Как построить дом обычным людям. п.1 Принятие решения

Репортаж из автобуса «Милосердие».

Я долго не могла на него решиться. Если хочешь, чтобы разговор получился — общайся на равных, не отворачивая лицо и не морща нос. Смогу ли? Есть ли реальная опасность заразиться? А как же не боятся медсестры, которые денно и нощно дежурят а автобусе? Они-то ведь там постоянно, а я лишь на несколько часов.

Мысль о том, что все в руках Божиих, спасительно возникает в сознании, потом ее заглушают разнообразные околомедицинские познания про чесотку, педикулез и открытую форму туберкулеза — жуть берет, и кажется, что все уже чешется и подступает кашель. Потом опять вспоминается батюшкино благословение и уверенные слова о том, что все будет хорошо. Вслед за этим вновь возвращается ощущение опасливой брезгливости. Его прогоняют мысли о том, что приближается зима, и стыдно будет за то, что материал о тех, кому холодно и голодно, до сих пор не готов. Значит, надо его сделать, тем более, что обстоятельства складываются удачно, и полдня — в моем распоряжении.

День выдался солнечный и теплый. Я боялась, что, приехав к автобусу уже во второй половине дня, не застану там своих предполагаемых собеседников. Какое там! За те несколько часов, которые я провела в самом автобусе и рядом с ним, народная тропа туда не зарастала. Кто-то приходил за таблетками, кто-то — на перевязку, кому-то была нужна теплая одежда. Еще одним опасением было то, что люди не захотят со мной общаться. В самом деле, кто я такая, чтобы душу мне открывать и про жизнь свою рассказывать? Пошлют куда подальше — и все. Но, слава Богу, этого не произошло. Я была просто поражена тем, как охотно и доброжелательно люди шли на контакт. А я ведь не раздавала одежду, еду или ордера на жилплощадь, и не могла помочь абсолютно ничем. Но оказалось, что уважительное отношение ценится здесь не меньше. Помните правила Глеба Жеглова, которым он обучал Шарапова? «Разговаривая с людьми, всегда улыбайся. Проявляй к человеку искренний интерес и старайся подвигнуть к разговору о нем самом».

Сестра милосердия Татьяна Петровна и очередные подопечные. Рабочие моменты

Мой интерес был искренним, а вот улыбаться плохо получалось. Каждый мой собеседник был ходячей драмой и трагедией. Не подумайте только, что меня хотели разжалобить и что-то таким образом выгадать — нет. Никто ни разу ничего у меня не попросил. Люди просто рассказывали о том, как и почему оказались на улице, и от этих, пусть даже не во всем правдивых, рассказов сжималось сердце. В их глазах была боль — в моих тоже.

Наверное, милостью Божией, я подошла к автобусу в тот редчайший момент, когда рядом с ним никого не было. Меня приветливо встретили медсестры Нина Ефимовна и Татьяна Петровна. В автобусе тепло. Вдоль стен — сиденья с зелеными чехлами, между ними — широкий проход. Тумбочка с лекарствами. Иконы. В автобусе чисто, но любезное приглашение присесть пока я принять не готова — мало ли что? Я лишь ставлю на сиденье сумку, достаю из нее диктофон и пытаюсь начать интервью с Ниной Ефимовной. Однако, тут же раздается стук в дверь, и я вижу подошедшего к автобусу мужичка. После короткого разговора Нина Ефимовна выдает ему какую-то бумажку, а я, поняв, что случай упускать нельзя, выскакиваю из автобуса — и вот он, мой первый собеседник. Зовут его Анатолием Николаевичем. 1954 года рождения. Классический тип русского деревенского мужичка. Синие глаза, седая бородка.

— Часто бываете здесь?
— Бываем. В санпропускник берем талоны.
— А что там, в санпропускнике?
— Помыться можно и одежду прожарить. От вшей.
— Анатолий Николаевич, а живете Вы где?
— В теплотрассе.
— Как же это получилось?
— Так пью я. Пью.
— А семья?
— Здесь, в 12-м доме живет.
— Так у Вас семья есть?!
— Семья есть. Дача есть. А я вот приехал с дачи — и запил, и домой не появляюсь. Сейчас вот в санпропускник схожу, и опять на дачу уеду.
— А устроиться на работу насколько реально?
— Я шофер, 25 лет за рулем.
— Чем же Вам помочь, чтобы Вы больше не жили в теплотрассе, а работали бы шофером и не ходили бы на санобработку?
— Ой, ладно. Я пошел.
— Желаю Вам всего самого доброго, помоги Вам Господи.
— Спасибо.

И так искренне звучит это «Спасибо», и такой теплый взгляд его сопровождает, что первое волнение от необычности происходящего, в общемто, уходит. Начинается привычная работа. А работать есть с кем.

И снова — талоны в санпропускник

Олесе 24 года. Открытое круглое лицо, ясные серо-зеленые глаза. На улице она с 16-ти лет. Образование — 9 классов. Ушла из дома, когда отчим стал издеваться и выгонять. «А что же мама?» — «А маме все равно». Олеся живет, где придется: «Небо и земля!» Пока не так холодно, можно ночевать и на улице. А вот с наступлением холодов... Возможна и ночевка в электричках, но сейчас они охраняются, и при отсутствии билета оттуда могут выкинуть (уж не знаю, в прямом или в переносном смысле): «Ладно еще, если возле города — можно другую электричку дождаться и уехать. А если где-нибудь на полустанке выкинут или где-нибудь в лесу — это ой-ей-ей, страшно».

И в теплотрассе жить страшно, а из подвалов и подъездов выгоняют: «Если мы живем не в квартирах, мы же для них не люди. Выживаем за счет благотворительной столовой и вот, автобуса. В субботу кормят в парке на вокзале, а в воскресенье — около метро. Летом-то проще было, сейчас — потяжеловастее». «А устроиться на работу реально?» — «Так-то реально, только документов нет. Документы надо восстанавливать. Да я, в принципе, и не пробовала». — «А пошла бы в реабилитационный центр, где можно было бы и жить, и работать?» — «Пошла бы. Если нормальный круг общения — можно и так». На мой вопрос, как строятся отношения с Богом, отвечает: «Так-то я сама некрещеная, но в Бога верю». Показывает нательный крестик, говорит о том, что хотела бы креститься.

«Я тоже некрещеный, и у меня тоже есть крест. Хочу креститься», — наконец-то вступает в разговор все это время молча стоявший рядом Игорь, и демонстрирует свой нательный крест, висящий на стальной, длинной, обмотанной вокруг шеи цепи. 24-хлетний Игорь, одетый в женский серый свитер и грязную оранжевую куртку, выглядит по-детски. К автобусу пришел, потому что нужны теплые вещи.

Говорит Игорь тихо и непонятно. Из того, что удалось разобрать, понимаю, что жил он в деревне под Уфой. Жизнь его, как следует из рассказа — сгусток криминальных трагедий. Отец погиб, когда Игорю было 6 лет, сестру жестоко убили, мать сгорела вместе с домом, пока Игорь отбывал срок в заключении. Теперь он здесь, в Екатеринбурге, скитается по подвалам и теплотрассам. Как оживляется Игорь, как меняется его довольно унылое прежде выражение лица, когда мы заговариваем о возможности жить и трудиться где-нибудь на селе! У его семьи, оказывается, было неплохое хозяйство — коровы, свиньи, лошади. Игорь почти с восторгом вспоминает, как косил траву и ухаживал за скотиной.

