К социальным катастрофам относятся. Катастрофа социальная

Устная и социальная история: перспективы взаимодействия, или устная социальная история Социальная история как направление исторических исследований и самостоятельная отрасль исторической науки в отечественной практике окончательно оформилась в 1990-е гг. За рубежом ее

СОЦИАЛЬНАЯ КАТАСТРОФА - скачкообразные изменения общества, возникающие в виде внезапного ответа социальной системы на плавное изменение внешних условий. Идеи катастрофизма возникают в глубокой древности, воплощаясь в различных вариантах эсхатологии. Например,

ФАКТЫ: ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА НАСТОЯЩАЯ СТОИМОСТЬ ГОВЯДИНЫ - ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА

ФАКТЫ: ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА НАСТОЯЩАЯ СТОИМОСТЬ ГОВЯДИНЫ - ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА Скотоводство и производство мяса являются главной угрозой окружающей среде. Они являются основной причиной вырубки лесов, эрозии почвы и опустынивания, дефицита воды и ее

Термин «катастрофа» широко применяется в настоящее время для характеристики различных типов исторических ситуаций (войны, революции, экономические кризисы).

Современные толковые словари русского языка дают понятию «катастрофа» следующие определения.

«Катастрофа - событие с трагическими последствиями.».

«Катастрофа - внезапное бедствие, событие, влекущее за собой тяжелые последствия.»

Иное определение дает Е.М. Бабосов, характеризующий катастрофу как «резкое, скачкообразное превращение системы в результате чрезмерного нарастания внутренней и внешней напряженности из устойчивого положения в неустойчивое, угрожающее разрушением ее важнейших компонентов либо переходом в другое качественное состояние».

Соответственно, понятием «социальная катастрофа» обозначаются аналогичные процессы в обществе, приводящие к большим людским, материальным и (или) культурным потерям.

Социально-политическая революция представляет собой период и серию множественных катастроф. В последнее десятилетие ХХ в. в России совпали (точнее слились и вызвали эффект резонанса, взаимно стимулировали друг друга) пики падения по нескольким циклам развития: технологическим, экономическим, национальных отношений, циркуляции элит. В результате возникли множественные катастрофы. Главными в «пакете» российских революционных катастроф стали

1. социально-экономическая (рекордный по глубине и продолжительности для мирного времени в мировой истории ХХ в. экономический кризис и «обвал» в ключевых отраслях производства).

2. финансовая (многократное сокращение бюджета, лавинообразный рост внешнего долга, гиперинфляция в революционный период, вывоз капитала на протяжении ряда лет, сопоставимый с федеральным бюджетом).

3. социотехнологическая (опережающее падение уровня инвестиций, выбытие основных фондов и рост аварийности).

4. социальная (в узком смысле слова). Ее составляющими в постсоветской России стали: падение уровня жизни, обесценивание честного труда, рост социального неравенства, распространение бедности, массовая детская беспризорность, массовая безработица).

5. Социально-нравственная. Разрушение нравственного здоровья общества выразилось в его криминализации, эпидемии болезней, вызываемых антисоциальным поведением, и замещении социальных и патриотических ценностей антисоциальными и антипатриотическими.

6. Социально - демографическая

7. геополитическая (крушение сверхдержавы, однополярный мир, перекрестные угрозы)

Социальная нестабильность, обусловленная неравномерностью распределения общественных благ, может стать угрозой для политической стабильности общества

Что происходит в современной России? Приходится признать, что социальное здоровье страны серьезно подорвано. В России много бедных людей, одновременно можно наблюдать резкую поляризацию доходов, уравновесить которую не может даже существенный рост общего благосостояния граждан. Иными словами, богатые люди продолжают богатеть, а численность бедняков сокращается весьма медленно. Ситуация усугубляется оттого, что установленный уровень бедности - прожиточный минимум, составляющий сегодня чуть более 4 тыс. руб. на душу населения, - представляется искусственно заниженным по сравнению с западными уровнями. 16,3% россиян официально находятся за чертой бедности. Если применить к России западные стандарты, этот показатель существенно возрастет. Приблизительно столько же - 16% - причисляют себя к среднему классу. Очевидно, что настоящего, многочисленного среднего класса в России не существует ни по объективным экономическим показателям, ни в субъективном восприятии граждан. Существующий же средний класс весьма эклектичен: в силу того, что процесс дифференциации общества по уровню образования и профессиональной принадлежности далек от завершения, главным критерием принадлежности к российскому среднему классу выступает уровень дохода в отличие от США, где принадлежность к среднему классу отражает уровень образования, полученный человеком.

Рост дифференциации в доходах представляет для России серьезную опасность. Социальная нестабильность, обусловленная неравномерностью распределения общественных благ, может стать угрозой для политической стабильности общества. Вместе с тем социологическая квалификация российского общества, будь оно гражданским или тоталитарным, не может связываться преимущественно с политическими моментами и параметрами, что характерно для обществ тоталитарного и гражданского типов. Необходима связь с экономическими, производственно-трудовыми факторами. Тип социальной организации современного российского общества необходимо выводить в первую очередь из данных факторов, а на них уже нанизывать производные от экономики обстоятельства. В основу социологической квалификации типа общественного устройства, социального порядка объективно входят явления, связанные с характером преимущественно трудовых отношений.

Тем самым в современной социологической литературе, что касается анализа общества как целостной системы, как социальной организации определенного уровня малоисследованными остаются следующие социальные проблемы и сюжеты:

Сквозные социологические параметры, позволяющие отследить и проанализировать российское общество в том историческом отрезке, в рамках которого решаются вопросы социальной преемственности, рассматриваются условия и тенденции современной глобальной трансформации;

Социумные, а не государственно-политические аспекты перехода от советской социальной организации или организации тоталитарного типа к организации демократического, постсоветского типа;

Элементы, механизмы и принципы проявления чрезвычайности, напряженности в общественной системе, позволяющие ее квалифицировать как систему измененного, мобилизационного социального порядка;

Роль социально-экономических, производственно-трудовых факторов в организации и функционировании российского социума как целостной системы и место организационно-экономических механизмов в. воспроизводстве общественной системы; роль социального насилия и ограничение свободы в организационно-экономических и политических механизмах функционирования российского социума.

Степень разработанности проблемы

Вместе с тем основное внимание исследователей проблем российского общества концентрируется вокруг проблем субъектно-общностной и институциональной его трансформации. Проблема общества как целостной системы либо укладывается в уже сложившиеся мировоззренческие и методологические стереотипы, либо рассматривается на уровне и в качествах социального, экономического и политического пространства. Как таковая проблема макросоциальной организации социума специально не анализируется. Дело не только в том, что она растворяется в других проблемах, сколько в том, что она не имеет своей качественности. Нередко методологические установки анализа общества как системы отождествляются напрямую с теоретическим знанием об особенностях функционирования и характере социума.

Современное российское общество переживает кризисный этап своего развития, который характеризуется таким состоянием социальной системы, когда все ее связи и процессы определяются областью критических значений, то есть она является нестабильной. Подобное положение связано с социально-экономическими преобразованиями, проводимыми в стране. На начальном этапе преобразования воспринимались населением страны положительно, но в последующем, когда вместо реформации произошла трансформация социальной системы, а коренные изменения в экономике повлекли за собой ослабление материальной основы государства и, как следствие, резкое падение уровня жизни значительной части населения страны, реформы перестали пользоваться поддержкой. В результате проводимой трансформации в России усугубились все те противоречия, которые были характерны для советской системы: неэффективная экономика, коррупция, фактическое неучастие основной массы населения в управлении страной, несоблюдение прав и свобод человека и гражданина. Кроме того, в результате реформ к перечисленным противоречиям добавились такие как: падение уровня жизни основной части населения страны, социальное расслоение общества, демографический кризис, криминализация сознания. Политическая нестабильность и отсутствие концептуальных стратегий в области развития внешних связей, национальных интересов, региональной политики России, недостаток выверенных социально-экономических программ приводят к неопределенности в сфере обеспечения безопасности российского общества.

социальный безопасность стабильность катастрофа

Социально-экономические и политические трансформации, начавшиеся на огромных пространствах Евразии в результате катастрофического разрушения Советского Союза, а также резко возросшие масштабы и последствия природных, экономических, технологических катастроф, сопровождаемых личностными трагедиями множества людей, необычайно обострили внимание социологов, политологов, психологов, представителей других отраслей научного знания к экстремальным ситуациям и катастрофам. Поэтому на протяжении последних 5-10 лет стала бурно развиваться во многих странах мира социология катастроф, возникновение которой в качестве специальной социологической теории восходит к середине 60-х годов XX века. Наибольший вклад в ее возникновение и развитие внесли Э, Карантелли, А. Бартон, Д. Ми-лети, Т. Драбек, Дж. Хаас, Р. Дайнес (США), Л. Клаусен и В. Домбровски (Германия), У. Розентал (Голландия), Б.Н. Порфирьев и Д.И. Пригожий (Россия), Е.М. Бабо-сов (Беларусь), Б. Рафаэль (Австралия).

Выделяя специфические особенности этой социологической теории, американские социологи А. Вудкок и М. Дэвис подчеркивают, что она представляет собой но-

вый способ мышления о внезапных и быстрых изменениях, связанных с бедствиями, будет ли это обвал или крушение империи. Главным объектом данной теории является переход различных систем - природных, экологических, технологических, социальных - из устойчивого, стабильного состояния в неустойчивое, нестабильное, сопровождаемое разрушительными для рассматриваемой системы последствиями. По мнению известного немецкого социолога В. Домбровского, под катастрофой следует понимать прежде всего насыщенное потерями разрушение экономического и социального развития, по отношению к которому в центре внимания исследователя.оказываются негативные последствия катастрофического события для специфических социальных общностей (семья, группа, община) или форм социальных отношений (коммуникация, взаимопомощь, поиски защиты и т.п.). Поэтому, с его точки зрения, вполне возможен переход от катастрофы к революции, путчу, террору или гражданской войне.

При описании, интерпретации, оценке и типологи-зации изучаемых процессов социология катастроф опирается на четыре базисных термина: экстремальная ситуация, кризис, конфликт, катастрофа. Всякая катастрофа связана с экстремальной ситуацией, катастрофы в социальной сфере сопряжены с кризисами и конфликтами, однако не каждая экстремальная ситуация, равно как и кризис и конфликт, перерастает в катастрофу. Исходя из этих соотношений, представляется возможным дать определения рассматриваемым явлениям.

Экстремальная ситуация представляет собой резкий, скачкообразный переход системы (природной, экологической, технологической, социальной, личностной и т.п.) в результате чрезмерного нарастания внутренней или внешней напряженности из устойчивого состояния в неустойчивое, угрожающее распадом этой системы. К числу экстремальных ситуаций относятся такие различные явления, как землетрясения, торнадо, бураны, захваты самолетов, ограбления квартир, кораблекрушения, изнасилования, рэкет и т.п.

Чрезвычайная (экстремальная) ситуация может развиваться по катастрофическому сценарию. В таком случае

в процессе нарастания напряженности вначале создается критическая ситуация, когда возникает угроза развала или гибели главных структур данной системы, но сама система сохраняется, воспринимая кризис и распределяя его между своими подсистемами. Такая система (например, Советский Союз с конца 70-х годов вплоть до 1991 года) насыщена кризисными элементами и готова к переходу в новое качество, но динамическим путем. Пусковым моментом может стать повышение напряжения по любому параметру, описывающему систему в целом. Переход системы в новое состояние с. коренным деструктивным изменением главных ее структур и распадом на подсистемы (как это случилось с СССР в конце 1991 года) выступает как катастрофический вариант экстремальной ситуации.

Исходя из сказанного, катастрофу можно определить как верхний предел внутреннего и внешнего напряжения в рассматриваемой системе, превышение которого угрожает разрушением системы, ее важнейших компонентов или переходом ее в другое качественное состояние.

Такое определение является чрезмерно общим, но именно вследствие такого обобщенного содержания под него попадают любые катастрофические события в любой. сфере действительности - природной, технологической, социальной, а также чрезвычайные явления индивидуального бытия человека, его личные трагедии - смерть, утрата близких, крушение карьеры и т.п.

Следует, однако, иметь в виду, что в современной действительности чисто природные, не связанные с человеком и его деятельностью катастрофы (за исключением вызванных космическими силами) бывают очень.редко. Поэтому в любую катастрофическую ситуацию так или иначе оказывается вовлеченным человек: то ли как ее инициатор, то ли как жертва, то ли как очевидец. В силу этого в мировой катастрофологии, особенно в работах социологического, психологического, философского, религиоведческого характера, чаще всего термином "катастрофа" обозначается такая понятийная модель, посредством которой люди стремятся описать то или иное бедствие, движение событий в направлении конца, смерти,

уничтожения, гибели. Поэтому социология принимает в орбиту своих исследований и интерпретаций те катастрофические события, которые несут угрозу индивидуальному человеческому существованию, данной социальной общности (семья, трудовой коллектив, территориальная, этническая общность и т.д.), а также обществу в целом.

