Александр Фёдорович Гильфердинг: биография.

В истории России было много замечательных людей, которые потрудились во славу могучего русского языка, русской культуры. Но один из них особенно дорог местным жителям, живущим в деревнях вокруг Онежского озера. Этот человек - Александр Федорович Гильфердинг. Он собрал и сохранил для русского языка, всего русского народа, всей России бесценный эпос – русские былины, записанные им от сказителей – рапсодов в далеком 1871 году: про богатырей Илью Муромца, Добрыню Никитича, Алешу Поповича, про славного князя Владимира, про Идолище Поганое и Соловья Разбойника.

Жизненные вехи

Александр Федорович родился 14 июля (2 июля по старому стилю) 1831 года в Варшаве, в отрочестве и юности был очень одаренный, удивлял своими способностями, особенно к языкам. В совершенстве знал славянские наречия, а также владел как родными языками: французским, немецким, английским, а также изучил древне-греческий, латинский и впоследствии ознакомился с языком санскритским.

В 17 лет в 1848 году поступил в Московский университет на историко-филологический факультет и в 1852 году блистательно окончил курс кандидатом. В следующем 1853 году Академия наук напечатала на страницах своих «Известий» труд молодого ученого «О сродстве языка славянского с санскритским». И в том же году защитил он диссертацию на степень магистра.

Гильфердинг вошел в круг славянистов, в который входили К.Н. Бестужев-Рюмин, А.С. Хомяков, К.С. Аксаков. Полностью отдался идее сближения западных славян с родственной им Россией. В 1855 г. вышел его труд «История Балтийских Славян». В 1856 г. он поступил на службу в Министерство иностранных дел и в тот же год был назначен консулом в Боснию. Служба оказала помощь в научных изысканиях и в 1856-1859 годы вышли его труды: «Письма по истории Сербов и Болгар» и «Босния, Герцеговина и Старая Сербия». С 29 октября 1856 года Гильфердинг Александр Федорович стал членом - корреспондентом Академии наук. Тогда ему было всего 25 лет. В 1861г. он перешел в государственную канцелярию, где вскоре получил должность помощника статс-секретаря Государственного совета и работал в департаменте государственной экономии до 1863 г. В этот период как раз вырабатывалась новая система составления смет и государственного бюджета России после отмены крепостного права.

В 1863 году, когда восстала шляхетская Польша, Гильфердинг был приглашен Н.А. Милютиным в комитет по делам Царства Польского на должность помощника управляющего делами. В 1863 г. он опубликовал статьи «За что борются русские с поляками», «В чем искать разрешения польскому вопросу», «Положение и задача России в царстве Польском», которые помогли улучшить состояние дел в Польше благодаря открытию и устройству учебных заведений для населения, в том числе и Варшавского университета.

Сочинения Гильфердинга, посвященные славянам изданы еще при его жизни в 4-х томах (СПб, 1868-1874).

В 1868 году Гильфердинг задумал большой обширный труд по истории славян, но написал только один раздел: «Древнейший период истории славян», опубликованный в № 7, 9 журнала Вестник Европы за 1868 г.

В 1870 г. он издал «Общеславянскую Азбуку, с приложением образцов славянских наречий».

Гильфердинг дослужился до чина действительного статского советника, что по тем временам равнялось чину генерал-майора.

Государственная служба не мешала Гильфердингу заниматься научно-общественной работой.

С 1958 г. он действительный член Императорского Русского географического общества, а с 1870 г. Первый председатель его этнографического отдела. В 1859 г. удостоен малой золотой медали за его обширный труд в Боснии, Герцеговине и Старой Сербии, помещенный в XIII томе «Записок» Общества. С 1867 г. он Председатель Петербургского Отдела Славянского Благотворительного Комитета и внес необычайное оживление в деятельность общества, постоянно оказывал помощь студентам из славянских стран. Его усилиями был создан в Праге православный храм. Как этнограф Гильфердинг завершил свою деятельность замечательным трудом по собиранию русских былин.

Поездка в Олонецкую губрернию

До Гильфердинга немногие занимались сбором былин. Среди них Кирша Данилов (Древние Российские Стихотворения, собранные Киршей Даниловым. Москва, 1804 г.) и Павел Николаевич Рыбников (Песни, собранные П.Н. Рыбниковым, Москва, 1861 г.)

Рыбников открыл сокровища народного эпоса на Русском севере – в Олонецкой губернии.

Сборник былин Рыбникова был воспринят некоторыми учеными с сомнением, что вызвало сильное недоверие в обществе.

И причиной побудившей Гильфердинга поехать в Олонецкую губернию было «желание послушать хоть одного» из здешних «замечательных рапсодов».

Летом 1871 года Председатель этнографического отдела Императорского Русского географического общества Гильфердинг Александр Федорович отправился в путешествие за 900 верст от Петербурга. Гильфердинг говорил так «я, располагающий только двумя месяцами, вовсе не рассчитывал вначале на возможность его сколько-нибудь существенно дополнить (сборник Рыбникова), а хотел только удовлетворить личному любопытству, знакомством с некоторыми сказителями. Между тем счастливый случай скоро заставил меня из туриста превратиться в собирателя». За 48 дней беспрерывных переходов он обошел местность вокруг Онежского озера, Повенца, Толвуя, Кижей, Выгозера, Водлозера, Кенозера и Моши. В результате всего путешествия, было прослушано 70 певцов и певиц, собраны и составлены их биографии, записано и проверено 318 былин – богатейший и прекраснейший былинный материал. Материалу набиралась масса и случалось так, что иным сказителям приходилось ждать по два и по три дня, между тем как Гильфердинг записывал до полного физического утомления. Составилась рукопись в 1203 полулиста (более 2000 страниц), писанная вся, от первой до последней страницы, рукой Гильфердинга.

После своей поездки Александр Федорович написал статью «Олонецкая губерния и ее народные рапсоды», которая была помещена в мартовской книжке журнала «Вестник Европы» за 1872 год и в которой он подробно описывал свою поездку.

Очень интересно высказывание Гильфердинга о местных жителях: «Народа добрее, честнее и более одаренного природным умом и житейским смыслом я не видывал; он поражает путешественника столько же своим радушием и гостеприимством, сколько отсутствием корысти».

Также полно он характеризует и сказителей. «Все они крестьяне, за самым малым исключением (5 из 70), неграмотные, исправные по достатку, порядочной жизни, староверы и православные. Большая часть из них занималась каким-нибудь мастерством: портняжным, сапожным, изготовлением рыболовных снастей.

Крестьяне сами объясняли Гильфердингу, что сидя долгие часы на месте за однообразною работою, шитья или плетения сетей, приходит охота петь «старины» и они тогда легко усваиваются.

Чем далее к северу и востоку, замечает Гильфердинг, тем более сохранилось былин. «Там былевая поэзия живет не только в старшем, но и младшем поколении; поют мужчины и женщины. В Кенозере крестьяне и крестьянки, поющие былины, насчитывались десятками».

Сразу после поездки А.Ф. Гильфердинг пригласил в Санкт-Петербург замечательного певца былин старика Рябинина Трофима Григорьевича. Этот крестьянин был зимой 1871 г. в столице и пел на заседаниях этнографического общества, славянского комитета и многих лиц на дому.

Этнографический отдел Географического общества, который возглавлял Гильфердинг А.Ф. вошел с ходатайством о награждении Рябинина медалью. В газетах было в то время рассказано, с каким достоинством А.Ф. Гильфердинг вел себя в этом пререкании и о том, как Рябинину, по ходатайству председателя географического общества, высочайше дарована была медаль.

Последняя поездка Гильфердинга

8 июня 1872 года А.Ф. Гильфердинг вторично отправился в поездку из Санкт-Петербурга по Олонецкой губернии. Целью поездки было посещение Каргопольского уезда для изучения устного народного творчества.

Так описывается она в журнале Русская старина, 1872 г. От Лодейного Поля Гильфердинг ехал по Свири до Вознесенья на теплоходе с губернатором Григорием Григорьевичем Григорьевым и был совершенно здоров. Расставшись с губернатором на Вознесенской пристани, Александр Федорович, увлекаемый интересами науки, захотел пробыть некоторое время между толпой простого народа, прислушаться к его говору, услышать старинную песню, а потому отправился до Вытегры на трешкоте (барже-плоскодонке). Вероятно здесь он и заразился смертельной болезнью – брюшным тифом. Как только Гильфердинг сошел в Вытегре с трешкота, тотчас почуствовал упадок сил, потерю аппетита и общее расстройство здоровья, но, к несчастью, так мало придавал всему этому значения, что вовсе не обратился к доктору. По какому-то необъяснимому ослеплению, а очень может быть, вследствие утраты сознания, почти в бреду, Александр Федорович считал себя совершенно здоровым, а потому выехал из Вытегры и проехал еще 200 верст по гористой дороге. По приезде в Каргополь, 15 июня, вечером, симптомы болезни выразились с такой силой и в таких формах, что продолжать поездку было невозможно, и врачебная помощь оказалась необходимой. Городовой врач доктор медицины Волоцько, призванный к больному, с ужасом увидел, что болезнь развита в такой степени, при которой благополучный исход весьма сомнителен, но взялся за лечение с неутомимой энергией и посещал своего пациента 10-15 раз в сутки. Между тем в тот же день была послана телеграмма к супруге его Варваре Францевне в Санкт-Петербург, извещавшая об опасной болезни ее мужа. Через четыре часа ответ: «Принять всевозможные меры к спасению страждующего, не жалея никаких издержек». 18 июня, когда была потеряна последняя надежда, доктор, чтобы не поразить внезапным ударом супругу и родственников пациента, уклонился ответом на полученную телеграмму от госпожи Гильфердинг, просившей сообщить о положении мужа, и телеграфировал на имя своего человека в семействе Гильфердингов, что надежда на выздоровление немыслима, а потому просил приготовить супругу и родных к роковому известию.

Наконец, 20 июня (2 июля по новому стилю) около полудня Александр Федорович скончался, в возрасте всего 41 года.

Весть о смерти А.Ф. Гильфердинга была принята русским обществом с глубоким соболезнованием; оно поспешило выразить уважение к памяти достойного деятеля. Во многих периодических изданиях появились, проникнутые глубоким чувством, некрологи. В «Биржевых ведомостях» № 170 за 1872 г. был опубликован некролог в котором говорилось: «В виду столь внезапной, столь преждевременной кончины, весьма даровитого и талантливого человека, не можем не заметить, что смерть, постигшая А.Ф. Гильфердинга поучительна. Обеспеченный и достигший «степеней известных», Гильфердинг, которого ожидала блестящая карьера истинно-государственного человека, никогда не позабывал науки, которая первая дала ему, в его исследованиях, громкую известность; на службе ей и за нее сложил он свою голову, хотя давшую и много, но от которой ожидали и еще большего. Такая смерть – смерть почтенная и поучительная, и не только для одного юношества». По покойному, были отслужены в храмах панихиды. Александр Федорович Гильфердинг был крещен по обряду православной церкви и 23 июня 1872 г. был отпет в Христовоздвиженском храме г. Каргополя и похоронен на городском кладбище. По просьбе вдовы Варвары Францевны Гильфердинг тело усопшего было перевезено для перезахоронения в г. Санкт-Петербург. 4 июля 1872 г. на Новодевичьем кладбище состоялась многолюдная церемония похорон.

Живучесть былин в нарорде

Интересна статья, посвященная памяти Гильфердинга, по прошествии 30-лет со дня смерти, прочитанная А. Солнышковой на литературном утре в женской гимназии 6 февраля 1903 года и опубликованная в Олонецких губернских ведомостях, Петрозаводск, 1903 год. В ней пишется: «Один из таких сказителей, Иван Трофимович Рябинин (сын сказителя Трофима Григорьевича Рябинина) при содействии бывшего преподавателя наших гимназий, П.Т. Виноградова, уже три раза совершил путешествие по России, был даже за границей в славянских землях – везде его «былинки» собирали толпы интеллигентных слушателей.

Особенно живой интерес вызвали за границей былины Рябинина в Сербии, где собственное достояние народной поэзии пользуется большим почетом. Там народные былины разучивают в школах, и их поют учителя, ученики и даже духовные лица. 9 мая 1902 года на обеде у митрополита хором пели былины священники и 2 епископа. В Белграде, в Высшей женской школе королевы Драги, после Рябинина пели былины С. Пашич, директор школы, и ученица Доринка Иванович. Одна из воспитанниц школы, Милева Георгиевич, увлеченная пением Рябинина, заучила наизусть несколько его былин (под руководством учителя пения, записавшего их мелодию), и теперь распевает наши былинки к удовольствию своих подруг. Недавно та же школа обратилась к г. Виноградову с просьбой выслать ей экземпляр «Онежских былин» Гильфердинга. Исполнение этой просьбы взяла на себя Академия наук.

Громадный интерес, конечно, вызывали былины Рябинина и в России среди образованных лиц. Слушателями его были также многие высокопоставленные особы. В прошлом году (1902 г.) он удостоился чести петь свои былины для Государя Наследника, Великого князя Константина Константиновича с семьей и братом Дмитрием Константиновичем, короля сербского с супругой, и даже имел счастью петь былины (24 марта, в Зимнем дворце) в присутствии самого Государя Императора (Николая II) и Его Августейшей Супруги (Александры Федоровны) с Детьми.

«Век буду жить, - говорил Иван Трофимович, - а никогда не забуду, как я предстал пред лицо самого Царя-Батюшки и милосердной Царицы-Матушки». Полтора часа пробыл И.Т. Рябинин в Зимнем дворце; где пел и говорил «по словечно» свои былины. Государь и Государыня следили за его пением по тексту былин, записанных Гильфердингом со слов Трофима Рябинина, отца нашего сказителя. Государь Император изволил обратить милостивое внимание на некоторые из наших провинциализмов, и спрашивал им объяснения. В заключение аудиенции Его Величество удостоил сказителя разговором, осведомившись о его родине, летах и соседке по деревне.

Ушел Государь, а обласканный Им старик все еще стоял и плакал… Плакал он и тогда, когда рассказывал мне (А. Солнышковой) о том, как он был во дворце у царя и несколько раз повторил одно и то же: «много людей я видел на свете, а нет никого лучше нашего Царя-Батюшки!»

Издание онежских былин

Оригинал рукописи «Русские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года» сейчас хранится в Санкт-Петербурге в Библиотеке Академии наук в 2-х томах. К изданию на собственное иждивение своего собрания Гильфердинг приступил еще осенью 1871 года. Вся рукопись, приготовленная им к печати, сразу отдана была в типографию, и при жизни его отпечатана почти наполовину. Книга «Онежские былины, записанные Гильфердингом А.Ф. летом 1871 года». Санкт-Петербург.1873 г. вышла уже по его кончине. Всего книга переиздавались 4 раза. В царское время 2-е издание вышло в 1900 году.

В советские времена книга издавалась в 1938 и 1951 годах: Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом). Сектор фольклора. Издательство Академии наук СССР. Москва-Ленинград. Рецензия на 3-е издание была написана академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Художественное оформление книг 3 и 4 издания выполнял известный русский художник, график и иллюстратор книг Иван Яковлевич Билибин, также побывавший в на Русском севере и в Олонецкой губернии в 1902 году.

В настоящее время Институтом русской литературы (Пушкинским домом) РАН ведется работа по подготовке к изданию многотомного "Свода русского фольклора", который будет включать и раздел из нескольких томов с собранием «Онежских былин» Гильфердинга А.Ф. Выпуск издания планируется на ближайшее пятилетие.

Восстановление надгробия Гильфердинга

2 июля 2007 г. исполнилось 135 лет со дня кончины А.Ф. Гильфердинга. Однако, не все наши современники знают, о том, что тело Гильфердинга было перевезено из Каргополя в Санкт-Петербург. Что же стало с его могилой на Новодевичьем кладбище по прошествии 135 лет после его смерти?

В статье «Любовь к отеческим гробам», опубликованной в «Нашей газете» за февраль 2006 года приводятся сведения о печальной участи Новодевичьего кладбища и могилы Гильфердинга: «На многих могилах были установлены мраморные надгробные памятники, они представляли большую художественную ценность. Новодевичье так же, как Смоленское кладбище и кладбища Александро-Невской Лавры, стало национальной святыней. Сюда приходили поклониться могилам Тютчева, Некрасова, Врубеля, Иванова, Римского-Корсакова и многих, многих других людей, составивших славу России.

После Октябрьского переворота и гражданской войны большинство родственников тех, кто погребен на Новодевичьем кладбище, вынуждены были покинуть Россию. Оставшиеся без присмотра могилы и склепы стали добычей грабителей и мародеров. Многие памятники были полностью утрачены, некоторые частично пострадали. Так, например, с могилы знаменитого историка и фольклориста Александра Гильфердинга украли крест…».