Но когда я спрашиваю, почему он не возвращается в родную деревню, где, по его словам, живет дальняя родня, где можно было бы устроиться достойнее, чем в городской теплотрассе, он ссылается на отсутствие материальной возможности уехать из города. Позже я узнаю, что Служба милосердия решать такие вопросы помогает. Почему же не уезжает Игорь?.. А вот и еще один объект моего профессионального интереса: Гена, 28 лет. Ему для полного счастья нужна квартира — больше ничего. Спрашиваю о семье, он отвечает:

— У меня какая может быть семья? Была бы комната, можно было бы говорить о семье.
— А куда все делось? Ну, вот Вы родились. Мама-папа, школа, потом армия?
— В армии не был. Была тюрьма по малолетке. Потом освободился, квартиру продали, с обменом обманули.
— А папа с мамой?
— Нету их уже, все. Вот, скитаюсь... Ладно, пойду я.
— Давайте еще поговорим. Как люди, Церковь, общество могут помочь тому, кто вышел из тюрьмы в никуда?
— Не знаю. Ну, как они помогут? Может, гденибудь в общаге место выделят...
— А реабилитационный центр — крыша над головой, койка, тарелка супа и возможность работать?
— Не знаю. Это не всем подойдет. Везде есть свои правила. Мне это не надо.
— Все равно нужна вольница?
— Да. Но я и сам могу себя обеспечить.
— А реально устроиться на работу? А то ведь кроме этого только два варианта — либо воровать, либо подаяния просить.
— Да. Но мне ни этот, ни тот не подходит. Я халтурой зарабатываю. Заработать можно, просто все от здоровья зависит. Может, у когото здоровья нету — к примеру, грузчиком пойти — ему-то, конечно, что делать? А я могу себе грузчиком заработать, рублей 500 в день — легко. В принципе, сложностей-то нету. Просто, бывает, то запьешь, то еще что.
— А если бы помогли духовно укрепиться, чтобы варианта «запьешь» не стало?
— Ну, не знаю. От такой жизни попробуй, не запей. Каждый день одно и то же. Здесь к нашему разговору присоединяется еще один молодой человек, Гена прощается и уходит.

А вот еще один Игорь. Ему 19 лет. В этом году он освободился из мест лишения свободы. Был там, правда, недолго — 4 месяца. Жилья у него нет. У Игоря на ноге — страшный ожог от трубы в теплотрассе. Он сильно хромает. Сейчас, благодаря сочувствию со стороны местных сантехников, живет в подвале: «Я порядочно там живу, на белой простынке». Есть перспектива с разрешения хозяина пустующей квартиры сделать там ремонт и жить. Но, пока Игорь не вылечит ногу, это все нереально. Он и на перевязки в автобус «Милосердия» приходит не всегда — не может встать. Тогда меняет повязку сам:

— Знаешь, вот закон подлости. Ведь знаю, что автобус там стоит и что перевязать надо, а встать не могу. Хорошо, что денег маленько было, друг помог — мази купил и перебинтовал. Сегодня вот с силами собрался, пришел. Тут как раз подходит очередь Игоря, и он поднимается в автобус. Как потом рассказывают мне медики, дело с ногой у него обстоит, действительно, очень плохо. «Ты тоже сюда? Что-то я раньше тебя здесь не видел», — с нескрываемым интересом смотрит на меня мужчина, ждущий своей очереди в автобус. Этого еще не хватало! Нет, я, конечно, постаралась одеться скромно, но неужели до такой степени, что уже и за свою принимают? Впрочем, он тоже не в обносках. Из разговора выясняется, что зовут его Вадим Сирота (Сирота — это прозвище). Из своих 45-ти лет 16 он провел в заключении. Пока отбывал последний срок, мать умерла, неприватизированная квартира оказалась потеряна. Ночует, где придется — все больше у знакомых одиноких стариков, тоже бывших «сидельцев». История о том, как получил первый срок — киносюжет. Вадим отслужил в армии, да не где-нибудь, а в морской пехоте, поступил в Горный институт. Провожал девушку, с которой дружил, до дому. В парке на них напали трое парней, во время драки одного убил на месте, второй уже позже скончался в больнице. Несмотря на показания спасенной и оставшегося в живых хулигана, ставшего свидетелем по делу, получил 8 лет. Когда освободился, девушка уже вышла замуж. Ее муж помог Вадиму с работой и жильем. Пять лет все было хорошо, а потом Вадим встретил тех, с кем вместе сидел, запил — и понеслось...

Однажды, сразу после очередной отсидки, Вадим уже давал интервью журналистам. Мне он рассказывает об этом так:

— Вы не поверите. Я только освободился, приехал из Тавды, а на вокзале возле памятника танкистам журналисты ТАУ стоят. Меня остановили и спрашивают: «Какое у тебя есть желание?» А желание мое — поездить по разным странам и посидеть там в тюрьмах. А потом в Россию вернуться, в тюрьму сесть и там мужикам рассказывать, как там, за границей, в тюрьмах живется. Я им это сказал, они мне тысячу рублей дали и по телевизору потом это показали. На мой вопрос, много ли среди бездомных людей верующих, Вадим отвечает:

— Много. Так если бы Бога не было, кто бы нам помог! Я в душе постоянно молюсь. Даже перед тем, как стопку выпить, обязательно перекрещусь: «Господи, прости меня, раба грешного, что я запил». Я, когда выпиваю, то прощения прошу — я ведь знаю, что так нельзя. В завершение нашего разговора я узнаю от моего собеседника еще одну историю «как в кино». О человеке по имени Васька Бандера, вместе с которым они бомжевали. Правда, с ночевкой было туго. На улице стоял сорокаградусный мороз, а из подъездов выгоняли, поскольку у напарника было очень неуместное в данной ситуации свойство: засыпая, он громко храпел, тем самым выдавая присутствие в подъезде незваных гостей Из квартир выходили разгневанные жильцы и... В следующем подъезде история повторялась.

Травмы, ожоги, обморожения — постоянные спутники бездомных

В конце концов, Вадим нашел временное жилье и работу, а Васька, в свое время окончивший автодорожный техникум и хорошо разбирающийся в автомобильных внутренностях, встретил старого друга, хозяина автосервиса, который и взял его на работу. Через какое-то время непьющий работник автосервиса Василий уже ездил на иномарке и имел собственное жилье. И сейчас он порой приезжает к местам тусовки бездомных и привозит им еду и выпивку. Выгнавшая его когдато за пьянство жена теперь зовет вернуться, но он эти призывы игнорирует.

С 1 ноября Вадима берут на работу — сторожем в сад. Осталось продержаться совсем немного. Неожиданно ко мне обращается нестарая еще симпатичная женщина, одетая в желтую шубу из собачьего меха (помните, были такие в моде лет 10-15 назад).

— Вы — журналист? А чем вы можете помочь? Я, вроде бы, неглупая женщина, но мне очень тяжело жить...

Людмиле Ивановне 57 лет. Всю жизнь она проработала в советской торговле. Когда-то у нее были муж, сын, дочь и трехкомнатная квартира. Рассказ о разрыве с семьей очень туманен. «По людям» Людмила Ивановна живет с 1989 года. Документы утрачены. Сейчас вообще ночует под лоджией, под охраной дворовой собачки. В ответ на мое предложение устроиться где-нибудь при храме, говорит: «Я ведь курилка. Курю много лет, бросить не смогу. И пиво люблю. А там этого нельзя». Кроме того, не нравится Людмиле Ивановне скромная церковная кухня — сказываются привычки и возможности еще той, сытой, «не уличной» жизни.

Автобус Милосердия Людмила Ивановна поминает добрым словом: после перенесенной операции здесь ей делали перевязки и давали лекарства, чем очень помогли. Правда, и сама она за свое здоровье боролась: после того, как ее выписали из больницы в халате и тапочках (шубу и обувь уничтожили, боясь заразы), напутствовав угрозой ампутации прооперированной ноги, надо было проявить недюжинную волю к жизни. И теперь Людмила Ивановна, лихо притопывая ногой о землю, с удовольствием демонстрирует обретенное здоровье.