В отличие от катастроф, которые во всех случаях сопряжены с чрезвычайными ситуациями, конфликты характеризуются гораздо большей амплитудой разброса вероятностей, вследствие чего далеко не все они подпадают под определение экстремальной ситуации. Виднейшие западные социологи - специалисты по конфликтам Л. Козер и Р. Дарендорф вообще считают, что конфликты суть проявления нормального, а не экстремального развития социальных систем. Разумеется, конфликты оказываются часто связанными с кризисами и катастрофами, однако не жесткой детерминантной связью. Конфликты являются непременным проявлением социально-экономического кризиса, а поэтому насыщенность ими социального развития становится гораздо интенсивнее в предкатаст-рофные, катастрофные и посткатастрофные периоды функционирования и (или) распада социальных систем. Называвшийся уже опыт распада Советского Союза убедительно подтверждает эту закономерность. В условиях современного, посткатастрофного развития стран СНГ, возникших на развалинах СССР, конфликтогенность социальных процессов резко увеличивается, а на обширных территориях постсоветского геополитического пространства (Таджикистан, Чечня, ранее - Грузия, Азербайджан, Армения, Молдова и др.) прокатились вооруженные конфликты.

Для правильного понимания и истолкования катастроф, их сущности, особенностей и последствий важное значение имеет их шпологизация, т.е. вычленение основных типов на основе определения сходства и различий надежных способов идентификации этих чрезвычайных по своей сути феноменов по общности их существенных признаков и отличий. Учитывая огромное разнообразие экстремальных ситуаций, конструировать типологию катастроф можно по различным основаниям.

По объектам катастрофического развития и степени социальности, т.е. масштабности причинной вовлеченности общественных отношений в их возникновение, целесообразно выделить четыре типа катастроф:

1) природные;

2) экологические;

3) технологические;

4) социальные.

Природные катастрофы вызываются действием, стихийных сил природы, причем одни из них развертываются по краткосрочному, стремительному сценарию (торнадо, цунами, землетрясения и т.п.), а другие - по длительному, растянутому во времени (засухи, покровное оледенение Земли в ледниковый период, катастрофическое погружение в морскую пучину праконтинентов, описанное в сказаниях об исчезновении Атлантиды, разрушение озонового слоя атмосферы и т.п.). Человек пока еще чаще всего не в состоянии предотвратить стихийные бедствия, но он накопил достаточный опыт, позволяющий снизить размеры катастрофических последствии подобного рода природных явлений (например, разрушительных последствий урагана или землетрясения).

Экологические катастрофы тоже обусловлены преимущественно естественными силами природы, но в их детерминирующую сеть чаще всего вплетен и антропогенный фактор, т.е. они имеют, по существу, социопри-родную детерминированность, идет ли речь об экологическом бедствии в районе Аральского моря или в зоне Персидского залива, так и о многих других экологических катастрофах, почти все они связаны с дисбалансом между давлением на среду жизни (не только человека, но и других живых существ) и природно-ресурсным потенциалом.

Технологические катастрофы, к каковым относятся взрывы ядерных реакторов, газо- и нефтепроводов, аварии самолетов, космических кораблей, морских судов, железнодорожного и автомобильного транспорта и т.п. детерминированы, как правило, рассогласованием во взаимодействии основных компонентов в человеко-машинных системах. Поэтому они обусловлены неполадками

в функционировании технологических систем и технологии, но в еще большей степени - несовершенством, просчетами, ошибками, халатностью и т.п. в деятельности персонала, обслуживающего сложные технические устройства. Относительная кратковременность такого рода катастроф, во-первых, не снимает масштабов разрушения и тяжести их последствий, а во-вторых, может сопровождаться длительными посткатастрофными процессами (как это произошло в результате крупномасштабной ядерной катастрофы в Чернобыле), вызывающими огромные людские, финансовые, материальные потери, экологические бедствия и т.п.

Социальные катастрофы, ведущие к разрушению тех или иных социальных систем или общностей (социально-политический строй, государство, территориальная общность, семья и т.п.), к значительным потерям населения, деструктивным сдвигам в демографической и социальной структурах общества, в его духовной жизни, воплощаются в войнах, революциях, контрреволюционных переворотах и др. социальных явлениях. Они целиком детерминированы социальными (экономическими, политическими, психологическими и иными) факторами.

В свою очередь, каждый из выделенных типов катастроф может иметь свою внутреннюю дифференциацию. Например, технологические катастрофы подразделяются на производственные, энергетические, транспортные и т.д.

По субъектам, масштабам и последствиям"действия катастрофы можно подразделять на следующие пять типов:

1. Личностные, субъектом и объектом которых выступают отдельные личности, оказавшиеся инициаторами, участниками либо жертвами экстремальной ситуации, будь то. убийство, изнасилование, смерть близкого человека и т.п.

2. Локальные, охватывающие только определенное, достаточно ограниченное место, не выходящие за пределы ограниченной территории и втягивающие в свою орбиту сравнительно небольшое количество людей, такие, например, как захват самолета угонщиками, кораблекрушение или взрывы на нефтехранилищах или отдельных производствах.

3. Региональные, охватывающие более или менее обширные территории, соответствующие нескольким областям страны, объединенным общими экономико-географическими и другими особенностями, и значительные массы вовлеченных в них людей. Примером именно такой катастрофы является продолжающееся обмеление Аральского моря, имеющее катастрофические последствия для многих тысяч людей, окружающей природной и социальной среды, многих видов растений и животных.

4. Страновые, охватывающие территорию страны или нескольких ее крупных регионов и имеющие катастрофические последствия для нескольких миллионов человек, наносящие огромный материальный, природный, экологический ущерб. Примером такого катастрофического явления могут быть разрушительные наводнения в 1993 году в Бангладеш и в 1996 году в Китае, унесшие несколько тысяч жизней и оставившие без крова, средств к существованию в обоих случаях свыше 10 млн. человек.

5. Глобальные, распространяющие свое разрушительное действие на многие или большинство стран мира и приносящие катастрофические последствия для многих миллионов людей. Примерами катастроф такого типа являются Вторая мировая война, унесшая свыше 60 млн. жизней и вызвавшая колоссальные разрушения материальных и духовных ценностей, а также развал Советского Союза, сопровождавшийся катастрофическими разрушительными последствиями на обширном постсоветском геополитическом пространстве, на котором ныне в глубоком социально-экономическом кризисе пребывают страны СНГ и населяющие их народы.

По характеру развития катастрофы делятся на: 1. Функциональные. Их возможность и достаточно большая вероятность связана с тем, что существует принципиальное расхождение между масштабами и темпами природных флуктуации с одной стороны, и флуктуациями антропогенных (включая сюда и техногенные) объектов, сотворенных активными миропреобразовательными действиями человека. Например, существенное расхождение между принципами и способами градостроительства, с одной стороны, и недостаточным знанием геологических

процессов, их динамики и периодов флуктуационной поляризации природных стихий, с другой, способно привести к колоссальным негативным последствиям природных катастроф таких, скажем, как землетрясение в Армении или на Сахалине.

2. Эволюционные. Они детерминированы самой спецификой динамики того или иного природного объекта. Например, гибель динозавров была предопределена внутренними особенностями этого вида, не выработавшего в себе в процессе эволюции действенных механизмов охраны, защиты своей популяции от возможных, в том числе и катастрофических, изменений в окружающей среде. То же самое, разумеется, с необходимостью выявления качественной специфики социальных объектов, можно сказать о крахе бывших социалистических режимов в странах восточной Европы.

Названными типами катастроф отнюдь не исчерпывается все их многообразие. Если обратиться к такой важной проблеме, как детерминация катастроф, то причины катастрофических событий, действующих каждая в своей специфической среде, различаются между собой по частоте проявления, предсказуемости, контролируемости, стремительности развития, кратковременности или длительности действия, распространенности в пространстве, масштабности и т.п. Только при учете всех этих факторов представляется возможным прогнозировать ожидаемый деструктивный потенциал той или иной катастрофы и соотнесенное с ним поведение различных индивидов и социальных групп. При построении типологии катастроф необходимо учитывать такие психологические факторы предкатастрофного или катастрофного процесса, как наличие или отсутствие предостережения, осознание возможной угрозы, влияние паники, стрессов и т.п.

Кроме того, должны быть приняты во внимание возможности учета последствий катастрофы и постката-строфного восстановления, равно как и специфики самих катастроф, часть из которых доступны предсказанию (например, землетрясение, эпидемия), а другие (авиакатастрофа или обвал здания) непредсказуемы, вследствие чего их невозможно проконтролировать. Поскольку ката-

строфы попадают в исследовательское поле социологии катастроф главным образом вследствие того, что они несут в себе более или менее мощный потенциал социальной деструктивное™, их необходимо изучать социологическими методами под углом зрения того, насколько каждая из них несет угрозу смерти, разрушения, ущерба; с какой степенью-остроты ставит проблему выживания перед отдельным индивидом или социальной общностью; как соотносится с масштабами негативного воздействия на человека, его психологическое состояние и поведенческую деятельность.

Все названные особенности исследования катастроф дают основания для вывода, согласно которому основными компонентами социологического анализа предка-тастрофных, катастрофных и посткатастрофных событий выступают социальные субъекты и объекты этих событий, являются ли они инициаторами, свидетелями, жертвами последних. В качестве таковых выступают:

Индивиды;

Малые группы;

Организации;

Общности;

Социальные институты;

Общество в целом.

При важности каждого из названных компонентов (единиц) социологического анализа посткатастрофических событий все-таки приоритетная значимость придается основным социальным группам, в которых осуществляются межиндивидуальные, внутригрупповые и другие виды взаимодействия людей, переживающих глубокие стрессовые потрясения в экстремальных ситуациях.

Итак, социология катастроф в объект своего анализа включает прежде всего те экстремальные ситуации и их разрушительные последствия, в которых общественное бытие социальных систем - от общества в целом до его различных общностей (территориальных, этнических, семейных, профессиональных, политических и т.п.) - подвергается разрушению в результате внешнего или внутреннего воздействия и сопровождается социально-негативными, деструктивными процессами - смертью людей,

распадом социальных групп, государств или их глубокой деградацией, вследствие этого землетрясение или наводнение не интерпретируются с точки зрения социологии в качестве катастрофы, если они не проявляют указанных характеристик, т.е. не несут угрозы разрушения тех или иных сфер социального бытия. Социология катастроф рассматривает социальные аспекты поведения индивидов и их общностей в экстремальных ситуациях и в постката-строфных взаимодействиях в широком социологическом контексте, применяя концептуальные схемы различных социологических теорий: социального действия (Т. Пар-сонс), ролевой теории (Р. Мертон, Л. Лимптон), теории конфликтов (Р. Козер, Р. Дарендорф) и др. в их преломлении к теоретическому каркасу и эмпирическим методам исследования, свойственным собственно социологии катастроф. Без такого широкого теоретико-методологического интегративного подхода, базирующегося на парадигматическом исходном пункте, вряд ли возможно переходить к решению практических задач. А в качестве таковых выступает определение ресурсов и факторов, способных обеспечить организационную мобильность и эффективную деятельность различных сообществ и общества в целом в условиях катастрофной ситуации и по-сткатастрофного развития.

На передний план в социологии катастроф выдвигается макросоциологический анализ социодинамики предкатастрофных, собственно катастрофных и постката-строфных процессов. Катастрофа представляет собой деструктивный вариант социальных изменений, коренящихся в предшествующих причинно-следственных связях, поэтому эти связи рассматривают в условиях предкатаст-рофного развития. Среди них в качестве важнейших детерминантов выступают природные, технологические, экономические, политические, военные. Только при учете всей сложности, противоречивости, чаще всего рассогласованности этих связей, приводящих в своей совокупности к предкатастрофному состоянию изучаемой социальной системы (банка, государства, семьи и т.п.), станет понятным и объяснимым переход развивающихся событий в качественно иной этап - собственно катастрофное

развитие, внезапно прерывающее привычную ситуацию и потому долженствующее быть интерпретированным в таких терминах, как "экстремальное", "ужасное", "катастрофическое". Под тем же углом зрения должно быть рассмотрено в макросоциологическом анализе и постка-тастрофное развитие, т.е. преодоление катастрофы и минимизация ее последствий, возвращение (полное или частичное) к нормальным условиям социального бытия".

