Раненый целитель читать. Ролло мэй "раненый целитель"

К.Г. Юнгом известным и гениальным швейцарским ученым, прародителем аналитической психологии, было обнаружено, что в психике каждого человека есть некие универсальные «коллективные» содержания - архетипы. В тот или иной период жизни у человека могут проявляться разные переживания и чувства, которые можно осмыслить с помощью архетипов. Юнг сравнивал архетипические структуры с общечеловеческой символикой мифов и волшебных сказок. Таким образом, содержание трудностей и переживаний клиента можно порой сравнить с культурными сюжетами мифов, древнейших сказаний и творчества. И это наделяет историю каждого конкретного клиента определенным индивидуальным и одновременно коллективным смыслом, соединяя ее с общечеловеческой историей жизни.

Что такое архетип раненного целителя и почему понимание его смысла и содержания бывает так важно для психолога? Для меня метафорой архетипа раненого целителя является понимание того, что внутри каждого человека (и не только психолога) есть две части: раненая и исцеляющая, причем одна не может существовать без другой. Первое, что транслирует аналитик клиенту - это то, что не нужно стыдиться или стесняться собственной раненой части и испытывать вину. В терапии происходит процесс взращивания целительской части, а также принятие раненой части клиента. Лондонский аналитик Мартин Шмидт описывая архетип раненного целителя в своей лекции (сентябрь 2012) говорит о том, что чтобы терапевт был эффективным ему важно оставаться в контакте со своими ранеными частями; в противном случае есть опасность злоупотребления собственной властью: когда терапевт идентифицируется с мудрым, сильным, здоровым и активным, то это может погрузить клиентов в ощущение себя слабыми, больными, пассивными и глупыми. Потеряв контакт со своей раненой частью, психолог ощущает себя скорее богом, возвышаясь над клиентом. Контакт с собственной раненостью - это, по сути, контакт с собственной человечностью, позиция равенства в терапевтических отношениях, которая позволяет проявить сопереживание и понимание по отношению к клиенту. Когда человек обращается к психологу, он хочет определенных жизненных и личностных изменений, но самым важным оказывается понимание и способность принять ситуацию клиента, его переживания и чувства. Только из этой глубокой и искренней позиции возможна истинная трансформация.

«Подлинные «раненые целители» среди аналитиков; это терапевты, в которых архетип не расщеплен. Они, так сказать, сами постоянно анализируются и просвещаются их же пациентами. Такой аналитик снова и снова распознает, как трудности пациента констеллируются в его собственные проблемы, и наоборот, и поэтому он открыто работает не только над пациентом, но и над самим собой. Он всегда остается как пациентом, так и целителем» (Гуггенбюль-Крайг). Такое понимание процесса терапии развенчивает многие иллюзии, которые до сих пор существуют о профессии психолога, по крайней мере, в России. Например, что психолог - это некий сверх человек, который всегда находится в приподнятом состоянии духа, располагает к себе всех без исключения людей и знает ответы на все вопросы. Во многом принятие своей ранености способствует активации части способной исцелять. Принятие другого невозможно без принятия себя, нужно открыто смотреть в свою душу и жизненную историю, чтобы открыть доступ ко всем потайным сторонам и ресурсам истории клиента. Только встав на позицию клиента и работая из собственной человеческой глубины, можно достигнуть хороших результатов в психологической работе. Аналитик не только помогает, но иногда учиться чему-то у своих клиентов. Каждый клиент - это человек, желающий разрешить свои трудности, но и одновременно обладающий необходимыми ресурсами, силой и возможностями. Адлер утверждает (1956), что быть раненым также означает активировать в себе целительную силу, что не будучи раненым, человек никогда бы не встретился с этой целительной силой, цель раны - помочь нам осознать целительную силу в себе.

Часто больные, вернувшись из больницы, из института, сжигают свой старый гардероб, - говорит доктор Гнездилов. - Представляете: отделиться от болезни, сменить стереотип. И я этот момент использовал, у меня целый театральный гардероб, который мы используем для того, чтобы человек трансформировал себя.

К вам больные домой приходят?

Да, конечно! Многие держатся благодаря тому, что они заново начинают жить, ради интересов в какой-то другой области или переборов те ситуации, которые загнали их в болезнь. Часто заболевание, и тем более онкологическое, является, я бы сказал, метафизическим.

Завет Парацельса

Мы слышим крик - мы бросаемся на помощь. Не всегда больные хотят этой помощи. Я иду по хоспису, вижу больных, которые скорчились, гримаса страдания на лице. Я говорю: «Что с вами? У вас болит?» - «Не обращайте внимания, доктор». - «Как не обращать внимания? Мы целое движение подняли и хоспис открыли для того, чтобы вы не испытывали болей». - «Доктор, вы знаете, мне кажется, что вместе с болью из меня выходит все дурное». Пиф-паф! Выступает нравственное начало. Когда мы заболеваем, мы думаем: где-то нагрешили, что-то не так сделали. А здесь оказывается, болезнь и боль выступают не как наказание, а как искупление. И тут Достоевский вспоминается, Толстой и вся наша плеяда знаменитых литераторов и учителей жизни. Конечно, в этих условиях само движение хосписной службы приобретает этический характер. Ведь можно не то что исцелить, но хотя бы облегчить человеку страдания улыбкой, особым отношением. И это касается и геронтологии, помощи старикам. Мы нашли столько неглаженых стариков, что нам в пору самим было рыдать, потому что дотрагиваешься до человека жестом, лаской, он плакать начинает. А что он плачет? А меня, говорит, никто не гладит.

Можно ли это считать медициной ? Она ведь не лечит до выздоровления .

Средневековый врач Парацельс говорил, что придет время, и каждый врач должен стать лекарством для больного. Вылечить невозможно, отвернуться тоже невозможно. Если не можешь помочь, раздели с ним это, потому что его нельзя бросить в одиночестве против танков, которые несет с собой судьба. Проблему сужают до того, что паллиативная медицина должна только утолять боли, но само понятие боли достаточно сложное. Потому что боль иногда носит характер психосоматических взаимоотношений, когда психологический тупик в жизни оборачивается соматическим заболеванием, то есть реальным. Настоящий врач - этот тот, кто приходит к больному и, даже не написав ни строчки рецепта, а просто поговорив, своим видом успокаивает. Еще в старые времена отмечали, что есть специальные повитухи, которые хорошо принимают роды, есть сиделки, целая община сиделок, которых сажали к ребенку и ребенок выздоравливал. Этих сиделок даже проверяли: им надевали жемчуг и бирюзу с умирающих, на которых те тускнеют, и камни снова наполнялись красками и свежестью. Это факт, который широко известен. Ради Бога, не примите меня за поклонника экстрасенсорики - я против этого, но факт есть факт.