Во время нашей беседы не раз подходит к нам мужчина лет сорока, вполне нормального вида, но поразительно похожий на одного из бандитов в «Калине красной» Шукшина. Походит, демонстративно смотрит колючим взглядом на диктофон, который я держу в руке, на меня... Ой, можно было бы воспользоваться этим его интересом, он, наверное, настроен поговорить. Но мне, вопервых, не хочется обижать Людмилу Ивановну, явно довольную моим искренним вниманием, а, во-вторых, почему-то я его боюсь и предпочитаю делать вид, что увлечена разговором и просто ничего не замечаю. Мужик отходит в сторону. Там его ждут мужчина постарше и погрязнее, и молодая красивая женщина с длинными распущенными волосами. Совершенно невозожное в моем представлении сочетание. Но чего только в жизни не бывает...

Однако, вернемся к моей собеседнице. Живет она сейчас за счет разнообразных мелких приработков: подметает на мини-рынке, выносит мусор. Там же ей перепадают овощи. Есть и еще бизнес-проекты, но о них мне рассказано по секрету — они вполне приличные, но являются коммерческой тайной. Разглашать ее я не могу.

Скажу лишь, что Людмила Ивановна трудится в меру сил, не просит подаяния и не ворует. И это достойно уважения. Кроме того, из нашего разговора я сделала вывод, насколько содержимое городских помоек ценно для бездомных. Туда порой выбрасывают самые нужные и еще вполне годные к употреблению (а то и вовсе шикарные) продукты питания, предметы обихода, обувь и одежду. Рассказав мне о нескольких чудесных находках, Людмила Ивановна упоминает и о том, что каждой из них поделилась с теми, кто когда-нибудь делал ей добро: «А как же иначе?» Беседуем мы долго. Расстаемся почти подругами.

Попрощавшись с новой знакомой, я, наконец, снова оказываюсь в автобусе — очень хочется согреться. Несмотря на довольно теплую погоду, стоять на улице холодно. В автобусе мне представляют Сергея. Он только вчера приехал из Среднеуральского реабилитационного центра и теперь ждет встречи со своим духовником, отцом Владимиром Первушиным. Сергею 36 лет. У него нет ни семьи, ни квартиры — после тюремной отсидки, как и у большинства. Но, в отличие от многих, он после освобождения активно искал себе постоянное место жительства и работу. Так и оказался в реабилитационном центре. Крестился. Уехать из центра его заставили не сложившиеся отношения. Теперь, если отец Владимир благословит, поедет устраиваться на работу в поселок Баженово. Там рабочие руки нужны, жильем обещали обеспечить. Работа нелегкая (изготовление шлакоблоков), но платят хорошо, не обманывают.

Евгений Борисович — жертва квартирного мошенничества, на улице уже 9 лет

Пока мы разговаривали с Сергеем, нашего полку прибыло: В автобус возвращается несколько часов назад отправленный в больницу на «Скорой помощи» бездомный по имени Саня. По его словам, там взяли кровь на анализ — и на этом решили с пациентом расстаться. Саня, чувствующий себя очень плохо — у него подозревают пневмонию (и это — в лучшем случае) — вернулся к медсестрам автобуса Милосердия. Нина Ефремовна звонит в больницу, пытается выяснить причину отказа в госпитализации, затем вновь вызывает «Скорую». Машина приезжает довольно быстро. Седой, высокий, подтянутый доктор осматривает Саню, слушает его и велит одеваться и идти в машину.

Я, пользуясь небольшой паузой, задаю доктору и сопровождающей его женщине-фельдшеру давно волнующий меня вопрос: распространяется ли клятва Гиппократа на бездомных? У этого вопроса есть своя предыстория. Однажды летом недалеко от нашего дома лежал бездомный человек. От него не пахло алкоголем. Он просто не мог встать. Людям, проявившим к нему интерес, рассказывал, что приехал в Екатеринбург из деревни на заработки. Устроился на овощебазу грузчиком. Паспорт забрали хозяева. После получки его ограбили и побили.

Без денег, без документов и с остатками здоровья он переселился в теплотрассу. А здесь вот упал — и встать не может, отказали ноги. После долгих уговоров и объяснений приехала «Скорая помощь». Приехала — и уехала. И ни в какую больницу не увезла: «Нам после него машину дезинфицировать, она на весь день из строя выйдет. А транспорта и так не хватает». Аргумент железный. Когда говорят про рожениц, умирающих старичков и малышей, к которым не сможет приехать эта машина, трудно что-либо возразить.

А с мужиком-то что делать?! А ничего. Через несколько часов он смог встать и побрел куда-то — наверное, опять в теплотрассу. Вкратце рассказываю эту историю докторам со «Скорой», приехавшей за Саней. Они удивлены: «В таких случаях врачи обязаны оказать помощь и при необходимости госпитализировать. Проблемы гигиены решаемы: обернуть человека чем-то, чтобы возможную инфекцию не разнести по салону, пакеты какие-то найти для этой цели. Все решаемо». Не думаю, что они лукавили перед неожиданно оказавшимся в автобусе корреспондентом: медики с самого начала вели себя доброжелательно по отношению и к больному, и к сотрудницам автобуса Милосердия. И в Сане видели не грязного, дурно пахнущего бомжа, а человека, нуждающегося в медицинской помощи. Которую ему и оказали.

Когда Саню увезли на «Скорой», за помощью обратился еще один пациент. На спине у пожилого мужчины оказалась рана, требовавшая обработки. После того, как все необходимое было сделано, и страждущий ушел, я, наконец, смогла побеседовать с теми, кто, с моей точки зрения, заслуживает памятника при жизни — с медсестрами автобуса Милосердия. и оказался в реабилитационном центре. Крестился. Уехать из центра его заставили не сложившиеся отношения. Теперь, если отец Владимир благословит, поедет устраиваться на работу в поселок Баженово. Там рабочие руки нужны, жильем обещали обеспечить. Работа нелегкая (изготовление шлакоблоков), но платят хорошо, не обманывают.

Автобус «Милосердие»

Татьяна Петровна трудится в «Милосердии» почти год. Медсестра высшей категории. Всю жизнь проработала медсестрой в психбольнице, много лет — в отделении, где по определению суда лежат люди, совершившие преступление, затем перешла на работу в наркологическое отделение. За 28 лет работы привыкла к таким больным, привыкла оказывать им помощь, общаться с ними... И не только привыкла — умеет это делать.

— Нас всегда учили, что нельзя показывать пациентам свою боязнь. И нельзя относиться к ним, как к преступникам — нет, только по-человечески, доброжелательно, с пониманием. И я к этим людям отношусь, как к родным. Знаю, как с ними поговорить, как убедить, как себя повести в той или иной ситуации, как помочь. Прошу Татьяну Петровну рассказать о какихто особо запомнившихся ей случаях. Она вспоминает, как явился в автобус парень, буквально до кости распластавший свою руку ножом. Он таким образом вскрыл гнойную опухоль, а обрабатывать и зашивать рану пришел в «Милосердие». Попытки отправить отчаянного пациента в больницу успехом не увенчались: он доверял только медикам из автобуса. Пришлось лечить. Но этим история не закончилась. В процессе оказания помощи больной достал из-за пазухи большой нож, с помощью которого он и занимался самолечением. Татьяне Петровне, которая в тот момент дежурила в автобусе одна, сразу пришли на память прежние откровения этого же человека о том, что он страдает психическим заболеванием: может сделать что-либо — и потом даже не помнит об этом. В сочетании с ножом в руке это было страшно. Но — Господь миловал, обошлось.

Был и пациент с проломленной (не поверите, видна была надкостница!) головой, который также наотрез отказывался обращаться в больницу и ждал помощи только от «Милосердия». Помощь ему оказали. Успешно. И в первом, и во втором случае, страшные раны, во-первых, зажили, во-вторых — зажили на удивление быстро. Как отмечают и Татьяна Петровна, и Нина Ефимовна, они не перестают удивляться тому, как в кратчайшие сроки исцеляются раны, которые в условиях стационара лечатся гораздо дольше.