В рамках макросоциологического анализа основное внимание уделяется исследованию социальных катастроф огромного радиуса действия, захватывающих все общество или группу стран. Такая направленность объясняется тем, что именно в процессе развертывания крупномасштабных катастроф происходят такие разрушительные бедствия, как гибель множества людей, ликвидация существующих систем ценностей (отождествляемых во многих случаях с концом данного общественного строя), резкая политическая дифференциация индивидов и групп, возникновение новых социальных структур, отделение государств, сопровождаемое путчами, установлением диктатуры и т.п. Что же касается катастроф меньшего радиуса действия, вплоть до локальных событий, то они не столь деструктивны, вызывают гораздо меньшую социальную дифференциацию и поэтому стадии их развития, включая посткатастрофную, протекают быстрее, не несут в себе огромных социально-экономических, духовных и иных разрушений.

В качестве крупномасштабных социальных катастроф рассматриваются такие события, как войны, революции, государственные перевороты, совершаемые с применением вооруженных сил. Характерно при этом, что характеристика глубоких общественно-политических и экономических трансформаций в решающей степени определяется направленностью социально-политических интересов и целей тех субъектов массового социального действия (отдельных личностей, социальных групп, общественных движений, партий и т.п.), которые включены в развертывание процессов коренных преобразований, интерпретируемых одними в качестве революций, другими - социальных катастроф. Так, например, В.И. Ленин,

его сторонники и последователи характеризовали Октябрьский переворот 1917 году как Великую революцию, поборники сохранения капиталистической России А.Ф. Керенский, А.И. Деникин, а также крупнейшие российские философы, социологи, экономисты НА. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.В. Розанов, Е.П. Струве и др. - как величайшую катастрофу. При таком резком разделении мнений и оценок необходимо иметь в виду, что коренные изменения в социально-политическом строе общества могут оказаться для одних социальных групп катастрофическими, а для других - некатастрофическими, оцениваться сугубо положительно.

Эти особенности восприятия, оценки и интерпретации общественно-политических процессов в качестве катастрофических обусловлены тем, что тенденции и закономерности исторического развития не действуют сами по себе, минуя социальную деятельность людей, а преломляются через эту деятельность, ослабляются или усиливаются ею. Но поскольку в этой деятельности те или иные социальные группы руководствуются различными интересами и целями, которые довольно часто не только не совпадают или расходятся друг с другом, но и прямо противоположны друг другу; оценки одних и тех же событий различными социальными классами, движениями, партиями, их лидерами могут оказываться диаметрально противоположными. Такой разброс оценок характерен не только в отношении Октябрьской революции, которая, несомненно, воспринималась как социальное благо, "праздник угнетенных" (В.И. Ленин) одними; как величайшая социальная катастрофа - другими: всеми теми, кто вследствие ее отрешался от власти, собственности, а нередко - от Родины и жизни. Этот разброс столь же отчетливо проявился и в период развала Советского Союза. У многих людей, особенно старшего поколения, потрясенных процессами всеохватывающего кризиса, дезинтеграции и развала (крах идеи социализма, распад великой страны, резкое снижение уровня жизни народа и фактическое обнищание его большинства, упадок нравственности и культуры, стремительный рост преступности и т.п.), глубокие социально-экономические преобра-

зования и смена общественного строя вызывают ощущение небывалой социальной катастрофы. Напротив, новые социальные слои - предприниматели, менеджеры, значительная часть интеллигенции, молодежи, - вдохновленные крахом партократии и социализма, развалом тоталитарной системы, а также надеждами на благотворные перемены (резкое расширение демократии, свобода слова и печати, возрождение национальной культуры, обретение государственной независимости и т.п.), склонны характеризовать происходящие процессы социально-экономических и политических перемен как революцию, благо, триумф свободы.

Но как бы ни оценивались различными социально-политическими силами переломные события произошедшие в1917ив1991 году в судьбах белорусского, русского, украинского и других народов, входящих прежде в состав Российской империи, позже - в состав Советского Союза, а ныне развивающихся в системе СНГ, несомненна катастрофическая сущность процессов, связанных с этими событиями. И в том, и в другом случаях терпела крах, разваливалась единая социальная целостность, возникали качественно новые социально-экономические и политические отношения, иные социальные структуры; на смену одним органам власти приходили другие, резко отличающиеся от первых своей социальной сущностью, политической направленностью и формами деятельности. В одном и другом случае вслед за катастрофическим разрушением системы начинали развертываться посткатастрофные процессы. В обоих случаях в посткатастрофном социальном развитии проявлялось множество элементов нестабильно-, сти, неустойчивости, непредсказуемости, многовариантности, драматических противоборств. Названные особенности отчетливо проявляются в современном социально-политическом развитии Беларуси, России, других стран СНГ. В них каждый шаг вперед по пути реформирования общества, происходящего в условиях глубокого кризиса, наталкивается на огромные трудности, противоречия, сопротивление антиреформационных сил, подвергаясь опасности низвергнуться в пучину хаоса, катастрофических явлений. Характерно, что в такой посткатастрофной ситуации как силы реформации, так-и силы реставрации,

как силы, стоящие у власти, так и оппозиционные им движения и партии добиваются своих целей с оглядкой, опасаются решительных действий, последствия которых могут оказаться не только непредсказуемыми, но и непоправимыми. И те, и другие опасаются самого худшего и трагического варианта усиливающегося противоборства -массового применения насилия, гражданской войны, которой наше общество, ослабленное во всех отношениях -экономическом, социальном, политическом, моральном и т.д. - не сможет перенести, и которая может стать еще одной разрушительной катастрофой.

В этом состоит первая и самая характерная особенность посткатастрофного развития общества. Вторая его особенность заключается в затянувшемся и глубоком кризисе, охватившем все стороны общественной жизни - экономику, политику, культуру, социальную сферу. Этот кризис проявляется и в падений темпов и объемов производства, и в нарастающем расслоении общества на богатых и бедных, и в продолжающемся снижении жизненного уровня большинства населения, и в упадке нации, образования и культуры, и в дезинтеграции общества, и в социальной атомизации составляющих общество индивидов, в их отчуждении от ценностей культуры, политики, и в нарастании элементов аномии, беззакония, преступности.

Все названные особенности катастрофного и посткатастрофного развития, характерные для постсоциа"-листических стран, в Беларуси резко осложняются последствиями Чернобыльской катастрофы, которая явилась национальной трагедией белорусского народа, нанесла нашей республике ущерб, устранение которого потребует 32 республиканских годовых бюджетов. Под черной тенью этой катастрофы, испытывая на себе ее разрушительные последствия, оказалось более 2 млн. жителей Беларуси. Она разрушила привычный для них образ жизни, заставила многих покинуть родные места, нанесла непоправимый урон здоровью десятков тысяч людей, разорвала устоявшиеся десятилетиями социальные, культурные связи, вызвала многочисленные стрессы и нервно-психические расстройства, от которых придется избавляться многие годы.

Все эти деструктивные явления, представляющие собой последствия катастрофного и посткатастрофного развития, нашему обществу предстоит преодолевать на путях упрочения государственной независимости, пре-одолениясоциально-экономического кризиса, упрочения демократии, повышения жизненного уровня народа, возрождения и развития национальной культуры, что предполагает исследование специфики, причин, последствий социальных и иных катастроф, путей выхода из катастрофического состояния.

социальная катастрофа

Человечество на протяжении всей своей истории сталкивалось и продолжает сталкиваться с различными видами катастрофических процессов. Наиболее трагичными, да и самыми разрушительными по своим результатам и последствиям, являются социальные катастрофы. Этот тип катастроф, так же как и природных, экологических, технологических, далеко не однороден. Разнообразны их причины, характер развертывания, масштабы разрушительных последствий. В самом первом приближении социальные катастрофы, всегда связанные с определенными действиями больших масс людей, то. есть с социальными действиями, можно подразделить на три вида: локальные, страновые и планетарные.

Одной из планетарных социальных катастроф является грандиозная трансформация социально-экономических и природных условий существования человека, произошедшая примерно 10 тысяч лет назад, на заре неолита. Речь идет о так называемой . До этого периода на протяжении нескольких десятков тысячелетий основой существования людей были Охота и собирательство. Несмотря на существование складывающихся и постепенно усложняющихся социальных структур - род, племя и др.,- жизнь человеческих сообществ мало чем отличалась тогда от жизни других популяций, поскольку она вполне вписывалась в-естественные циклы биосферы. В этих условиях развитие первобытной цивилизации, связанное с использованием и совершенствованием способов охоты, знаний об Окружающей среде и т. п., носило чисто адаптационный, приспособительный характер. Этим и Объясняется чрезмерно медленный процесс совершенствования первоначальных видов техники - простейших шельских и ашельских -рубил, луков, стрел, топоров и др. Установилось некое равновесное состояние отношений между человеческими сообществами н природой, что дало, по-видимому, позднейшим мыслителям окрестить этот период в развитии человечества «золотым веком».

Однако медленное, но неуклонное развитие орудий труда и охоты постепенно и неожиданно подвело к критическому состоянию сложившейся социально-экономической системы и ее естественного равновесия с окружающей природной средой. Медленно возраставшее население, основной кормовой базой которого 4ыла Охота на мамонтов и крупных копытных животных, количество которых уменьшалось, оказалось перед, угрозой голодной смерти. Потребовался переход к иному способу взаимодействия с флорой и фауной, к выходу за пределы адаптационного способа производства и всей системы жизнедеятельности. В этом процессе, как и во всех процессах кризисного характера, «сработал» непреложный для перехода сложной системы из одного-состояния в другое «экспоненциальный закон»: кризис приближается почти незаметно, а затем «вдруг» он переходит в лави- ~ так и случилось на заре неолита.

Эта революция ознаменовала не только переход к качественно иному, ранее-не существовавшему способу "производства - к земледелию и скотоводству. Она медленно поползла по планете, развертывая культивированную землю, а вместе с нею и деревин, затем другае, более крупные поселения - города, создавая государства и новый образ жизни. Она стала активно использовать энергию «живых аккумуляторов»: человека, животных, солнца, ветра, воды, а рее имеющиеся знания направила на увеличение и расширение масштабной силы человека и прирученных им животных. Основой экономики в результате развертывания этой революции стала культивируемая земля, сельскохозяйственный труд и соответствующая ему агротехническая технология. Однако этот гигантский технологический и социально-экономический переворот сопровождался не только большими приобретениями, но и огромными катастрофическими последствиями. Далеко не все и далеко не сразу смогли преодолеть переходный кризисный периоде некоторым утверждениям, к которым можно отнестись с доэерием, население Земли в этот период сократилось раз в десять. Поэтому-то-неолитическая, или агротехническая, революции была не только величайшим революционным переворотом, но и величайшей, воистину глобальной катастрофой. Поэтому нам представляется правомерным высказанное известным американским философом, социологом и-футурологом Элвином Тофф- лером ее сравнение с первой гигантской глобальной волной изменений, захлестнувшей за восемь-тысяч лет до нашей эры человечество и вызвавшей к жизни новую, а именно аграрно-ремесленную цивилизацию . Здесь фактически понятие революции отождествлено с понятием катастрофы. В противоположность либерально-буржуазным философам и публицистам В. И. Ленин характеризовал революцию как праздник угнетенных, выдвигал в ее содержании на передний план созидательные моменты, хотя придавал огромное значение и разрушительным.

Из приведенных рассуждений, выражающих диаметрально противоположные точки зрения на соотношение созидательной и. разрушительной энергии в революции, становится понятным, почему процесс радикальных общественно-политических преобразований для его инициаторов и сторонников выступает как революция, а для их идейно-политических противников оборачивается; катастрофой. Следовательно, проблема социальной катастрофы, особенно если она рассматривается в соотнесенности с революцией, решается и интерпретируется по- разному в зависимости от двух принципиально важных социально-политических факторов.

Первым из них являются социально-политические интересы н цели тех субъектов массового социального действия (отдельных личностей, социальных групп, общественных движений, партий и т. п.), которые включаются в развертывание процессов, приводящих к коренным общественно-экономическим и политическим преобразованиям, в силу чего могут быть интерпретированы.как революция либо как социальная катастрофа. Второй фактор - представляют существенные изменения в социально-политической ситуации, которая может оказаться катастрофической для одних социальных групп и некатастрофической, более того - благодатной для других.