То есть важен не просто хоспис , а прежде всего личность врача ?

Это идея, с которой мы шли в хосписное движение. Это романтика, это мечта. Чтобы врач мог заявить, что с ним будет не страшно, не больно, не одиноко, он должен сам пережить трагедию: либо потерю близкого человека, либо собственное заболевание. Есть какие-то сценарии жизни, которые служат мотивировкой пойти учиться на врача, стать помощником человечества. В мифах Древней Греции говорится о кентавре Хироне, который был на стороне титанов, сражался с богами, потом помирились, все нормально. Он был артистичен, музыкой увлекался и был чутким таким человеко-конем. К нему приходили герои, рассказывали о своих проблемах и подвигах. И Геракл тоже повадился. Однажды пришел, чтобы рассказать, как он справился с жуткими птицами, как расстрелял их из лука. Кентавр попросил показать лук, стал вертеть стрелы: неужели такими можно убить птиц? «Будь осторожен, стрелы отравлены ядом Лернейской гидры. Если ты оцарапаешься, будет худо», - предупредил Геракл. Тот рассмеялся: «Геракл, ты забыл, что я бессмертен, мне ничто не грозит». И вдруг случайно царапает себе руку, жуткий яд вливается в его тело и начинает его пожирать. Он ищет спасения от боли в минералах, растениях. Что-то облегчает, что-то утяжеляет его состояние. В конце концов он становится сведущим в медицине и воспитывает бога Асклепия. Раненый целитель - вот как это называется. Либо человек переживал боль, либо в его памяти боль, которую переживали его родители, либо впереди его ожидает какая-то боль, а он предчувствует ее. Эта боль - стимул к самопожертвованию.

Призыв Гранина

Раньше существовали рыцари, храмовники, госпитальеры, они устраивали для пилигримов, шедших на поклонение святыням, монастыри, которые их при необходимости защищали, давали им приют во время путешествия. Они так и назывались - дома гостеприимственные, хосписы. Хоспиталити - гостеприимство. Но все это гораздо глубже. Жизнь любого человека можно представить как странничество. Мы идем, мы сколачиваем состояние и так далее. Но не это является смыслом жизни. А смыслом жизни является пример Спасителя. Если вы помните, перед тем, как пойти на Голгофу, он молился в Гефсиманском саду. И он молился так: «Господи, да минует меня чаша сия». Но перед этим он говорил своим ученикам: «Побудьте со мной, не спите». Трижды он взывал к ним, и трижды они говорили: «Да, учитель». И трижды они засыпали. Фактически хосписное движение где-то в глубине многие - хотя я точно не знаю, я за себя говорю - восприняли как призыв побыть с больным. Самое большое психотерапевтическое воздействие на больного оказывает даже не лекарство, а психотерапия присутствия. Очень часто взрослый человек, попав в ситуацию болезни, возвращается на стезю своего детства. И, как в детстве, ребенок прибегает к маме: «Мама, я ушиб коленку». Она поцелует это место, погладит - все прошло, побежал дальше. Из этих оснований вырастает хосписное движение.

А как хосписное движение начиналось у нас ?

Нужно прежде всего вспомнить Даниила Гранина, который в 1980-х годах с высокой трибуны обратился к людям и сказал: «Граждане, товарищи, друзья, не надейтесь, что власти когда-нибудь озаботятся вашим положением. Если вы хотите сделать что-то доброе, спешите сделать доброе сейчас своими силами». И тогда, я помню, великий подъем был у людей. Встречались, готовы были подарить квартиру, дом, каждый в свою дудку дул. Я дул в хосписную дудку, даже не зная, что хосписы существуют. Десять лет оттрубил в Онкологическом институте, куда пришел из Бехтеревского института по своей воле, когда в онкологии вообще не было врачей-психиатров. Я понимал, что не могу всю эту массу тащить - а там было триста пациентов. Еще была доза Бабаяна, главного нарколога, который тогда царствовал: 50 мг наркотика в сутки и ни капли больше, иначе больной станет наркоманом. Как будто имело значение, станет человек наркоманом или нет, умирая.

В ничто и ничем

Первый хоспис мы организовали в 1990 году. Приехал английский журналист Виктор Зорза - он активно занимался хосписами у себя в Англии, а когда стало воз-можно, приехал и к нам. С Виктором Зорзой и за его счет ездили в Англию, я изучал там, как все это должно быть устроено. Благодаря, я считаю, Гранину за мной пошла группа даже не медсестер, а просто не имеющих медицинского образования людей, которые пришли в хоспис. Кем они могут быть? Сиделками, санитарками - тут не требуется образование. Копеечные зарплаты. И многие переучились на сестер. Но самое интересное, коллектив тот был таким, что я вспоминаю всех до единого. Плохие условия, сельская больничка в Лахте, которую построила княгиня Ольга. Но теплая. Там случилось то, чего я никогда не видел на свете, - равенство всех медицинских работников.

В смысле ?

В обычную больницу входишь - кто главный? Главный врач. А затем начмед. А затем врачи. А потом сестры. А потом санитарки. А потом больные. Когда больной должен быть первым! И должна быть референтная группа, которой он доверяет свое здоровье и так далее. Тут нет обиды, что вот больной откровенен и просит, чтобы прислали к нему не врача, а, допустим, санитарку. С которой просто легче. Не знаю, приходилось ли вам бывать в больнице, где все сразу упирается в вопрос стула. Ты лежишь в палате, а с тобой еще три человека. Неважно. Ты должен сходить по-большому. Прямо вот лежа в постели, в памперсы всякие. Но ты стесняешься пукнуть или что-то такое. И вдруг является Зиночка, наша санитарка, которая была когда-то молочницей у Романова. Ухаживала за коровкой, которая давала молоко Григорию Романову.

Первому секретарю Ленинградского обкома КПСС ?

Ну да. И вот она - это существо такое, ну, немножко нелепое. Большого роста, грубоватая. Но спокойная какая-то. Она приходит, ее ждут больные, когда она придет на дежурство. При ней покакать не страшно и все это естественно получается. А чего? Все в порядке. Успокойся. Подтерли, подмыли все. Это же очень важно было, что больные могли себе выбрать того, с кем они чувствуют себя легче. Партнерские отношения.

Это было религиозное учреждение ?

Не религиозное, а духовное. Что такое дух? Каждый понимает как угодно. Но прежде всего думают, духовный - значит религиозный. Зови батюшку и так далее. Но это только часть - религиозное окормление больных. Причем каждого по той конфессии, к которой он принадлежит. Духовное - это гораздо глубже. Это внедрение в сознание больного каких-то представлений о смерти. Потому что они спрашивают: чего им ждать, что дальше будет. И важная наша задача состоит не в том, чтобы дать рецепт легкой смерти больному, а чтобы он ее осмыслил. Осмысленная смерть связывается с осмыслением жизни. И умирать гораздо легче, когда ты понимаешь, ради чего умираешь. Или посвятив свою смерть: например, «пускай я умру, но мои дети будут здоровые».