— Это Господь помогает, — объясняет чудесные исцеления Нина Ефимовна. Она 26 лет проработала медсестрой в хирургическом отделении, последние 11 лет была участковой медсестрой. Уже два года является сотрудницей автобуса «Милосердие» и Патронажной службы.

Нина Ефимовна рассказывает мне о графике работы автобуса Милосердия. По понедельникам, средам и пятницам с 11 до утра до 7 вечера — дежурство возле благотворительной столовой Ново-Тихвинского монастыря (ул. Бебеля, 164).

В 7 часов вечера автобус едет на 4-ю овощебазу — место пребывания и работы многочисленных мигрантов и отечественных бездомных, которых не лечат в больницах и поликлиниках и к тому же, как выясняется, плохо кормят. С 9-ти часов вечера до 6-ти утра сотрудники «Милосердия» оказывают помощь обитателям железнодорожного вокзала. (К сожалению, финансовый кризис внес свою лепту в работу автобуса Милосердия.

И теперь он выезжает в рейс лишь два раза в неделю. С лекарствами и талонами в санпропускник тоже проблема. — прим. автора) Сказать, что меня впечатлило все услышанное и увиденное — значит ничего не сказать. Я провела в автобусе Милосердия и рядом с ним три часа. За это время человек 15 — 20 получили разнообразную помощь. Две милосердные женщины безостановочно делали перевязки, обрабатывали раны, выдавали лекарства, одежду или направления в санпропускник, и все это — предельно спокойно и доброжелательно, без тени брезгливости или собственного превосходства.

При мне, милостью Божией, никаких острых ситуаций не возникало. Повезло. Повезло, что не явились к автобусу люди, мучимые похмельным синдромом и оттого злящиеся на весь мир. Повезло, что не было и уже основательно опохмелившихся — им в приеме отказывают, просят приходить трезвыми, что вызывает агрессивную реакцию. Видимо, Господь решил, что хватит с меня и того немногого, с чем я встретилась. А они — те, кто трудится в автобусе Милосердия — встречаются со всем этим и многим другим каждый день. Их работу ни за какие деньги не станет исполнять великое множество людей. Их привел сюда Господь и поставил служить сирым и убогим. И они служат — добрым словом и добрым делом. Низкий им за это поклон. Низкий поклон и тем, кто счел для себя возможным и правильным тратить немалую часть финансов на то, чтобы обеспечивать работу автобуса Милосердия. ...Когда время приближалось к пяти часам вечера, поток людей, желающих получить помощь в автобусе «Милосердие», иссяк. Нина Ефимовна и Татьяна Петровна впервые за целый рабочий день получили возможность сходить в столовую на обед. Мы тепло простились. Я, счастливая обладательница семьи, работы и жилья, отправилась домой. А сестры милосердия, после короткого отдыха — на помощь тем, кто всего этого лишен. За напряженным днем следовали беспокойный вечер и бессонная ночь. «Друг друга тяготы носите и так исполните закон Христов» (Гал. 6.1,2).

P. S.: Какие выводы сделала я для себя и что поняла?

• Бездомные — это совершенно особая психология. Это вольница, которая порабощает и становится тяжкой зависимостью. Далеко не каждый захочет и сможет пожертвовать привычным образом жизни и потрудиться ради обретения человеческого достоинства. А разве нельзя то же самое сказать о многих из нас (имею в виду и себя)? Значит, и тем, кто не встанет на путь исправления в реабилитационном центре, надо помогать, не бурча, что сами они во всем виноваты.
• В подавляющем большинстве эти люди — жертвы своих страстей и тяжелых жизненных обстоятельств. Кузнецы своего «вольного счастья». Но только ли к ним относятся эти слова? А чем лучше страсти, с которыми всю жизнь живет среднестатистический благополучный человек? Моя ли заслуга, что мои страсти не привели к таким же необратимым или труднопреодолимым последствиям? А если нет — то я ничем не лучше их. А в очах Божиих — тем более.
• Пришло внутреннее осознание верности святоотеческого высказывания о том, что милостыня потому так и называется, что она ничем не заслужена и не заработана. Дело не в заслугах и достоинстве нуждающегося в помощи человека — дело в милосердном отношении того, кто хочет и может помочь. Практика.
• К бездомному, находящемуся в беспомощном, требующем медицинского вмешательства, состоянии, можно и нужно вызывать «Скорую помощь». Клятву Гиппократа никто не отменял, и, как оказалось, внутренними правилами «Скорой» она также подтверждена.
• С бездомным, устроившимся на ночлег в подъезде, можно попробовать договориться о том, что он не превратит место своего пребывания в туалет (ведь это является главной причиной изгнания бездомных из подъездов), а удушливые папиросы будет курить на улице. Уважительное обращение в большинстве случаев возымеет действие.
• Помочь бездомным можно едой, одеждой и просто человеческим отношением. Можно, выбрасывая несвежую, но еще годную к употреблению пищу, не полениться хорошо упаковать ее в банку или пакет и поставить рядом с контейнером. Можно в ответ на просьбу подать милостыню купить в ближайшем магазине еды или заранее, идя на вокзал, в центр города или к храму, взять с собой, к примеру, булочек — их съедят, а не выпьют. Одежду и обувь лучше передавать в автобус Милосердия. Особенным спросом пользуются мужская обувь, носки, теплые вещи.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Каждую зиму люди замерзают на улицах. Чтобы забрать в морозы под крышу всех бездомных, руководитель Дома трудолюбия Емельян Сосинский еще летом арендовал в Сергиево-Посадском районе заброшенный пионерский лагерь, который сможет вместить несколько сотен стариков, инвалидов и женщин с детьми. Он откроется уже в ближайшее время, но лагерю и живущим в нем бездомным надо помочь уже сейчас.

«А зачем вообще помогать бездомным?» Емельян Сосинский отвечает:

– Для человека верующего это – один из путей спасти свою душу. Потому что ты должен быть либо молитвенником, либо постником, либо благотворителем. Благотворительность – это спасение своей души через помощь окружающим. И, на мой взгляд, помощь бездомным людям – это очень хорошее направление, по которому можно себя спасать. Тут мы видим множество заповедей, которые можно исполнить. «Был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня…», «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Все это точно относится к категории людей, которая называется бездомные.

Вторая точка зрения, с которой тоже надо помогать бездомным – это наша с вами безопасность. Все же понимают, что будет гораздо лучше, если вместо того, чтобы пьяными лежать на улице, они будут жить где-то под крышей, трезвые, трудиться и сами на себя зарабатывать.

Это – ответ для человека не верующего, а просто прагматичного.

– Изменились как-то причины бездомности за последние сто лет?

– Нет, всё одно и то же. Всегда были люди, которые в поисках заработка уезжают куда-нибудь и начинают бедствовать, и это основной состав тех, кто становится бездомными. И те, кто попрошайничают по городам и селам, они тоже всегда были и есть.

– То есть, основной состав бездомных – это люди, которые из бедных регионов приехали в Москву и не удержались?

– Да. И в первую очередь они не удержались у себя на родине. Потому что в регионах работы намного меньше. И те, кто привык, допустим, выпивать после работы, у кого с образованием не очень, они едут туда, где шанс заработать и выжить больше. У многих из них, кроме того, что нет никакого производства на родине, потеряны родственные связи. Деревни-то вымерли…

Подавляющее большинство, 80% бездомных – это те, кто уехал из дома в поиске лучшей жизни. Причем, жизни рабочей. Но потом часть из них осваивается на улице и работать уже не хочет. И вот их число, к сожалению, растет.

– То есть, люди становятся «профессиональными бездомными»?