Надгробье (Мраморный постамент в форме волны; крест утрачен) Гильфердинга Александра Федоровича (1831-1872) и его жены Гильфердинг Варвары Францевны (1833 - 1909) находится на Новодевичьем кладбище (Московский проспект, 100) и зарегистрировано в Книге захоронений Новодевичьего монастыря на участке № 8, захоронение № 80. Надгробье А.Ф. Гильфердинга. в настоящее время не стоит на государственной охране. 15 марта 2007 г. было отправлено письмо (вх. № 2-1973) Председателю комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры г. Санкт-Петербурга (КГИОП) Дементьевой Вере Анатольевне с просьбой о принятии под государственную охрану этого надгробья. И 16 апреля 2007 г. был получен ответ № 2-1973-1, что «в соответствии с Федеральным законом «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации № 73-ФЗ от 25.06.2002 для постановки на учет необходимо выполнить историко-культурную экспертизу объекта. О выводах экспертизы сообщим Вам дополнительно». Безусловно, надгробье А.Ф. Гильфердинга рано или поздно будет признано памятником, раз чудом сохранилось среди тысяч уничтоженных на Новодевичьем кладбище в советское время надгробий элиты Российского государства.

Владимир КАЛИТИН, подполковник запаса, кандидат технических наук,

ГИЛЬФЕРДИНГ АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВИЧ - историк, филолог-славист, этнограф.

Родился в семье выходца из Саксонии, директора дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского . Получил домашнее образование, особый интерес проявил к изучению древних и новых языков. В 1852 году первым кандидатом окончил историко-филологический факультет Московского университета , в 1853 году защитил магистерскую диссертацию «Об отношении языка славянского к языкам родственным», в которой доказывал близость славянских языков к санскриту.

С 1852 года Гильфердинг служил в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел. С 1856 года консул России в Боснии и Герцеговине , отстаивал интересы сербского населения, испытывавшего гнет турецких властей. Совершал частые поездки по Старой Сербии, Черногории, Македонии. С 1859 года столоначальник Азиатского департамента, с 1861 года служил в отделении государственной экономии Государственной канцелярии, с 1863 года являлся помощником статс-секретаря Государственного совета. Участвовал в работе Комитета по делам Царства Польского, подготовил проект преобразования учебных заведений в Польше с целью ослабить католическое влияние в массах. Гильфердинг выступил с рядом статей, в которых писал, что «польский вопрос» может быть разрешен не политическими методами, а социальными средствами и духовным сближением народов. С 1865 года служил в Главном комитете об устройстве сельского состояния, участвовал в разработке проектов, способствовавших ограждению интересов крестьян западных губерний от произвола местной администрации. В 1867 году Гильфердинг был избран председателем Санкт-Петербургского отделения Славянского благотворительного комитета, оказывал постоянную помощь студентам из славянских стран. Был сторонником активной пропаганды Православия среди славян, усилиями Гильфердинга был открыт православный храм в Праге.

В 1868 - начале 1869 годов совершил путешествие по Македонии и Западной Болгарии. В апреле-мае 1871 года ездил в Олонецкую губернию, где с исключительной для своего времени точностью записал тексты 318 былин. По инициативе Гильфердинга в Санкт-Петербурге в 1871 году состоялись выступления народных исполнителей былин. Описание путешествия, содержащее этнографические зарисовки, оставил в статье «Олонецкая губерния и ее народные рапсоды» (ВЕ. 1872. № 3). По результатам поездки был издан сборник «Онежские былины» (СПб., 1873), имевший огромный успех. Впервые Гильфердинг распределил былины не по сюжетам, а по репертуару сказителей, что позволило поставить вопрос о сказительской традиции и роли индивидуального творчества в фольклоре. Летом 1872 года Гильфердинг совершил 2-ю поездку в Олонецкую губернию, во время которой заразился тифом и скончался. Тело было перевезено из Каргополя в Санкт-Петербург и похоронено в санкт-петербургском Новодевичьем в честь Воскресения Господня женском монастыре.

По своим взглядам Гильфердинг был близок славянофилам, находился под сильным влиянием А.С. Хомякова. Исторические труды, отличающиеся полнотой материала, использованием новых источников, принесли Гильфердингу признание специалистов. Он проявил себя как этнограф, владевший даром острой наблюдательности и живого описания. Гильфердинг был увлечен идеей славянского единства на основе распространения Православия, русского языка и кириллицы. В 1854-1861 годах он опубликовал цикл статей «Письма об истории сербов и болгар», ставший основой классического труда «История сербов и болгар» (Собрание сочинений. СПб., 1868. Т. 1), крупные работы «История балтийских славян» (М., 1855) и «Борьба славян с немцами на Балтийском Поморье в Средние века» (СПб., 1861). В цикле очерков «Босния: Путевые заметки» и в книге «Босния, Герцеговина и Старая Сербия» (СПб., 1859) описал нравы, обычаи, быт и обряды южных славян, исторические достопримечательности, центры образования. Подготовленные к публикации материалы, собранные Гильфердингом в Боснии, Сербии и Македонии, получили высокую оценку, впоследствии часть их была опубликована другими исследователями. В работах по истории и литературе Чехии доказывал устойчивость кирилло-мефодиевской традиции в чешских землях (Очерк истории Чехии. СПб., 1862; Гус: Его отношение к Православной Церкви. СПб., 1871; Чешская литература // Поэзия славян. СПб., 1871). Предпринял попытку написать обобщающий труд по истории славян , но не окончил его, был опубликован лишь раздел «Древнейший период истории славян» (ВЕ. 1868. № 7, 9). Работы в области языкознания, в частности «Общеславянская азбука» (СПб., 1871), получили сдержанную оценку лингвистов. Признавая ряд верных наблюдений и замечаний Гильфердинга, академики В. Ягич и И.А. Бодуэн де Куртенэ отмечали поверхностность нек-рых этимологических гипотез, оспаривали целый ряд выводов.

Гильфердинг являлся членом-корреспондентом Санкт-Петербургской АН, действительным членом Российского географического общества (с 1858 года), возглавлял его этнографическое отделение (с 1870 года). За время поездок по Балканскому полуострову собрал коллекцию рукописей. В 1868 году передал 101 славянскую рукопись XIII-XVIII веков Публичной библиотеке в Санкт-Петербурге (смотри описание: Отчет Императорской публичной библиотеки за 1868 год. СПб., 1869. С. 10-159), в 1873 году библиотека приобрела у его наследников 2-ю часть собрания, в составе которого находились славянские, греческие и восточные рукописи (смотри описание: Отчет Императорской публичной библиотеки за 1873 год. СПб., 1875. С. 12-19). 3-е собрание было приобретено известным коллекционером А.И. Хлудовым (смотри Хлудовы) (описание смотри: Описание рукописей и каталог книг церковной печати библиотеки А.И. Хлудова. М., 1872) и ныне хранится в ОР ГИМ. Особое место среди рукописей, собранных Гильфердингом, занимают памятники, связанные с творчеством слав. первоучителей равноапостольных Кирилла (Константина) Философа и Мефодия и их ближайших учеников: «Македонский кириллический листок» (рубеж XI и XII веков), «Проглас к Евангелию» святого Кирилла (начало XIV века), полный список службы святому Мефодию святого Климента Охридского (конец XIII - начало XIV веков) и др.