Но ведь человек умирает не в рамках акта самопожертвования , а от болезни , которая случилась с ним невольно …

Одной моей подопечной сделали операцию, увидели, что у нее рак прямой кишки. Трогать его не стали, взяли только на биопсию. И выписали, сказав, что все в порядке. Она понимала, что это не порядок, это просто так сказано, для слова. Говорит: «Я должна жить. У меня дочка, у меня муж алкоголик. И я заболела от того, что муж погнался за мной пьяный с топором и ударил в промежность ногой. У меня через полтора месяца начала расти опухоль. Я должна жить». И она живет. Год живет, хотя ей месяца не давали. Полтора живет. Наконец, дело как-то устраивается: муж куда-то слинял, не в силах выдержать амбре, появилась какая-то родственница, дочка устроилась в колледж. Она говорит: «Теперь я могу умереть спокойно. Все пристроены». И умирает. Делают ей вскрытие - и не находят рака. Сомнений нет, что это было, просто она фактически победила рак. Она была так связана с дочерью, и внутренняя такая установка шла. Так что разговоры о том, что заболевание является самопожертвованием, не на пустом месте возникли. Кстати сказать, любопытно, что когда приходят молодые врачи в онкологическую клинику или в хосписы, первый их вопрос: «А бывают ли случаи исцеления?» Бывают. И замечательный пример тому - история с Серафимом Саровским. Батюшка Мотовилов очень с ним дружил и вот заболел тяжело. Стали разговаривать о том, что «ты не готов к смерти». «Да, батюшка, не готов, не знаю, как быть». - «Ладно, помолимся, подумаем». Приходит на следующий раз и говорит: «Ты будешь жить, вместо тебя согласилась умереть моя духовная дочь, твоя двоюродная сестра. Она уже готова ко всему, она вместо тебя умрет». И действительно, умирает сестра, а этот остается.

Сейчас , вот , скажем , в Петербурге человек , больной раком четвертой стадии , всегда может рассчитывать на хосписную помощь ?

Да. Мы всегда хорошо поминаем Виктора Зорзу. Он сказал, что лучше мы вообще не будем открывать хоспис, чем сделаем его платным. И потом этот принцип бесплатной паллиативной медицины у нас взяли десятки учреждений по всей стране. Вообще я даже не буду говорить, как трудно было поднять и всколыхнуть массы, чтобы привить им что-то новое. Почему Россия - такой камень преткновения? У нас любые начинания растворяются в ничто и ничем не кончаются. Мы, может быть, потому и выживаем, что у нас и дурное, и хорошее не выходит, утопает. Поэтому в России все это тяжело приживалось. К сожалению, дать человеку гарантию, что умирать ему будет не больно, не одиноко, не страшно, - это слишком большая ответственность, это нужно жертвовать собой просто.

Внутренний ребенок

Смотрите, она некрасивая, но такая милая! Я ее зову Пегги Мегги Молли. Утром она Пегги, днем Мегги, вечером Молли, она знает и колыбельные песни.

Почему куклы ?

Это особые существа, с которыми связана психотерапия. Это первый друг ребенка, потому что он маленький, а кукла еще меньше. И на куклах он проигрывает те взаимоотношения, которые навязывают ему родители. И тут очень много любопытных вещей происходит. Ни разу не обошлось без слез, потому что встреча с детством будоражит в больных очень многое. Это резерв, который мы имеем в жизни. Ведь ребенок чем отличается от взрослого человека? У ребенка имеется воображение, он может владеть миром, не присваивая его, а свободно его отпуская. И эта возможность нерационального мышления, присущая ребенку, утешает взрослого. Потому что в каждом внутренний ребенок живет и спасает от самых тяжелых ситуаций - вплоть до того, когда мы говорим, что рак последней стадии, умирать пора. Внутренний ребенок говорит: «А смерти нет. Если она мне грозит, то ее нет!» И его мышление аффективное, оно насыщено эмоциями, его верой. Она помогает ему преодолевать очень многие проблемы. Поэтому мы практикуем психотерапев-тическое возвращение в детство. Удивленные медработники делятся: лежит у нас профессор в клинике, которую он сам же и создал, обращается к сиделке, говорит: «Вы не могли бы мне почитать?» - «Пожалуйста. Что бы вы хотели почитать?» - «Сказку». - «Почему сказку?» - «Потому что в сказке есть элемент чуда». Людей можно разделить на верящих в чудо, допускающих, что вообще весь наш мир - это чудо, и на людей, которые не верят в чудо. И я начал сказки писать про наших больных. Если вдруг начинает звучать сказка, то это значит, у тебя бездна времени, не меньше, чем у Шахерезады, и сказка в этом смысле дает возможность создавать как бы макеты новой жизни.

А откуда эти куклы ?

Делаем. Я искал сказочников, не находил, и было грустно очень. И вдруг я наткнулся на кукольников. А кукольники, оказывается, тоже сказочники, они делают сказочные фигурки, которые замещают людей. Замещают - то есть умеют построить будущее.

Построить будущее ?

Да. Вы знаете, что действие, которое проиграно в какой-то ситуации, легче реализуется в действительности? Иногда кукла становится талисманом. Самое главное, что тут происходит так называемый перенос. К больному пришел врач и сказал: «Я Щелкунчик, я пришел тебе служить». И подарил куклу. В силу упрямства, упорства, гордыни больной не может довериться врачу. Но он прикладывает куклу к больному месту - и ему становится легче! Вот здесь есть кукла, которая утешила стольких больных!

Смерть и чудеса

В своих книгах наряду с подробным описанием пси хотерапевтических методов , а также состояний , переживаемых онкологическими больными , вы рассказываете и о необычных явлениях , связанных с клинической смертью .