Эти особенности восприятия, оценки<и интерпретации Общественно-политических процессов в качестве катастрофических обусловлены тем, что тенденции и закономерности социально-исторического развитая не действуют сами по себ^, минуя социальную деятельность людей, а преломляются через эту деятельность, ослабляются или усиливаются ею. Но поскольку в этой деятельности различные группы людей руководствуются различными интересами и целями, которые довольно часто не только не совпадают или расходятся друг с друг том, но и прямо противоречат друг другу, оценки одних и тех же явлений различными социальными классами, движениями, партиями, их лидерами могут оказываться диаметрально противоположными. Примечательно в этом отношении следующее обобщающее рассуждение К- Поп- пера: «Термин «социальный крах» (равнозначный, по-видимому, термину «социальная катастрофа».-Е. Б.)... говорит только о том, что наблюдателю не нравится ход событий, который он описывает... С основанием или без него член определенного общества может иметь чувство того, что «все терпит крах». Нет сомнений, что для представителей ancien regime, или русской знати Французская или Русская революция должны были представляться полным социальным крахом, но новые правители все это понимали, конечно, совсем по-другому» .

Характерна в этом отношении смена мотивов и оценок динамики революционных процессов, разворачивавшихся в РоСсии на протяжении 1917 и последующих годов. Период с февраля до октября 1917 года, когда шло общественно-политическое развитие российского общества, по типу буржуазно-демократической революции, большевики характеризовали сначала как кризисный, а затем и как предкатастрофный, их же политические" оппоненты - как величайшую и подлинную революцию. В. И. Ленин, в частности, в своей широко известной брошюре «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», написанной до Октябрьского переворота, 10- 14 (23-27) сентября 1917 г., с первых же слов утверждал: «России грозит неминуемая катастрофа». Пролетарский вождь обвинял капиталистов и их союзников в~том, что они все предпринимают, чтобы разразилась «катастрофа невиданных размеров», которая стала бы «крахом республики и демократизма, Советов и вообще пролетарских и крестьянских союзов, облегчая..возврат к монархии и восстановление всевластия буржуазии и помещиков». Он усматривал признаки неминуемости катастрофы в углубляющемся расстройстве мировой войной всех сторон народной жизни, в гигантском спаде производства, надвигающемся голоде, массовой безработице, полной бездеятельности правительства. Чтобы переломить ход событий и предотвратить катастрофу, считал он, необходимо объединить все банки и национализировать их, ввести принудительное объединений всего населения в потребительские общества, ввёсти Трудовую повинность для богатых, осуществить раздел поровну между населением всех продуктов потребления, наконец,- свергнуть временное буржуазное правительство, место которого заняла бы «революционная диктатуре демократии, возглавляемая революционным пролетариатом», то есть осуществить «шаг к социализму», или, говоря иными словами, совершить социалистический переворот f 16, т. 34, 155, 189, 192].

В той же тональности характеризовал быстро меняющуюся поСлефевральскую ситуацию в России один из ближайших сподвижников Ленина того, периода Л. Д. Троцкий. Он подчеркивал, что если бы в процессе послефевральского развития меньшевикам удалось сдвинуть революционные силы с пролетарской позиции на мелкобуржуазную и в союзе с буржуазией осуществлять развитие революции в рамках буржуазно-демократического режима, в обход партии большевиков, то «мы получили бы в конце концов восстание рабочих и крестьянских масс без партийного руководства, другими словами - июльские дни гигантского масштаба, то есть уже не как эпизод, а как катастрофу. Совершенно очевидно, что непосредственным последствием такой катастрофы явился бы разгром партии». .

Сразу же после победы и его сподвижники круто изменяют направленность применения самого термина «катастрофа». В работах послеоктябрьского периода В. И. Ленин уже.не говорит о надвигающейся катастрофе, зато близкие по смыслу понятия «крах», «хаос» охотно применяет к.характеристике мироощущения противников большевистского переворота. Написанная им в декабре 1917 г., «спустя два месяца после Октябрьского вооруженного восстания, статья под примечательным и красноречивым названием «Запуганные крахом старого и борющиеся за новое» разъясняет, что в результате победы Совет- ской власти «за несколько недель разрушены почти до основания недемократические учреждения в армии, в деревне, на фабрике. А иного пути к социализму, кроме как через такое разрушение, нет и быть не может». Он подвергает жесткой критике всех тех, кто «оглушен мо- :гучим крахом старого, треском, шумом, «хаосом» (кажущимся хаосом) разваливающихся и проваливающихся вековых построек царизма и буржуазии, запуган доведением классовой борьбы до крайнего обострения, -ее превращением в гражданскую войну - единственно законную, единственно справедливую... священную войну угнетенных против угнетателей за их свержение...» 117, т. 35, 191-192J.

Здесь же он разъясняет, какое содержание теперь им вкладывается в употреблявшееся ранее несколько странно звучащее словосочетание «диктатура.демократии», четко определяя, что в результате победы социалистической революции оно обозначает не что иное, как Диктатуру пролетариата. Без обиняков он говорит о том, что сопротивление капиталистов «должно быть сломано, что оно будет сломано, что такая ломка и называется, на научном языке, диктатурой пролетариата, что целый исторический период.характеризуется подавлением сопротивления капиталистов, характеризуется, следовательно, систематическим насилием над целым классом (буржуазией), над его пособниками» .

Поскольку победа социалистической революции ее вождями идентифицируется с установлением и непреклонным осуществлением государственно организованного насилия (диктатура пролетариата) над целым классом - буржуазией, а также всеми теми социальными группами, которые по своим коренным интересам, мировоззрению, образу жизни и т. п. примыкают к ней (включая по

давляющее большинство интеллигенции), постольку среди последних большевистский переворот в России интерпретируется как гигантская социальная катастрофа, Выдающиеся русские мыслители того времени - Н. А. Бердяев, В. В, Розанов, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, П. Б. Струве, С. Н. Булгаков и многие другие в один голос говорят о катастрофическом характере этих трагических событий. С. Л. Франк, например, в смятении пишет о «национально-общественной катастрофе России», В ходе которой «все старые -или, вернее/недавние прежние - устои и формы бытия гибнут, жизнь беспощадно сметает их», что, по его убеждению, коренится «в глубине и значительности происшедшей духовкой катастрофы» .

Поражаясь глубине и скоротечности этой катастрофы, В. В. Розанов с душевной мукой повествует о том, что «рушилось все, разом, царство и церковь... Русь слиняла в два дня. Самое большее - в три... Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей» .

Еще более впечатляющую картину постигшей Россию катастрофы нарисовал бывший легальный марксист П. Б. Струве, который подчеркивал необходимость осознания «причин той поразительной катастрофы, которая именуется «русской революцией» и которая стала историческим несчастьем России» .

Известный русский экономист и богословствующий философ С. Н. Булгаков сравнивает случившееся с Россией в результате победы Октябрьской большевистской революции с трагическим исчезновением Атлантиды. «Все мы ошеломлены новым погружением Атлантиды в хаос, катастрофической гибелью нашего материка, вдруг исчезнувшего с карты... На месте шестой части света,- пишет он,- оказалась зловонная, зияющая дыра» .

Однако наиболее глубокую социально-философскую интерпретацию Октябрьской революции как социальной катастрофы дал выдающийся русский философ Н. А. Бердяев. Он вовсе не отрицал ее закономерного харак? тера, обусловленного всем предшествующим развитием социально-исторических процессов в России. Более того, он раскрыл ее каузальную связь с развертыванием первой: мировой войны, которая, по его словам, «есть катастрофический момент в диалектике нмпериалистиче-ского расширения». .Эта вселенская катастрофа, развязавшая могущественнее разрушительные силы и толкнувшая Россию в пучину экономического, политического; социального, нравственно-духовного кризиса, стала прелюдией к величайшей общенациональной катастрофе - к Октябрьской революции, которая в ее глубочайшем онтологическом смысле «есть рок истории, неотвратимая судьба исторического существования» .

Итак, катастрофическая сущность революции в этой религиозно-апокалипсической интерпретации предстает как велидив Суд, как Промысел божий, ниспосылаемый на общество, погрязшее во зле, наснлнн, бессмыслице.

Здесь перед нами социально наполненная, конкретизированная. на основе трагичесюьмучительного переживания опыта революции идея катастрофического прогресса, выдвинутая и обоснованная еще в межреволюционное время, в 1909 г.,видным русским мыслителем начала XX века В. Ф. Эрном. Излагая суть этой идеи, он, ссылаясь на откровение святого Иоанна об. Апокалипсисе, утверждает, что «для христиан будущее - не "мирней культурный процесс постепенного нарастания всяких ценностей, а катастрофическая картина взрывов, наконец, последний взрыв, последнее напряжение -и тогда конец этому миру, начало Нового, Вечного, Абсолютного Царства Божия» ;

В этой концепции, всесторонне развитой и обоснованной Бердяевым, социальная катастрофа, будь это мировая война или революция, предстает не как случайное явление в цепи исторических событий, а как объективно закономерный процесс, наступающий как наказание свыше людям, допустившим слишком много зла, наси- лия, бездуховности в своем повседневном существовании " и поставившим тем самым свое сообщество на грань катастрофического развития.

Здесь следует подчеркнуть принципиальную разницу религиозно-христианского и марксистско-атеистического понимания общественного, прогресса. И то и другое исходят, во-первых, из объективной закономерности прогрессивного развития общества, во-вторых, из признания неизбежности социальных катаклизмов и катастроф в развертыванаи исторического процесса. Однако различие состоит в том, что марксисты убеждены, что последним. Катастрофическим событием в развитии человечества станет всемирная Коммунистическая революция, знаменующая собой переход от предыстории, наполненной социальными антагонизмами и катастрофами, к подлинной истории, где не будет места ни первым, ни вторым. Религиозно-христианская же историософия всходит нз прямо противоположного понимания: прогресс в сущности своей катастрофичен, поэтому история не только завершится всеобщей. катастрофой, всемирным Апокалипсисом, но и в самом развертывании исторического процесса неизбежно случаются апокалипсически» катастрофические взрывы, тяготеющие над человечеством как неодолимый рок, как суд и наказание за его погруженность во грех, зло и насилие.

Однако в большинстве христианских богословских толкований погруженность человечества во зло и насилие, завершающаяся Страшным судом, отнюдь не означает абсолютного завершения истории. Приведем в ка- чеЬтве доказательства интереснейшее пророчество, принадлежащее одному из наиболее почитаемых в православном мире преподобному Серафиму, иеромонаху Саровской пустыни, умершему в далеком 1833 г. Его предсказание гласит: «Произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты Разинский, Пугачевский, Французская революция - ничто в сравнении с тем, что будет с Россией... Реки крови русской прольются» .

Сегодня, с высоты последнего десятилетия XX века, гораздо более других насыщенного войнами, революциями и контрреволюциями, видна удивительная прозорливость такого предвидения, скорее даже - предощущения. Народы, населявшие ранее Российскую империю, а затем- Союз ССР, и поныне терзают беды, тревоги, сомнения, которые можно трактовать по-разному, в том числе и как расплату за маловерие и отступничество. Но ведь пророчество Саровского провидца отнюдь не завершается трагическими картинами величайшего разорения и кровопролития. «Господь помилует Россию,- утверждает он,- и приведет ее путем страданий к великой славе».

Итак, христианская апокалипсико-катастрофическая версия исторического прогресса, по крайней.мере в ее православно-богословском истолковании, отнюдь не предстает в качестве односторонне пессимистического взгляда в человеческое будущее. Напротив, предрекая неизбежность и неотвратимость величайшей социальной катастрофы, она тем не менее завершает свой исторический прогноз оптимистической картиной славы и величия народа, понесшего наибольшие жертвы в катастрофических событиях.

Теперь рассмотрим, имелись ли, а если да, то какие, основания для того, чтобы характеризовать произошедшую в октябре 1917 г. в России революцию как социальную катастрофу. Если исходить из понимания катастрофе фы как совокупности скачкообразных экстремальных изменений, возникающих в виде разрушающего данную систему качественного преобразования, настуИаю,щего при превышении верхнего предела допустимого в данной системе максимума напряжения, то революции вполне укладываются в это определение.

Чтобы убедиться в STQM; сошлемся на аргументы не противников. Октябрьской революции, а ее инициаторов и руководителей. Вспомним ленинское определение революционной ситуации. Самая важная предпосылка социальной революции, согласно этому определению, заключается в том, что социальное напряжение в обществе перехлестывает через верхний предел возможного и допустимого в нормальные, мирные периоды развития общества минимума, вследствие чего возникает общенациональный кризис. Суть его Сводится к трем взаимосвязанным моментам., Во-первых, наличествует кризис политики господствующего класса, Кризис «верхов», создающий все более углубляющуюся трещину, в которую выливается недовольство и возмущение угнетенных масс. Не только «верхи» уже не могут жить и управлять по-старому, но и «низы» не хотят сохранения старого. Во-вторых, обострение выше обычного нужды и бедствий Основной массы населения. В-третьих, значительное повышение в силу указанных причин активности масс, которые как самой обстановкой, так и действиями «верхов» побуждаются к самостоятельному историческому выступлению. Без такого общенационального кризиса, выражающего предельный уровень возможного в данной общественной системе социального недовольства и напряжения, нет революционной ситуации, а в отсутствие такой ситуации не может произойти и социальная революция (15, т. 26, 218].