Гильфердинг Александр Федорович

(1831-1872) — славист, родился 2 июля 1831 г. По указанию чешского Ригрова Научного Словника семья Г. переселилась из Германии в Москву в начале XVIII в. Отец его Ф. И. Г. был директором дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского, а позднее управляющим архивом Министерства иностранных дел в Петербурге. Ф. И. Г. получил образование в Московском университете. Сам он был католического вероисповедания, а его сын был крещен по обряду православной церкви. Ф. И. дал своему сыну прекрасное образование: он изучил древние и новые языки и сверх того славянские наречия. В числе его учителей был славяновед И. И. Паплонский. Отсюда объясняется, отчего так рано у Г. пробудился интерес к славянству. Между его бумагами оказалась тетрадка с заглавием "Краткий очерк истории славянских народов в IX и X столетии". В этой юношеской работе идет речь о расселении славянских племен, об основании первых славянских государств, проповеди Кирилла и Мефодия. В 1848 г. А. Ф. Г. поступил в Московский университет на историко-филологический факультет. В московском обществе того времени господствовали представители двух направлений - западники и славянофилы. Большинство профессоров университета были западники, но даже и те из них, которые во многом сходились со славянофилами, отделяли себя от них. Близки к славянофилам были только Шевырев и Бодянский. Г. по связям своего отца примкнул к славянофилам. В славянофильском кружке он сблизился с А. С. Хомяковым, K. С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным и братьями Киреевскими и подчинился влиянию славянофильских идей. Что же касается университетских профессоров, то из сохранившихся писем видно, что несмотря на кратковременное пребывание в Москве Г. привлекло преподавание В. И. Григоровича. В 1852 г. Г. кончил курс в университете первым кандидатом, а в 1853 г. получил степень магистра славянских наречий по защите диссертации: "Об отношении языка славянского к языкам родственным" (М. 1853 г.). На службу А. Ф. Г. поступил в 1852 г. в Министерство иностранных дел. В 1856 г. он был назначен консулом в Боснию и Герцеговину. После неудач только что окончившейся войны положение нашей дипломатии на востоке было не легкое. Г., интересовавшийся славянством и в 1854 г. выступивший в печати с Письмами по истории сербов и болгар, был достойным кандидатом на это место и с честью занимал этот пост три года, отстаивая интересы сербского населения этих провинций. К счастью, у директора азиатского департамента Е. П. Ковалевского, который известен своим путешествием в Черногорию, он встречал полную поддержку в своей консульской деятельности. В 1859 г. Г. был назначен столоначальником азиатского департамента. В 1861 г. Г. перешел на службу в Государственную канцелярию и занимал сначала должность экспедитора, а с 27 февраля 1863 г. - помощника статс-секретаря Государственного Совета. В то же время в 60-70-х гг. он был цензором в Петербургском почтамте. 31 дек. 1865 г. Г. получил чин действительного статского советника. В Государственной канцелярии ему пришлось работать в отделении Государственной экономии, которым управлял известный финансист А. П. Заблоцкий-Десятовский. И на этой службе А. Ф. Г. трудился с выдающимся успехом, удивляя, по свидетельству М. И. Семевского, своих сослуживцев быстрой сообразительностью и редким умением войти в суть многосложной работы. Неудивительно поэтому, что во время польского восстания 1863 г. Н. А. Милютин, на которого была возложена задача преобразований в Царстве Польском, в числе других сотрудников пригласил и А. Ф. Г. С этого времени он начал работать в комитете по делам Царства Польского, принимая в то же время участие и в трудах главного комитета об устройстве сельского населения, где он занимал пост помощника управляющего делами. Деятельность Г. за это время была кипучая. Он редактировал официальные бумаги, печатал в газетах статьи о польском вопросе, разъясняя его для русской публики: "За что борются русские с поляками" в "Русском Инвалиде" в апреле 1863 г., "В чем искать разрешения польскому вопросу", "Положение и задача России в Царстве Польском", в июле и декабре того же года для славян в письме Ригру, для Европы в английской брошюре "Polish Question". Г. высказывал взгляд, что "польский вопрос может быть упразднен, когда, с одной стороны, польская народность утратит господство не только материальное, но и нравственное, над народностью русскою и литовскою в нашем западном крае и когда, с другой стороны, устойчивая сила крестьянских общин в Царстве Польском переработает своим влиянием старые идеи польского обывательства". Поэтому "в Польше наша обязанность доставить самостоятельность польскому крестьянству и употребить все усилия для распространения серьезного, научного образования. Эти вопросы несравненно важнее всяких вопросов о политическом устройстве царства. Никакое политическое устройство, никакая система управления не может удовлетворить поляков; польский вопрос неразрешим никакими политическими мерами, польский вопрос может быть только упразднен, и упразднить его могут только социальные средства". Во исполнение этой мысли 19 февраля 1864 г. издан был ряд законоположений, распространявших действие положений 19 февраля 1861 г. на крестьян Привислянского края. Что касается народного образования, то были учреждены десять дирекций для наблюдения над народными школами, которые были освобождены из-под ведения ксендзов и шляхты, а в средних школах введено было преподавание некоторых предметов на русском языке. Устройство учебных заведений завершилось открытием Варшавского университета. По свидетельству Бестужева-Рюмина в составлении этих уставов самое большое значение имел Г., хотя ему и не пришлось осуществить их. Он принимал также участие в начертании мер для сокращения числа католических монастырей, нового административного разделения Царства Польского и в работах по устройству судебной части. Служебные занятия не мешали А. Ф. Г. принимать самое живое участие в ученой и общественной жизни. С 1858 г., состоя действительным членом Географического общества, он сотрудничал в его изданиях и других его трудах. В 1870 г. он был избран председателем этнографического отделения общества. Когда после славянского съезда 1867 г. открылось в Петербурге отделение Московского славянского благотворительного комитета, А. Ф. Г. скоро сделался его председателем и внес необычное оживление в деятельность общества. Он искусно руководил прениями, вдохновлял своими речами, умел находить людей, направлять их деятельность. По его почину устраивались публичные чтения, живые картины. Его усилиями создан был в Праге православный храм. Как этнограф А. Ф. Г. завершил свою деятельность замечательным трудом по собиранию русских былин. Открытые Рыбниковым сокровища народного эпоса на нашем севере возбуждали у некоторых ученых сомнения. Желая их рассеять, А. Ф. Г. решил отправиться в Олонецкую губернию в апреле 1871 г. Он вернулся из путешествия с богатейшим и прекраснейшим былинным материалом, который впоследствии был издан: "Онежские Былины". Он сам записывал петые речитативом былины. "Короткость времени и масса собранного материала делают сборник Г. истинно необычайным явлением в области этнографических исследований: освещенный любопытной картиной местного быта, записанный с гораздо большею точностью, сборник Г. производил еще более сильное впечатление, нежели книга Рыбникова", говорит А. Н. Пыпин в "Истории русской этнографии", т. II, стр. 221. Свое путешествие Г. описал в статье: "Олонецкая губерния и ее народные рапсоды", помещенной в 3-й книжке "Вестника Европы" 1872 г. В ней мастерски изображен был этот интересный край и быт народа и охарактеризованы приемы певцов. Зимой 1871-1872 г. некоторые из них приезжали в Петербург, пели у Г., а один из них, Рябинин, пел и в Географическом обществе и в Славянском комитете. По ходатайству Г. ему была пожалована медаль. В следующем году летом Г. поехал в Олонецкую губернию вторично. Доехав до Вознесенья, пристани на Свири у берегов Онежского озера, он пересел на трешкот, желая прислушаться к говору простого народа. В Вытегре он почувствовал себя дурно, но, несмотря на то, не хотел лечиться и продолжал путь. Прибыв в Каргополь, он слег и через пять дней скончался от брюшного тифа 20 июня 1872 г. на 41 году от рождения. 4 июля его тело было привезено в Петербург и похоронено в Новодевичьем монастыре. Так неожиданно и трагически пресеклась драгоценная жизнь выдающегося ученого в цвете сил, в разгаре плодотворной ученой и общественной деятельности. Первые ученые труды Г. посвящены были языку. Под влиянием А. С. Хомякова он стал изучать санскрит. Руководителем в занятиях был К. А. Коссович, а товарищем Микуцкий. Г. ставил задачей доказать большую близость языка славянского и санскрита. Результатом было "Сравнение языка славянского с санскритским", напечатанное в издаваемых нашей Академией "Материалах для сравнительного и объяснительного словаря и грамматики", ч. I-III, СПб., 1854. Недостаток этой работы, по отзыву проф. Ягича в "Истории славянской филологии", заключается в том, что исследователь стремился обнять весь санскритско-славянский лексикон, но сравнение отличалось поверхностностью: допускалось заключение по кажущемуся созвучию, или при близости значений не принимаемы были точные звуковые признаки. Итоги этой работы, выводы из сравнения, составили магистерскую диссертацию "Об отношении языка славянского к языкам родственным" (Москва, 1853). Г. приходил к заключению, что языки славянские и литовский сходятся с санскритом в пяти звуковых законах, которыми они отличаются от языков западной половины индоевропейского племени. Эту близость языков восточной группы к санскриту Г. объяснял более продолжительным "доисторическим единством и общением". В параллель этому приводилось преобладание личности над общиной. Развитие видов славянского глагола составляет преимущество языков славянских перед языками санскритским и литовским. В восточной отрасли индоевропейских языков Г. усматривал сохранение "первичных образований" в противоположность "вторичным наречиям" Запада, а в этой отрасли славянский язык стоит выше санскритского и литовского. Проф. Ягич, отвергающий основательность этих выводов Г., тем не менее признает в его анализе склонения и спряжения несколько верных замечаний и высказывает сожаление, что молодой ученый оставил занятия филологией. В то же время он признает вину за руководителем Гильфердинга Коссовичем, не удержавшим его от произвольных сопоставлений. Но Г. не сразу оставил чисто филологические вопросы. В 1856 г. он напечатал "Памятники наречия залабских древлян и глинян", а в 1859-60 гг. в "Академических Известиях", т. VIII, "О наречии померанских словинцев и кашубов". Занятия языком сказывались и в других трудах Г. В первой главе "Древнейшего периода истории славян", "Славяне на ряду других племен арийских", он прибегал, по словам Ягича, к выводам сравнительного языкознания, пользуясь ими довольно некритически, и однако, защищая вышеизложенную точку зрения, полемизировал против теорий Шлейхера о славяно-германском языке, от которой новейшая наука о языке действительно отказалась. В своей книге "Общеславянская азбука", СПб., 1871, Г. опять-таки дает свою классификацию славянских языков, по поводу которой в отдельности справедливые возражения предложены были И. А. Бодуэном де Куртене в его статье об этой книге в "Журн. Мин. Нар. Просв." 1871 г., ч. 155. О самой же попытке А. Ф. Г. дать опыт единообразного славянского письма для всех славянских языков И. А. Бодуэн де Куртене отзывается с сочувствием. Но только он справедливо указывает на трудность принятия предложенного Г. письма. Славяне, пишущие латинским письмом, не откажутся от него в пользу кирилловского. А применение кириллицы к передаче славянских звуков, проведенное Г., менее удачно, чем то же самое сделано для сербского языка В. С. Караджичем. С сожалением можно признать, что желательное объединение неосуществимо потому, что славяне, пользующиеся двумя разными алфавитами, в силу многовековой традиции не в состоянии отказаться от принятого одними письма в пользу принятого другими. А потому нисколько не удивительно, что практических результатов этот труд Г. иметь не мог, он только вызвал, со стороны некоторых ученых не совсем для нас понятные нарекания против составителя. Интерес к языку обнаруживался у Г. и при знакомстве с памятниками юго-славянской письменности: им, например, были извлечены собственные имена сербские из найденного им в Сопочанах синодика (рук. его собрания); в исторических трудах он не опускал никогда из виду подобный материал: чрезвычайно напр. важны извлеченные им материалы из статистических списков местностей Эпира и Греческого королевства в особом приложении к истории сербов и болгар "Старинные поселения славян на греческой земле". Интересна его попытка объяснения записи о первых болгарских князьях из яз. мадьярского и сродных ему (теперь отдается предпочтение тюркскому происхождению болгар, но интересно, и Гильфердинг уже признавал, что основная племенная стихия финно-уральская подверглась тюркскому влиянию. Ист. Серб. и Болг., стр. 109). Как известно, и до сих пор не прекращаются усилия ученых объяснить заключающиеся в этом памятнике важные для определения народности болгар-завоевателей данные. И в других случаях Г. не избегал филологических объяснений в своих исторических трудах. В ближайшем отношении к интересам филологическим стоят труды А. Ф. Г., посвященные судьбам славянской письменности и ее памятникам. Во время своей службы в Министерстве иностранных дел, как русский консул в Боснии и Герцеговине, он находился в счастливых условиях для знакомства с библиотеками этих областей, а также и Старой Сербии, богатых редкими рукописями. Ему удалось во время путешествия благодаря личным знакомствам собрать чрезвычайно ценное рукописное собрание. Большая и наиболее важная часть этого собрания в 1868 г. была принесена его владельцем в дар Публичной библиотеке и описана в отчете за этот год. В нем 101 рукопись и между ними многие очень старые, писанные на пергаменте, очень многие с годами и по содержанию редкие и драгоценные образчики юго-славянского письма. Позднее в 1873 г. поступило в ту же библиотеку дополнительное собрание рукописей греческих, церковно-славянских и турецких, приобретенное после кончины А. Ф. Г.; эти рукописи описаны в "Отчете за 1873 г.", СПб., 1875. И, наконец, третья часть его рукописей куплена была известным собирателем Хлудовым и теперь находится в библиотеке Никольского единоверческого монастыря. Таким образом все рукописное наследие покойного осталось у нас в России. Обладая таким богатым рукописным собранием, А. Ф. Г. отчасти сам им воспользовался и опубликовал некоторые важные и новые тексты. Но, как видно из бумаг, хранящихся в Академии Наук, А. Ф. Г. было приготовлено к печати большое собрание разных памятников, найденных им во время путешествия по Македонии в 1868 г. (Каких-либо известий об этом путешествии почему-то не сохранилось. Тем интереснее, что в бумагах академика Куника оказалась визитная карточка А. Ф., полученная 13 ноября 1868 г., с следующей на ней припиской: "А. Ф. Г. шлет Аристу Аристовичу поклон с берега Брегальницы и везет ему воды, из него почерпнутой. Штип 18 октября 1868 г.". Эта приписка была уже напечатана Э. A. Вольтером в журнале "Славянство" № 1). Сюда вошли надписи в церквах, записи и приписки в рукописях, грамоты и пр. Доставив часть этих материалов, Г. предполагал еще напечатать болгарскую летопись как третью часть этого издания, а описание его рукописей, составленное о. Амфилохием, должно было составить вторую часть (письмо на имя Я. К. Грота, подписано 25 февраля 1871 г.). Но из следующего письма от 16 марта того же года видно, что это издание не осуществилось из-за несогласия А. Ф. Г. на условия печатания редакционного характера. В этом втором письме он просил возвратить ему все доставленные им бумаги. Правда, этого не случилось, бумаги остались в Академии; но самое их издание по изложенной программе не состоялось. Часть материалов позднее была напечатана разными лицами; но немало есть и такого материала, который не приведен в известность. Исполнена работа с заслуживающей внимания тщательностью. Таковы были чисто филологические труды А. Ф. Г. По еще большую известность доставили ему замечательные исторические и публицистические труды по истории славян и славянскому вопросу. В тех и других обнаружился его блестящий талант построения истории того или другого народа при ясном, точном и привлекательном изложении. Огромное значение имело прежде всего то, что Г. прекрасно знал не только прошлое, но и современное положение всего славянского мира. Он был одушевлен идеей национального единства всего славянства. К занятиям историей его подготовляло непосредственное знакомство с славянскими землями, путешествие по ним. Первые его поездки были направлены в крайние северо-западные области славянства. Он при этом посетил северо-западную Германию и кашубов в восточной Померании. Помимо названных выше работ по языку это путешествие облегчило ему изучение истории Балтийских славян, напечатанной в 1855 г. первоначально в "Москвитянине", а позднее в "Собрании Сочинений", IV, 1874. В этом труде особый интерес представляло изложение особенностей быта, отличавшегося большим разнообразием при развитии княжеской власти у одних племен, аристократии у других, демократии у третьих и даже попытках федеративного строя (Бестужев-Рюмин). Особо изложена была "Борьба славян с немцами на Балтийском поморье в средние века", СПб., 1861. С северо-запада славянского мира служба в Министерстве иностранных дел перенесла Г. на славянский юг в Боснию и Герцеговину. В 1856 г. он отправился в Сараево, а в 1859 г. вышла в "Записках Имп. Географического общества" его замечательная и до сих пор сохраняющая интерес книга "Босния, Герцеговина и Старая Сербия", переиздана с небольшим дополнением в III томе "Собрания Сочинений", СПб., 1873. В этой книге живые очерки посещенных местностей и положения их населения, исторические воспоминания, археологические описания храмов и других уцелевших древностей, литературные заметки о рукописях привлекают неослабный интерес читателя. Вполне прав А. Н. Пыпин, который это путешествие Г. по его достоинствам ставит рядом с путешествием по Турции В. И. Григоровича. Кто знает, доживи Г. до того момента, когда после русско-турецкой войны решалась судьба Боснии и Герцеговины, первыми поднявших восстание, быть может ему и удалось бы отстоять в Министерстве иностранных дел независимость этих сербских областей, принесенных в жертву Австрии нашими дипломатами. Такой исход их судьбы наилучшим образом обеспечивал бы отношение к балканским народностям европейских держав, отнимая всякий повод к недовольству захватной политикой Австрии. Интерес Г. к южному славянству сказался еще раньше. В 1854-1855 гг. в "Московских Ведомостях" и "Русской Беседе" за 1859 г. появились "Письма об истории сербов и болгар" (письма эти были переведены на сербский язык М. Миличевичем в двух книгах 1857 и 1860 гг.). Значит отправлявшийся на Балканский полуостров дипломат ехал прекрасно подготовленный для своей деятельности. Оттого и тот интерес к новому славянскому краю, в который он попал, а прекрасным знакомством с южными славянами и Балканским полуостровом на местах объясняются и достоинства переработки "Писем" в новом их издании "История Сербов и Болгар". Во многих местах книги автор пользуется своими личными разысканьями: находка в Белграде особой редакции жития Иоанна Рыльского (стр. 124), объяснения топографических названий на основании показаний уроженцев Герцеговины (стр. 170). Значение этого труда А. Ф. Г. прекрасно оценено проф. Бестужевым-Рюминым. Справедливо он смотрит на эти труды как на положительную новость в нашей исторической литературе. До того времени преобладание фантазии отличало работы Венелина и Савельева-Ростиславича; перевод слав. древностей Шафарика, мало доступный читателю по своему изложению и, надо прибавить, очень тяжелый, обнимал только древний языческий период. Можно еще дополнить и то, что внутренняя жизнь славян не была изложена Шафариком в его "Древностях"; только в последнее время эта половина славянских древностей излагается проф. Л. Нидерле. Бестужев-Рюмин отмечает высокие достоинства сочинения Г.: "Это не только история событий и даже смены учреждений и бытовых особенностей; нет, это история понятий и воззрений". Труд русского ученого, и до сих пор сохраняющий интерес и значение, в свое время был выдающимся: ничего подобного не было в ученой литературе. Помимо прекрасного знакомства с источниками и их истолкования замечательны местами художественно набросанные картины и характеристики, напр. Симеона, его сына Петра и др. Интерес Г. должна была, конечно, привлечь и деятельность славянских первоучителей Кирилла и Мефодия и их учеников. Когда в 1862 г. должно было праздноваться тысячелетие изобретения славянских письмен, Г. отозвался несколькими статьями: 1. "Когда изобретена славянская азбука?", 2. "Имел ли Кирилл непосредственное влияние на русских славян?", 3. "Кириллица ли изобретена Кириллом?", 4. "Как относятся к Кириллу и Мефодию современные славяне?". Он отстаивал дату сказания Храбра 855, допускал, что в Хозарии Кирилл и Мефодий имели дело и с русскими славянами, алфавитом св. Кирилла считал Кириллицу, вопреки взгляду Шафарика, выступал против предвзятых тенденций Штульца и Гинцеля смотреть на Кирилла и Мефодия как на людей, преданных Риму. Все эти статьи, независимо от того, могут ли быть приняты проводимые в них мнения, написаны с присущим их автору талантом и имели значение в истории вопроса. Последняя статья особенно интересна высказанным в ней взглядом, что между русскими большего сочувствия к памяти Кирилла и Мефодия можно ожидать от малороссов, что они особенно призваны к участию в развитии между нами славянской идеи (в последнее время прекрасно выясняется славянский характер Кирилло-Мефодиевского общества и участие в нем малороссов и между ними Шевченка). Но в то же время чрезвычайно важно и заключение: "если малорусская земля и кажется нам в настоящее время ближе к живому внешнему сознанию славянства, славянского единства и братства, то несомненно также и то, что пока сознание это не усвоится землею великорусскою, пока не сделается тут общественным достоянием, общественным двигателем всей России, и самая идея славянская не достигнет полного осуществления, и наше собственное народное самосознание останется недовершенным". Как все это правдиво, глубоко и знаменательно! В 1868 г. в "Вестнике Европы" Г. начал печатать очерк славянских древностей. Под заглавием "Древнейшая история славян" вышли две первые главы: "Славяне на ряду других племен арийских" и "Венеты". После Шафарика это была первая попытка объяснения древнейшей эпохи истории славян при помощи выводов сравнительного языковедения (труд Крека, "Einleitung in die slavische Literaturgeschichte", явился позднее, в 1874 г.). С этой стороны Котляревский признавал опыт Г. заслуживающим полного внимания. Наибольшую важность имел разбор известий древних писателей, которые по свидетельству Бестужева-Рюмина Г. разыскивал с большой любовью и увлечением; слабее этимологические объяснения. Сравни выше отзыв И. В. Ягича. Исполнен интереса и "краткий, но блистательный очерк истории Чехии", по весьма удачному выражению Бестужева-Рюмина. "Противоположение чешского элемента и немецкого, при перевесе последнего грозило чехам большой опасностью. Гуситская религиозная идея, нашедши благоприятную почву в живом предании Кирилло-мефодиевской славянской церкви, и в нем черпала свою силу. Чехия при Юрии Подебраде передовая представительница политических идей, идеал современного государства на западе. Роковое значение имел для чехов переход под власть Габсбургов: господство аристократии и католицизма, изгнание братьев и страшная катастрофа 1620 г. положили конец Чехии как государству. Чешское государство умерло при полном господстве аристократии, новая Чехия воскресает из среды простого народа". Ход чешской истории изображен в этом очерке рельефными чертами, в логической последовательности. Вопросу об отношении гуситства к Кирилло-мефодиевской церкви посвящено было Г. особое сочинение: "Гус, его отношение к православной церкви", СПб., 1871 г. (в том же году появилось и в чешском переводе; второе русское издание с дополнениями И. С. Пальмова, СПб., 1893). Чехи, как известно, отвергают точку зрения, проводимую Г.; нам однако кажется, что у Г. этот взгляд высказывается без крайностей, и целый ряд фактов свидетельствует о сохранявшихся у чехов некатолических обрядах, как-то: причащение под обоими видами, причащение младенцев, равным образом живы были и воспоминания о славянской церкви и славянском богослужении у Далимила, сохранившиеся славяно-чешские богослужебные тексты, восстановление славянского богослужения Карлом IV, симпатий к православной церкви Иеронима пражского, сношения гуситов с Константинопольскою церковью. Все это дает основание признавать значение предания о славянской Кирилло-мефодиевской церкви, как одного из факторов гуситского церковного и народного движения "внутренней связи между православным крещением Чехии и Гусом". Наряду с историческими очерками, в которых Г. знакомил русских читателей с историей славян, он выступал как публицист по вопросам современного славянства и его отношений к нам, русским. Между этими статьями есть такие, которые представляют чисто литературный интерес. Такова напр. помещенная в "Русской Беседе" статья "Народное возрождение сербов Лужичан в Саксонии". В ней находим обзор лужицкой литературы, ее писателей, замечания о лужицком языке и образцы серболужицкой народной поэзии. Подобного же рода статья "Гавличек", в которой даны краткие сведения о чешском поэте и напечатаны обычным нашим письмом тирольские элегии с русским их переводом. Близко к этим двум стоит очерк, посвященный вопросу: "Развитие народности у западных славян". Сперва он вышел в Париже под заглавием "Les Slaves Occidentaux" и затем по-русски в "Русской Беседе" 1858 г. В основу этой брошюры легли личные наблюдения автора во время путешествий по славянским землям 1855-1857 гг. Особенного внимания заслуживают указания на обособленность Польши от остального славянского мира, резкое осуждение взгляда Мицкевича, направленного против русских, сочувствие направлению Мацеиовского и др. Живо представлен ход народного возрождения чехов, мораван и словаков, хорватов, сербов и словинцев, выражено сожаление о розни между чехами и словаками, сербами и хорватами. Изложены условия, при которых славяне в 1848 г. спасли Австрию, и печальное положение, в какое они за эту услугу были поставлены австрийским правительством. Слабые стороны славянства Г. видел в забвении образованным классом западных славян органических начал своего племени. Эта брошюра, по отзыву А. Н. Пыпина, написанная с большим талантом и знанием, у славян вызвала неудовольствие (по Ягичу), а на наш взгляд исполнена справедливых наблюдений и глубокого понимания слабых сторон в положении австрийского славянства. В 1859 г. появилась и другая не менее важная статья "Венгрия и славяне". В ней прекрасно выяснено значение венгров в истории Европы, в их отношении к славянам. Изобличая пристрастное отношение француза Шалена, книгой которого и была вызвана статья, и предостерегая венгров от союза с поляками против остальных славян, Г. призывает их к единению с славянами, с которыми они связаны исторической судьбой. К сожалению, этот призыв не встретил отклика, и политика мадьяр остается и до сих пор враждебной живущим в их половине славянам, словакам, сербам и хорватам. Небольшая статейка "Славянские народы в Австрии и Турции", написанная популярно в 1860 г., предназначена была для журнала "Народное Чтение". В статье "Историческое право хорватов" Г. касается спорных вопросов между хорватами и сербами. Глубоко правдиво его отрицательное отношение к историческим правам, лучше сказать притязаниям хорватов на Боснию и Герцеговину. Статья "Государственное право сербского народа в Турции" представляет краткий обзор сербской истории за время борьбы сербов с турками. Церковным вопросам посвящены статьи "Чем поддерживается православная вера у южных славян?" и "Взгляд Константинопольского грека на болгарские и критские дела". Сила православия у южных славян в том, что оно тесно слилось с их народностью. Вторая статья представляет защиту болгар от несправедливых притязаний греков. Целый ряд статей стоит в тесной связи с жгучим польским вопросом. Сюда относятся: "Славянские народности и польская партия в Австрии", "Взгляд западных славян на Россию", далее уже указанные выше "Письмо к Ригеру в Прагу о русско-польских делах" и "Польский вопрос". Во всех этих статьях выясняются польско-русские противоречия, зависящие от различий народного характера, вероисповедания, социальных идеалов, исторического соперничества и борьбы за гегемонию. Условием примирения Г. ставил отказ Польши от притязаний на земли этнографически русские. В связи с этими статьями находятся статьи, посвященные литовцам и нашим окраинам: "Литва и Жмудь", "Россия и ее инородческие окраины на западе". Г. стоял за освобождение литовцев от польского влияния. Он призывал русских к изучению литовского языка, предлагал даже учреждение литовских кафедр в университетах, ссылался на отношение к литовцам немцев, настаивал на необходимости оказывать поддержку православным литовцам, на предоставлении литовцам преподавания в школах на литовском языке. Г. приветствовал введение в Финляндии финского языка как первый шаг к освобождению этого края от владычества шведского элемента. Наконец, во втором томе "Собрания Сочинений" находятся еще статьи "Древний Новгород" и "Сельская Община". Первая направлена против взглядов Костомарова в его сочинении "Северно-русские Народоправства во времена удельно-вечевого уклада". Г. оспаривает предположение о малороссийском происхождении новгородцев и находит односторонность в положениях Костомарова о федеративном строе древнерусской жизни и о характеристике борьбы Новгорода с Москвой как борьбы начала свободы с московским самовластием. Статья представляет интерес сопоставлениями с аналогичными фактами из истории других славянских народов. Статья о сельской общине написана в ее защиту по поводу появлявшихся в газетах мнений о необходимости уничтожения сельской общины. О заслугах А. Ф. Г. как этнографа сказано выше при изложении его биографии. Собранные им былины изданы вторым изданием Академией Наук в томах 59, 60 и 61 "Сборника". Издание имело большой успех. Двух первых томов уже нет в продаже. Обозрение трудов А. Ф. Г. свидетельствует, что в его лице русская наука имела выдающегося и блестящего ученого славяноведа, филолога-этнографа, историка и политика. Глубина мысли, оригинальность взглядов, обширная эрудиция, ясность, логичность и изящество изложения отличают все его труды. Верность началам, которых он держался, правдивость и искренность отличают его как политического деятеля. Привлекательные черты характера в единодушных отзывах близких ему людей воскрешают его образ как человека. Сочинения А. Ф. Г. появились в особом издании, за что следует быть признательным убеждениям М. И. Семевского: "Собрание Сочинений" А. Г., т. I-ІV, СПб., 1868 г. В это Собрание не вошли труды А. Ф. Г., относящиеся к языковедению. Не вошли также издания, каковы, например: "Старинный сборник сербских пословиц" А. Гильфердинга. С.-Петербург, 1868, 112 стр. (здесь был издан кирилловским шрифтом писанный латиницей сборник пословиц по одной рукописи 1697 г., хранящейся в библиотеке миноритов в Дубровнике; неточности и ошибки издания указаны Ю. Даничичем в его статье Knjizevna obznana. Rad Jugos. Akad. XII); Неизданное свидетельство современника о Владимире Святом и Болеславе Храбром "Рус. Бес.", 1856. I; Греческая служба свв. первоучителям славянским и житие св. Наума болгарского. "Рус. Бес.", 1859, ІІ; напечатанные в Известиях II отд. Акад. Наук труды и статьи Гильфердинга: Перевод толкований Иоанна Златоустого. 8. 321-326. Приложения к протоколам. - Письмо к редактору о С. Верковиче и о сербском сборнике поучений и житий XV-XVI в. (приводится текст статьи Успение св. Кирилла философа). 6. 381-386. - Памятники наречия залабских древлян и глинян. 5. 433-480. Письмо к редактору (о болгарской надписи 1230 г.) 7. 373-374. - Сравнение яз. слав. с санскритским в Матер. для словаря. - Сербские имена, записанные в помяннике Сопочанского монастыря. 7. 325-330. - О наречии померанских словинцев и кашубов. 8. 41-56. - В библиографическом обзоре "К истории издания Известий и ученых Записок второго отделения Имп. Акад, Наук 1852-1863" В. И. Срезневского указаны также и отзывы о сочинениях А. Ф. Г., помещенные в Известиях. Не вошли в издание, конечно, и отзывы самого А. Ф. Г., помещавшиеся в разных изданиях, напр. в "Русской Беседе" 1857 г. I, о словаре славянского яз. в 6 главных наречиях (Шумавского) и др. У И. В. Ягича есть указание, что И?. Ив. Смоларь перевел на нем. яз. некоторые сочинения А. Ф. Г. См. История слав. филологии, стр. 730. А. Ф. Г. находился в переписке со слав. учеными. Письма к нему К. Я. Эрбена о славянской мифологии напечатаны в "Рус. Беседе" 1857, IV. Его переписка с хорватским писателем Кукулевичем-Сакцинским напечатана П. А. Кулаковским в "Живой Старине" 1894, IV. Остается еще коснуться одного эпизода в жизни А. Ф. Гильфердинга, о котором упоминает М. И. Семевский, именно выборов в адъюнкты Академии Наук (с 29 декабря 1856 г. он состоял ее членом-корреспондентом). 23 октября 1869 г. в заседании отделения русского языка и словесности академик Срезневский прочел составленную им, по поручению Отделения, записку об ученых трудах действительного статского советника А. Ф. Г., "которого научная деятельность давно уже обращала на себя внимание членов Отделения и побуждала его иметь в виду для усиления состава Отделения новым полезным деятелем". Отделение единогласно определило представить Г. Общему Собранию на звание адъюнкта по отделению Русского языка и словесности. Общее Собрание 9 ноября положило произвести выборы в следующем заседании. 5 декабря произведена была баллотировка; Г. получил 15 избирательных и 18 неизбирательных голосов, и таким образом он был забаллотирован. Семевский приписывал вину этого немецким сочленам Академии и объяснял такое отношение тем, что они не могли простить Г. "служение его славянству и антинемецким интересам". Так же точно смотрел на это дело и Ф. И. Тютчев, увековечивший заслуги Гильфердинга перед славянством прекрасным стихотворением, написанным 17 декабря 1869 г. и напечатанным в "Голосе" (№ 357). Спешу поздравить с неудачей! Она - блистательный успех, Для вас почетна наипаче И назидательна для всех. Что русским словом столько лет Вы славно служите России - Про это знает целый свет: Не знают Немцы лишь родные... Ах нет, то знают и они; И что в славянском вражьем мире Вы совершили - вы одни, Все ведают - et inde irae. Во всем обширном этом крае Они встречали вас не раз... В Балканах, Чехах, на Дунае, Везде, везде встречали вас. И как же мог бы без измены, Высокодоблестный досель, В Академические стены, В заветную их цитадель Казною русской содержимый Для этих славных оборон - Вас, вас впустить - непобедимый Немецкий храбрый гарнизон? Г. был действительным членом Общества любителей российской словесности (избран 27 января 1860 г. по предложению К. С. Аксакова). С 1858 г. он был женат на В. Ф. Ридель. Список относящейся к А. Ф. Гильфердингу литературы дан у С. A. Венгерова в "Источниках словаря русских писателей". Из посвященных памяти А. Ф. Гильфердинга статей лучшие написаны проф. К. Н. Бестужевым-Рюминым: "Александр Феодорович Гильфердинг" (при издании Онежеких былин в 59 т. "Сборника Акад. Наук") и издателем "Русской Старины" М. И. Семевским: "А. Ф. Гильфердинг" ("Русск. Стар.", окт. 1872). Задушевные воспоминания об А. Ф. Гильфердинге крестьянина Касьянова помещены в декабре того же издания за 1872 г. Из критических отзывов о деятельности покойного заслуживает внимания отзыв И. В. Ягича в "Истории славянской филологии", в котором дается главным образом оценка трудов Гильфердинга по языку. С полным сочувствием к деятельности и личности А. Ф. Гильфердинга и с ценными замечаниями о значении его трудов написан некролог Александра Феодоровича Гильфер динга в "Вестнике Европы" А. П(ыпиным). О выборах Г. в адъюнкты Академии см. протоколы заседаний Общего Собрания Императ. Академии Наук 7 ноября и 5 декабря 1869 г. (№№ 105 и 118). Об эпизоде с выборами Г. в Академии см. также "Дневник" А. В. Никитенка, т. II. О Г. как члене Общества любителей российской словесности см. "Словарь" членов этого общества. П. Лавров. {Половцов} Гильфердинг, Александр Федорович (1831-1872) - известный славист. Первоначальное образование получил в доме своего отца, бывшего директором дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского. Кроме языков древних и новых, он тогда же ознакомился с славянскими наречиями, под руководством Павлонского. Первым его сочинением (осталось в рукописи) был "Краткий очерк истории славянских народов в IX и Х в.". В 1852 г. окончил курс в Московском унив. по историко-филологич. фак. Из университетских проф. имел на него влияние только В. И. Григорович, временно преподававший славянский язык. Гораздо большее действие на него оказал круг московских славянофилов, в который вошел он, благодаря связям своего отца. В особенности сильно было влияние Хомякова. По его указаниям Г. начал заниматься санскритским языком. Доказательством успешности этих занятий служит помещенная им в 1853 г. в "Изв. II отд. Акад. наук" статья: "О сродстве языка славянского с санскритским". В том же году защитил он диссертацию на степень магистра: "Об отношениях языка славянского к другим родственным". В 1854 г. Г. поместил в "Моск. Вед.": "Письма об истории сербов и болгар" (продолжение было напечатано в "Русск. Беседе"; в "Сочинениях" этот труд его появился в исправленном виде); тогда же в "Москвитянине" была помещена его "История балтийских славян" (продолжение в "Архиве" Калачова; в "Сочинениях" помещено найденное в рукописи дальнейшее изложение до смерти Генриха III). Эти первые труды свидетельствовали о большой начитанности и значительном историческом таланте. На службу Г. поступил в министерство иностранных дел и в 1856 г. назначен был консулом в Боснии, где, несмотря на затруднительность тогдашнего положения наших дипломатических агентов на Востоке, он с честью поддерживал русское имя. Литературным результатом этой службы явилась книга: "Босния, Герцеговина и Старая Сербия" (СПб., 1859), представляющая талантливый очерк прошедшего и настоящего этих стран. Здесь началось собирание рукописей, которое пополнилось в поездку в конце 60-х годов в Македонию. Это собрание приобретено Хлудовым. В 1858 г. Г. издал по-франц. брошюру "Les slaves occidentaux". В 1861 г. он перешел на службу в госуд. канцелярию. Когда, после восстания 1863 г., начались преобразовании в внутренних отношениях Царства Польского и во главе реформ стал Н. А. Милютин, Г. явился ему ревностным помощником: по указанию его писал разные проекты; между прочим замечателен проект преобразования ведомства народного просвещения (напечатан в "Слав. Обозр.", 1892 г.). Была мысль назначить его директором комиссии народного просвещения (тогда еще не было подчинения привислянских губ. министерству народн. просв.), но назначен был Ф. Ф. Витте. Участвуя в правительственной деятельности, Г. в то же время рядом статей в "Дне" и "Русском Инвалиде" знакомил публику с положением дел. Тогда же появилась его английская анонимная брошюра: "The Polish Question". В последние годы своей жизни А. Ф. занят был мыслью об обширном сочинении: "История славян", первые главы которого появились в "Вестн. Европы". Для этого сочинения он перечел все те источники, в которых он надеялся найти что-либо важное для своей цели. Сочинение осталось неоконченным. Когда в 1867 г. образовалось петербургское отделение славянского благотворительного комитета, А. Ф. скоро стал его председателем и деятельно заботился об увеличении средств общества. Скоро занял он также место председателя этнографического отделения географического общества, и здесь не оставался праздным. Самым важным его подвигом для русск. этнографии была его поездка в Олонецкую губ. для собирания былин. Появление сборника Рыбникова возбудило некоторое сомнение. Г. решился лично проверить сборник и летом совершил поездку, которая была чрезвычайно успешна: ему удалось собрать до 318 песен. Он записывал лично, располагая издание по певцам и сообщая их биографии. "Онежские былины" Г. - неоценимый источник для изучения русск. народной поэзии: тщательная запись отличает его сборник от всех других. Важным результатом этой поездки является статья его в "Вестн. Евр.": "Олонецкая губ. и ее народные рапсоды", представляющая превосходную характеристику края и певцов. В 1872 г. он возобновил поездку, но простудился и скончался в Каргополе (20 июня). Как писатель, Г. замечателен необыкновенной ясностью изложения, трезвостью взгляда и изяществом языка. Как человек, он принадлежал к числу самых мирных и изящных людей. Его речей немного потому, что в обществах он говорил мало и тогда лишь, когда ему приходилось защищать любимые мысли, а самой задушевной его мыслью было будить сознание в русском обществе и во всем славянстве. Вот почему к нему сочувственно относились все, кто знал его деятельность, а в особенности те, кто знал его близко. Сочинения Г. изданы в 4 т. (СПб., 1868-1874); в них не вошли некоторые его филологические труды и "Древн. история славян". "Онежские былины" изданы в 1873 г., уже по его кончине. К. Б.-Р. {Брокгауз} Гильфердинг, Александр Федорович (1831-1872) - известный славист и собиратель русских былин. Окончил Московский ун-т. С 1870 - председатель Этнографического отделения Русского географического об-ва. Чисто филологические работы Г. довольно слабы и тенденциозны. Многочисленные статьи и книги Г. по истории славянства, при всей ясности и живости изложения и обилии фактического материала, сильно окрашены славянофильскими и даже русификаторскими тенденциями; они не оставили длительного следа в науке. Прочное и почетное научное имя Г. приобрел благодаря своим работам в области фольклора. В 1871 Г. совершил поездку за былинами, результатом которой явилась запись 318 былинных текстов; их тщательность и филологическая точность подтверждены в настоящее время новыми экспедициями в Олонецкий край. Большой заслугой Г. является впервые им примененный принцип распределения фольклорного материала по сказителям и внимательное отношение к каждому исполнителю былин. После Г. изучение репертуара сказителей, сообщение их биографий и характеристика творчества каждого из них стали одним из основных правил для фольклористов. В предпосланной сборнику статье "Олонецкая губерния и ее народные рапсоды" Г. показал тесную связь эпического творчества с условиями северной природы, особенностями социальной жизни и, в частности, труда северного крестьянства. Большинство работ Г. по славистике (за исключением филологических) перепечатано в 4 томах "Собрания сочинений Г." (1868-74); "Онежские былины" изданы были дважды: в 1 томе - СПб, 1873, и в 3 томах - СПб, 1894-1900; вошли в LIX-LXI тт. "Сборника отделения русского языка и словесности Академии наук"; подробный указатель, составленный Н. В. Васильевым, помещен во 2 вып. LXI тома. Лит.: Подробный указатель у С. А. Венгерова, в "Источниках словаря русских писателей", т. I, СПб, 1900; Бестужев-Рюмин К., вступительная статья к I т. "Онежских былин" (2 изд.); "Русская старина", № 10, 1872 (статья М. Семевского); "Русский биографический словарь", Москва, 1916 (статья акад. П. Лаврова); журнал "Художественный фольклор", кн. 2-3, М., 1927 (статья Ю. Соколова). Ю. Соколов.