Клиническая, не клиническая - все равно она связана с тем же самым. Когда выстраивается смерть? Остановка сердца, остановка работы мозга, ничто не влетает, ничего не вылетает. А на самом деле, когда человек умирает, остановилось сердце, остановилась кровь, мозг не работает, человек переживает то, что за тридевять земель. Простая крестьянка из Псковской области вдруг говорит на чистейшем английском языке - личный опыт. Я сидел около нее, она умирала, вдруг приходит в себя, улыбается и говорит: «Доктор, вы знаете, что я увидела сейчас?» Я спрашиваю: «Что вы увидели?» - «Я увидела, что я нахожусь в каком-то странном месте. Я понимаю, что это Англия, и я в белом платье невесты должна спуститься вниз по лестнице и ехать в церковь венчаться. И зовут меня Анни». Интересно, что ее русское имя звучит по-английски именно Анни. Я говорю: «Do you speak english?» И вдруг она на английском отвечает мне, звучит красивая английская речь. Еще что-то сказала, рука упала, глаза потускнели, и умерла. Всякие чудеса, о которых все спорят, у нас спокойно случаются. Умирающий больной впал в кому, в его палату поселили второго больного. И тот, увидев, что этот умирает, испугался за себя и позвал священника, чтобы исповедоваться, причаститься на всякий случай. Пришли, причастили. Священник уходит, поворачивается попрощаться, и вдруг приходит в себя умирающий первый и смотрит с таким выражением, что ошибиться трудно. Священник подходит: «Вы тоже, может, хотите причаститься?» У того голоса нет, глазами моргает: да. Причастил. Стал уходить, опять у порога поворачивается попрощаться: «До свидания!» - а этот, первый больной, уже умер. Последняя минута, представляете, и получить причастие - это нечто! И почувствовать это, и только слезинка у него на глазах.

О чем важно знать , живя и помня о смерти ?

Я очень люблю Гераклита. Он говорил: «Человек в смертную ночь свет зажигает себе сам; и не мертв он, потушив очи, но жив; но он соприкасается с мертвым дремля, бодрствуя соприкасается с дремлющим». Я совсем не хочу критиковать наше христианство, но мне кажется, что, так много говоря о грехе, не следует забывать и о радости. Я воспитывался на Рабиндранате Тагоре, где такой оптимизм, такой свет, краски, яркость, любовь. И для меня Бог предстает не как судья, а как любовь. Если ты сохраняешь любовь к Богу, то это уже дает возможность надеяться на спасение. Вот так можно высказать. Но тут опираешься не только на божественное описание, тут и Роберт Бернс подворачивается, эпитафия на могиле:

« Здесь я покоюсь , Джимми Хогг .
Авось грехи простит мне Бог ,
Как я бы сделал , будь я Бог ,
А он - покойный Джимми Хогг !»

Это шутка, конечно, но тем не менее мне кажется, что все гораздо глубже. И что значит: кто-то спасется, кто-то не спасется? Я думаю, что в каком-то глубоком смысле слова весь мир стремится к единству. Считать, что Бог, создавая, в чем-то ошибся, трудно.

Исповедники боли

Люди теряют силы , заболевают , приходят в упадок от довольно простых вещей , стрессов . Откуда берет силы врач и вообще персонал хосписа ? Как им удается держаться ?

Вы знаете, как ни странно, клин клином вышибают. И, так сказать, мы индуцируемся в наших профессиональных выгораниях больными. С одной стороны, они являются как раз тем фактором, который нас выжигает, а с другой - именно больные становятся мотивиров-кой поддержки и помощи. Вы понимаете, мы варимся с ними в одном котле. Поэтому не торопитесь бросать камни во врачей и в медицинский персонал: то, что им приходится терпеть, с чем смиряться, - это фактически обрекать себя на постоянное пребывание в негативном поле. Мы же привыкаем к больным, когда мы с ними пуд соли съедаем с болями. И фактически все те страдания, которые переносит больной, мы тоже переносим на себе - в уменьшенном размере, но чаще. Но вообще это… Какое слово найти? Исповедники боли, что ли. Так, может быть. Вот кто врачи хосписа. Но, конечно, мы держимся не только за больных, которые нас поддерживают, мы держимся и за близких людей. Кстати сказать, можно проверить даже мысленно и умозрительно, кто тебе друг. Не тот, кто разделяет с тобой радость и веселье, а тот, кого бы ты взял, умирая, к себе в постель как провожающего.

Существует ли сообщество врачей хосписов ?

Оно существует, но оно… То есть на Западе оно больше существует. У нас все время столько проблем, что трудно существовать. И потом у нас все построено на каких-то соревнованиях: чей хоспис лучше. Чушь какая-то. Кто лучше умрет, кто быстрее умрет? Какие критерии выбрать? Поэтому тут очень сложно.

Но вы говорите о когорте железных рыцарей. Все- таки эта когорта существует?

Она существует в людях. Даже, может быть, и не в медиках, а в тех, кто способен эту проблему понять и прочувствовать.

Последняя колыбельная

Одна простая женщина, разговаривая со мной, говорит: «Андрей Владимирович, говорите со мной откровенно, я не боюсь смерти!» Я отвечаю: «Ну что вы, мы все боимся, тут нет ничего дурного». «У меня такой случай, - говорит она, - я прожила счастливую жизнь, хотя не была замужем за богатым человеком и так далее. Но я хотела выйти замуж и иметь девочку - у меня родилась девочка, потом захотела внучку - внучка родилась. В общем, я прожила достойную и достаточную жизнь. И узнав о ней все, что можно было узнать в моем положении, я хочу большего». Вы представляете: в смерти искать объяснение жизни! Это великая вещь. Это начало какой-то оптимистической философии, что ли.

Читая вашу книгу «Путь на Голгофу», я обратил внимание, что реакция человека на известие о наличии у него рака довольно типична и предсказуема, и его дальнейшее поведение тоже классифицируется. Ловишь себя на впечатлении, что мы, люди, просчитываемы и как бы несколько механистичны. И возникает вопрос: а есть в человеке что-то одновременно и непредсказуемое, и такое совершенно настоящее?

Ну, понимаете, если все обобщать, нужно напомнить еще об одном факторе: каждый умирающий дает себе разрешение на смерть. Это может быть улыбка близкого человека… Разрешение на смерть от родственников, от священника… Человек сам разрешает себе умереть. Причем смерть иногда рассматривается как воздушный шар, из которого вытекает воздух. Он опадает - и все… На самом деле последний шаг - он очень часто сопровождается напряжением. То есть человек должен шагнуть в неизвестное. Разрешить себе. Он перестает бороться и шагает. И его подхватывает течение. В этом смысле интересно высказывание Сокурова. Он приезжал к нам туда, в Лахту, и восхитился. Говорит: «Какое прекрасное место для смерти». А чем оно прекрасно? «А вот залив рядышком. Это же как площадка для самолетов, которые взлетают»… Умирала одна женщина. С ней сидел муж. Он держал ее за руку, все как будто по правилам. Она не умирает. Подходит сестра и говорит: «Вы ее держите. Она не умрет, пока вы здесь». - «А что я должен сделать?» - «Идите погуляйте часик и возвращайтесь». Он ушел гулять. Сестра села на его место, взяла больную за руку и запела. Что, вы думаете, запела? Колыбельную. Вдруг больная улыбнулась. Спала с нее эта истома предсмертная. Положила ручки под щеку и как ребенок позу такую приняла. И ушла… Ушла с улыбкой, убаюкиваемая колыбельной песней.