Однако, если серьезно вдуматься в приведенные рассуждения, оказывается, что характеристика революционной ситуации, общенационального социального кризиса и социальной катастрофы в своих существенных признаках совпадает. Достаточно только одного толчка, чтобы система окончательно утратила свою стабильность и устойчивость, а процесс катастрофических изменений ее лрннял необратимый характер. Именно такая ситуация в России сложилась в октябре 1917 г., когда большевики организовали штурм и захват Зимнего дворца, что и увилось началом переворота, ввергнувшего Россию в революцию, ставшую прелюдией гражданской войны, которая, собственно говоря, и стала величайшей социальной катастрофой.

Приведенные аргументы дают, как нам кажется, основание утверждать, что одним из важнейших признаков приближающейся катастрофы -максимум возможного и допустимого в данной системе (в период ее Нормального, некатастрофнческого функционирования) напряжения вполне совместим со столь же важным признаком революционной ситуации как необходимой Предпосылки свершения социальной революции.

Если применить к анализу рассматриваемых процессов, основные категории одной из новейших общенаучных концепций, созданной лауреатом Нобелевской премии Ильей Пригожиным, согласно которой мы существуем в мире, далеком от равновесия,* мире неустойчивом, то состояние неравновесности и неустойчивости характеризует систему, уходящую все дальше от состояния равновесия и переходящую в состояние неустойчивости. Функционирование таких систем в некоторой переломной точке, называемой точкой бифуркации, становится неоднозначным и в таком случае при определенных обстоятельствах, в частности при усилении напряженности в ней, ничтожно малое воздействие может привести к большим и непредсказуемым последствиям .

В любой системе существуют вполне определенные, характерные для нее пороги устойчивости. Превышение такого порога й есть переход в неустойчивое состояние. Поэтому в состояниях неустойчивости резко вырастает роль случайностей, в общественных системах - прежде всего роль личности, стоящей во главе общественного движения, стремящегося разрушить данную систему. Если говорить о революционной ситуации в преддверии Октябрьской революции^ то здесь несомненна выдающаяся роль В. И. Ленина.

Конечно, тот факт, что В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий оказались в период подготовки Октябрьского переворота в революционно бурлящем Петрограде, следует признать случайностью. С точки зрения протекания объективных Процессов pa3BeptbffiaHM революционной стихии его ник£к не назовешь закономерным. Следовательно, он оказал, несомненно, небольшое возмущающее Воздействие на входе в многогранный процесс развертывания

революции. Но он сыграл огромную, можно сказать решающую, роль в подготовке и свершении большевистского переворота, а это повлекло за собой огромное количество непредвидимых и непредсказуемых последствий. «Остается спросить -и это немаловажный. вопрос,- отмечал Л. Д. Троцкий,-...как пошло бы развитие революции, если бы Ленин не доехал до России в апреле 1917 г.?.. До его приезда ни один из большевистских вождей не сумел поставить диагноз революции...» Кризис, который неизбежно должно было вызвать оппортунистическое руководство, принял бы без Ленина острый и затяжной характер. Между тем условия войны и революции не оставляли партии большого срока для выполнения ее миссии. Совершенно не исключено.»таким образом, что дезориентированная и расколотая партия могла бы упустить революционную ситуацию на много лет. Роль личности выступает здесь перед нами поистине в гигантских масштабах. «Нужно только правильно понять эту роль, беря личность как звено исторической цепи» .

Именно быстрый приезд Ленина в революционный Петроград, его столкновение с колеблющимся руководством ЦК партии большевиков, быстрая победа над ним сыграли, по утверждению Троцкого, решающую роль в успешной подготовке и осуществлении Октябрьского переворота.

Итак, казалось бы, незначительное в сопоставлении с объективными историческими процессами явление - пребывание илн отсутствие вождя партии в определенное время в определенном месте - оказывается важным пусковым моментом развития бифуркационных процессов, способных служить переломным моментом как революционных, так и катастрофических событий.

Однако революционные и катастрофические процессы корреспондируют друг с другом не только в этом. Примерно таким же образом оказывается совместимым процесс развертывания социальной революции и с другой, тоже весьма существенной характерной чертой социальной катастрофы - разрушающим данную систему качественным преобразованием ее основных экономических, социальных, политических характеристик, с бифуркацией. Бифуркация представляет собой точку качественного изменения системы, а применительно к социальным системам - точку наибольшей концентрации противоречий

н их вероятного разрешения, поэтому в неб обычно наличествуют элементы непредсказуемости, выбора; В этой; точке и стягивается в тугой узел прямое противостояние противоборствующих социальных сил, объединяющих большие конгломераты различных групп, часто имеющих противоположные интересы, но руководствующихся некоей общей, объединяющей их целью. Именно так н случилось в процессе Октябрьской революции, когда большевики чутко и четко уловили особенности социаль- но-политической ситуации н сумели выдвинуть лозунги, понятные широким массам и способные объединить в борьбе против существовавшей тогда буржуазно-демократической системы власти, олицетворяемой Временным правительством, такие разнородные социальные слои и группы, как рабочие, крестьяне, солдаты, национальные меньшинства и др.

Сам момент Октябрьского переворота - штурм Зимнего дворца и свержение Временного правительства - и явился тем, на первый взгляд, незначительным толчком, который привел социальную систему, находящуюся в крайне неустойчивом положении, в катастрофическое состояние. Размах же самой катастрофы, ее масштабность проявились уже после этого переворота и выразились во множестве взаимосвязанных социальных явлений и процессов. Были разрушены все вертикальные социально-экономические и политические связи, скреплявшие прежнюю систему в единую целостность - государство, валютно-финансовая система, прокуратура, суд, армия и др. Уничтожение кредита; банков, расстройство транспорта, национализация предприятий -привели к параличу промышленности, к развалу экономических связей, к губительному для страны спаду производства и разрушению производительных сил. Многомиллионные массы крестьян отказывались продавать хлеб по твердым ценам при обесцененных деньгах, и его пришлось отнимать силой, при помощи вооруженных продотрядов. Костлявая рука голода заставила сотни тысяч горожан, в основном рабочих, заняться- «мешочничеством», чтобы путем простого продуктообмена добывать средства пропитания и кормить свои семьи. Разгром церквей, духовенства, монашества, подозрительное, а зачастую и презрительно-враждебное отношение к деятелям науки и культуры, к так называемой «старой», «буржуазной» интеллигенции обернулись катастрофическим упадком культуры, попытками создания некоей «новой», «пролетарской культуры», против чего, кстати, весьма решительно выступал В. И. Ленин, тем не менее ратовавший за свершение культурной революции.

Все это, вместе взятое, привелр к разрушению веками создававшихся горизонтальных социальных связей и социальных общностей - территориальных, сословно- классовых, профессиональных, этнических, религиозных, культурных и т. н. Следствием этого деструктивного многоаспектного процесса стало разрушение социальных идентификаций, то есть нормальных путей включения индивидов в. профессиональные, культурные, образовательные и другие социальные группы.

Во взаимосвязи с данным процессом, резко усиливая его деструктивную направленность, происходил саморазрушительный процесс перехода всей системы социальных связей (как вертикальных, так и горизонтальных, как экономических, так и политических, социокультурных, духовных, территориальных, бытовых и т. п.) из состояния относительно устойчивого функционирования в кризисное состояние неустойчиво воспроизводящейся^ аномии, такого состояния общества, при котором у большинства его членов проявляется отсутствие твердых жизненных целей, норм в образцов поведений, а сдерживающие их раньше законы, нравственные и- религиозные предписания отвергаются и перестают действовать. В результате большинство людей оказывается в неопределенном и неустойчивом социальном положении, лишается групповой солидарности, чувства связи с конкретной социальной группой, а это приводит к росту в обществе отклоняющихся и разрушительных форм поведения, к социальной атомнзацнн индивидов.

Социальная атомизация как раз и является важнейшей социоструктурной и социокультурной качественной характеристикой общества катастрофного типа. Социальная атомизация, связанная с разрывом социальных, экономических, культурных, психологических связей индивида со своей социальной общностью, находит конкретное проявление в широко распространяющейся маргинализации. Последняя представляет собой формирование обширных групп индивидов, оторваннцх ката- строфными процессами не только от породивших их в социальном смысле групп происхождения (скажем, дворянство, интеллигенция, крестьянство, И т. д.),:НО и другбт друга, оказывающихся на краю, а чаще -за краем любых социальных,.социокультурных групп и проявляющих вследствие этого социальную озлобленность, агрессивность, вседозволенность, аморальность.

Какую бы социальную революцию мы ни взяли - Великую Октябрьскую в России, Великую французскую или американскую, представлявшую собой войну за независимость,- все они, как н многие другие, были связаны с тем, что общество, в недрах которого они возникали, в силу нарастания бифуркационных процессов, перераставших в катастрофу, утрачивало свою прежнюю устойчивость, дестабилизировалось И дезинтегрировав лось, чем создавались предпосылки для разрушения данной общественной системы, для ее преобразования в качественно иной социальный организм.

Однако любая открытая система, а тем более социальная, обладает в своем функционировании и развитии большой инерцией. В обществе такая инерционность всегда связана с активной деятельностью определенных социальных групп, общественных Движений, партий и т. д., кровно заинтересованных в сохранении отживших, вступивших в полосу глубокого социально-экономического и политического кризиса порядков. К тому же представители этих классов, движений, партий, как правило, держат в. своих руках (до развертывания и даже в процессе развертывания революционных действий) власть и используют ее в качестве мощного ррчага для пресечения каких бы то ни было революционных поползновений и изменений.

Напротив, возникновение общенационального кризиса, затрагивающего не только «верхи», но и «низы», свидетельствует, что в обществе появляются- и активно действуют социальные, политические силы, движения, организации, кровно заинтересованные в сломе старой общественно-политической системы, в ее насильственном разрушении и в переводе общества в новое качественное состояние. Именно поэтому становится неизбежным прямое противостояние социальных, политических ионных сил, выступающих за разрушение и качественное изменение существующей социально-экономической системы, и тех социальных, экономических, политических сил, которые активно поддерживают отжившую систему, всеми возможными средствами, включая и военные, готовы бороться за ее сохранение.

Поэтому такое противостояние неизбежно" * реализуемся в насилии - на попытки насильственного завоевания власти и разрушения существующей общественно- политической системы ее поборники применяют насилие, в тОм числе и вооруженное, против тех. {кто бы они ни были-з-отдельные личности, социальные группы, партии и т. д.), кто стремится разрушить данную систему. В итоге революция оказывается нерасторжимо связанное с войной как самой крайней, наиболее массовой и разрушительной формой вооруженного насилия. Но всякая войн.а, гражданская в особенности» несомненно, является социальной катастрофой.

Следует отметить, что связь революции с войной бывает двоякой. С одной стороны, революция.-детище предшествующей войны. Еще раз вспомним историю Октябрьской революции, чтобы убедиться в этом. Хотя ее предпосылки вызревали задолго до первой мировой войны, именно эта война вплотную подвела Россию к революции. Уже в самом начале этого кровавого межимпериалистического столкновения Ленин, возглавляв-, мые им большевики выдвинули лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую. Они Возвестили, что пролетариат не имеет Отечества, что он может обрести его только в том Случае, если империалистическая война перерастет в гражданскую, а последняя завершится победой пролетарской революции.

Но революция обручена с войной и другой кровной связью. Поскольку она опирается на революционное насилие, в орбиту которого неизбежно попадает правящая элита, поддерживающие ее социально-экономические и политические силы (в России начала XX в. это были буржуазии, помещики, офицеры, жандармерия, видные писатели и другие представители верхних слоев интеллигенции) , то именно против этих сил и направляется удар, включая И применение вооруженной силы тех «низов», от имени-которых совершается революция.

Следствием такого именно разворота событий становится гражданская война, охватывающая, По существу, все -слои общества. От этой войны, ее разрушительных масштабов и последствий4 страдают и правящие классы, я все остальные социальные группы общества. В отличие от войн между различными государствами или их союзами, которые в значительной мере содействуют сплочению Нации, гражданская война, развертывающая* ся внутри одного государства, раскалывает общество- на две противоборствующие стороны, а линия такого раскола проходит не только между бывшими соседями, товарищами, однополчанами, но и между членами одной семьи, когда отец воюет против сына, брат - против брата. Братоубийственность такой войны делает все её проявления гораздо более жесткими, трагичными и катастрофичными.