Славист, родился 2 июля 1831 г. По указанию чешского Ригрова Научного Словника семья Г. переселилась из Германии в Москву в начале XVIII в. Отец его Ф. И. Г. был директором дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского, а позднее управляющим архивом Министерства иностранных дел в Петербурге. Ф. И. Г. получил образование в Московском университете. Сам он был католического вероисповедания, а его сын был крещен по обряду православной церкви. Ф. И. дал своему сыну прекрасное образование: он изучил древние и новые языки и сверх того славянские наречия. В числе его учителей был славяновед И. И. Паплонский. Отсюда объясняется, отчего так рано у Г. пробудился интерес к славянству. Между его бумагами оказалась тетрадка с заглавием "Краткий очерк истории славянских народов в IX и X столетии". В этой юношеской работе идет речь о расселении славянских племен, об основании первых славянских государств, проповеди Кирилла и Мефодия.

В 1848 г. А. Ф. Г. поступил в Московский университет на историко-филологический факультет. В московском обществе того времени господствовали представители двух направлений - западники и славянофилы. Большинство профессоров университета были западники, но даже и те из них, которые во многом сходились со славянофилами, отделяли себя от них. Близки к славянофилам были только Шевырев и Бодянский. Г. по связям своего отца примкнул к славянофилам. В славянофильском кружке он сблизился с А. С. Хомяковым, K. С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным и братьями Киреевскими и подчинился влиянию славянофильских идей. Что же касается университетских профессоров, то из сохранившихся писем видно, что несмотря на кратковременное пребывание в Москве Г. привлекло преподавание В. И. Григоровича. В 1852 г. Г. кончил курс в университете первым кандидатом, а в 1853 г. получил степень магистра славянских наречий по защите диссертации: "Об отношении языка славянского к языкам родственным" (М. 1853 г.).

На службу А. Ф. Г. поступил в 1852 г. в Министерство иностранных дел. В 1856 г. он был назначен консулом в Боснию и Герцеговину. После неудач только что окончившейся войны положение нашей дипломатии на востоке было не легкое. Г., интересовавшийся славянством и в 1854 г. выступивший в печати с Письмами по истории сербов и болгар, был достойным кандидатом на это место и с честью занимал этот пост три года, отстаивая интересы сербского населения этих провинций. К счастью, у директора азиатского департамента Е. П. Ковалевского, который известен своим путешествием в Черногорию, он встречал полную поддержку в своей консульской деятельности. В 1859 г. Г. был назначен столоначальником азиатского департамента.