Безумно нравится статья Ролло Мэя "Раненый целитель", решила привести ее здесь всю. Ролло Мэй - американский психолог, один из ведущих представителей экзистенциального направления гуманистической психологии.

Как однажды сказал Кьеркегор: "достичь бесконечности можно только через отчаяние". В этой малоизвестной статье Р. Мей вспоминает некоторых великих терапевтов и деятелей искусства, их бедственное прошлое, а также их триумфальное появление среди творцов и целителей.

Адаптация всегда существует рядом с вопросом - адаптация к чему? Адаптация к психотическому миру, в котором мы совершенно очевидно живём? Адаптация к обществам, таким Фаустовским и бесчувственным? И когда я продолжаю думать об этом, то начинаю осознавать, что двое самых великих терапевтов, которых я когда - либо знал, были плохо адаптированными людьми.

Одним из них был Гарри Стэк Салливан, который был единственным психиатром, родившимся в Америке, чтобы создать такую новую систему, которая была бы в силах повлиять не только на психиатрию, но и психологию, социологию и другие науки. Салливан, который был одним из моих учителей (мы все очень почитали его), был алкоголиком и латентным гомосексуалистом. Однажды он сделал предложение Клару Томсону, будучи пьяным, а на утро встал очень рано, чтобы пойти и отменить его. Он никогда не мог справиться с группой больше 2-3-х человек. Профессор Клинберг, который работал в Колумбийском университете, рассказывает историю, произошедшую во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), а именно в ассоциации психического здоровья, которую помогал основать Салливан. Участники ассоциации встречались в Париже, и после встречи Клинберг увидел Салливана, очень мрачно сидевшего в углу. Он подошёл и спросил, в чём дело. Салливан сказал: "Всегда одно и то же. Я всегда борюсь со всеми". На что Клинберг ответил: "Но Вы не боретесь со мной!". "О, насчёт Вас мне всё равно. Вы не в счёт". Складывается впечатление, что в течение нескольких лет в старшем подростковом возрасте Салливан страдал шизофренией. Но у него было - и я не должен был говорить "но" - у него была потрясающая проницательность по отношению к людям, их проблемам и что вообще с ними происходит. Он описывал психические проблемы как то, что возникает и излечивается в сфере межличностных отношений.

Другим великим психотерапевтом, которого я знал и под чьим руководством работал была Фрида Фромм - Райхман. Она была прототипом психиатра из книги и фильма "Я никогда не обещала сад из роз". Её играла Мими Андерсон. Фрида была очень беспристрастной личностью. Она была 4 фута ростом, некоторое время была замужем за Эриком Фроммом, поэтому у неё фамилия Фромм. В Нью-Йорке в психиатрических и психологических кругах говорили в качестве очень искажённой шутки, что на самом деле название первой книги Фромма было "Сбеги от Фриды". Однажды она была председателем (человеком, который делает доклад) в Американской Психиатрической Ассоциации, общество, членом которого был я. Мы все сидели на возвышении и Фрида Фромм - Райхманн поднялась по ступенькам и упала "всем своим ростом" на возвышение, где мы сидели. Теперь я уже не знаю значения всех этих вещей, но то, что я пытаюсь сказать, это то, что у этой женщины всегда были проблемы во взаимоотношениях. И при этом у неё была удивительная проницательность по отношению к людям, как вы знаете, если смотрели фильм или читали книгу. Она действительно умерла в одиночестве. Бибер, когда был в её краях, поехал навестить её. Вроде бы они были старыми друзьями, и он описал её как человека, наполненного отчаянным одиночеством.

Теперь возьмём третий пример - Абрахам Маслоу. Он не был психотерапевтом, но он был одним из величайших психологов.
Он вышел из семьи эмигрантов, был отчуждён от своей матери и боялся отца. В Нью-Йорке люди часто жили в кварталах, где поселялись люди одной нации, и Аба (он был евреем) часто избивали итальянские и ирландские мальчишки, что жили поблизости. Он был дистрофичен.
Этот человек, у которого было столько адского опыта, стал тем, кто внёс понятие "пикового переживания" в психологию.
Теперь очень любопытно то, что каждый из перечисленных гениев стал стал великим именно в том, в чём была его самая слабая точка. Очень трудно поверить, что Гарри Стак Салливан, человек, который никогда не мог общаться с другими, основал такую психиатрическую систему, как психиатрия межличностной биологии.
А Аб, у которого было так много адского опыта, компенсируясь, если вы позволите использовать здесь этот технический термин, основал школу совсем противоположную, а именно школу пик - переживания и движение, занимающееся человеческими возможностями.

Я хочу вам предложить теорию. Это теория раненого целителя. Я хочу предположить, что мы лечим других людей с помощью своих собственных ран. Психологи, которые становятся психотерапевтами, так же, как и психиатры - это люди, которые будучи детьми должны были стать терапевтами собственных семей. Это довольно хорошо установлено различными учениями. И я предлагаю развить эту идею и предположить,что та проницательность, которая приходит к нам благодаря собственной борьбе с нашими проблемами, и приводит нас к тому, чтобы мы развили эмпатию и креативность по отношению к другим… и сострадание…..

В Англии, в Кембридже было проведено такое исследование, в котором изучали гениев: великих писателей, художников и т.д. И из 47 человек, которых отобрала для исследования эта женщина, 18 госпитализировались в психиатрическую клинику или же по отношению к ним применяли литий или электрошок. Это были люди, которых Вы хорошо знаете. Гендель - его музыка выросла из величайшего страдания. Байрон, который считал, что только то и делает, что страдает, но на самом деле он был маниакально - депрессивным. Энн Секстон, которая, я думаю, позже покончила жизнь самоубийством, тоже была маниакально - депрессивна. Вирджиния Вульф, которая, я знаю, покончила жизнь самоубийством, тоже очень страдала от депрессий. Роберт Лоуэл, американский поэт, был маниакально - депрессивным.

Теперь я хочу обратить ваше внимание на то, что в нарушениях настроения есть очень позитивный аспект. Эта женщина, проводившая исследование, изучала биполярное расстройство, но есть и другие типы нарушений. Я бы даже расширил это до того, что сказал, что есть нечто позитивное во всех болезнях, будь то физические или психические. Можно сказать, что определённая форма борьбы абсолютно необходима для того, чтобы привести нас к той глубине, из которой возникает креативность.
Джером Каган, профессор из Гарварда, провёл длительное исследование креативности и пришёл к тому, что основная сила художника (творца вообще), т.е. то, что он называл "творческая свобода", не является врождённой. Возможно, она чем-то подготовлена, но сама креативность не врождённа. "Креативность, - говорит Каган, - замешана на боли подросткового одиночества, на изоляции и физической неполноценности".