Социальная катастрофа всегда имеет вполне определенные экономические, социальные, политические и духовные предпосылки. В качестве экономических предпосылок выступают, как правило, резкие спады производства, снижение темпов экономического развития, жизненного уровня населения или его значительного большинства: Социальные предпосылки катастрофы формируются обострением свыше обычного всех социальных противоречий - межклассовых, межнациональных, межрегиональных, межпартийных и т. п. Политические ее предпосылки складываются из наличия политических сил - движений, партий, организаций, способных организовать политическое выступление против существующей системы власти, достаточно мощное для того, чтобы ее опрокинуть.

Однако всем этим комплексам предпосылок (именно комплексам, ибо и экономических, и социальных, и политических предпосылок катастрофного развития бывает несколько, чаще всего - много, но они действуют не изолированно друг от друга, а сплетаясь 6 сложные узлы и переплетения) предшествуют духовные, без которых невозможно формирование групп людей, способных на активные действия, приводящие к социальной катастрофе.

Несомненен катастрофический характер 1917 г. для судеб России и сопредельных с нею стран, сначала входивших в состав Российской империи, а позднее -в состав Союза ССР. Собственно говоря, первый этап катастрофических событий наступил еще в начале XX в., и он был ознаменован русско-японской войной, в которой Россия потерпела трагическое и сокрушительное поражение, а также первой русской революцией 1905-^ 1907 гг. Поэтому можно считать, что все XX столетие прошло для России и сопредельных с нею стран, включая и Беларусь, оказавшихся в единой исторической

колеснице с нею, под знаком предкатастрофных, ката- строфных и посткатастрофных Процессов.

Но еще задолго до наступления этого столетия в России стали создаваться духовные предпосылки социальной катастрофы, которые кратко можно определить как веру в неизбежность революционного ниспровержения существующего общественно-политического Строя. Практически во всех сословиях, классах и группах российского общества зрело убеждение в том, что народ страдает под гнетом устаревшей, выродившейся, эгоистичной, произвольной, неспособной власти самодержавия, которая повинна во всех социально-экономических бедствиях - в народной нищете, в народном невежестве, в злонмстве и продажности чиновничества, в отсутствии демократического законодательства, в социальном я национальном угнетении. В такой духовной ситуации для большинства интеллигенции, думающих и остро чувствующих людей становилось все более несомненным: служить народу, перейти на его сторону, бороться за достойную для него жизнь - значит объявить беспощадную войну царизму и поддерживающим его социально-политическим силам, то есть стать революционером.

В последнее время стало модным критиковать и опровергать К- Маркса, Но никому, видимо, не удастся опровергнуть его тезис, согласно которому идеи становятся материальной силой, как только они овладевают массами. Именно такая ситуация сложилась на рубеже XIX-XX вв. в России, когда быть революционером стало не только модным, престижным, но и необходимым, героическим, а соответственно не революционером- постыдным. Человек тогда (как, впрочем, и после Октябрьского переворота в 1917 г.) оценивался не столь: ко по его добрым качествам и свойствам, душевности, благожелательству, добросовестности, талантливости, сколько по идейной убежденности, по преданности идеа-- лам революции. Увлеченность идеями социальной справедливости, равенства, свободы, стремление немедленно воплотить эти идеи в жизнь в революционной борьбе против эксплуататоров, тиранов стали всеобщим идейно-нравственным императивом. Эти идеи для очень многих действительно талантливых, самоотверженных, героических людей превратились либо в светлую и отдаленную цель, которой человек посвящал свою жизнь,

либо в нравственные нормы к правила, которым чеЛоаёк подчинял свою жизнь. Но и в первом и во втором случае они превращались в мощный духовный импульс, побуждавший отдавать все силы, знания, способности борьбе за дело революции.

И даже когда после поражения первой" русской революции 1905-1907 гг. часть российской интеллигенции разуверилась в этих идеалах, стала критиковать и развенчивать их, более того, когда в 1917 г. еще большая ее часть в ужасе отшатнулась от зажженного ею же самой революционного пожара и перешла в своем большинстве _ либо в стан врагов революции, либо эмигрировала, огонь революционной веры вовсе не иссяк, а перешел в души российских мужиков, рабочих и солдат. Вот этот- То «священный огонь» разрушения старого мира до основания и стал мощнейшим фактором развертывания величайшей в мире социальной катастрофы, произошедшей в России в 1917 г. Один из очевидцев этой трагедии, оказавшийся в 1922 г. по воле большевистского правительства в изгнании, известный русский философ С: Л. Франк так охарактеризовал описываемый процесс: «Все ужасное, бушующее пламя русской революции разгорелось от огня этой веры, благоговейно хранимого в душах в течение более.полувека» .

Еще более аргументированно и рельефно идея исторической подготовленности Октябрьской революции предшествующим, более чем полувековым духовным развитием России обоснована и изложена Н. А. Бердяевым. «Вся история русской интеллигенции подготовляла коммунизм,- пишет он.- В коммунизм вошли знакомые черты: жажда социальной справедливости и равенства, признание классов: трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному мировоззрению и целостному отношению к жизни, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера. Все эти черты были свойственны русской революционной и даже просто радикальной интеллигенции».

Однако сама"по себе социалистическая идея всеобщей социальной справедливости и равенства для воплощения в жизнь нуждается в трудной, сложной, длительной (в несколько десятков лет, как это отмечал В. И. Ленин), не только бескровной, но и кровавой (об этом говорил он же) борьбе за воплощение в жизнь. А раз так, то она неминуемо императивизируется, то есть превращается иЗ идеи-призыва, лозунга в идею-должен- ствование, становится своеобразным социально-нравственным императивом для каждого, связавшего себя или оказавшегося помимо воли связанным с судьбами социалистического переустройства мира.

Но превратившись в императив не просто провозглашенный", а активно н безжалостно поддерживаемый всей силой пролетарской диктатуры (власти не только мирной, но и насильственной, как отмечал В. И. Ленин), она предписывает каждому человеку, подчинять все свои помыслы, стремления, действия безропотному служению... самой себе или лицам (вождям), ее провозглашающим и разъясняющим.«Вот здесь-то и происходит парадоксальное перерождение как самой идеи, так и ее вождей, толкователей и героев. Внедряясь диктаторскими, а стало быть насильственными, методами в повседневную жизнь миллионов и миллионов людей, огромной человеческой массы, состоящей из множества индивидов, каждый из которых в своих чувствах, мыслях, стремлениях, надеждах, верованиях неповторим, уникален, эта идея неожиданно обнаруживает себя не как просветляющая, возвышающая, облагораживающая жизнь творческая сила, а как сила подавляющая, оболванивающая, угнетающая и разрушающая. Ее же вожди и герои (вспомним того же Ленина, а также Троцкого, Сталина, Дзержинского и др.), переходя из ролр мечтателей, обличителей угнетения и борцов за правду и счастье народное в роль осуществителей этой идеи, реальных распорядителей судьбами сотен тысяч и миллионов людей, возбуждают страх и Ненависть своей тиранией, невниманием к конкретным нуждам народа, к многообразию человеческих потребностей.

Вот здесь и происходит второе парадоксальное перерождение. Превратившись в официально провозглашенную, но реально не осуществляемую ни вождями, ни их подчиненными, ни тем более всей массой народа, ленинская идея-лозунг (о коммунистических субботниках, о заботе каждого не только о своих ближних, но И а дальних, то есть обо всем обществе н др.) оборачивается на деле безразличием ко всем-; и каждому, бесчеловечностью.

падением стимул^ к труду, нежеланием работать, стремлением дать обществу поменьше, а урвать от неге* побольше.

В результате происходит не обогащение-материальное и духовное - всего общества и каждого его члена, не их духовно-нравственное возвышение, а превращение отвлеченной, не воплотившейся в жизнь идеи, так и оставшейся утопией, не в формирователя духовной: жизни людей, а в формирователя только ее внешних проявлений. Вовсе не обязательно верить в идеалы со-, циализма, бороться за их осуществление, выступать во всех своих помыслах и поступках как идейно убежденная личность, но зато обязательно проявлять все это- внешним образом - на работе, на собрании, в других официальных ситуациях.

Итогом этого становится трагическое раздвоение- личности, раздвоение общества, жизнь как бы распадается на две, внутренне не связанные части - официальную, неподлинную, псевдореальную, и подлинную, личную, интимную. В"официальной все - советские люди, убежденные сторонники социализма, в личной - приспособленцы, сплетники или циники, все более утрачивающие веру в идеалы социализма, в их реальное осу дцествление. Внешний конформизм оборачивается внутренним нигилизмом, который, как ржавчина, разъедает души людей, все более отталкивает их от идеи социализма,

Сильнейшим детонатором этой духовной опустошенности, предшествующей наступлению духовной катастрофы, становятся злоупотребления вождей, предающихся втайне тем порокам - властолюбию, корыстолюбию, сластолюбию, которые они гневно осуждают как проявления враждебного.. социализму буржуазного образа жизни. Это приводит к уже описанной нами атомизации общества, к разрушению горизонтальных социальных связей, сплачивающих людей в различные социальные общности - территориальные, производственные, профессиональные, этнические, культурные и т. п. Результатом такого деструктивного в социальном смысле разворота событий становится постепенная замена социальной активности социальной имитацией. Для отдельных личностей и их групп становится смысложизненным Принципом не быть идейно убежденными, нравственными, социально активными, а казаться таковыми. Извра- зценной нормой жизнедеятельности вновь становится аномия -жизнь вне поддерживаемых обществом1 норм ^ правил.

А надо веем этим возвышается и все собой подавляет своеобразный властный фетишизм, фетишизация, обожествление власти. Развал горизонтальных социальных связей, раздробляющий общество на изолированных друг от друга индивидов, если даже они и подчинены воле коллектива, оборачивается гипертрофированной актуализацией и доминированием властных вертикальных связей. Место и роль человека в обществе, его авторитет, общественное признание определяются не его способностями и тал"антами; добропорядочностью к служением общему делу, а близостью к властным структурам, степенью вовлеченности или привлеченное™ к ним, Социальный мир превращается во властно институционализированный мир повсеместного контроля и распределения.

В результате общественно-политическая система превращается в тоталитарно-монистическую, бесчеловечную и безжалостную машину, всякое же недовольство, а тем более конфликт, возникающий в такой системе, где все пронизано властными отношениями, отношениями политического, идеологического, организационного господства и подчинения, неизбежно принимает антивластную направленность и квалифицируется вождями административной системы, ее идеологическими, юридическими и иными службами и прислужниками как государственное преступление . Вопреки ожиданиям инициаторов подобного разворота событий такая ситуация властного фетишизма не укрепляет систему, г расшатывает ее,- приводит к дисфункциональное основных ее параметров - экономики, политики, идеологии, к распространению в широчайших кругах общества неверия во все: и в идеалы социализма, и в возможность достижения социальной справедливости, и в лучшее будущее.

Все эти существенные признаки катастрофического развития, носящие всеобщий, системный характер, разъедающие изнутри всю тоталитарно-монистическую систему власти, политики, идеологии и экономики, накладываются на неизбежную в такой системе-перманентную катастрофичность имманентно присущих ей процессов подавления личности, социальных общностей (классов>

Наций), игнорирования их, коренных интересов, потребностей, стремлений н т. п. В результате нарастания ката- строфиых процессов и явлений внутри самой тоталитарно-административной системы, кажущейся несокрушимой и монолитной, в ее жизнеобеспечивающих взаимосвязях (в своего рода «кровеносных потоках» социально- политической ЖИЗНИ) возникают тромбы, развиваются застойные процессы, и система оказывается в состоянии: тяжелейшего, затяжного кризиса. Все попытки ее модернизации, «Перестройки» и т. п. оказываются малоэффективными, завершаются крахом. Происходит новый перебор Максимума возможных для ее сохранения внутренних напряжений, социальных конфликтов, политичен ских"" конфронтаций, и система разваливается, что и произошло в августе 1991 г, в Советском Союзе.

Основное социально-политическое содержание событий, произошедших в бывшем Советском Союзе после августа 1991 г., состоит в разрушении старой авторитарно-бюрократической и партократической системы и переходе к новой модели общественного устройства. Сложность перехода многократно усиливается тем, что не выработана единая стратегия его- осуществления, что борются между собой различные общественно-политические силы, из которых- одни стремятся К скорейшей капитализации производства и всей общественной ЖИЗНИ, а другие ратуют за переход к «обновленному» социализму, не исключающему рыночной экономики, В этой ситуации признаки катастрофического характера современного общественно-политического развития выступают все более явственно: социальная дезинтеграция, дезорганизация экономических связей, невиданное падение объемов производства, безудержный" рост цен, преступности, казнокрадства, тотальная неудовлетворенность населения материальным и социальным положением, кризис духовных ценностей и нарастающая бездуховность, тяжелейший инвестиционный кризис и т. п.