– Да, это те, кто живет по принципу: «Я вам не лошадь, чтобы работать, есть право на труд, а не обязанность». И среди верующих людей есть такие, которые считают, что это – нормально. Потому что мы знаем заповедь: «Просящему у тебя дай». И неважно, как он собирается эти деньги тратить – хоть пить, хоть тунеядствовать. Раз есть заповедь, значит – дай. И вот эта категория людей, к сожалению, среди бездомных умножается.

– Сколько можно прожить на улице, не работая? Есть ночлежки, есть места, где покормят.

– Могу сказать на примере, который я неоднократно наблюдал возле храмов, где я работал. Если человеку без ограничений дают и пожертвования собирать, и пить сколько хочет, а живет он при этом на улице, то такая жизнь длится три года. Потом он умирает.

– А ты сочувствуешь бездомным?

– Когда человек лежит на улице пьяный, я считаю, что это состояние неправильное, и ему надо об этом говорить. И надо его всячески хоть словом, хоть делом (апостол Павел писал, что «других страхом спасайте») вытаскивать из этого состояния. Я считаю правильным дать человеку возможность изменить свою жизнь. А сочувствовать, что он бедненький пьяный лежит, к сожалению, я пока не на такой стадии духовности. Я ему просто жестко скажу: «Что, тебе не надоело в этом всем валяться?»

– Тебе приходилось наблюдать духовный рост у людей, которые попали с улицы в приют?

– Наблюдал. Тут, конечно, не знаешь, где правда, а где наигранность, которая особенно свойственна людям, привыкшим жить, что-то про себя сочиняя. Но вот одна женщина говорила: «Раньше я встречалась с трудностями и тут же уходила в запой. А сейчас, удивляюсь сама себе: говорю, значит так Богу угодно. И не пью».

Я надеюсь, что изменения происходят, потому что человеку достаточно просто о чем-то слышать, о чем он раньше не слышал. И хочет он – не хочет, а мысленный процесс идет.

– Ты говорил как-то, что в новом лагере в Сергиево-Посадском районе будет возможно устроить бездомным жизнь на порядок лучше – интереснее и духовнее. Как это будет выглядеть, и насколько лагерь уже близок к Дому трудолюбия Иоанна Кронштадтского?

– Пока основные отличия от того Дома трудолюбия в том, что у нас очень узкий спектр работ, которыми мы можем занять людей. У Иоанна Кронштадтского, напомню, было 12 различных производств. И они были очень разные – там могли трудиться и сильные, и слабые, и умные, и глупые. И нам тоже нужны мастерские, где смогут работать безногие, безрукие, слепые. Очень бы хотелось, чтобы у нас все люди, которые готовы жить, честно трудясь, могли это делать независимо от физического состояния.

И вот сейчас, когда уже есть территория лагеря, у нас намного шире возможности воплотить это в жизнь. Там можно создавать разные производства, в корпусах хорошие подвалы, в которых тоже можно мастерские размещать, почти 5 га земли.

Потом, у отца Иоанна Кронштадтского все по воскресеньям ходили в храм. Мы тоже сможем поставить на территории переносную часовню, где будут проходить службы.

– В каком состоянии ты принял лагерь, и что там сделано сейчас?

– Внешне лагерь таким же и остался. Корпуса и водонапорные башни как стояли, так и стоят. Все, что мы сделали, все внутри. А самая значимая часть работы проведена под землей. Заменены практически все коммуникации, починены скважины, восстановлена котельная. В корпусах, которые мы готовим к заезду, заменены трубы, установлена сантехника, убран грибок, обвисшая штукатурка, обои. Внутри все поменялось довольно сильно.

– Работу по восстановлению лагеря сопровождает вялотекущий конфликт с ближайшим СНТ. В чем его суть?

– Несколько местных активистов не хотят жить рядом с «маргиналами». Они говорят, что согласятся на такое соседство только тогда, когда приют откроет государство. И еще лучше не тут, а где-то в Сибири, подальше. Наверно, их можно понять. Но согласиться я не могу. И есть два евангельских сюжета, которые описывают то, что было в то время, то, что есть сейчас и то, что будет всегда.

Посудите сами: происходит значительное событие, которое стоит на грани с чем-то чудесным. В данном случае люди бездомные, которые спят на улице, не пойми как одеты и не пойми как живут, становятся нормальными людьми. Фактически, происходит чудо. Но это затрагивает интересы местных жителей – они не хотят жить рядом с ними. Но в Евангелии подобное описано в истории про человека из Гадаринской страны, из которого Иисус изгнал бесов. Эти бесы затем вошли в свиней, после чего все стадо бросилось в море и утонуло. Но что сделали гадаринские жители: они сказали «Отойди от нас». То есть, нам такие чудеса не нужны, потому что из-за этого страдает наше благосостояние.

Второй сюжет тоже евангельский. Господь неоднократно показывал, что различные политические или религиозные законы могут противоречить закону духовному. А духовный закон говорит о том, то человеку надо помочь, когда он к тебе обращается, а не тогда, когда «пройдет суббота». А по тогдашнему государственному закону в субботу был запрещен всякий труд. И в наши дни местные жители так и говорят: вот когда государство здесь откроет государственный приют, вот тогда бездомные пусть сюда и приходят. А то, что людям помочь надо сейчас, что уже сейчас они находятся на грани смерти или рабства, их это не волнует.

– При этом, государству содержать бездомных обходится дороже.

– Да, могу сказать в цифрах, что содержание одного бездомного в ЦСА «Люблино» обходится москвичам в 44.000 рублей в месяц, а если он инвалид и живет в ЦСА «Филимонки» – в 65.000. А у нас проживание в социальном доме обходится в 7,5 тысяч, которые бездомные почти все зарабатывают сами. И мы, кстати, не просим от государства финансирования. Как говорил Иоанн Кроштадтский: надо дать возможность бездомным где-то жить и трудиться. А государство пусть дает им заказ. То есть, бездомных людей не надо содержать! Надо просто дать им возможность честно зарабатывать.

И, конечно, хорошо бы помочь нам с помещением. У нас сейчас много денег будет уходить на одну только аренду. А чтобы выкупить лагерь, надо 60 миллионов.

– Емельян, чем можно помочь приюту?

– Сейчас, когда на улице зима, и у нас переполнены не только дома, но даже подсобные помещения, нам особенно нужна помощь в запуске лагеря. Потому что еще чуть-чуть, и мы не сможем принимать людей. Пора заселяться в лагерь. Но – как только мы его откроем, тут же пойдут серьезные траты: аренда, отопление.

Сейчас наши социальные дома, в которых живут инвалиды и старики, живут за счет тех средств, которые зарабатывают бездомные в рабочих домах. То есть, 75% необходимой суммы у нас есть. Но даже Дом Трудолюбия Иоанна Кронштадтского с его мастерскими нуждался в пожертвованиях. И мы очень просим помочь нам посильной суммой.

250 рублей – это один день проживания безногого инвалида или старика. Без малого 2.000 рублей – неделя. Многие оставляют 2000 за один поход в магазин. А у нас в эту сумму входит и питание, и уход сиделки, и чистое постельное белье.

Кроме того, есть вещи, на которые очень трудно собрать по рублю – вроде новой канализации. Но есть люди, которые понимают важность новых труб и котлов и понимают – сколько они стоят. И вот сейчас мы были бы очень благодарны жертвователю, который помог бы, к примеру, решить проблему с ассенизационной машиной.

Так получилось, что мы не смогли восстановить в лагере старую канализацию. А так как время уже поджимает, и въезжать в лагерь надо не позже января, мы решили сделать временную и купили под нее ассенизационную машину, чтобы не платить постоянно коммунальщикам. То есть, проблему-то мы решили, но – за счет большой дыры в бюджете… А впереди – мастерские, строительство храма, какие-то непредвиденные крупные починки. Нам, конечно, очень нужны крупные жертвователи, к которым мы могли бы иногда обращаться с такими просьбами.