В 1861 г. Г. перешел на службу в Государственную канцелярию и занимал сначала должность экспедитора, а с 27 февраля 1863 г. - помощника статс-секретаря Государственного Совета. В то же время в 60-70-х гг. он был цензором в Петербургском почтамте. 31 дек. 1865 г. Г. получил чин действительного статского советника. В Государственной канцелярии ему пришлось работать в отделении Государственной экономии, которым управлял известный финансист А. П. Заблоцкий-Десятовский. И на этой службе А. Ф. Г. трудился с выдающимся успехом, удивляя, по свидетельству М. И. Семевского, своих сослуживцев быстрой сообразительностью и редким умением войти в суть многосложной работы. Неудивительно поэтому, что во время польского восстания 1863 г. Н. А. Милютин, на которого была возложена задача преобразований в Царстве Польском, в числе других сотрудников пригласил и А. Ф. Г. С этого времени он начал работать в комитете по делам Царства Польского, принимая в то же время участие и в трудах главного комитета об устройстве сельского населения, где он занимал пост помощника управляющего делами. Деятельность Г. за это время была кипучая. Он редактировал официальные бумаги, печатал в газетах статьи о польском вопросе, разъясняя его для русской публики: "За что борются русские с поляками" в "Русском Инвалиде" в апреле 1863 г., "В чем искать разрешения польскому вопросу", "Положение и задача России в Царстве Польском", в июле и декабре того же года для славян в письме Ригру, для Европы в английской брошюре "Polish Question". Г. высказывал взгляд, что "польский вопрос может быть упразднен, когда, с одной стороны, польская народность утратит господство не только материальное, но и нравственное, над народностью русскою и литовскою в нашем западном крае и когда, с другой стороны, устойчивая сила крестьянских общин в Царстве Польском переработает своим влиянием старые идеи польского обывательства". Поэтому "в Польше наша обязанность доставить самостоятельность польскому крестьянству и употребить все усилия для распространения серьезного, научного образования. Эти вопросы несравненно важнее всяких вопросов о политическом устройстве царства. Никакое политическое устройство, никакая система управления не может удовлетворить поляков; польский вопрос неразрешим никакими политическими мерами, польский вопрос может быть только упразднен, и упразднить его могут только социальные средства". Во исполнение этой мысли 19 февраля 1864 г. издан был ряд законоположений, распространявших действие положений 19 февраля 1861 г. на крестьян Привислянского края. Что касается народного образования, то были учреждены десять дирекций для наблюдения над народными школами, которые были освобождены из-под ведения ксендзов и шляхты, а в средних школах введено было преподавание некоторых предметов на русском языке. Устройство учебных заведений завершилось открытием Варшавского университета. По свидетельству Бестужева-Рюмина в составлении этих уставов самое большое значение имел Г., хотя ему и не пришлось осуществить их. Он принимал также участие в начертании мер для сокращения числа католических монастырей, нового административного разделения Царства Польского и в работах по устройству судебной части. Служебные занятия не мешали А. Ф. Г. принимать самое живое участие в ученой и общественной жизни. С 1858 г., состоя действительным членом Географического общества, он сотрудничал в его изданиях и других его трудах. В 1870 г. он был избран председателем этнографического отделения общества. Когда после славянского съезда 1867 г. открылось в Петербурге отделение Московского славянского благотворительного комитета, А. Ф. Г. скоро сделался его председателем и внес необычное оживление в деятельность общества. Он искусно руководил прениями, вдохновлял своими речами, умел находить людей, направлять их деятельность. По его почину устраивались публичные чтения, живые картины. Его усилиями создан был в Праге православный храм.

Как этнограф А. Ф. Г. завершил свою деятельность замечательным трудом по собиранию русских былин. Открытые Рыбниковым сокровища народного эпоса на нашем севере возбуждали у некоторых ученых сомнения. Желая их рассеять, А. Ф. Г. решил отправиться в Олонецкую губернию в апреле 1871 г. Он вернулся из путешествия с богатейшим и прекраснейшим былинным материалом, который впоследствии был издан: "Онежские Былины". Он сам записывал петые речитативом былины. "Короткость времени и масса собранного материала делают сборник Г. истинно необычайным явлением в области этнографических исследований: освещенный любопытной картиной местного быта, записанный с гораздо большею точностью, сборник Г. производил еще более сильное впечатление, нежели книга Рыбникова", говорит А. Н. Пыпин в "Истории русской этнографии", т. II, стр. 221. Свое путешествие Г. описал в статье: "Олонецкая губерния и ее народные рапсоды", помещенной в 3-й книжке "Вестника Европы" 1872 г. В ней мастерски изображен был этот интересный край и быт народа и охарактеризованы приемы певцов. Зимой 1871-1872 г. некоторые из них приезжали в Петербург, пели у Г., а один из них, Рябинин, пел и в Географическом обществе и в Славянском комитете. По ходатайству Г. ему была пожалована медаль. В следующем году летом Г. поехал в Олонецкую губернию вторично. Доехав до Вознесенья, пристани на Свири у берегов Онежского озера, он пересел на трешкот, желая прислушаться к говору простого народа. В Вытегре он почувствовал себя дурно, но, несмотря на то, не хотел лечиться и продолжал путь. Прибыв в Каргополь, он слег и через пять дней скончался от брюшного тифа 20 июня 1872 г. на 41 году от рождения. 4 июля его тело было привезено в Петербург и похоронено в Новодевичьем монастыре. Так неожиданно и трагически пресеклась драгоценная жизнь выдающегося ученого в цвете сил, в разгаре плодотворной ученой и общественной деятельности.

Первые ученые труды Г. посвящены были языку. Под влиянием А. С. Хомякова он стал изучать санскрит. Руководителем в занятиях был К. А. Коссович, а товарищем Микуцкий. Г. ставил задачей доказать большую близость языка славянского и санскрита. Результатом было "Сравнение языка славянского с санскритским", напечатанное в издаваемых нашей Академией "Материалах для сравнительного и объяснительного словаря и грамматики", ч. I-III, СПб., 1854. Недостаток этой работы, по отзыву проф. Ягича в "Истории славянской филологии", заключается в том, что исследователь стремился обнять весь санскритско-славянский лексикон, но сравнение отличалось поверхностностью: допускалось заключение по кажущемуся созвучию, или при близости значений не принимаемы были точные звуковые признаки. Итоги этой работы, выводы из сравнения, составили магистерскую диссертацию "Об отношении языка славянского к языкам родственным" (Москва, 1853). Г. приходил к заключению, что языки славянские и литовский сходятся с санскритом в пяти звуковых законах, которыми они отличаются от языков западной половины индоевропейского племени. Эту близость языков восточной группы к санскриту Г. объяснял более продолжительным "доисторическим единством и общением". В параллель этому приводилось преобладание личности над общиной. Развитие видов славянского глагола составляет преимущество языков славянских перед языками санскритским и литовским. В восточной отрасли индоевропейских языков Г. усматривал сохранение "первичных образований" в противоположность "вторичным наречиям" Запада, а в этой отрасли славянский язык стоит выше санскритского и литовского. Проф. Ягич, отвергающий основательность этих выводов Г., тем не менее признает в его анализе склонения и спряжения несколько верных замечаний и высказывает сожаление, что молодой ученый оставил занятия филологией. В то же время он признает вину за руководителем Гильфердинга Коссовичем, не удержавшим его от произвольных сопоставлений. Но Г. не сразу оставил чисто филологические вопросы. В 1856 г. он напечатал "Памятники наречия залабских древлян и глинян", а в 1859-60 гг. в "Академических Известиях", т. VIII, "О наречии померанских словинцев и кашубов". Занятия языком сказывались и в других трудах Г. В первой главе "Древнейшего периода истории славян", "Славяне на ряду других племен арийских", он прибегал, по словам Ягича, к выводам сравнительного языкознания, пользуясь ими довольно некритически, и однако, защищая вышеизложенную точку зрения, полемизировал против теорий Шлейхера о славяно-германском языке, от которой новейшая наука о языке действительно отказалась. В своей книге "Общеславянская азбука", СПб., 1871, Г. опять-таки дает свою классификацию славянских языков, по поводу которой в отдельности справедливые возражения предложены были И. А. Бодуэном де Куртене в его статье об этой книге в "Журн. Мин. Нар. Просв." 1871 г., ч. 155. О самой же попытке А. Ф. Г. дать опыт единообразного славянского письма для всех славянских языков И. А. Бодуэн де Куртене отзывается с сочувствием. Но только он справедливо указывает на трудность принятия предложенного Г. письма. Славяне, пишущие латинским письмом, не откажутся от него в пользу кирилловского. А применение кириллицы к передаче славянских звуков, проведенное Г., менее удачно, чем то же самое сделано для сербского языка В. С. Караджичем. С сожалением можно признать, что желательное объединение неосуществимо потому, что славяне, пользующиеся двумя разными алфавитами, в силу многовековой традиции не в состоянии отказаться от принятого одними письма в пользу принятого другими. А потому нисколько не удивительно, что практических результатов этот труд Г. иметь не мог, он только вызвал, со стороны некоторых ученых не совсем для нас понятные нарекания против составителя. Интерес к языку обнаруживался у Г. и при знакомстве с памятниками юго-славянской письменности: им, например, были извлечены собственные имена сербские из найденного им в Сопочанах синодика (рук. его собрания); в исторических трудах он не опускал никогда из виду подобный материал: чрезвычайно напр. важны извлеченные им материалы из статистических списков местностей Эпира и Греческого королевства в особом приложении к истории сербов и болгар "Старинные поселения славян на греческой земле". Интересна его попытка объяснения записи о первых болгарских князьях из яз. мадьярского и сродных ему (теперь отдается предпочтение тюркскому происхождению болгар, но интересно, и Гильфердинг уже признавал, что основная племенная стихия финно-уральская подверглась тюркскому влиянию. Ист. Серб. и Болг., стр. 109). Как известно, и до сих пор не прекращаются усилия ученых объяснить заключающиеся в этом памятнике важные для определения народности болгар-завоевателей данные. И в других случаях Г. не избегал филологических объяснений в своих исторических трудах.

В ближайшем отношении к интересам филологическим стоят труды А. Ф. Г., посвященные судьбам славянской письменности и ее памятникам. Во время своей службы в Министерстве иностранных дел, как русский консул в Боснии и Герцеговине, он находился в счастливых условиях для знакомства с библиотеками этих областей, а также и Старой Сербии, богатых редкими рукописями. Ему удалось во время путешествия благодаря личным знакомствам собрать чрезвычайно ценное рукописное собрание. Большая и наиболее важная часть этого собрания в 1868 г. была принесена его владельцем в дар Публичной библиотеке и описана в отчете за этот год. В нем 101 рукопись и между ними многие очень старые, писанные на пергаменте, очень многие с годами и по содержанию редкие и драгоценные образчики юго-славянского письма. Позднее в 1873 г. поступило в ту же библиотеку дополнительное собрание рукописей греческих, церковно-славянских и турецких, приобретенное после кончины А. Ф. Г.; эти рукописи описаны в "Отчете за 1873 г.", СПб., 1875. И, наконец, третья часть его рукописей куплена была известным собирателем Хлудовым и теперь находится в библиотеке Никольского единоверческого монастыря. Таким образом все рукописное наследие покойного осталось у нас в России. Обладая таким богатым рукописным собранием, А. Ф. Г. отчасти сам им воспользовался и опубликовал некоторые важные и новые тексты. Но, как видно из бумаг, хранящихся в Академии Наук, А. Ф. Г. было приготовлено к печати большое собрание разных памятников, найденных им во время путешествия по Македонии в 1868 г. (Каких-либо известий об этом путешествии почему-то не сохранилось. Тем интереснее, что в бумагах академика Куника оказалась визитная карточка А. Ф., полученная 13 ноября 1868 г., с следующей на ней припиской: "А. Ф. Г. шлет Аристу Аристовичу поклон с берега Брегальницы и везет ему воды, из него почерпнутой. Штип 18 октября 1868 г.". Эта приписка была уже напечатана Э. A. Вольтером в журнале "Славянство" № 1). Сюда вошли надписи в церквах, записи и приписки в рукописях, грамоты и пр. Доставив часть этих материалов, Г. предполагал еще напечатать болгарскую летопись как третью часть этого издания, а описание его рукописей, составленное о. Амфилохием, должно было составить вторую часть (письмо на имя Я. К. Грота, подписано 25 февраля 1871 г.). Но из следующего письма от 16 марта того же года видно, что это издание не осуществилось из-за несогласия А. Ф. Г. на условия печатания редакционного характера. В этом втором письме он просил возвратить ему все доставленные им бумаги. Правда, этого не случилось, бумаги остались в Академии; но самое их издание по изложенной программе не состоялось. Часть материалов позднее была напечатана разными лицами; но немало есть и такого материала, который не приведен в известность. Исполнена работа с заслуживающей внимания тщательностью.

Таковы были чисто филологические труды А. Ф. Г. По еще большую известность доставили ему замечательные исторические и публицистические труды по истории славян и славянскому вопросу. В тех и других обнаружился его блестящий талант построения истории того или другого народа при ясном, точном и привлекательном изложении. Огромное значение имело прежде всего то, что Г. прекрасно знал не только прошлое, но и современное положение всего славянского мира. Он был одушевлен идеей национального единства всего славянства. К занятиям историей его подготовляло непосредственное знакомство с славянскими землями, путешествие по ним. Первые его поездки были направлены в крайние северо-западные области славянства. Он при этом посетил северо-западную Германию и кашубов в восточной Померании. Помимо названных выше работ по языку это путешествие облегчило ему изучение истории Балтийских славян, напечатанной в 1855 г. первоначально в "Москвитянине", а позднее в "Собрании Сочинений", IV, 1874. В этом труде особый интерес представляло изложение особенностей быта, отличавшегося большим разнообразием при развитии княжеской власти у одних племен, аристократии у других, демократии у третьих и даже попытках федеративного строя (Бестужев-Рюмин). Особо изложена была "Борьба славян с немцами на Балтийском поморье в средние века", СПб., 1861. С северо-запада славянского мира служба в Министерстве иностранных дел перенесла Г. на славянский юг в Боснию и Герцеговину. В 1856 г. он отправился в Сараево, а в 1859 г. вышла в "Записках Имп. Географического общества" его замечательная и до сих пор сохраняющая интерес книга "Босния, Герцеговина и Старая Сербия", переиздана с небольшим дополнением в III томе "Собрания Сочинений", СПб., 1873. В этой книге живые очерки посещенных местностей и положения их населения, исторические воспоминания, археологические описания храмов и других уцелевших древностей, литературные заметки о рукописях привлекают неослабный интерес читателя. Вполне прав А. Н. Пыпин, который это путешествие Г. по его достоинствам ставит рядом с путешествием по Турции В. И. Григоровича. Кто знает, доживи Г. до того момента, когда после русско-турецкой войны решалась судьба Боснии и Герцеговины, первыми поднявших восстание, быть может ему и удалось бы отстоять в Министерстве иностранных дел независимость этих сербских областей, принесенных в жертву Австрии нашими дипломатами. Такой исход их судьбы наилучшим образом обеспечивал бы отношение к балканским народностям европейских держав, отнимая всякий повод к недовольству захватной политикой Австрии. Интерес Г. к южному славянству сказался еще раньше. В 1854-1855 гг. в "Московских Ведомостях" и "Русской Беседе" за 1859 г. появились "Письма об истории сербов и болгар" (письма эти были переведены на сербский язык М. Миличевичем в двух книгах 1857 и 1860 гг.). Значит отправлявшийся на Балканский полуостров дипломат ехал прекрасно подготовленный для своей деятельности. Оттого и тот интерес к новому славянскому краю, в который он попал, а прекрасным знакомством с южными славянами и Балканским полуостровом на местах объясняются и достоинства переработки "Писем" в новом их издании "История Сербов и Болгар". Во многих местах книги автор пользуется своими личными разысканьями: находка в Белграде особой редакции жития Иоанна Рыльского (стр. 124), объяснения топографических названий на основании показаний уроженцев Герцеговины (стр. 170). Значение этого труда А. Ф. Г. прекрасно оценено проф. Бестужевым-Рюминым. Справедливо он смотрит на эти труды как на положительную новость в нашей исторической литературе. До того времени преобладание фантазии отличало работы Венелина и Савельева-Ростиславича; перевод слав. древностей Шафарика, мало доступный читателю по своему изложению и, надо прибавить, очень тяжелый, обнимал только древний языческий период. Можно еще дополнить и то, что внутренняя жизнь славян не была изложена Шафариком в его "Древностях"; только в последнее время эта половина славянских древностей излагается проф. Л. Нидерле. Бестужев-Рюмин отмечает высокие достоинства сочинения Г.: "Это не только история событий и даже смены учреждений и бытовых особенностей; нет, это история понятий и воззрений". Труд русского ученого, и до сих пор сохраняющий интерес и значение, в свое время был выдающимся: ничего подобного не было в ученой литературе. Помимо прекрасного знакомства с источниками и их истолкования замечательны местами художественно набросанные картины и характеристики, напр. Симеона, его сына Петра и др. Интерес Г. должна была, конечно, привлечь и деятельность славянских первоучителей Кирилла и Мефодия и их учеников. Когда в 1862 г. должно было праздноваться тысячелетие изобретения славянских письмен, Г. отозвался несколькими статьями: 1. "Когда изобретена славянская азбука?", 2. "Имел ли Кирилл непосредственное влияние на русских славян?", 3. "Кириллица ли изобретена Кириллом?", 4. "Как относятся к Кириллу и Мефодию современные славяне?". Он отстаивал дату сказания Храбра 855, допускал, что в Хозарии Кирилл и Мефодий имели дело и с русскими славянами, алфавитом св. Кирилла считал Кириллицу, вопреки взгляду Шафарика, выступал против предвзятых тенденций Штульца и Гинцеля смотреть на Кирилла и Мефодия как на людей, преданных Риму. Все эти статьи, независимо от того, могут ли быть приняты проводимые в них мнения, написаны с присущим их автору талантом и имели значение в истории вопроса. Последняя статья особенно интересна высказанным в ней взглядом, что между русскими большего сочувствия к памяти Кирилла и Мефодия можно ожидать от малороссов, что они особенно призваны к участию в развитии между нами славянской идеи (в последнее время прекрасно выясняется славянский характер Кирилло-Мефодиевского общества и участие в нем малороссов и между ними Шевченка). Но в то же время чрезвычайно важно и заключение: "если малорусская земля и кажется нам в настоящее время ближе к живому внешнему сознанию славянства, славянского единства и братства, то несомненно также и то, что пока сознание это не усвоится землею великорусскою , пока не сделается тут общественным достоянием, общественным двигателем всей России, и самая идея славянская не достигнет полного осуществления, и наше собственное народное самосознание останется недовершенным". Как все это правдиво, глубоко и знаменательно! В 1868 г. в "Вестнике Европы" Г. начал печатать очерк славянских древностей. Под заглавием "Древнейшая история славян" вышли две первые главы: "Славяне на ряду других племен арийских" и "Венеты". После Шафарика это была первая попытка объяснения древнейшей эпохи истории славян при помощи выводов сравнительного языковедения (труд Крека, "Einleitung in die slavische Literaturgeschichte", явился позднее, в 1874 г.). С этой стороны Котляревский признавал опыт Г. заслуживающим полного внимания. Наибольшую важность имел разбор известий древних писателей, которые по свидетельству Бестужева-Рюмина Г. разыскивал с большой любовью и увлечением; слабее этимологические объяснения. Сравни выше отзыв И. В. Ягича.