Многомерность трансформационного развития Содружества независимых государств, сложившегося на развалинах Советской империи, побуждает большинство лЛдей, захваченных в плен, казалось бы, ещё вчера невероятными событиями и переменами и опирающихся только на факты,- но не На их теоретическое осмысление, руководствоваться в оценке происходящего сквозь привод потрясенного сознания. А оно у одних, воодушевлен^ пых крутой ломкой прошлого (развалом тоталитарной системы, крахом" партократии -и социализма) и надеждами на благотворные перемены в будущем (торжество демократии, свобода печати, превращение всех людей в собственников и т. п.), порождает восприятие произошедшего в качестве великой н подлинной революции. У других же, потрясенных процессами кризиса, дезинтеграции и развала (крах идеи социализма, развал великой страны, резкое снижение жизненного уровня народа и фактическое обнищание его большинства, упадок нравственности и культуры и т. п.), те же самые трансформационные процессы вызывают ощущение небывалой социальной катастрофы, разгула контрреволюции. Те силы, Которые пришли к власти; а также новые социальные слои - предприниматели, фермеры и др.- склонны характеризовать происходящие процессы социально-экономических и политических перемен как революцию, благо,-триумф свободы. Так, в 1993 г. председатель белорусского парламента С. С. Шушкевич утверждал, что рассматриваемые трансформационные процессы «представляют собой революционное изменение общественно-политической формации» .

С последним из приведенных рассуждений можно согласиться без оговорок, хотя очень хотелось бы надеяться, что народы, населяющие бывший Советский Союз, уже сполна выполнили предназначенную им историей меру революций, контрреволюций, репрессий н переворотов.

Что же касается безоговорочной оценки событий, развивающихся в России и других странах СНГ, как явно контрреволюции, то здесь не следовало бы торопиться с однозначными и категоричными выводами.

Следует иметь в виду еще одно немаловажное обстоятельство. Все социальные процессы имеют, как социально-пространственные, так и социально-временные характеристики, а потому могут рассматриваться и интерпретироваться в синхронном и диахронном аспектах. Если принять во внимание только синхронный аспект анализа современного- (взятого за период примерно в 20 последних лет) социально-экономического и политического развития бывшего СССР, то станет ясно, что на фоне

глубокого кризиса в социально-политической сфере и экономическом комплексе, в который, как в гигантскую черную дыру, ввалилась могущественная в военном, но уязвимая в экономическом отношении страна как" раз к середине 70-х годрв, то предпочтительной окажется оценка событий последних трех лет (1991-1994 гг.) кйк процесса в сущности своей революционного. Если же, напротив, преобладающим станет диахронный подход» обязывающий рассматривать тот же процесс в более масштабной исторической перспективе, скажем, в "Пределах Нынешнего столетия, то с учетом революционных событий 1905-1907 и 1917 гг. приоритетное значение приобретают оцейки происходящего ныне при помощи термина «контрреволюция».

Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и принципы синергетики, которые ныне превращаются в общенаучные, а следовательно, применимые и к сфере Обществоведения, социологии в том чнслё. Кажется несомненным утверждение о хаотичности процессов, совершающихся ныне в трансформирующемся обществе переходного типа. Однако хаос с точки зрения синергетических подходов - вовсе не однозначно разрушительный -феномен. Напротив, он амбивалентен, двойствен, разрушителен и созидателен одновременно. В условиях бифуркационного развития, сопровождающегося неустойчивостью системы, ее распадом и непредсказуемостью дальнейшей траектории ее развития, малые флуктуации, случайности могут стать существенными, действия отдельных людей (как мы показали это на примере деятельности В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого в апреле-октябре 1917 г. в Петрограде) способны определять становление макросо- циальных образцов поведения. Это имеет место в особых состояниях социальной среды, в состояниях ее неустойчивости, когда среда способна макроскопически реагировать на малые, случайные собьцгия на микроуровне, как это произошло в августе 1991 г. в Москве, где роль индивидуального катализатора массового выступления против системы, переживающей Глубочайщий кризис, сыграла энергичная разрушительная деятельность Б. Н. Ельцина. В таких экстремальных ситуациях- происходят замыкания новых, невероятных в нормальных условиях, связей макро- и микроуровней социальной среды, микрофлуктуации по принципу, резонанса" разрастаются до макрофлуктуаций, а те разрушают 6Д ни,

но одновременно и создают, другие, новые социальные структуры. Таким образом, хаос может выступать в качестве конструктивного начала.

Одновременно синергетика приводит к осознанию глубинной необратимости развития, в том числе* и социального, его, многовариантности и альтернативности как в исторической ретроспективе, так и В перспективе. Новое возникает в результате микро- и макрофлуктуа- ций как эмерджентное, то есть непредсказуемое и невыводимое" из наличного, в виде спектра возможных путей развития, где вновь возникающее, являясь шагом вперед, всегда оказывается одновременно и шагом назад относительно предыдущего состояния. Таким образом, в развитии социальных процессов, равно как в природных, происходят определенные ритмические колебания, своего рода пульсация, о чем мы уже говорили при характеристике природных катастроф. Хорошо известно, что общество периодически сотрясается всякого рода катаклизмами, что очень ярко показано Л." Н. Гумилевым применительно к развитию этносов и цивилизаций . в основе такой ритмичности лежат особенности диссипативных структур, характеризующихся неравновесными отношениями с окружающей средой и нелинейностью, альтернативностью развития, свойственного, как установлено И. Прнгожиным, химическим, биологическим, социальным системам. Самая примечательная особенность нелинейного развития заключается в том, что «одни н те же нелинейности могут порождать порядок из хаоса..., а при других обстоятельствах приводить к разрушению того, же порядка и в конечном счете к возникновению новой когерентности, лежащей уже за другой бифуркацией» .

Обобщая эти представления, сторонники сииергети- ческого, нелинейного мышления считают, что «мир пульсирующий, мир, имеющий свой «ритм жизни», Подверженный периодическим колебаниям... на всех уровнях его иерархической организации - такая картина соответствует синергетическому видению». Если применить такой подход к развитию социальных систем, то оказывается, что живой, порядок социальной самоорганизации - это порядок пульсаций, балансирования, колебаний между относительным доминированием государственного централизованного начала к стихией рынка, между кооперативностью, обобществлением собственности и ростом форм выражения автономного интереса и действия. Это следует из глубокой методологии разделения по времени двух противоположных начал мира, двух режимов развития процессов и необходимости-^ периодического переключения. «Иными словами, можно предположить неизбежность периодического чередования тенденций социализации экономики и социальных отношений (коллективизма, обобществления форм собственности, уравнительного" распределения через социальные фонды) и их капитализация» :

Изложенные принципы синергетяческого анализа реальности, в том числе и социальной, дают еще одиц аргумент в пользу диахронного подхода (разумеется, в органическом единстве с синхронным) к исследованию и осмыслению современного социально-экономического в политического развития в странах СНГ, подразумевающего необходимость рассмотрения исследуемого саморазвивающегося объекта в пульсации его противоположных состояний, тенденций, возможных перспектив. И здесь, как это нередко бывает, сущность социальных пульсаций применительно к анализируемым процессам революционного и катастрофического развития четче многих научных доктрин выражает поэтическое обобщение. «Революции - эти биения кармического сердца,- писал выдающийся русский поэт и мыслитель М. Волошин,- идут ритмическими скачками и представляют непрерывную пульсацию катастроф и мировых переворотов» .

Великолепный поэтический образ пульсации революции и контрреволюции в историческом развитии общества, Розданный М. Волошиным, подтверждается реальными событиями почти всех революций, в том числе и "английской, и французской, и российской. Исторический опыт свидетельствует, что не бывает революций без контрреволюций, без политических переворотов и контрпереворотов. Если вернуться к оценке августовских событий 1991г. в Москве, ставших резонаторами социально-политических перемен на обширных территориях развалившегося Советского Союза, то приходится признать, что к настоящему моменту прошло еще слишком мало времени, чтобы однозначно интерпретировать данный процесс либо как революцию, либо, наоборот, как контрреволюцию. Ясно одно: прежняя социально- политическая система в результате грандиозной катастрофы развалилась, а на ее обломках создается новая {скорее всего - несколько новых) система, обладающая качественно новыми параметрами. Процесс этот длительный, противоречивый, а в своих конечных результатах-г неопределенный. По своим основным особенностям он подпадает под тот класс социально-политических феноменов, которые называются «переходными процессами», - или «процессами переходного типа». Однако социологическая и политологическая характеристика таких процессов требует специального рассмотрения (1,2-3].

Но как бы мы ни оценивали переломные события, произошедшие в^ 1917-1918 и в 1991 гг. в судьбах русского, белорусского, украинского н других народов, входивших сначала в состав Российской империи, позже - в состав Советского Союза, а ныне развивающихся в системе СНГ,- в характеристиках революционности или контрреволюционности - несомненна катастрофическая сущность процессов, вызванных этими событиями. И в том и в другом случае терпела крах, разваливалась единая социальная целостность, возникали качественно иные социально-экономические и политические отношения, иные социальные структуры, на смену одним органам власти приходили другие, резко отличающиеся от первых своей социальной сущностью, политической направленностью, характером и формами деятельности. Б одном и другом случае вслед за коренным преобразованием системы, а точнее говоря вслед за ее. разрушением, начинали развертываться посткатастрофные процессы. Особенность нынешнего посткатастрофного развития заключается в том, что в них больше, чем в первом случае, элементов нестабильности, непредсказуемости, многовариантности, неустойчивости. Поэтому особенность посткатастрофного развития здесь проявляется резче, жестче, драматичнее.

Пожалуй, самая характерная черта современного социально-экономического и политического развития в странах, совершающих переход от тоталитарно-монистической системы к либерально-плюралистической (или, как еще ее именуют, демократической), заключается в том, что переходные процессы разворачиваются в них На общем неблагоприятном фоне сохранения высокого потенциала катастрофичности на всех этапах* развертывания посткатастрофных событий-на пред-, пост- и

собственно катастрофном. Поэтому практически каждый шаг вперед по пути реформирования общества, его трансформации в качественно иную социальную систему наталкивается на огромные трудности, противоречия, почти постоянно подвергаясь опасности низвергнуться в пучину хаоса, катастрофических явлений и событий. Такое движение по силовым линиям катастрофичности - как по острию бритвы, где каждое неосторожное движение чревато падением в пропасть, побуждает как активных противников трансформационных процессов, так и их противников медлить, продвигаться с оглядкой, с опаской, удерживает от решительных действий, последствия которых могут оказаться не только непредсказуемыми, но и непоправимыми. Не будем забывать, что и «левые» н «правые» опасаются самого* худшего и трагического варианта усиливающегося противостояния и противоборства - гражданской войны, которой наше ослаблен-, ное во _ всех отношениях - в экономическом, социальном, политическом, моральном и т. п.- общество не сможет перенести.

"Вторая особенность современного посткатастрофкого развития трансформирующегося общества состоит в стремительном нарастании кризисных явлений во всех сферах -в экономихе, политике, социальной сфере, культуре и т. п. Темпы нарастания кризиса особенно резко проявляются в экономическом фундаменте общественного организма. Если в 1991 г. общий объем валового национального дохода в сопоставимых ценах снизился в сопоставлении с предшествующим годом в Республике Беларусь на 3%, в 1992 г.- на 11%, то в первой половине 1994 г. по сравнению с тем же периодом 1993 г.- на 35%. Одновременно резко снижается жизненный уровень населения Беларуси, большинство которого (почти 3/4) оказалось у порога бедности или ниже его, что свидетельствует о персоналйзации всеобщего кризиса, о превращении его в личностно переживаемую почти каждым гражданином социальную доминанту.

Еще одна важная отличительная особенность развертывания посткатастрофных процессов в обществе проявляется в резком разрыве социальных, экономических, политических, научных и иных общественно значимых горизонтальных связей, следствием чего становится, саморазрушение общества как целостной социальной системы, sro углубляющаяся дезинтеграция. К каким негативным последствиям это приводит, ощущает не только каждый хозяйствующий субъект, будь то государственное": предприятие, коллективное -хозяйство или" частная фирма, научное учреждение или высшее учебное заведение, но и каждый индивид даже в его социально-бытовом восприятии реальности - невозможности отправить посылку, денежный перевод родственникам в ближнее зарубежье, неимоверные трудности с поездкой на отдых к Черному или Балтийскому морю и т. п.