Но если люди и не могут никак материально участвовать, нам всегда нужен волонтерский труд, начиная от того, что бабушку или дедушку надо отвезти к врачу, а потом обратно посадить на транспорт. Нам нужна юридическая помощь, социальная, медицинская. А чтобы жизнь в общине была не хуже, чем в миру, надо организовывать не только работу, но и досуг. То есть, работы очень много. И что касается волонтерской помощи, тут ее непочатый край.

Я призываю всех поучаствовать в благом деле спасения бездомных. Я занимаюсь этим уже пять лет, и хочу сказать спасибо всем, кто помогал мне все эти годы и будет помогать впредь.

Наши реквизиты:

Карта Сбербанка: 6762 8038 8051 845 631

Короткий номер: На номер 3443 Слово Бездомный- пробел -сумма. Комиссия 0%. Операторы: Мегафон, Билайн, МТС.
Яндекс вместе:

Как бывшему жителю Донецка почувствовать себя своим во Львове. Социолог и историк Оксана Михеева рассказала Фокусу о том, сколько нужно времени, чтобы дончанин стал своим во Львове, о галицкой и донецкой ментальности, а также о первопричинах конфликта на востоке Украины.

Профессор социологии и историк по образованию, Оксана Михеева, как и тысячи украинцев, была вынуждена покинуть Донецк с началом войны. Уже больше двух лет она живёт во Львове и работает в Украинском католическом университете, где в прошлом году возглавила бакалаврскую программу по социологии.

— Вы переехали во Львов несколько лет назад. За это время удалось почувствовать себя львовянкой?

— Конечно нет. Для этого должно пройти намного больше времени. И сейчас я продолжаю чувствовать себя дончанкой. Это сложно объяснить.

Многие переселенцы, которых мы опрашивали, одной из причин своей неукоренённости на новом месте называют отсутствие собственного жилья. Пожалуй, это так. После многих переездов и я в какой-то мере потеряла чувство дома. Пришлось вычеркнуть из жизни квартиру в Донецке. Я продолжаю жить как человек без собственного дома, но не делаю из этого трагедии. Конечно, я задумываюсь над тем, что если в стране не появится хоть какой-то сценарий решения жилищной проблемы для переселенцев, то скоро возрастёт спрос на ночлежки и дома престарелых. Аренда жилья напрямую связана с заработком, а накопление средств на «добрую старость» — не слишком доступная стратегия, не только для переселенцев. Без собственного жилья в наших условиях человек обречён на бездомность.

— Что вам мешает почувствовать себя местной во Львове?

— Нужно понять, кто такой львовянин, чтобы стать им. Я пока не усвоила этот набор характеристик. Правильнее сказать, что я украинка. Для меня нет существенной разницы, в каком именно украинском городе жить. Определяющим для выбора будет скорее возможность профессиональной реализации.

Процесс, в результате которого человек может назвать себя местным, очень продолжительный. Когда я думала над своей адаптацией во Львове, то заметила, что последним ко мне вернулось чувство юмора. Когда находишься в новой среде, то опасаешься шутить, потому что не знаешь, как воспримут каждую шутку.

Мой период адаптации, наверное, уже завершился. Здесь мне комфортно, но укоренённость — всё равно другое. Наверное, её начинаешь чувствовать, когда там, где живёшь, ты становишься частью жизни тех, кто рядом, когда тебя зовут на юбилеи, дни рождения, какие-то тёплые встречи со старыми знакомыми, а не только с коллегами по работе.

— Большинство старых знакомых осталось в Донецке?

— Не все. Кто-то остался, кто-то переехал. Я не склонна из-за этого разделять людей на сепаратистов и патриотов. Это абсурд. Жизненные обстоятельства могут быть разными. Нельзя требовать от всех бросить свой дом и, не думая ни о чём, поехать в другое место. На такое нужно решиться. Мы, в наших обострённых условиях войны и поиска врагов, часто забываем о праве человека на слабость, на ошибку. Пережив всё то, что я пережила, я далека от каких-то обвинений в чей-то адрес. Понимаю, что это выбор человека, который нужно принять. Я говорю о тех, кто остался там жить, а не о тех, кто . Даже у ошибки есть грань, за которой моральное осуждение плавно переходит в уголовную ответственность. С кем-то я действительно перестала общаться, потому что мы говорили на разных языках.

— По каким местам в Донецке больше всего скучаете?

— В Донецке есть улицы, на асфальте которых я помню каждую трещинку. Вспоминаю больше всего центр Донецка. После подготовки к прекрасным стал бульвар Пушкина. Новый дизайн преобразил его. Классический советский бульвар прямой. На нём постоянно ощущение, что ты находишься на сцене. После реконструкции к нему добавили треугольные ниши для лавочек. Человек может выбрать, хочет ли он быть в центре бульвара или уединиться в этом треугольнике.

Ещё одно место — территория возле «Донбасс Арены». Она постоянно наполнялась разными скульптурами, чем-то оригинальным. Там был большой парк, где можно чувствовать себя комфортно. Таким же важным для меня был ботанический сад, относительно недалеко от которого я жила.

— А во Львове уже появились привязки к каким-то местам?

— После приезда во Львов первым родным местом для меня стал Центр городской истории, который временно предоставил мне жильё в центральной части города.

Потом мне снова повезло с арендой и мы снимали квартиру в центре Львова. Больше всего он впечатлял утром, в 7-8 часов: чистый, с пока ещё пустыми улицами. Это место лечило и успокаивало одним своим видом.

— В первые месяцы после переезда вас удивила галицкая ментальность? Она чем-то отличалась от донецкой?

— Совокупность плюсов и минусов львовян и дончан, да и в принципе жителей любого украинского города, приблизительно одинаковая. С самого начала бросалось в глаза, что уровень агрессивности во Львове намного меньший. Донецк деловой и очень жёсткий. Там нельзя было расслабляться. Во Львове до обид путь длиннее.

Донецк более индивидуалистичный. Там люди меньше готовы помогать друг другу. Львовяне могут помочь, даже если помощь нужна не самым близким людям.

— Часто вы как социолог сталкивались с тем, что хотят отречься от своей донецкой идентичности, донецких корней, просто чтобы стать своими здесь?

— Нельзя отречься или вытравить из себя что-то, если ты долго жил на одном месте. Попытка сделать это — негативная стратегия адаптации. Это может быть связано не столько с неприятием окружения человеком, сколько с тем, что это окружение не принимает его самого. Тогда человек изо всех сил пытается продемонстрировать, что он свой. Это возможно через активное и демонстративное отречение от своей идентичности.

Я не хочу что-то кому-то доказывать. Меня воспринимают такой, какая я есть, а значит, мне не нужно скрывать свою «донецкость» либо демонстрировать «львовскость». Всё равно такая демонстрация не бывает естественной. Я готова согласиться с понятием «донецкие корни», но не думаю, что я являюсь носителем настоящей «донецкой идентичности». Мои родители «южане» — выросли на Херсонщине, да и я сама проводила там немало времени. Я родилась в Кировограде (Кропивницкий. — Фокус), хотя после переезда родителей там никогда не бывала и практически не помню город.

Я люблю Донецк, потому что там прошла большая часть моей жизни, но вряд ли могу претендовать на какую-то особую «донецкую идентичность». Мне кажется, что термин «идентичность» во всей этой ситуации становится слишком универсальным объяснением всего, так что практически теряет свой смысл.

— У вас были возможности покинуть Украину после начала оккупации на востоке. Почему вы всё же решили остаться?