Женщина, которая прошла через концентрационные лагеря, так же сделала исследование в институте Сайбрука. Она выжила в Освенцеме. Она изучала тех, кто выжил в немецких лагерях смерти, и интересно то, что они обнаружили одинаковые вещи. Мы ожидали, что эти бывшие заключённые, пройдя через весь этот беспредел и ужас, окажутся абсолютно разрушенными людьми. Я помню, как один из них ходил ко мне на психоанализ в Нью-Йорке. Я слушал о том, через что он прошёл и думал: "Как человек может пережить всё это?" Но он не только пережил всё это, он стал невероятно творческим и продуктивным человеком. То, что выясняла доктор Эйджер в институте Сайбрука, было следующим: "Люди, которые пострадали от пагубных событий в прошлом, могут и реально фунуционируют на среднем уровне или на уровне выше среднего". Механизм, помогающий справляться с этим, в состоянии предотвратить возможные вредные эффекты пагубного опыта, но пережившие всё это также могут трансформировать свой опыт в то, что будет способствовать росту. Эйджер также добавляет: "Заключённые, у которых было бедное неизбалованное детство лучше всего адаптированы к концлагерям, в то время как большинство из тех, чьи родители были богатыми и позволяющими, умирали в первую очередь".

Я очень много думал обо всём этом, так же как и мои коллеги из Института Сайбрука. Они заметили, что многие из очень уважаемых нами людей прошли через самые страшные ситуации в раннем детстве.
Исследование того, как прошло детство выдающихся людей открывает нам тот факт, что они не совсем получили того "выращивания", заботы, про которые считается в нашей культуре, что именно они приводят детей к психическому здоровью.
Получается, что несмотря на это или благодаря таким условиям, эти дети не только выжили, но и очень многого достигли, причём многие после того, как у них было самое плачевное и травматичное детство.
Так же здесь, в Беркли, было сделано исследование развития человека в течение долгого времени. Группа психологов наблюдала за людьми с рождения до 30 лет. Они наблюдали за 166 мужчинами и женщинами и были шокированы неточностью своих ожиданий. Они ошиблись в 2-х из 3-х случаев, в основном из-за того, что переоценили разрушающий эффект проблем раннего возраста. Также они не смогли предвидеть, и, по-моему, это интересно всем нам, каковы последствия "гладкого" и успешного детства. Речь идёт о том, что определённая степень стресса и количество провоцирующих, "вызывающих" ситуаций заставляет возрастать, укрепляет психологическую силу и компетенцию.

Был ещё один британский врач, его звали Джордж Пикеринг, который написал книгу "творческая болезнь", она имела ещё одно название, а именно "Болезнь в жизнях и головах Чарльза Дарвина, Флоренс Найтингейл, Мэри Бейкер Эди, Зигмунда Фрейда, Марселя Пруста и Элизабет Барретт Броунинг". Эти люди были указаны на обложке, но Пикеринг ещё добавил Моцарта, Шопена, Бетховена. Все эти люди были писателями и музыкантами, страдавшими теми или иными заболеваниями. Он отмечает, что каждый из них страдал тяжёлой болезнью и конструктивно обходился с этим в творчестве, соответствуя при этом нашей культуре. Пикеринг говорит о своих собственных бёдрах, поражённых артритом и называет свою болезнь "союзником". "Я уложил их в постель, когда они стали болеть", - сказал он. Лёжа в кровати, этот учёный не мог больше посещать собрания комитета, встречаться с пациентами или развлекать гостей. Он добавляет: "Это идеальные условия для творческой работы, свобода от вторжения других, свобода от обычных бытовых обязанностей".
Теперь у вас возникло множество вопросов относительно того, что я говорю. И, конечно же, множество вопросов было и остаётся у меня. Об этих идеях Отто Ранк написал целую книгу "Искусство и художник". В этой работе Ранка преодоление невроза и создание искусства понимаются как вещи, абсолютно идентичные.

То, что я делаю сегодня, так это стараюсь бросить вызов всему пониманию здоровья в нашей культуре. Мы оставляем людей жить день за днём, т.к. считаем, что жизнь - это просто сумма дней, которые нам даны. Мы боремся за то, чтобы изобрести способы жить дольше, как будто бы смерть и болезнь - это наши самые страшные враги. У Т.С. Элиота были такие строки в "Четырёх четвертях":

Всё наше здравие - болезнь,
Коль няньке дохлой доверяться,
Твердящей нам всю ту же песнь,
Что в мир иной пора нам собираться,
И во спасение должна болезнь усугубляться.

Всё это потрясающе важные вещи, если вы можете в них поверить. Когда он говорит: "Наше, в том числе и проклятье Адама", он обращается к тому факту, что все мы ужасные дети Адама. Всё это названо словами, которые больше не ласкают наш слух, имеется в виду "первородный грех". Идея в том, что не так важно, как долго ты живёшь, дело в том, сколько дней ты можешь себе добавить. Многие люди предпочитают уйти, умереть, когда их работа завершена, но в этом опровержении говорится о том, что расстройство и болезнь значат нечто совсем другое, чем то, как это понимается в нашей Фаустовской цивилизации.

Если отчуждение - это болезнь, то и оно тоже могло бы стать тем, что соединило бы нас с новыми другими на новом, более глубоком, уровне. Мы видим это в сострадании. Креативность - это один из продуктов правильных отношений между природой и бесконечностью внутри нас. Мы видим ещё один талант, которым, безусловно, обладала Фромм - Райхманн, который был у Аба Маслоу и Гарри Стака Салливана - у них был талант сострадания, умение чувствовать других людей, умение понимать их проблемы - вот ещё одно качество, которым должен обладать хороший психотерапевт. Период дегенерации и хаос, я надеюсь, не вечны, но ведь он часто может быть использован как способ реформации и реорганизации нас на новом уровне. Как сказал К. Г. Юнг "Боги возвращаются к нам в наших болезнях".

на фото: Ролло Мэй, Гарри Стэк Салливан, Фрида Фромм - Райхман, Абрахам Маслоу

МОСКОВСКИЙ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ, 1997, №2

РАНЕНЫЙ ЦЕЛИТЕЛЬ*

РОЛЛО МЭЙ

Как выразился однажды Кьеркегор, «бесконечности невозможно

достичь иначе, как только через отчаяние». В данном малоизвестном

комментарии Ролло Мэй вспоминает некоторых великих исторических

персонажей и выдающихся психотерапевтов – целителей и творцов, – находившихся в бедственном положении и сумевших с честью из него выйти.