Исполнен интереса и "краткий, но блистательный очерк истории Чехии", по весьма удачному выражению Бестужева-Рюмина. "Противоположение чешского элемента и немецкого, при перевесе последнего грозило чехам большой опасностью. Гуситская религиозная идея, нашедши благоприятную почву в живом предании Кирилло-мефодиевской славянской церкви, и в нем черпала свою силу. Чехия при Юрии Подебраде передовая представительница политических идей, идеал современного государства на западе. Роковое значение имел для чехов переход под власть Габсбургов: господство аристократии и католицизма, изгнание братьев и страшная катастрофа 1620 г. положили конец Чехии как государству. Чешское государство умерло при полном господстве аристократии, новая Чехия воскресает из среды простого народа". Ход чешской истории изображен в этом очерке рельефными чертами, в логической последовательности. Вопросу об отношении гуситства к Кирилло-мефодиевской церкви посвящено было Г. особое сочинение: "Гус, его отношение к православной церкви", СПб., 1871 г. (в том же году появилось и в чешском переводе; второе русское издание с дополнениями И. С. Пальмова, СПб., 1893). Чехи, как известно, отвергают точку зрения, проводимую Г.; нам однако кажется, что у Г. этот взгляд высказывается без крайностей, и целый ряд фактов свидетельствует о сохранявшихся у чехов некатолических обрядах, как-то: причащение под обоими видами, причащение младенцев, равным образом живы были и воспоминания о славянской церкви и славянском богослужении у Далимила, сохранившиеся славяно-чешские богослужебные тексты, восстановление славянского богослужения Карлом IV, симпатий к православной церкви Иеронима пражского, сношения гуситов с Константинопольскою церковью. Все это дает основание признавать значение предания о славянской Кирилло-мефодиевской церкви, как одного из факторов гуситского церковного и народного движения "внутренней связи между православным крещением Чехии и Гусом".

Наряду с историческими очерками, в которых Г. знакомил русских читателей с историей славян, он выступал как публицист по вопросам современного славянства и его отношений к нам, русским. Между этими статьями есть такие, которые представляют чисто литературный интерес. Такова напр. помещенная в "Русской Беседе" статья "Народное возрождение сербов Лужичан в Саксонии". В ней находим обзор лужицкой литературы, ее писателей, замечания о лужицком языке и образцы серболужицкой народной поэзии. Подобного же рода статья "Гавличек", в которой даны краткие сведения о чешском поэте и напечатаны обычным нашим письмом тирольские элегии с русским их переводом. Близко к этим двум стоит очерк, посвященный вопросу: "Развитие народности у западных славян". Сперва он вышел в Париже под заглавием "Les Slaves Occidentaux" и затем по-русски в "Русской Беседе" 1858 г. В основу этой брошюры легли личные наблюдения автора во время путешествий по славянским землям 1855-1857 гг. Особенного внимания заслуживают указания на обособленность Польши от остального славянского мира, резкое осуждение взгляда Мицкевича, направленного против русских, сочувствие направлению Мацеиовского и др. Живо представлен ход народного возрождения чехов, мораван и словаков, хорватов, сербов и словинцев, выражено сожаление о розни между чехами и словаками, сербами и хорватами. Изложены условия, при которых славяне в 1848 г. спасли Австрию, и печальное положение, в какое они за эту услугу были поставлены австрийским правительством. Слабые стороны славянства Г. видел в забвении образованным классом западных славян органических начал своего племени. Эта брошюра, по отзыву А. Н. Пыпина, написанная с большим талантом и знанием, у славян вызвала неудовольствие (по Ягичу), а на наш взгляд исполнена справедливых наблюдений и глубокого понимания слабых сторон в положении австрийского славянства. В 1859 г. появилась и другая не менее важная статья "Венгрия и славяне". В ней прекрасно выяснено значение венгров в истории Европы, в их отношении к славянам. Изобличая пристрастное отношение француза Шалена, книгой которого и была вызвана статья, и предостерегая венгров от союза с поляками против остальных славян, Г. призывает их к единению с славянами, с которыми они связаны исторической судьбой. К сожалению, этот призыв не встретил отклика, и политика мадьяр остается и до сих пор враждебной живущим в их половине славянам, словакам, сербам и хорватам. Небольшая статейка "Славянские народы в Австрии и Турции", написанная популярно в 1860 г., предназначена была для журнала "Народное Чтение".

В статье "Историческое право хорватов" Г. касается спорных вопросов между хорватами и сербами. Глубоко правдиво его отрицательное отношение к историческим правам, лучше сказать притязаниям хорватов на Боснию и Герцеговину. Статья "Государственное право сербского народа в Турции" представляет краткий обзор сербской истории за время борьбы сербов с турками. Церковным вопросам посвящены статьи "Чем поддерживается православная вера у южных славян?" и "Взгляд Константинопольского грека на болгарские и критские дела". Сила православия у южных славян в том, что оно тесно слилось с их народностью. Вторая статья представляет защиту болгар от несправедливых притязаний греков.

Целый ряд статей стоит в тесной связи с жгучим польским вопросом. Сюда относятся: "Славянские народности и польская партия в Австрии", "Взгляд западных славян на Россию", далее уже указанные выше "Письмо к Ригеру в Прагу о русско-польских делах" и "Польский вопрос". Во всех этих статьях выясняются польско-русские противоречия, зависящие от различий народного характера, вероисповедания, социальных идеалов, исторического соперничества и борьбы за гегемонию. Условием примирения Г. ставил отказ Польши от притязаний на земли этнографически русские.

В связи с этими статьями находятся статьи, посвященные литовцам и нашим окраинам: "Литва и Жмудь", "Россия и ее инородческие окраины на западе". Г. стоял за освобождение литовцев от польского влияния. Он призывал русских к изучению литовского языка, предлагал даже учреждение литовских кафедр в университетах, ссылался на отношение к литовцам немцев, настаивал на необходимости оказывать поддержку православным литовцам, на предоставлении литовцам преподавания в школах на литовском языке. Г. приветствовал введение в Финляндии финского языка как первый шаг к освобождению этого края от владычества шведского элемента.

Наконец, во втором томе "Собрания Сочинений" находятся еще статьи "Древний Новгород" и "Сельская Община". Первая направлена против взглядов Костомарова в его сочинении "Северно-русские Народоправства во времена удельно-вечевого уклада". Г. оспаривает предположение о малороссийском происхождении новгородцев и находит односторонность в положениях Костомарова о федеративном строе древнерусской жизни и о характеристике борьбы Новгорода с Москвой как борьбы начала свободы с московским самовластием. Статья представляет интерес сопоставлениями с аналогичными фактами из истории других славянских народов. Статья о сельской общине написана в ее защиту по поводу появлявшихся в газетах мнений о необходимости уничтожения сельской общины. О заслугах А. Ф. Г. как этнографа сказано выше при изложении его биографии. Собранные им былины изданы вторым изданием Академией Наук в томах 59, 60 и 61 "Сборника". Издание имело большой успех. Двух первых томов уже нет в продаже.

Обозрение трудов А. Ф. Г. свидетельствует, что в его лице русская наука имела выдающегося и блестящего ученого славяноведа, филолога-этнографа, историка и политика. Глубина мысли, оригинальность взглядов, обширная эрудиция, ясность, логичность и изящество изложения отличают все его труды. Верность началам, которых он держался, правдивость и искренность отличают его как политического деятеля. Привлекательные черты характера в единодушных отзывах близких ему людей воскрешают его образ как человека.

Сочинения А. Ф. Г. появились в особом издании, за что следует быть признательным убеждениям М. И. Семевского: "Собрание Сочинений" А. Г., т. I-ІV, СПб., 1868 г.

В это Собрание не вошли труды А. Ф. Г., относящиеся к языковедению. Не вошли также издания, каковы, например: "Старинный сборник сербских пословиц" А. Гильфердинга. С.-Петербург, 1868, 112 стр. (здесь был издан кирилловским шрифтом писанный латиницей сборник пословиц по одной рукописи 1697 г., хранящейся в библиотеке миноритов в Дубровнике; неточности и ошибки издания указаны Ю. Даничичем в его статье Književna obznana. Rad Jugos. Akad. XII); Неизданное свидетельство современника о Владимире Святом и Болеславе Храбром "Рус. Бес.", 1856. I; Греческая служба свв. первоучителям славянским и житие св. Наума болгарского. "Рус. Бес.", 1859, ІІ; напечатанные в Известиях II отд. Акад. Наук труды и статьи Гильфердинга: Перевод толкований Иоанна Златоустого. 8. 321-326. Приложения к протоколам. - Письмо к редактору о С. Верковиче и о сербском сборнике поучений и житий XV-XVI в. (приводится текст статьи Успение св. Кирилла философа). 6. 381-386. - Памятники наречия залабских древлян и глинян. 5. 433-480. Письмо к редактору (о болгарской надписи 1230 г.) 7. 373-374. - Сравнение яз. слав. с санскритским в Матер. для словаря. - Сербские имена, записанные в помяннике Сопочанского монастыря. 7. 325-330. - О наречии померанских словинцев и кашубов. 8. 41-56. - В библиографическом обзоре "К истории издания Известий и ученых Записок второго отделения Имп. Акад, Наук 1852-1863" В. И. Срезневского указаны также и отзывы о сочинениях А. Ф. Г., помещенные в Известиях. Не вошли в издание, конечно, и отзывы самого А. Ф. Г., помещавшиеся в разных изданиях, напр. в "Русской Беседе" 1857 г. I, о словаре славянского яз. в 6 главных наречиях (Шумавского) и др.

У И. В. Ягича есть указание, что Иβ. Ив. Смоларь перевел на нем. яз. некоторые сочинения А. Ф. Г. См. История слав. филологии, стр. 730. А. Ф. Г. находился в переписке со слав. учеными. Письма к нему К. Я. Эрбена о славянской мифологии напечатаны в "Рус. Беседе" 1857, IV. Его переписка с хорватским писателем Кукулевичем-Сакцинским напечатана П. А. Кулаковским в "Живой Старине" 1894, IV.

Остается еще коснуться одного эпизода в жизни А. Ф. Гильфердинга, о котором упоминает М. И. Семевский, именно выборов в адъюнкты Академии Наук (с 29 декабря 1856 г. он состоял ее членом-корреспондентом). 23 октября 1869 г. в заседании отделения русского языка и словесности академик Срезневский прочел составленную им, по поручению Отделения, записку об ученых трудах действительного статского советника А. Ф. Г., "которого научная деятельность давно уже обращала на себя внимание членов Отделения и побуждала его иметь в виду для усиления состава Отделения новым полезным деятелем". Отделение единогласно определило представить Г. Общему Собранию на звание адъюнкта по отделению Русского языка и словесности. Общее Собрание 9 ноября положило произвести выборы в следующем заседании. 5 декабря произведена была баллотировка; Г. получил 15 избирательных и 18 неизбирательных голосов, и таким образом он был забаллотирован.

Семевский приписывал вину этого немецким сочленам Академии и объяснял такое отношение тем, что они не могли простить Г. "служение его славянству и антинемецким интересам". Так же точно смотрел на это дело и Ф. И. Тютчев, увековечивший заслуги Гильфердинга перед славянством прекрасным стихотворением, написанным 17 декабря 1869 г. и напечатанным в "Голосе" (№ 357).

Спешу поздравить с неудачей!

Она - блистательный успех,

Для вас почетна наипаче

И назидательна для всех.

Что русским словом столько лет

Вы славно служите России -

Про это знает целый свет:

Не знают Немцы лишь родные...

Ах нет, то знают и они;

И что в славянском вражьем мире

Вы совершили - вы одни,

Все ведают - et inde irae.

• - Авде́ев Александр Фёдорович, лётчик, Герой Советского Союза, капитан. Жил в Люблине, где работал на Литейно-механическом заводе слесарем...

  Москва (энциклопедия)

• - летчик-истребитель, Герой Советского Союза, капитан. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 г. Воевал в составе 153 иап, был зам. командира эскадрильи...
• - Действительный член РАН по Отделению общей биологии, директор Зоологического института РАН; родился 9 ноября 1933 г. в г. Ленинграде; окончил ЛГУ в 1963 г....

  Большая биографическая энциклопедия

• - воспитанник Шляхетн. кад. корп.; род. 1730 г.; воен. архитектор...

  Большая биографическая энциклопедия

• - артист оркестра Императорской русской оперы, скрипач, младший брат Фридриха Генриха Баганц, род. 6-го июня 1838 г., ум. 25-го мая 1893 г. Образование, как и старший брат, получил в СПб. Петропавловском училище...

  Большая биографическая энциклопедия

• - д. с. с., магистр, писатель...

  Большая биографическая энциклопедия

• - славист, родился 2 июля 1831 г. По указанию чешского Ригрова Научного Словника семья Г. переселилась из Германии в Москву в начале XVIII в. Отец его Ф. И. Г. был директором дипломатической канцелярии при...

  Большая биографическая энциклопедия

• - преподаватель немецкого языка и переводчик, родился в Москве 28 марта 1771 г., умер 10 февраля 1836 г., и погребен в Москве на Введенских горах. Происходил из венгерских дворян, католического вероисповедания... Большой энциклопедический словарь автора Фокин Павел Евгеньевич

  ОНЕГИН Александр Федорович фам. при усыновлении Отто;1844 – 23.3.1925Русский коллекционер, историк литературы. Собиратель знаменитой коллекции подлинных рукописей Пушкина и других пушкинских реликвий. По завещанию передал свою коллекцию в дар Российской Академии наук. После

  ВАНЮШИН Александр Федорович

  Из книги Офицерский корпус Армии генерал-лейтенанта А.А.Власова 1944-1945 автора Александров Кирилл Михайлович

  ВАНЮШИН Александр Федорович Полковник ВВС РККАПолковник ВВС КОНРРодился 12 ноября 1900 г. в деревне Гошь, Весьегонекого уезда Тверской губернии. Русский. Из крестьян. В 1913 г. окончил Ваугское 2-классное земское училище. По гражданской специальности - подцепщик леса.

  ЛАЗУРСКИЙ АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВИЧ.

  Из книги 100 великих психологов автора Яровицкий Владислав Алексеевич

  ЛАЗУРСКИЙ АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВИЧ. Александр Федорович Лазурский родился 12 апреля 1874 г. в городе Переяславле Полтавской губернии в небогатой семье. Он окончил Лубянскую гимназию с золотой медалью и поступил в Военно-медицинскую академию, где активно занимался психологией.