— Мне нравится возвращаться в Украину. У меня всегда есть ощущение, что я возвращаюсь домой. Проще объяснить это через какие-то образы. Во время развала Советского Союза я была студенткой и активно участвовала в процессах перестройки. Конструкт независимой Украины, которую мы получили в 90-х, был моей мечтой. С тех пор мне важно знать, что за моими плечами есть страна. Какой бы она ни была, сколько бы мы её ни критиковали, это чувство сохранилось и сегодня. Мы же любим ребёнка, когда он болеет? Я могу критиковать правительство, ход реформ, состояние общества, но это не означает, что я не люблю Украину. Мне хочется жить здесь.

— Вы не разочаровывались за 25 лет жизни этого болезненного ребенка?

— Конечно, разочаровывалась. Думаю, это чувствовали все украинцы, каждый в своё время. Разочарованность связана с надеждами, которые возлагаются на будущее. Чем больше надежды, тем больше разочарования. После Майдана маятник надежд и разочарований уже не был для меня таким болезненным, как после первой в моей жизни революции 1990-1991 года. Когда что-то начинается, я, как социолог и историк, уже догадываюсь, чем приблизительно это может закончиться. У меня уже не бывает такого градуса надежды, поэтому я в какой-то мере защищена и от разочарований.

— И всё же вы надеетесь на выздоровление?

— Надежда есть всегда, хоть она и не подтверждается ничем рациональным. К сожалению, как социолог, я чувствую себя скорее пессимистом. Самое страшное, что может быть — потеря государственности. После утраты государственности вопрос «кто ты?» потеряет смысл. Не стоит бояться научного пессимизма. Правильно просчитывать худшие сценарии и делать большее, чтобы это не произошло.

— Вы наблюдаете за процессами в обществе с самого их зарождения. Где начало того, что в результате произошло с Донецком?

— Я думаю, корни современных проблем правильнее всего искать в 90-х годах. Тогда должны были произойти, но не произошли коренные изменения в силовых структурах, в правоохранительных органах, в самом способе взаимодействия между властью и населением. В Донбассе шаг за шагом укреплялась власть донецкого криминального клана, и в конце концов регион оказался вне украинского управления. В большинстве случаев нарушения прав человека жителям Донбасса негде было искать правды. Помню, как в 1995 году родился мой старший сын, и я, гуляя с ним в коляске, аккуратно объезжала лужи крови. Люди были вынуждены ложиться на землю, потому что попадали в зону перестрелки. Такая реальность — уже начало всей истории.

«Пацан сказал — пацан сделал», — не шутка и не мем, а очень серьёзная характеристика. Это означает, что слово там имеет вес. И за нарушение данного слова вы будете отвечать. Вы не замечали, что у дончан очень высокая исполнительская культура? Она формировалась в 90-е, с которых вырастает культура жёсткого распределения сфер влияния, жёсткой фиксации человека в социальной структуре. Постепенно исчезли социальные лифты, люди перестали чувствовать ценность собственной жизни. Что бы человек там ни делал — «завтра» будет таким же, как и «сегодня».

Есть и другая сторона вопроса: на востоке Украины была преимущественно техническая интеллигенция. Её модель поведения существенно отличается от гуманитарной. И там интеллигенция в целом закрылась или приспособилась. Все почувствовали, что слова и дискуссии ничего не меняют. Одни и те же силы на протяжении длительного времени контролировали регион. Населению никто особо не пытался передать какие-то украинские сигналы. Даже учёные «зарывали» головы в песок и не говорили о том, о чём стоило даже не говорить, а кричать.

— Когда слово «донецкие» стало оскорблением?

— В 2003-2004 году. Это чётко было видно накануне и во время Оранжевой революции. Понятие уравновесило термин , слово, которым негативно обозначали жителя западной Украины и противопоставляли их в политической агитации. Все были дончанами, а теперь стали «донецкими». Как ни странно, эта ситуация сблизила после 2004 года Львов и Донецк. После оба города стали в определённой оппозиции к Киеву как столице. Львовяне долгое время чувствовали на себе, что означает быть демонизированными «бандеровцами». Тогда и дончане узнали, что означает быть стигматизированными «донецкими».

2003-2004 годы эта демонизация сыграла интересную роль в развитии Донецка. До этого он воспринимался самими жителями как серый и неинтересный промышленный регион. С того момента, как контраргумент демонизации, люди в Донецке стремились показать, чем они интересны. Со временем люди нашли много интересного вокруг себя, увидели, что и в Донецке, и в области не всё так серо и однообразно, как это казалось раньше. Появились ответы на вопрос «А что у вас там?»: Вадим Писарев и донецкая школа балета, память о теноре Анатолие Соловьяненко, донецкий футбол, соляные шахты Соледара, Хомутовская степь в Новоазовском районе, Святогорская лавра, ландшафтный заповедник Клебан-бык и многое-многое другое. Но, наверное, что было ещё важнее — стали появляться маленькие и тёплые городские истории о прошлом и настоящем, формировалась городская мифология. Это действительно важно: знать и понимать, чем ценен для тебя твой дом.

— Если всё началось с 90-х, а в начале «нулевых» уже появилась демонизация, мог ли произойти взрыв без внешнего влияния?

— Склонна думать, что нет. Социологические замеры не показывали серьёзного социального конфликта. Здесь я согласна с идеей, высказанной Ярославом Грицаком, что методом социологии мы можем увидеть революционную ситуацию, но никогда не увидим внешней войны, потому что она зависит не от состояния общества, а от планов внешнего агрессора".

Неудовлетворение, конечно, было. Были и группы населения, которые ещё с 90-х годов ностальгировали по Советскому Союзу. Если человек не может повлиять на ситуацию, он занимает выжидательную позицию. Как только изменяется контекст и он снова может заговорить о том, о чём долго молчал, — у политтехнологов появляется возможность канализировать эту неудовлетворённость в активные действия.

Внешняя кампания относительно Украины была очень хорошо просчитана. Она опиралась на разные группы населения, на тех, кого так или иначе не устраивала сложившаяся ситуация, которую они связывали с украинской независимостью. При таком влиянии удалось организовать . Отрицать его наличие — серьёзная ошибка. Важно понимать, что первопричиной было внешнее вмешательство, целью которого как раз и была организация гражданского конфликта.

— Вы готовы вернуться домой, когда Украина восстановит контроль над оккупированными территориями?

— Сложный вопрос. Сейчас кажется, что нет. Не потому, что я боюсь людей, которые там остались. Или своей реакции на новую-старую действительность. Для меня это вопрос прежде всего самореализации: здесь я нашла интересную работу, мне нравится делать то, что я делаю. Я несу ответственность за то, что начала. Здесь для меня нет никакого внутреннего конфликта — я как была, так и осталась гражданкой Украины.

Есть множество причин, заставляющих пары вступать в отношения. Страх одиночества занимает в этом списке далеко не последнее место. Многие люди боятся остаться в старости в пустом жилище и хотят, чтобы кто-то вспомнил о них после смерти. Семья дает страховку и уверенность. «Стерпится – слюбится», - так говорят в народе. Однако многие психологи считают, что одиночество - отнюдь не худший вариант, если на противоположной стороне весов находятся отношения, основанные на привычке. Сегодня мы поговорим о том, почему нельзя жить с нелюбимым человеком.

1. Неправильное представление о счастье

Общество и современная культура поселили в сознании многих людей представление о том, что одинокие мужчины или женщины не могут быть счастливыми. У вас перед глазами - пример родителей, более «удачливых» друзей. И все они наперебой интересуются, когда ждать радикальных изменений в вашей жизни. Однако это представление в корне неверно. Просто из-за того, что рядом с вами будут другой человек, вы не обретете счастья. Для идеального союза с кем-то необходимо одно большое условие – любовь. Представьте, что будет, если брак не основан на чувствах?