Четвертая особенность посткатастрофного развития социальных систем проявляется в резком ослаблении их управляемости, в практической утрате реальной властности большинством властных структур. Неоднократны* ми социологическими исследованиями, в том числе проведенными в режиме мониторинга как в Беларуси, России, так и в других странах СНГ, выявлена слабость, беспомощность государственной власти, "не способной обеспечить не только достойный жизненный уровень, но и нормальный порядок в трансформирующемся обществе. Следует иметь в виду, что у подавляющего большинства граждан за нарастающим ощущением без- властности властных структур стоят не остаточный синдром зависимости от патерналистской власти, не ностальгия по «сильной руке» (хотя и такие настроения существуют), а вполне обоснованные и закономерные претензии и требования к законодательной, исполнительной, судебной ветвям власти за их слабую компетентность, неэффективность повседневной управленческой деятельности по охране общественного порядка, безопасности, обеспечению работы транспорта, медицинских учреждений, социальной защиты людей и т.п. .Поэтому вполне закономерно, что на протяжении двух лет: с июня 1992 по июнь 1994 г. количество граждан Беларуси, негативно оценивающих деятельность парламента республики, возросло с 32 до 55%, то есть на 23 пункта, а правительства - с 24 до 56 - на 32 пункта. Такая смена оценок сказалась и на результатах первых президентских выборов, когда за А. Г. Лукашенко проголосовало более 80% избирателей, а за бывшего премьера В. Ф. Кебича - менее 17%, причем прежний спикер парламента С. С. Шушкевич даже не прошел во второй тур голосования, набрав в первом туре менее 10% голосов избирателей. Поддержав А. Г. Лукашенко, белорусский народ в сбоем подавляющем большинстве проголосовал против прежних структур законодательной и исполнительной власти.

Далеки от реальной эффективности и действия местных органов власти. Только 49% респондентов, в Беларуси и 43% - в России считают, что местные "власти обладают достаточными возможностями, компетентностью и самостоятельностью, чтобы эффективно действовать в интересах экономического развития своих регионов. Если же перевести эту проблему в плоскость личностного воздействия руководителя районного масштаба на развитие экономики и социальной сферы, то эффективность здесь снижается в 6-7 раз. Только. 7% из них в Беларуси и 9% в России признали, что Способны" оказать большое влияние на экономическое развитие своего района .

Еще одна существенная особенность посткатастроф- ного социального развития воплощается в атомизацнй личности, в ее изоляции и отчуждении оТ различных социальных общностей - территориальных, профессиональных, социокультурных и т. п.; в нарастании у людей состояний тревожности, озлобленности, неуверенности в будущем. Опасных размеров достигает деструктивный в социально-экономическом и социально-психологическом плане процесс люмпенизации, формирования обширного «социального дна», представленного бомжами, нищими, другими категориями социально обездоленных людей. Все это сопровождается резким снижением степени удовлетворенности жизнью. В 1987 г. абсолютное большинство жителей Беларуси (82,6%) выражали удовлетворенность жизнью в целом. В 1990 г. количество их снизилось до 19,8%, а в течение последующих трех лет уменьшилось еще вдвое, в результате чего в июне 1994 г, только один из десяти опрошенных в республике выражал удовлетворенность жизнью в целом. Здесь кроется самый опасный социально-психологический синдром посткатастрофного развития.

Растущая атомизацня личности переплетается еще с одной специфической чертой кризисного, в том числе и посткатастрофного, развития общества - с возникновением и расширяющимся воспроизводством аномии, представляющим собой, такое социальное состояние общества, когда перестают или почти перестают действовать механизмы и средства социального регулирова- ння - нормы морали, права, распорядительные функций властей и т.п. Разгул беззакония принимает угрожающие размеры. Так, за первое полугодие 1993 г. в Бела1 руси зарегистрировано 7798 тяжких преступлений - более чем на 15% больше, чем в первом полугодин 1992 Г-, в том числе; убийств, тяжелых телесных повреждений, грабежей, изнасилований. Нарастание кримино- генносги, соединяясь с деятельностью мафиозных структур и наглеющего коррумпированного чиновничества* угрожает превратить в мыльный пузырь, в словесную пустышку рассуждения о свободе личности, правах человека, правовом демократическом государстве.

Рассмотренные нами катастрофы, связанные с Октябрьской революцией и развалом СССР, всей системы социализма, носили глобальный, планетарный характер. Первая из них расколола человечество на две противоборствующие системы, перевела мир в состояние биополярности, чреватое различными видами войн - горячих, холодных, психологических и Т. п. Вторая, означавшая крах сообщества социалистических государств (которые, заметим, так подлинного реального социализма и не построили, оказавшись в тупике псевдосоциализма), устранила эту биополярность мира, его разделение на две противоборствующие системы. Но, разрушив основание для глобального экономического, политического, военного противостояния двух противоположных социальных систем, она отнюдь не привела к исчезновению предпосылок для социальных катастроф меньшего радиуса действия. К середине 1994 г. в мире полыхало более 300 локальных вооруженных конфликтов, каждый нз которых является подлинной катастрофой для вовлеченных в него нароДов и государств.

Несомненной социальной катастрофой непланетарного, нестранового масштаба. было удушение национально-культурной самобытности- белорусского народа в годы всевластия сталинизма. Геноцид в отношении белорусского народа начал осуществляться одновременно с массовой коллективизацией, на рубеже 30-х годов, когда одновременно рушились две основные опоры бело- русскости - крестьянская община н родной язык. Обвинения в контрреволюционной деятельности и репрессии против В. Игнатовского, В. Ластовского, Я. Лесика и других видных деятелей белорусской национальной культуры были только одним, правда весьма драматич- мым, звеном в общем механизме денацификации. Но если процессы «раскулачивания», а фактически раскрестьянивания народа, разрушения его фольклорно- лациональных традиций были общезначимыми и..для белорусского, и для украинского, н для других народов, включая и русский, то проблемы национальной культуры ц родного языка, а следовательно, и судеб национальной интеллигенции в каждом национальном регионе решаются по-разному, даже если их стремятся вместить в общее прокрустово ложе «социалистической национальной политики». ,

Дело в том, что родной язык не только отличает данный народ от других, не только служит средством общения людей одной этнической группы, не только является основным инструментом и формой сохранения национальной культуры. Неся в себе все эти -функции, он выполняет вместе с тем главную роль - быть основным условием и гарантом самого существования народа: ведь утрачивая свой язык, народ раньше или позже теряет черты самобытной этнической общности, растворяется в других народах, а такая социальная катастрофа оставляет невосполнимую брешь во всеобщей истог рии и культуре человечества.

Наиболее катастрофическими последствиями сталинская политика денацификации и русификации обернулась как"раз для белорусского и украинского народов, чьи язык и культура генетически наиболее близки к русскому я&ыку. При формально-юридическом статусе самостоятельной республики национальная культура и особенно язык на Украине, а в еще большей степени в Беларуси, стали фактически трактоваться как своеобразные диалектные разновидности русскоязычной культуры. Резко сузились пределы применимости родного языка, исчезли детские сады, большинство школ с национальным языком обучения, мизерными стали тиражи изданий на родном языке. Если в России на языке коренной национальности в 1959 г. тираж книг на одного -человека составил 8,3, а в 1979 г.-10,6, то в Беларуси - соответственно 1,2 н 0,9 экз. Более чем десятикратная разница - наглядное свидетельство целенаправленной политики, ориентированной на денацификацию, обернувшуюся подлинной катастрофой для белорусской национальной культуры.

О трагических масштабах ее свидетельствуют хотя бы такие данные" социологических исследований: к на" чалу становления белорусской национальной, государственности (1991 г.) среди жителей республики родным: (по этническим признакам) языком в полной мере владело 91% русских, но только 51% украинцев и 47% белорусов. В то время произведения белорусских писателей на родном языке читали только 17% белорусов, 28%, из них могли читать эти книги на русском и белорусском языках, зато свыше 40% предпочитали это делать- в переводе на русский язык . Только с 1991 г. начинает претворяться в жизнь многогранная программа национального возрождения Беларуси, родного языка и культуры ее народа: открываются детские сады и школы с обучением на родном языке, вводится преподавание на белорусском языке в вузах, расширяются! белорусскоязычные издания tr т. п., вводится в действие закон, согласно которому государственным языком- & республике является белорусский.

В чрезвычайно широком по объему классе социальных катастроф наряду с планетарными и страновыми, которые мы охарактеризовали выше, существуют локальные и даже точечные катастрофы, оборачивающиеся бедствиями и горем для небольших регионов, поселений, отдельных семей и индивидов. Смерть мужа или матери, гибель сына на войне или в автомобильной аварии, утрата веры в прежнюю систему ценностей и связанная с этим ломка мировоззренческих установок личности, развал семьи и многие другие несчастья - все это разг нообразные проявления подобного рода социальных катастроф! Значительно меньший масштаб и радиус их. негативного воздействия на людей отнюдь не делает их менее трагичными для тех индивидов и социальных общностей, на которые они обрушиваются, как правило^ внезапно, усугубляя тем самым переживаемое горе.

Жизнь человека не только уникальна, неповторима, но и трагична, она не бывает без болезней, утрат, смертей. Поэтому даже при отсутствии крупномасштабных катастроф глобального и страиового характера в социальном бытии человеческих сообществ всегда существует определенный катастрофический потенциал, обусловленный степенью рискбопасности окружающей социальной и природной среды, а также рискоопасностью действий, самого человека. Но этот потенциал резко возрастает в условиях предкатастрофного, катастрофного и пост- тсатастрофного развития общества. Тйк, в Беларуси в нервом полугодии 1993 г. совершено 378 убийств, или на J 5% больше, чем за такой же период предыдущего года. А каждое убийство - это же, конечно, трагедия, катастрофа не только для самой жертвы, но и для её родных и близких. Не будем забывать, что в случае индивидуальных катастроф психологические утраты нередко бывают более разрушительными для личности, чем физические или материальные, что резко усиливает их трагическое восприятие человеком.

Подводя итог сказанному, определим основные особенности социальных катастроф.

Первым и определяющим признаком наступления социальной катастрофы является развитие динамического социального хаоса, при котором состояние системы, функционирование основных ее структурных компонентов - экономики, политики, культуры, социальной организации- не соотносится адекватным образом с внутренними и внешними воздействиями на нее,

Вторая характерная черта рассматриваемого социального феномена состоит в наличии в нем катастрофического потенциала, выражающегося в возникновении кризисной, экстремальной (в случае революции - револю1 ционной) ситуации, при которой система становится неустойчивой, а напряжение в ней достигает величины, достаточной для резкого, скачкообразного, изменения главных ее структур, ее распада как целостности или корённого качественного преобразования.

Третья особенность социальной катастрофы выражается в скачкообразном и чрезмерном "для нормального, устойчивого функционирования данной системы снижении имеющихся в ее распоряжении ресурсов выхода из катастрофического состояния - экономических, управленческих, финансовых и других.

Четвертая особенность социальной катастрофы состоит в разрушении горизонтальных социальных связей, что выражается в развале экономики, дезинтеграции социальных общностей - территориальных, производственных, демографических, этнических, сословных, профессиональных, культурных и др., приводящих в конечном итоге к (само)разрушению общества как социальной системы, как организованно, функционирующей целостности.

Пятая специфическая черта социальной катастрофы проявляется в социальной атомнзации, в нарушении, а затем и разрушении социальной идентификации - путей и способов включения индивидов в профессиональные, территориальные, субкультурные и иные общности, что оборачивается маргинализацией и господством в обществе социальной аномии - беззакония с различными формами отклоняющегося поведения, преступности, наркомании, проституции, казнокрадства, взяточничества и т. п.

Шестая особенность характеризуемого социального процесса состоит в разрушении и резком изменении сложившихся традиций, образцов, стереотипов поведения, что проявляется в таких социально-психологиче- ских формах, индивидуальны^ и групповых (в основном в действиях толпы), как внушение, "обман, страх, подражание, паника, озлобленность, агрессивность.

Седьмая его специфическая черта проявляется в ир- рационалнзации общественного сознания, в резком сужении в нем сферы рациональных доводов, разумного начала, в упадке духовной культуры и нравственности, в неимоверном возрастании озлобленности и бессмысленной жестокости, проявляющихся в межнациональных, межтерриториальных, межклассовых" и иных, конфликтах, в обостряющемся политическом противостоянии, в конституционных кризисах, политических переворотах и т. п.

Перечисленные отличительные черты свидетельствуют, что социальные катастрофы представляют чрезвычайно сложные феномены, требующие углубленного комплексного исследования - экономического, политологического, социально-психологического и т. п., без чего невозможно раскрыть их сущность, своеобразие протекания и пути конструктивного выхода общества из катастрофического состояния.