В частности, эти идеи начали приходить мне в голову, когда в НьюЙорке я проводил собеседования со студентами – кандидатами на прохождение обучения в области аналитической психотерапии. Я был членом комиссии, курировавшей две группы, и проводил интервью в этих группах. Я спрашивал себя: «Как формируется хороший психотерапевт? Какие конкретные качества личности позволят предположить, что перед нами человек, который сумеет действительно помогать другим людям в довольно длительном процессе психоанализа?» Для меня было абсолютно ясно, что это не приспособление (adjustement) – не адаптация, которую мы с таким восторгом и наивностью обсуждали во времена моего обучения в аспирантуре.

Я понимал, что хорошо приспособленный человек, входящий и садящийся сейчас передо мной для прохождения собеседования, не сможет стать хорошим психотерапевтом. Приспособление как раз и есть невроз, в этом все дело. Ибо это ни что иное, как приспособление к небытию с целью сохранить небольшую частичку бытия. Обсуждение приспособления часто запутывается в вопросе – приспособление к чему? Приспособление к психотическому миру, в котором мы, без сомнения, живем? ПриспособлеПеревод выполнен по изданию: Rollo May. The Wounded Healer. In: Existential Psychology / Ed. by C.Wilson. New York: Houghton Miffin, 1994.

РАНЕНЫЙ ЦЕЛИТЕЛЬ

ние к фаустовско-бесчувственному обществу? И тогда я взглянул шире и стал понимать, что двое величайших психотерапевтов, которых я когдалибо знал, были плохо приспособленными людьми.

Одним из них был Гарри Стэк Салливен, единственный психиатр из родившихся в Америке, который смог внести вклад в создание новой системы, достаточно мощной, чтобы повлиять не только на психиатрию, но и на психологию, социологию и множество других областей знания. Салливен, один из моих учителей, – мы все его глубоко уважаем – был алкоголиком и имел латентные гомосексуальные контакты. Однажды он сделал предложение Кларе Томпсон, но проснувшись рано утром на следующий день после обильной выпивки, взял свои слова назад. Он совершенно не мог находиться в группе более чем из двух-трех человек. Профессор Отто Кляйнберг из Колумбийского университета рассказывает историю о своем участии в форуме Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) – в ассоциации психического здоровья, которую Салливен помогал основывать.

Эта ассоциация проводила встречу в Париже, после которой Кляйнберг увидел Салливена, угрюмо сидевшего в углу. Отто подошел и спросил, в чем дело. Салливен ответил: «Всегда одно и то же – я постоянно у всех вызываю враждебные чувства». На что Кляйнберг возразил: «Но ты не вызываешь враждебных чувств у меня». Салливен сказал: «Ах, ты, я не переживаю из-за тебя – ты не в счет». Вероятно, в юности Салливен пару лет болел шизофренией, но – мне не следует говорить «но» – и он достиг глубокого понимания того, что происходит в душе страдающего человека. Он определяет психические проблемы как то, что возникает и разрешается в межличностных отношениях.

Другой великий психотерапевт, которого я знал и под чьим руководством работал, была Фрида Фромм-Райхман. Она была прототипом психиатра в книге и одноименном фильме «Я никогда не обещала тебе сада роз». В кинокартине ее сыграла Мими Андерсон. Фрида была человеком, производившем самое неблагоприятное впечатление. Ее рост был 4 фута 10 дюймов (147 см. – М.Л.), с людьми она чувствовала себя неловко.

Некоторое время она была замужем за Эрихом Фроммом, – отсюда Фромм в ее фамилии – и тогда же в Нью-Йорке между психологами и психиатрами ходила злая шутка, что настоящее название первой книги Фромма было «Бегство от Фриды»1. Однажды она возглавляла комиссию, проводившую презентацию в Американской психиатрической ассоциации, – сообществе, членом которого я являюсь. Мы уже заняли свои места, когда Фрида Фромм-Райхман стала подниматься по ступеням в президиум и во всю длину распласталась перед нами на сцене. Я говорю лишь то, что говорю, и не вкладываю в свои слова особого значения. Эта женщина, всегда имевшая проблемы во взаимоотношениях с людьми, испытала удивительное прозрение, как вы, должно быть, знаете, если видели фильм или читали книгу. В действительности она умерла от одиночества. Бубер, когда был в Америке, приезжал повидаться с ней. Они были старыми друзьями, и он Имеется в виду книга Э.Фромма «Бегство от свободы» (Escape from Freedom). – Прим. ред.

Р. МЭЙ описывает ее как человека, исполненного чувства безнадежного одиночества.

Теперь позвольте мне привести вам третий пример – Аби Маслоу. Он не был психотерапевтом, но одним из великих психологов. У Маслоу было несчастное детство. Он происходил из иммигрантской семьи, жившей в трущобах; боялся отца и был далек от матери. В Нью-Йорке иммигранты живут в гетто, и Аби бывал бит окрестными итальянскими и ирландскими мальчишками (он был евреем). Было очень тягостно, и, тем не менее, человек, перенесший такой ужасный опыт, ввел в психологию систему высших человеческих переживаний.

Любопытно, что каждый из перечисленных людей был велик именно в своем самом слабом месте. Трудно представить, что Гарри Стэк Салливен, который никогда не мог наладить отношения с другими, создал систему психиатрии как интерперсональной биологии; а Аби, испытавший адские минуты в своей жизни и сумевший уравновесить их, – если здесь возможно использовать технический термин –...создал затем противоположную этому концепцию высших переживаний и роста человеческого потенциала.

Я хочу предложить вам теорию – это теория раненого целителя. Я предполагаю, что мы исцеляем других с помощью наших собственных ран.

Психологи, становящиеся психотерапевтами или психиатрами, поскольку это происходит, должны, подобно младенцам и детям, стать терапевтами прежде всего для своих собственных семей. Это довольно хорошо установлено многочисленными исследованиями. Я предлагаю развить эту идею дальше и предполагаю, что понимание, приходящее к нам через наше личное страдание и личные проблемы, приводит нас к развитию эмпатии и творческих способностей в отношениях с людьми – и к состраданию...

В Англии, в Кембриджском университете, было проведено исследование гениальных людей – великих писателей, великих художников и т.п. – выяснилось, что 18 из 47 были госпитализированы в психиатрические больницы, и либо проводился курс лечения литием, либо назначался электрошок2. Все без исключения исследуемые были широко известными людьми. Гендель – его музыка рождалась из великого страдания. Байрон – можно было бы подумать, что он писал обо всем, кроме страдания, однако у него был маниакально-депрессивный психоз. Анна Секстон, которая, полагаю, позже совершила самоубийство, также страдала маниакальнодепрессивным психозом. Вирджиния Вульф, я точно знаю, покончила с собой, страдая от депрессии. У Роберта Лоуэлла, американского поэта, также был маниакально-депрессивный психоз. Итак, я хочу подчеркнуть, что есть некоторые глубоко позитивные стороны перечисленных расстройств. Эта исследовательница изучала людей с маниакальнодепрессивным психозом, но существуют и другие болезни. Я хочу расширить свою предыдущую формулировку, добавив, что есть позитивные стороны во всех болезнях, во всех без исключения заболеваниях – психичесПодробнее см. Jamison К. Touched by Fire: Manic-Depressive Illness and the Artistic Temperament. N.Y.: Free Press, 1993.