  Александр Федорович Керенский

  Из книги Одна жизнь - два мира автора Алексеева Нина Ивановна

  Александр Федорович Керенский Познакомились мы с Александром Федоровичем Керенским в январе 1947 года.Кирилл пошел на очередное заседание меньшевиков, которые проходили у них чуть ли не еженедельно. Эти заседания были очень долгие, меньшевики на них проявляли невероятно

  ПАТРАКОВ Александр Федорович

  Из книги Во имя Родины. Рассказы о челябинцах - Героях и дважды Героях Советского Союза автора Ушаков Александр Прокопьевич

  ПАТРАКОВ Александр Федорович Александр Федорович Патраков родился в 1910 году в селе Корабатовка Бело-Катайского района Башкирской АССР в семье крестьянина. Русский. До войны жил на станции Ункурда Нязепетровского района Челябинской области, работал в «Заготзерно». В

  ДИЕСПЕРОВ Александр Федорович

  Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич

  ДИЕСПЕРОВ Александр Федорович наст. фам. Диэсперов; 10(22).4.1883 – не ранее 1931Поэт, литературный критик, историк литературы. Публикации в журналах и альманахах «Перевал», «Русская мысль», «Гриф». Сборник «Стихотворения» (М., 1911). Книга «Блаженный Иероним и его век» (М., 1916).«Уже

  Александр Федорович Рафалович

  Из книги Евреи в России: самые влиятельные и богатые автора Ребель Алина

  Александр Федорович Рафалович Однако в 1890 г. их положение пошатнулось. К тому моменту «Рафалович и K°» возглавлял уже внук Давида Рафаловича Александр. Он был честным и эмоциональным человеком и продолжал руководить доставшимся ему по наследству банком преданно,

  Клубов Александр Федорович

  автора

  Клубов Александр Федорович Он сочетал в своем характере черты, казалось бы, непримиримые - исключительную взвешенность и расчетливость с храбростью и рискованностью. «Особенно выделялся своей отвагой и мастерством А. Клубов. Спокойный и немного флегматичный в обычной

  Семенов Александр Федорович

  Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай Георгиевич

  Семенов Александр Федорович Один из известнейших рыцарей советской истребительной авиации, он стал Героем еще в советско-финляндскую войну, где помкомэска 7-го иап капитан Семенов в 75 боевых вылетах и 5 воздушных боях на «Чайке» сбил 4 самолета английского

  Миддендорф Александр Фёдорович

  Из книги 100 великих путешественников автора Муромов Игорь

  Миддендорф Александр Фёдорович (1815 - 1894) Российский естествоиспытатель и путешественник, академик (1850), почетный член Петербургской АН (1865). Исследовал и составил естественноисторическое описание Северной и Восточной Сибири и Дальнего Востока. Указал на зональность

  Из книги 33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче автора Блаво Рушель

  Где вы, Александр Федорович? Мои лирические размышления о прелести бытия и экспедиционной жизни прервал вопрос Насти Ветровой:- Коллеги, никто не видел Белоусова?Я огляделся. Действительно, его нигде не было. «По лугу не гуляет, цветов не собирает, по лесу тоже не ходит,

Летом 1871 г. олонецкие крестьяне были немало удивлены, узнав, что в их глухие края приехал из Петербурга какой-то генерал записывать былины, или старины, как их тогда называли. Интерес к приезжему был настолько велик, что один из космозерских крестьян, Иван Аникеевич Касьянов, бросил все свои хозяйственные дела и за десятки верст отправился в соседнюю деревню, чтобы лично увидеть собирателя старинных песен. Их знакомство, о котором Касьянов простодушно рассказал впоследствии одному столичному журналисту, состоялось. «Генералом» оказался известный ученый-славист, профессор Петербургского университета Александр Федорович Гильфердинг.

Экспедиция Гильфердинга в Олонецкую губернию - событие выдающееся и в истории собирания, и в истории изучения русского былевого эпоса. Сборник «Онежские былины», явившийся результатом этой экспедиции, - одно из наиболее известных и читаемых фольклорных собраний не только прошлого века, но и нашего времени. Открывающая его статья Гильфердинга «Олонецкая губерния и ее народные рапсоды» до сих пор сохраняет свое научное значение, привлекая исследователей народной словесности и глубиной мысли, и широтой обобщений и выводов, Александр Федорович Гильфердинг родился 2 (14) июля 1831 г. в Варшаве в семье директора дипломатической канцелярии при наместнике царства Польского.

Под руководством опытных педагогов он получает блестящее домашнее воспитание и образование, основательно изучает историю древних славян, иностранные, в том числе и славянские, языки. В 1848 г. Гильфердинг посту5 пает на историко-филологический факультет Московского университета, где слушает лекции С. П. Шевырева, О. М. Бодянского, С. М. Соловьева и других известных профессоров. Рано пробудившаяся в Гильфердинге «наклонность к славянской истории» приводит его в студенческие годы в кружок московских славянофилов. Близкое знакомство с А. С. Хомяковым, К С. Аксаковым, Ю. Ф. Самариным, братьями И. В. и П. В. Киреевскими и другими активными деятелями славянофильского движения сыграло решающую роль в становлении его общественно-политических и научных взглядов.

После окончания университета в 1852 г. Гильфердинг поступает на службу в Министерство иностранных дел. В 1856 г. он назначается консулом в Боснии и вскоре совершает путешествие по южнославянским землям. В дальнейшем Гильфердинг занимает крупные административные должности в Азиатском департаменте министерства, комитете по делам царства Польского. В эти же годы он публикует многочисленные исторические труды, получившие широкий резонанс в славянских странах. Признанием научных заслуг Гильфердинга явилось избрание его в 1856 г. членом-корреспондентом Петербургской академии наук, а в 1870 г. - председателем Этнографического отделения Русского географического общества.

В 1871 г. Гильфердинг совершает свою знаменитую экспедицию по следам П. Н. Рыбникова. Через год он вновь отправляется в Олонецкую губернию, но по дороге заболевает брюшным тифом. Скончался Гильфердинг 20 июня (2 июля) 1872 г. в г. Каргополе. Гильфердинг был не только талантливым фольклористом и историком, он с увлечением занимался и археографией, и лингвистикой. Свою научную деятельность Гильфердинг и начинал как лингвист - в 1853 г. в «Известиях II Отделения Академии наук» он публикует свою первую крупную работу «О сродстве языка славянского с санскритским». В том же году выходит из печати его магистерская диссертация «Об отношении языка славянского к языкам родственным».

Лингвистические труды Гильфердинга не представляют скольконибудь значительного научного интереса, однако для характеристики его общественных взглядов того времени они имеют значение первоисточника. Академически спокойное изложение материала, весьма далекого от злободневных вопросов современности, сочеталось в работах Гильфердинга с их определенной полемической направленностью. В этой полемике принял участие молодой Н. Г, Чернышевский, дважды откликнувшийся на лингвистические опыты начинающего ученого.

При оценке ранних работ Гильфердинга следует иметь в виду не только общее состояние науки о языке того времени, но и те общественные условия, в которых эти труды создавались. В начале XIX в., как известно, происходит общее оживление европейской научной мысли, особенно в области языкознания, утверждение в науке нового, сравнительно-исторического метода. Основы его были заложены в трудах Ф. Боппа, Р. Раска и особенно Я. Гримма, «Немецкая грамматика» (1819) и «История немецкого языка» (1848) которого надолго определили основные пути и принципы изучения языка. Сравнительно-исторический метод позволил немецким филологам установить родство целой семьи индоевропейских языков, сформулировать положения об органической связи языка и народного предания, о ближайшем родстве преданий и верований индоевропейских народов. И Бопп, и Гримм строили свои концепции в основном на немецком материале. Германскую ветвь индоевропейских языков они считали наиболее древней, а следовательно, и жизнестойкой. Древнейшей оказывалась и тесно связанная с языком народная германская мифология, сохранившая многие черты некогда единого доисторического предания.

Общественное значение филологических разысканий немецких ученых заключалось в утверждении идеи национальной культуры, истоки которой они искали в языке и мифологии. Но эта идея получала у них националистическую окраску, о чем впоследствии с полным основанием писал Н. Г. Чернышевский: «...рдною из главнейших пружин, вызвавших труды этого великого исследователя <Я. Гримма > , была односторонняя тевтономания, стремление доказать путем науки, что германцы искони были племенем, высоко превосходившим все остальные племена своими умственными и нравственными качествами, своим общественным развитием»1. Славянофилы также критиковали труды немецких филологов, усматривая в их научных построениях принижение исторического значения славянских языков, древней славянской культуры в целом. Именно в этом плане следует рассматривать интерес славянофилов к санскриту, наиболее полно сохранившему, как это было установлено еще немецкими учеными, начальные свойства индоевропейского праязыка.

Известно, что санскритским языком усиленно занимался А. С. Хомяков. В 1855 г. он опубликовал работу «Сравнение русских слов с санскритскими», в которой привел многочисленные русско-санскритские лексические параллели. По мнению ученого, они свидетельствовали о действительной древности русского языка, имеющего общую основу с санскритом.

Этими идеями, горячо обсуждавшимися в кружке славянофилов, воодушевлялся, конечно, и Гильфердинг, приступая под руководством К- А. Коссовича к изучению санскритского языка. В кратком предисловии к своей первой книге он пишет, что в трудах немецких ученых славянский язык занимает последнее место. И свою задачу он видит в том, чтобы указать настоящее место славянского языка в индоевропейской семье и тем самым определить его отношение к другим языкам этой семьи. Путь к достижению намеченной цели - сравнение славянского языка с санскритским, ибо «наука дает санскритскому первое место в семье индоевропейской; ибо он, сохранив в органической целости свойства, являющиеся рассеяно в прочих ее членах, составляет, так сказать, средоточие всей этой семьи».

Довольно многочисленные параллели из санскритско-славянского лексикона, содержащиеся в работе Гильфердинга, позволили ему высказать ряд важных, как ему казалось, научных положений. Прежде всего ученый устанавливает ближайшее родство славянолитовской группы языков с санскритом, которое выражается, по его мнению, в системе звуков. В этих языках она, система звуков, осталась неизменною, сохранив свое «первичное» состояние, тогда как в «языках западной половины индоевропейского племени » подвергалась постоянным изменениям. Это частное родство, утверждает Гильфердинг, произошло от более продолжительного «доисторического единства и общения» (с. 57).

Почему же оно сохранилось лишь в славяно-литовской группе языков и санскрите? Этот вопрос Гильфердинг задает и отвечает на него так: «На той стороне, где находим раннее обособление языка и господство частных звуковых законов, мы видим и преобладание личности над общиной; а на другой стороне, позднее отделение языка славянского и его верность звукам, вынесенным из доисторической родины, из Азии, не согласно ли с медленнейшим ходом славянского племени, в котором менее высказывалась личность, но крепче хранилось общественное начало?» (с. 59). Но Гильфердинг идет еще дальше. Он ставит славянские языки выше литовского и санскрита.

Далее цитирование этой статьи с указанием в тексте страницы. обосновывая свои выводы особыми свойствами славянских глаголов. Славяне могут гордиться своим языком, заключает Гильфердинг, ибо они «обратили творческую силу языка своего не на вещественную его Сторону, не на звуки, которые остались у них как были, а на выражение мысли, на внутреннее определение глагола, самой живой и духовной стихии нашего слова» (с. 119). Специалисты давно уже обратили внимание на то, что сравнительные параллели в исследовании Гильфердинга подобраны весьма произвольно, прежде всего по кажущемуся созвучию слов. Иначе, конечно, и не могло быть, ибо в основе лингвистических построений ученого лежала политическая славянофильская идея - доказать превосходство всего славянского над западноевропейским. Славянофильская интерпретация научных фактов была ясна, между прочим, и современникам Гильфердинга.

Молодой Чернышевский, например, отмечал в своей рецензии: «...желание как можно более сблизить славянский язык с санскритом заставляет г. Гильфердинга часто прибегать к натяжкам. Скажем, наконец, что при просмотре книги г. Гильфердинга невольно рождается мысль, что он писал ее не столько с целью исследовать, до какой степени славянский язык близок к санскритскому, сколько с целью доказать, что славянский необыкновенно близок, ближе, нежели все другие индоевропейские языки, к санскритскому»1. А в другой рецензии, приведя соответствующую цитату из книги Гильфердинга, Чернышевский писал: «Итак, звуковое изменение языка соответствует развитию личности, а изменение глагола - крепости общественного начала! Вот до каких несообразностей доводят и людей, добросовестно трудящихся для науки, задние мысли».

Славянофильские концепции развивал Гильфердинг и в своих исторических сочинениях. В 1857 г. он совершил длительное путешествие в Боснию, Герцоговину и старую Сербию. Его путевые записки, первоначально печатавшиеся в журнале «Русская беседа», вскоре вышли отдельным изданием (в «Записках Русского географического общества») и сразу же привлекли к себе внимание ученых-историков, этнографов, лингвистов. А, Н. Пыпин, в то время наиболее близко стоявший к революционно-демократическому лагерю, с полным основанием писал в «Современнике»: «По своему исключительному положению, как консул в столице Боснии и вместе как ученый, хорошо знакомый с сербским языком и историей, г. Гильфердинг больше всякого другого имел возможность жизни, - и мы думаем, что он хорошо воспользовался выгодами своего положения. Он изъездил в различных направлениях Боснию, Герцоговину и старую Сербию, видел сам народный быт, выслушал от босняков их современную историю и передает читателю много любопытного о нравах и обычаях боснийского народа, о степени его развития, его религиозных отношениях и его турецких властителях, о целом общественном и домашнем быте...»1 Путевые записки Гильфердинга действительно содержат в себе великое множество бытовых, исторических, археологических, этнографических, статистических и иных реалий.

Они дают наиболее полную для того времени картину народной жизни в южнославянских землях. На первый взгляд, по Боснии, Герцоговине и старой Сербии путешествовал довольно бесстрастный чиновник, с фотографической точностью фиксирующий состояние дорог, количество православных и мусульманских храмов в различных городах и селениях, особенности местной архитектуры и т. п. Но это только на первый взгляд. При внимательном чтении обнаруживаются довольно ясные и политические, и собственно научные цели путешествия Гильфердинга, о которых здесь необходимо сказать особо. Гильфердинг не скръшает своей заинтересованности в судьбе южных славян, терпящих неисчислимые бедствия и страдания от турецких завоевателей. В своей рецензии А. Н. Пыпин отмечает: «Вопрос об отношении этих славян к Турции всегда по необходимости был на первом плане у автора, который везде видел полуразрушенные и жалкие церкви, загнанных и обманываемых поселян, наглое грабительство турецких чиновников; зло не скрывалось ни под какими цивилизованными формами и прямо било в глаза всеми непривлекательными или ужасными подробностями».

Осознавалась Гильфердингом и необходимость освобождения южных славян от турецкого владычества, о чем он неоднократно писал на страницах путевых дневников. Вопрос вставал о путях этого освобождения. Надежд на местную аристократию у Гильфердинга не было. «Стать во главе народа, во главе христиан, чтобы вести их к приобретению человеческих прав и к просвещению,- заявлял он, - на это едва ли достанет у боснийской аристократии нравственных сил»3. А вооруженная борьба самого народа? Революционные демократы, как известно, именно этот путь считали единственно возможным, связывая с ним освобождение народа не только от иноземных завоевателей, но и от «внутренних турок», т. е. крепостного гнета. Путь вооруженного выступления народа за свое освобождение Гильфердинг отвергает. Об этом свидетельствует следующий эпизод из его путевых записок.

Остановившись на ночлег у бега Мохаррема, владельца местечка Ситницы, Гильфердинг вступил с ним в «интересный разговор о политике». Бег Мохаррем с похвалой отозвался о русских («москов - крепкий народ»), однако тут же заметил, что во время мадьярской войны, когда австрийцам совсем стало плохо, русский царь пришел им на помощь. «И мы часто дивились, каким образом ваш «краль» стал помогать немцам». Гильфердинг заносит в свой путевой дневник: «Мохаррем-бег сказал это вопросительным тоном, как бы ожидая объяснения этому непонятному для него факту. Но как прикажете растолковать босняку начала политического консерватизма, незаконность революционных предприятий и вмешательство консервативного начала для подавления революционного, - когда вся политика босняка, будь он мусульманин, католик или православный, все равно, заключается в одном убеждении: что братья по вере составляют один народ и должны помогать друг другу?» (с. 269).

Итак, путь революционного выступления народа - незаконный путь. Где же выход? Описывая свое пребывание в Герцоговине, Гильфердинг замечает, что простые поселяне приходили из дальних мест, чтобы увидеть русских. Они знали, говорит Гильфердинг, что «где-то далеко на севере есть православный царь, который «промышляет » о всем народе православном» (с. И). Но так думают не только поселяне, так думает и путешествующий русский консул Гильфердинг. Он твердо убежден, что освобождение, а затем и объединение славян только и возможно под эгидой царизма. Эти панславистские идеи, впрочем, широко обсуждались в московских славянофильских кругах. Именно там, конечно, воспринял их и Гильфердинг.

Известный политический консерватизм не помешал Гильфердингу услышать и правильно оценить богатейшую народную поэзию в южнославянских землях. В сущности, во время путешествия он впервые соприкоснулся с живой фольклорной традицией, что сыграло важную роль в формировании его фольклористических взглядов.

