он вернулся к прежним своим занятиям науками, снова стал писать и публиковать научные книги и статьи. "Лично мне занятия наукою не только помогали затыкать на старости лет тяжкие пробелы времени, - признавался он в своих мемуарах, - но они возводили меня в такую область, из которой человек может спокойным и беспристрастным взором оглядывать окружающие его житейские смуты, оценивая настоящее и, насколько возможно, предвидя будущее"*(1076).

Научные занятия Борис Николаевич сочетал в это время с работой в земских учреждениях. "Участие в делах земства в течение многих лет оставило во мне одни хорошие воспоминания, - отмечал он в своих мемуарных записках. - Мне доводилось на своем веку видеть самые разнородные собрания, но это было единственное, в котором я чувствовал себя совершенно на своем месте. Отчасти это могло произойти оттого, что я родился русским помещиком; но думаю, что тут кроются и другие причины. Едва ли в России найдется другая сфера, которая бы до такой степени приходилась чувствам и потребностям порядочного человека... Это - лучшее, что я видел в России. Провинция есть та еще нетронутая среда, из которой может выдти для нее обновление"*(1077).

Сравнивая общественную жизнь России начала 90-х годов XIX века с той, в которой протекала его молодость, Чичерин испытывал сложные чувства. Заканчивая осенью 1894 года свои мемуары, он писал: "Наравне с семьей, а может быть и более, я люблю отечество, и в каком же положении оно находится? В молодости я застал его под гнетом Николаевского деспотизма. Давление было страшное, всякая независимость преследовалась неумолимо. Но несмотря на то, в обществе сохранялись живые силы и неугомонные надежды. Лучшие люди того времени верили в мысль, в свободу, в просвещение, и дружными рядами работали для будущего. Ожидания их, наконец, сбылись: давящий их гнет рухнул в сознании своего бессилия; открылись новые поприща, на которые все ринулись, полные веры, под обаянием совершающихся событий. Нам довелось быть свидетелями величайших преобразований, какие испытывала на себе русская земля: одним законодательным актом дарована была свобода двадцати миллионам крепостных людей; в первый раз со времени ее существования в России водворилось правосудие, организовано было местное самоуправление, явилась неизвестная прежде свобода печати; страна покрылась сетью железных дорог. Россия, можно сказать, обновилась вся, как бы в купели живой воды, бьющей из вечных источников свободы и правды. Вспоминая прежнее время, едва верилось, что живешь в той же земле. И к чему все это, наконец, привело? Вместо новых, свежих сил для открывшихся всюду новых поприщ, оказалось умственное, нравственное и материальное оскудение. Независимые и образованные люди исчезли; пошлость царит всюду. Печать извратилась и изолгалась в конец; таланты все вымерли или заглохли. Правительство наполняется отребьем общества; все раболепное, низкопоклонное, бездарное лезет вверх и приобретает силу. Ложь господствует во всех сферах"*(1078).

К страданиям, которые Чичерин испытывал в последнюю эпоху своей жизни, наблюдая нравственное состояние русского общества, добавлялись горести его личной судьбы. Жена Александра Алексеевна родила ему троих детей, но ни один из них не пережил своего детства. 6 июня 1874 года у супругов Чичериных умер сын-младенец Алексей, спустя семь месяцев - 5 января 1875 года - умерла дочь Екатерина, которой едва исполнилось полтора года. Дольше всех из детей Бориса Николаевича и Александры Алексеевны прожила их последняя дочь, по имени Ульяна. Она умерла от дифтерита в ночь с 21 на 22 сентября 1884 года: было ей в тот момент семь с половиной лет. Борис Николаевич как будто сам умер... "Этот удар сломил меня окончательно. С тех пор я уже не поднимался, - описывал он в мемуарах свое душевное состояние. - Всякие надежды на счастье, всякое стремление к деятельности исчезли. Душевные силы были подорваны в самом корне. С тех пор я живу, покорно ожидая, когда Богу угодно будет призвать меня к себе, продолжая работать по мере сил и стараясь по возможности облегчить наложенный на нас крест с той, которой суждено было делить со мной все радости и горе. Еще в цвете лет я мечтал о старости, как о ясной поре жизни, когда утихают все житейские волнения и страсти и все кругом представляется как бы облитое теплыми лучами заходящего солнца, любуясь которыми, человек тихо и незаметно достигает конца своего земного пути. Такова должна быть старость при нормальных условиях человеческого существования; но она не дана тому, у кого с корнем вырвана живая часть его сердца и кому приходится кончать свой век сторожем кладбища. Можно счастливо жить, не имея детей; но остаться на старости лет без детей, это едва ли не самое тяжелое, что может постигнуть человека на земле"*(1079).