2. Множество ограничений

Впуская к себе в дом другого человека, вы ограничиваете свою жизнь, свои права, но вместе с тем приобретаете дополнительные обязанности. Вы оба будете стараться жить по шаблону, ограничивая собственные желания и потребности, только потому что так принято, и «все так делают». С другой стороны, вы ограничиваете желания и потребности другого человека. Теперь вы оба вынуждены приспосабливаться друг к другу. В таких условиях жизнь без чувств похожа на ад, где каждый из партнеров хочет остаться наедине с собой, чтобы вздохнуть, наконец, свободно. Поймите, что поиск партнера не является эквивалентом успеха или признаком вхождения во взрослую жизнь.

3. Отношения ради отношений совсем скоро исчерпают себя

Одинокий человек волен поступать так, как хочет, и у него есть главное: свобода выбора. В настоящее время, как альтернатива обычному семейному укладу, существует сразу несколько вариантов отношений. Люди активно практикуют союзы без штампа в паспорте, гостевые браки и «любовь на расстоянии». Навсегда связывать свою судьбу с другим человеком стоит только лишь тогда, когда вы понимаете, что делаете жизнь друг друга лучше. Если же вашу пару преследуют конфликты и неудовлетворенность, рано или поздно такой союз исчерпает себя.

4. Новые социальные связи

Отношения без любви не устраняют необходимости регулярных встреч с друзьями или родственниками партнера. Вы будете выполнять все эти правила этикета, и вам будет сложно проникнуться к совершенно чужим людям истинной симпатией. Когда человек одинок, в любой момент он может покинуть вечеринку, сославшись на неотложные дела. Никто не станет держать его. Если он жаждет общения, он идет в бар и разговаривает там с незнакомыми людьми. И совершенно неважно, увидит он своих новых компаньонов еще когда-нибудь или нет. Ему не нужно каждый раз оглядываться на партнера или ловить на себе укоризненные взгляды родственников. Поступив так или иначе, он не заденет чьи-то чувства.Люди, живущие в мегаполисах, ежедневно видят несколько сотен лиц, они вообще могут не считать себя одинокими. Перед вами открыты все двери, и нет никакой причины связывать себя прочной веревкой с человеком, который по большому счету вам безразличен.

5. Отношения без любви делают людей еще более одинокими

Когда вы хотите выбрать обновку, вы несете в примерочную сразу несколько вещей. Когда вы примеряете на себя модель чужой идеальной жизни, никто не даст гарантий, что эта модель подойдет «как влитая». Постепенно вы начнете ощущать, что существуете в моделируемой реальности. Это ощущение приводит к чувству опустошения и неудовлетворенности. Сами отношения не приносят счастья на блюдечке с золотой каемочкой. Вероятно, об этом вас никто не предупредил. Два человека, которые живут друг с другом, – это просто сумма двух людей. Если вы поймете, что обратной дороги нет, а ваши отношения основаны на лжи и обмане, вы будете ощущать себя гораздо более одиноким.

Начну, как в клубе анонимных алкоголиков - мне 46 лет в 2017 году, я обычный человек, живу в Твери, я никогда не зарабатывал много и я построил дом, в три этажа (что не есть гуд, так вышло) ,110 м жилой площади, с тремя санузлами, кухней 20 кв.м., раздельными спальнями и еще 40 кв.м. всяческих подсобок. Почему я решил написать серию заметок? Просто захотелось. Нет особой гордости, нечем хвастать - глядите какой я. Просто я знаю эту проблему - тебе 25 лет, у тебя уже есть жена, ребенок, работа и АБСОЛЮТНО нет перспектив на собственное жилье. Я решил эту проблему за 12 лет и 3 млн. (из них 1 млн. можно было не тратить совсем, просто я мог себе это позволить), в городе, который по стоимости квартир уступает только Москве и Московской области с минимальными вложениями, я не ужимался, не ходил в сапогах на босу ногу. Нет. Жизнь одна - я хорошо ел, покупал себе нормальную одежду, воспитывал детей, приобретал автомобили, ездил отдыхать в недорогие отели на море и т.д. И я знаю, как можно сэкономить и как не попасть в очень неприятные ситуации при строительстве. Может кому сгодиться, а нет хоть вспомню как это было. Я не буду давать советов как это делать (и так много), я попытаюсь рассказать, на своих ошибках, как не надо делать. Все фотографии будут, исключительно моими, с моих объектов или с моего дома (до конца еще не доведенного до ума). Вот и вся разница от других.

Итак п.1 Принятие решения

1. Можно ждать наследство от бабушки в Израиле или жить с родителями.
2. Можно снимать квартиру до второго пришествия.
3. Можно взять ипотеку на покупку квартиры или дома.
4. Можно строить самому.

Другие варианты, типа ПМЖ в Канаду не рассматриваю. Далее каждый из предложенных вариантов имеет свои плюсы и минусы (особенно бабушка). Меня интересует четвертый. Поэтому о нем подробно.

Что такое дом и с чем его едят? Начну по порядку:
про плюсы - изначально требуется очень незначительное количество денег, в свое время в начале двухтысячных годов участок 6-10 соток в пригороде Твери можно было купить за 500$, да-да было такое время. Сейчас, конечно земля подорожала, но есть варианты. (Читай п.2. Находим участок) Свой дом ты строишь под себя - как тебе нравится - ни одна квартира с этим не сравнится. Ты избавляешься от соседа-перфоратора, соседки-пианино, чужих детей, соседок-сплетниц, уборной в подъезде и прочих прелестей жизни многоэтажки. Управляющая компания тебя уже никогда не обманет. Ты не будешь делить место на парковке. Чистый воздух, близость к природе, собственный участок и т.д. Тебя станут уважать больше - о как? Я и не знал, но ответ на вопрос про где живете - у меня свой дом вызывает во многих глазах всплеск уважения. Иногда это очень ценное подспорье, например, если твой шеф садоводник - огородник (а таких много, по собственному опыту). У тебя будет дополнительный плюсик в личном деле. Строительство дома вносит спокойствие и порядок в жизнь, ты уже знаешь, что не будешь бомжевать в старости, твои дети будут обеспечены жильем за счет твоих родителей, так как тебе жилья уже не надо. Т.е. в жизни появляется планирование и надежда. Дети могут спокойно гулять во дворе. Можно, с легкостью заводить домашних животных для души (и для желудка). Устроить собственную гараж - мастерскую, бассейн, баню, беседку... Содержание дома дешевле содержания квартиры. Строительство дома намного выгоднее ипотеки - экономия порядка 60-70%. Фактически 1/3. А денег у нас и так нет.
Понравилась перспектива? Не спеши, есть и минусы - основной минус дома в деревне, это собственно сама деревня. Бездорожье - необходимо иметь собственную машину, лучше 4х4 (а лучше две). Скорая к тебе не поедет. Пожарные, МЧС, полиция - прибудут не быстро. Отключение электричества постоянные - периодические. Дети - основная проблема. Довезти их в сад, школу, больницу, секции и прочее. Комары, мухи, муравьи и прочая интересная живность, о которой ты и не подозревал раньше. Дом - это постоянный труд, за тебя никто ничего делать не будет, никто не поможет. Участок без надлежащего ухода - превращается в проблему и жуткое зрелище. Ипотеку на строительство дома получить очень сложно, на достройку нереально. Об этом позже. И главный минус для обычного человека - в дом ты заедешь не скоро, минимум два-три года (и то не всегда см.п.2)после начала строительства и еще лет 7-10 уйдет на окончательное завершение. Практически все весенне - летне - осенние выходные и часть отпуска тебе придется пахать. Придется освоить некоторые строительные специальности (ничего сложного, поверь обладателю 14 строительных специальностей и высшего инженерно - строительного образования).
Поэтому если решение все же - строить дом, все равно деваться некуда. Тогда переходим к п.2. Находим участок, считаем затраты.

1. Дом-1. "Дом своими руками, при отсутствии денег":