Народную поэзию Гильфердинг наблюдал в живом бытовании. Так, приехав в один из монастырей, он увидел огромную толпу крестьян, пришедших из окрестных деревень на праздничное богомолье. «Ночью вид веселящейся толпы был необыкновенно оригинален,- пишет Гильфердинг. - Вся окрестность оглашалась протяжными сербскими песнями; однообразный напев их, когда они поются одним человеком, весьма неприятен для не-сербского уха, но в общей массе они производят строгий и, можно сказать, величественный эффект» (с. 82).

В Боснии Гильфердинг записывает местное предание о том, как турки обманом завладели крепостью Добрунь. В одном из монастырей ему рассказывают легенду о св. Георгии, убившем дракона. Здесь же записывает он и предание о смерти Марка Королевича и замечает: «Много еще преданий рассказывали мне, пока мы сидели на этих развалинах» (с. 99).

Песни и предания о Марке Королевиче особенно интересуют Гильфердинга. Еще в начале своего путешествия он спрашивает о них одного мусульманина, в доме которого в честь приезжего гостя был дан концерт. Услыхав в ответ, что такие песни поют, но редко, Гильфердинг помечает в путевом дневнике: «Мусульмане не жалуют этого героя, который так славно колотил их предков » (с. 28).

«В старой Сербии теперь нет ничего, кроме старины. Жизнь славянская в ней почти угасла», - пишет Гильфердинг, но тут же замечает: «К счастью, православные босняки усвоили себе цикл песен о князе Лазаре, Марке Королевиче и Кара-Георгии и-в них находят пищу для своего духа и своих надежд» (с. 107). Об этом же писал он и раньше, впервые увидев праздничное гулянье: «Народная песнь, которую знает и поет решительно всякий православный серб в Турции, есть то живое предание, которое среди безот>радного настоящего связывает его с славным прошедшим и питает в нем надежду на будущее» (с. 83).

Как бы в подтверждение этих замечательных слов Гильфердинг приводит сербскую историческую песню о царе Стефане и его сыне, а одну из последующих глав своей книги называет «Место Косовского побоища; сербские сказания о нем». Глава эта представляет интерес не только содержащимся в ней обильным фольклорноэтнографическим материалом, но и теми суждениями о нем, которые Гильфердинг приводит в свбем путевом дневнике. Гильфердинг пишет: «Эпический образ Косовского побоища есть живое сокровище сербского народа, один из существенных фактов его духовной и нравственной жизни» (с. 168). Приведя далее сказание о Косовской битве, Гильфердинг заключает: «Такова сербская эпопея о Косовском побоище. Она совершенно сходна по содержанию с рассказами самих косовских жителей, которые, хотя и не поют < - > песен о Милоше и Лазаре, однако живо представляют себе их подвиги и их кончину в том же точно виде, как народный эпос; стало быть, и эпос и местные рассказы имеют основанием одно общее предание, установившееся в сербском народе» (с. 183).

Обращаясь к летописным сказаниям о Косовской битве, Гильфердинг выносит суровый приговор сербским книжникам, в сочинениях которых, по его словам, «нет ни определенного образа какого бы то ни было лица или события, ни живого простого слова». «Живое слово сказал о нем <этом событии, т. е. Косовской битве> народ в своих безыскусственных песнях» (с. 195). Гильфердинг обращает внимание не только на содержание сербских эпических песен, но и на их напев и ритм. «Для любителя славянской народной поэзии, - пишет он, - эта рапсодия < т ак Гильфердинг называет приводимую эпическую песню о Косовской битве > будет тем более драгоценна, что в ней он увидит образчик особого, еще мало исследованного, народного размера, который теперь уже исчез в сербском эпосе, но который в прошлом столетии преобладал в песнях, прославляющих события отдаленных времен» (с. 168).

Как видим, во время путешествия по южнославянским землям Гильфердинг не только наблюдал за жизнью народной поэзии, но и усердно записывал и изучал и песни, и предания, и легенды. Он сделал совершенно правильные, на уровне передовой науки того времени, выводы о роли фольклора в духовной жизни народа, своеобразии эпической поэзии. Этим путешествием Гильфердинг вполне подготовил себя к поездке в Олонецкую губернию, предпринятой, как уже говорилось, летом 1871 г.

Вопрос о целях и задачах путешествия Гильфердинга в Олонецкий край широко обсуждался еще в дореволюционной фолькло* ристике. Неоднократно поднимался он и в работах советских ученых. И это вполне закономерно, ибо для характеристики и научных, «и общественных позиций Гильфердинга он имеет, конечно, принципиальное значение.

До недавнего времени в литературе можно было встретить утверждение о том, что Гильфердинг выехал на Север с целью на месте проверить записи П. Н. Рыбникова - своего предшественника по собиранию былин в Олонецком крае. Для такого утверждения, однако, не имелось никаких оснований. Как известно, выход первых томов «Песен, собранных П. Н. Рыбниковым» вызвал неоднозначную реакцию в научных кругах. То обстоятельство, что зафиксированный собирателем крупный очаг живой эпической традиции находится не где-нибудь в Сибири, а совсем рядом с Петербургом, вызывало, естественно, и удивление, и восхищение ученых.

Но это же обстоятельство порождало у части специалистов сомнение в подлинности рыбниковских записей, вызывало подозрение в прямой фальсификации. Дело дошло до того, что академик И. И. Срезневский обратился со специальным запросом к академику Д. В. Поленову и учителю петрозаводской гимназии В. И. Модестову, ко13 торые, совершив специальную поездку по Олонецкой губернии, документально подтвердили подлинность собранных Рыбниковым фольклорно-этнографических материалов. Вопрос о подлинности сборника Рыбникова, естественно, был тогда же снят и больше не возникал. Поэтому правы, конечно, те современные исследователи, которые связывают путешествие Гильфердинга с иными научными целями и задачами.

Уже М. К. Азадовский, вслед за В. И. Чичеровым, с полным основанием заявлял о том, что задачей Гильфердинга «было непосредственное исследование на месте сохранившейся древней эпической традиции и ее носителей»1. Это бесспорное положение вполне согласуется, между прочим, с признанием самого Гильфердинга, который в статье «Олонецкая губерния и ее народные рапсоды » писал: «Мне давно хотелось побывать на нашем Севере, чтобы составить себе понятие о его населении, которое до сих пор живет в эпохе первобытной борьбы с невзгодами враждебной природы. В особенности манило меня в Олонецкую губернию желание послушать хоть одного из тех замечательных рапсодов, каких здесь нашел П. Н. Рыбников».

Другой ученый, В. Г. Базанов, много сделавший для изучения творческого наследия знаменитого фольклориста-собирателя, пошел еще дальше, полагая, что Гильфердинг, отправляясь на Север, ставил перед собой задачу более широкую, нежели собирание былинного эпоса. И сам былинный эпос, утверждал В. Г. Базанов, интересовал Гильфердинга в связи с другими вопросами, прежде всего общественно-политическими. Напомнив, что как раз ко времени поездки собирателя в Олонецкий край там решался вопрос о поземельном устройстве государственных крестьян, исследователь писал: «Полагаем, что предпринятые Гильфердингом поездки в Олонецкую губернию частично объясняются стремлением на месте проверить и уточнить свои выводы относительно пореформенной действительности и, таким образом, закончить свой многолетний труд по крестьянскому вопросу. Гильфердинг не ограничился записываниём былин, он собирал сведения о положении государственных крестьян, внимательно изучал быт и экономику края». Таким образом, вопрос о целях и задачах путешествия Гильфердинга в Олонецкую губернию имеет прямое отношение не только можность судить о его общественно-политических взглядах. Этот вывод подтверждается и результатами путешествия.

Экспедиция Гильфердинга в Олонецкий край началась на редкость удачно - первого исполнителя былин он встретил уже в Петрозаводске. Это был крестьянин-портной Абрам Евтихеев, который охотно согласился сопровождать собирателя в его поездке. В лице этого портного, имевшего прочные знакомства во многих местах Заонежья, Гильфердинг нашел незаменимого помощника. Пока он записывал былины в каком-нибудь селении, Евтихеев отправлялся в отдаленные села и деревни, иногда за 40-50 верст, «доставать сказителей». И не было, кажется, случая, чтобы это ему не удалось сделать.

Успеху экспедиции Гильфердинга способствовало и то обстоятельство, что за исполнение былин сказители получали денежное вознаграждение. Это было столь необычным явлением, что память о нем сохранялась среди олонецких крестьян до недавнего времени1. По свидетельству самого Гильфердинга, желающих спеть былины нередко собиралось так много, что иным сказителям приходилось ждать своей очереди по два-три дня. «...Я записывал былины до полного физического утомления», - признавался Гильфердинг, вспоминая о своей поездке в Олонецкую губернию. Результаты не замедлили сказаться. За два летних месяца работы Гильфердинг прослушал 70 певцов, записал от них 318 былин. Собранные материалы позволили Гильфердингу сделать принципиально важные выводы о социальных условиях бытования былин на Севере, причинах сохранения там древней эпической традиции, поставить вопрос о роли творческой личности в фольклоре, впервые в истории фольклористики выявить, местные сказительские «школы», раскрыть лабораторию сказительского мастерства.

Уже сборник П. Н. Рыбникова свидетельствовал о довольно хорошей сохранности эпической традиции в Олонецкой губернии. Рыбников записывал былины в Петрозаводском, Пудожском, Каргопольском, Повенецком, Вытегорском и Лодейнопольском уездах. «В последних двух, - писал он в «Заметке собирателя», - они < былины > известны немногим, а потому явно забываются и переходят в побывальщины. Но в первых трех уездах и в той части Повенецкого, которая прилегает к Пудожскому побережью, старины очень распространены и до сего времени усердно сохранялись 1 О том, что некогда «генерал хорошо награждал», приходилось слышать в Заонежье, Кенозере и на Пудожском берегу Ю. М. Соколову, одному из руководителей знаменитой фольклорной экспедиции народом. Во всех этих местностях каждый крестьянин знаком с содержанием былин и именами некоторых богатырей. В Заонежье и на Пудожском побережье у всякого смышленого пожилого человека отыщется в памяти одна-две былины, и хотя сам-то он полагает, что ничего не знает, однако, при случае, вдруг припомнит какую-нибудь былевую песню».

Среди исполнителей былин Рыбников называет зажиточных крестьян, земледельцев, рыболовов, содержателей почтовых дворов, портных, калик перехожих, живущих подаянием. Иное отношение к былинам наблюдал он у олонецких крестьян-раскольников. Рыбников, как известно, проявлял живой интерес к старообрядчеству еще в годы, предшествующие ссылке в Олонецкий край, во времена путешествия по Черниговской губернии. Уже тогда он пришел к выводу, что искусство интересует раскольников лишь в той мере, в какой ’ оно отвечает потребностям религиозного культа. Сходную картину увидел он на Севере: «К мирским песням ревностные староверы большею частию относятся с тем же настроением, которое вызвало в аскетах древней Руси такого рода запрещение: «песней сатанинских не петь и мирских людей не соблазняти». Потому в Повенецком уезде слышно едва-едва про двухтрех сказителей»1 2. Утверждения Рыбникова об особом отношении старообрядцев к искусству полемически были направлены, конечно, против славянофилов, видевших в раскольничьих общинах тот тип патриархального уклада, который ими идеализировался.

Взгляды Рыбникова на раскол были неприемлемы для Гильфердинга, разделявшего, как мы могли в этом убедиться, основные социально-политические концепции славянофилов. В статье «Олонецкая губерния и ее народные рапсоды» Гильфердинг рассказывает, что уже в Петрозаводске он встретил слепого старикакрестьянина, который по дороге домой спел ему превосходную былину о Добрыне и Маринке. И каково же было удивление собирателя, когда он узнал, что сказитель - «завзятый раскольник». «Между тем, - пишет Гильфердинг, - руководствуясь сборником г. Рыбникова и объяснением его, я был уверен, что у раскольников нельзя найти никаких остатков народного эпоса, и думал, что посещение мест, где преобладает старообрядчество, было бы для меня потерею времени».

И далее Гильфердинг сообщает: «Я стал подозревать (а потом вполне убедился), что г. Рыбников не мог найти ничего у старообрядцев по своему личному положению, как член местной губернской администрации, но что в действительности былины поются и раскольниками». Гильфердинг сознательно изменяет маршрут поездки, первоначально согласованный с Рыбниковым. Он едет на Выгозеро - центр старообрядческих поселений, где и записывает былины от крестьян-раскольников.

Вопрос о сохранности былевой традиции на Севере - центральный и для Гильфердинга. Объясняя причины сохранения былин в Олонецкой губернии, Рыбников говорит о «поэтической природе жителей» края, а также о том, что у олонецких крестьян все еще жива память о «славном киевском и новгородском прошедшем». В. Г. Базанов в свое время так интерпретировал эти слова собирателя: «Рыбников пришел к тому заключению, что в Олонецкой губернии, где жива память о древнем Новгороде и где народ не испытал всех ужасов крепостничества, былевая поэзия соответствовала нравственным запросам и идейным убеждениям крестьянства... Историческая связь Олонецкой губернии с очагами древнерусской свободы для Рыбникова имела решающее значение». Несмотря на некоторое преувеличение, исследователь верно определяет исходные позиции Рыбникова как демократические.

В хорошей сохранности эпической традиции на Севере убедился в первые же дни знакомства с местными певцами и Гильфердинг. Огромное большинство народа, отмечает он, «живет еще вполне под господством эпического миросозерцания. Поэтому неудивительно, что в некоторых местах этого края эпическая поэзия и теперь ключом бьет». Пытаясь уяснить причины ее сохранения, Гильфердинг называет два обстоятельства - свобода и глушь.

Олонецкие крестьяне, как известно,не знали крепостной зависимости, «крепостного рабства», как пишет в своей статье Гильфердинг. «Ощущая себя свободным человеком, - продолжает он далее, - русский крестьянин Заонежья не терял сочувствия к идеалам свободной силы, воспеваемым в старинных рапсодиях». Патриархальный уклад жизни олонецкого крестьянина, по мнению Гильфердинга, также способствовал сохранению былевой поэзии.

Свободный крестьянин Заонежья, пишет он, «жил в глуши, которая охраняла его от влияний, разлагающих и убивающих первобытную эпическую поэзию: к нему не проникали ни солдатский постой, ни фабричная промышленность, ни новая мода; его едва коснулась и грамотность, так что даже в настоящее время грамотный человек между крестьянами этого края есть весьма редкое исключение». Это, конечно, чисто славянофильская интерпретация и понятия «свобода», и понятия «глушь». Именно славянофилы непременным условием сохранения устного народного творчества, в том числе и былевой поэзии, считали отсутствие крепостного права, удаленность населенных мест от центров цивилизации, неграмотность народа и т. д.

В полном соответствии с этими установками решался Гильфердингом и вопрос об исторических судьбах эпической поэзии на Севере. Он отмечает, что на Кенозере и Водлозере «наш народный эпос еще совершенно живуч и может там долго-долго продержаться, если только в эту глушь не проникнет- промышленное движение и школа». Берега же Онежского озера, соединенные водным путем с Петербургом, «суть места, гораздо более открытые влияниям, убивающим эпическую поэзию в народе, и потому неудивительно, что здесь она уже представляет признаки вымирания». Положения Гильфердинга об условиях сохранности эпоса сразу же стали достоянием дореволюционной фольклористики.

Они оказали огромное влияние"на все дальнейшие изучения в области теории и истории народного эпического творчества. Советские ученые внесли существенные коррективы в эти положения Гильфердинга. Не эти положения, конечно, доставили ему заслуженную известность не только в русской, но и общеевропейской науке. В историю русской фольклористики Гильфердинг вошел прежде всего как крупнейший собиратель фольклора. Приемы и методы его собирательской работы до сих пор^сохраняют свое научное и практическое значение, а записанные им былины вошли в сокровищницу русского народного творчества.

Во время своего путешествия по Олонецкому краю Гильфердинг записывал былины не только от певцов, известных ему по сборнику Рыбникова. Он встретил немало талантливых исполнителей, мимо которых по разным причинам прошел его предшественник. Собрание Гильфердинга, таким образом, значительно дополняет сборник Рыбникова и новыми записями, и новыми былинными сюжетами. Среди записанных им былин имеются довольно редкие, например, «Колыван-богатырь», «Братья Дородовичи», «Невольное пострижение» и др.

Исключительную научную ценность представляют повторные записи Гильфердинга от певцов, которых слушал в свое время Рыбников. Это явление было величайшим новшеством не только в русской, но и общеевропейской собирательской практике. Повторные записи позволяют сделать важные выводы об особенностях творческого процесса в фольклоре, механизме эпической памяти певца, сущности эпической традиции. Собранные Гильфердингом материалы отличаются абсолютной точностью записи, и в этом, конечно, состоит их важнейшее научное значение.

Записи Гильфердинга целиком вошли в его знаменитый сбор18 ник «Онежские былины», первое издание которого вышло в свет в 1873 г. До сих пор он является настольной книгой каждого фольклориста. Велик к нему и читательский интерес. Многочисленные любители русского народного творчества находят в нем великолепный материал, свидетельствующий о талантливости нашего народа, его героической истории, устремленности в счастливое будущее.