РАНЕНЫЙ ЦЕЛИТЕЛЬ

ких или физических. Можно сказать, что страдание необходимо для того, чтобы показать нам путь в глубины, из которых появляется творчество.

Джером Каган, профессор Гарвардского университета, провел длительное и тщательное исследование человеческого творчества и вывел заключение, что главная способность художника, то, что он называет «творческой свободой», не присуща человеку-творцу от рождения. Возможна некоторая предрасположенность, однако творчество само по себе не является врожденным качеством. «Путь творчества, – пишет Каган, – проходит через боль взрослого одиночества, через устранение физического недостатка».

Женщина, пережившая концентрационный лагерь, – она прошла через Аушвитц (Освенцим – М.Л.) – также провела исследование в Сейбрукском университете. Она опрашивала тех, кто выжил в немецких лагерях смерти и, странным образом, в ответах опрошенных обнаружилось много общего.

Легко было предположить, что бывшие заключенные, испытав предел возможного для человека кошмара, окажутся сломленными людьми. Я вспоминаю одного из моих нью-йоркских пациентов, с которым я проводил психоаналитическую терапию, – он был бывшим заключенным концлагеря. Когда я узнал, где он побывал, то подумал: «Как только человек сумел выжить в подобных условиях?» Но он не только выжил – он обладал повышенной продуктивностью и творческим потенциалом. Исследование дра Эджер из Сейбрукского института показало, что люди, пережившие в прошлом бедственные события, могли и действительно, как оказывалось впоследствии, действовали как обычные люди и даже были способны действовать более эффективно по сравнению с обычными людьми. Описываемые механизмы совладания могли предотвратить потенциально опасные последствия пагубного опыта, но они же могли преобразовать этот опыт в переживания, становящиеся основой будущего роста. Исследователь резюмирует: «Те заключенные, у которых было несчастное, одинокое детство, могли лучше приспособиться к условиям концлагеря, тогда как многие из тех, кто был воспитан богатыми любящими родителями, умирали одними из первых».

Я много размышлял обо всем этом, как и мои коллеги из Сейбрукского института. Вывод из этих размышлений таков: многие выдающиеся личности сформировались благодаря трагическим ситуациям раннего детства. Исследования детства выдающихся людей зримо показывают – эти люди не получили ничего из того, что, как предполагается, должен получить растущий в нашей культуре ребенок. И, тем не менее, несмотря на или же, наоборот, благодаря подобным условиям, эти дети не только выжили, но и, неся в себе травматический, заслуживающий одного сожаления детский опыт, смогли достичь высочайших успехов.

В Беркли было проведено еще одно лонгитюдное исследование развития человека. Группа психологов отслеживала выбранных людей от рождения до 30 лет: 166 мужчин и женщин под наблюдением достигли взрослого возраста, и поразительно, насколько предположения исследователей не совпали с действительностью. Ошибка составляла две трети от всех Р. МЭЙ случаев, главным образом, из-за того, что было переоценено разрушительное влияние ранних детских трудностей. Психологи также не смогли предвидеть – следующее замечание будет интересно для всех нас – не сумели предсказать негативное влияние ничем не омраченного и успешного детства: низкое значение на условной шкале проблем и стресса не побуждало к развитию психологической силы и компетенции.

Британский врач Джером Пикеринг написал книгу «Творческая болезнь» с подзаголовком «Болезнь в жизни и умах Чарльза Дарвина, Флоренции Найтингейл, Мэри Бейкер Эдди, Зигмунда Фрейда, Марселя Пруста и Элизабет Баретт Броунинг». Эти люди вошли в книгу, но можно было бы добавить еще имена Моцарта, Шопена, Бетховена. Все эти писатели и музыканты были больны, подчеркивает автор, каждый из них страдал от жестокого заболевания и преобразовал его в творчество, внеся вклад в нашу культуру. Пикеринг говорит о своем собственном бедренном артрите как о «союзнике», который «укладывает в постель, когда боль становится мучительной». Лежа в кровати, Пикеринг не мог присутствовать на встречах своего комитета, не мог лечить пациентов и принимать посетителей.

Он заключает: «Это идеальные условия для творческой работы – свобода от визитов без приглашения, свобода от обычных рутинных домашних обязанностей».

Теперь у вас накопилось достаточно вопросов обо всем сказанном, и у меня самого, конечно, было и остается много вопросов. Отто Ранк, фактически, написал целую книгу об этом – «Искусство и художник»... В работе Ранка преодоление невроза и создание произведения искусства синонимичны.

Я пытаюсь подвергнуть сомнению само понимание здоровья в нашей культуре. Мы оберегаем людей в повседневной жизни, поскольку считаем, что человек живет сравнительно небольшое время. Мы всячески стараемся изобрести способы, продлевающие жизнь, словно смерть и болезнь – наши последние враги.

Т.С.Эллиот в своих «Четырех квартетах» написал:

Болезнь – наше единственное здоровье.

Это страшно значимо – если суметь уловить. Когда Эллиот пишет «наш и адамов грех», он ссылается на истину, что мы все, в конце концов, дети мифологического Адама. Произнесенное слово неблагозвучно – первородный грех, а сердцевина идеи: жизнь – это не вопрос продолжительности жизни. Проблема не в том, сколько дней еще приплюсовать. Многие предпочли бы умереть, когда нет больше дел. Но строфа Эллиота несет в себе другое послание... болезнь, страдание означают совсем не то, что большинство людей нашей фаустовской цивилизации привыкли приписыРАНЕНЫЙ ЦЕЛИТЕЛЬ вать им.

Из отчуждения болезнь может стать связующим звеном между нами и другими людьми на новом и более глубоком уровне. Это заметно в сострадании. Творчество – это одно из проявлений верных взаимоотношений между земным и бесконечным внутри нас. Мы можем увидеть еще один дар, который, безусловно, был у Фромм-Райхман, у Аби Маслоу и у Гарри Стэка Салливена – дар сострадания, способность сочувствовать другим, умение понимать их проблемы – вот качества настоящего психотерапевта.

Я надеюсь, что опыт вырождения и хаоса непродолжителен, он же зачастую может быть использован на пути изменения, преобразования нас самих, восхождения на более высокий уровень. Как говорил К.-Г.Юнг: «Боги возвращаются в наших болезнях».

Перевод М.Ю.Локтаева